Содержание:
МЕМУАРЫ ДЖАКОМО КАЗАНОВЫ, ВЕНЕЦИАНЦА
Предисловие

От автора
Глава I.
Сведения о моем семействе. Мое детство
Глава II.
Приезд бабушки; меня поселяют у доктора Гоцци. Мое первое увлечение
Глава III.
Оспа. Мой отъезд из Падуи
Глава IV.
Венецианский патриарх посвящает меня в первые духовные чины. Мое знакомство с сенатором Малипьеро, с Терезой Имер, с племянницей курата, с госпожой
Орио, с Наннетой и Мартуччей и с девицей Кавамаккье. Я становлюсь проповедником. Мое пасеанское приключение с Лючией. Свидание в третьем этаже
Глава V.
Досадная ночь. Я влюбляюсь в обеих сестер и забываю Анджелу. Бал у меня в доме; Джульетта посрамлена. Мое возвращение в Пасеано. Лючия в несчастии. Благодетельная гроза
Глава VI.
Смерть моей бабушки и ее последствия. Синьор Ма-л и пьеро лишает меня своих милостей. Я теряю свой дом. Тинторетта. Меня отдают в семинарию. Выгоняют оттуда. Сажают в крепость
Глава VII.
Краткое мое пребывание в крепости Сант-Андреа. Мое первое раскаяние в делах любви. Сладость мести и превосходное доказательство алиби. Арест графа Бонафеде. Мое освобождение. Прибытие епископа. Я покидаю Венецию
Глава VIII.
Карантин в Анконе. Рабыня-гречанка. Мое паломничество к Лореттской Богоматери. Я иду пешком в Рим, а оттуда в Неаполь в тщетных поисках моего епископа. Я добираюсь до Мартирано, откуда очень скоро возвращаюсь в Неаполь
Глава IX.
Мое краткое, но счастливое пребывание в Неаполе. Дон Антонио Казанова. Дон Лелио Караффа. Я еду в Рим в очаровательном обществе и там поступаю на службу к кардиналу Аквавива. Барбаручча. Тес-таччо. Фраскати
Глава X.
Бенедикт XIV. Прогулка в Тиволи. Отъезд донны Лукреции. Барбара Делаква. Мое несчастье и отъезд из Рима
Глава XI.
Мое краткое и слишком оживленное пребывание в Анконе. Чечилия, Марина, Беллино. Греческая рабыня из лазарета. Беллино обнаруживает себя
Глава XII.
Беллино обнаруживает себя; его история. Меня арестовывают. Мое невольное бегство. Возвращение в Римини и прибытие в Болонью
Глава XIII.
Духовная одежда откладывается в сторону, надевается военное платье. Тереза уезжает в Неаполь, я же отправляюсь в Венецию, где поступаю на службу. Я еду морем на Корфу и схожу на берег погулять в Орсере
Глава XIV.
Комическая встреча в Орсере. Путешествие на Корфу. Пребывание в Константинополе. Бонневаль. Возвращение мое на Корфу

Стефан Цвейг. Казанова
Портрет юного Казановы
Авантюристы
Образование и одаренность
Философия легкомыслия
Homo eroticus
Годы во мраке
Портрет Казановы в старости
Гений самоизображения

Если интересуемая информация не найдена, её можно
Заказать

Джованни Джакомо КАЗАНОВА
МЕМУАРЫ

Предисловие

Тринадцатого декабря 1820 года 1 явился в издательство Брокгауза некто Фридрих Генцель, назвавшийся приказчиком торгового дома Ангер и К0 в Лейпциге, и предложил объемистую рукопись на французском языке, озаглавленную: «Histoire de ma vie jusqu'a l'an 1797»c Во главе издательства стоял тогда его основатель Фридрих Арнольд Брокгауз (1772—1823). Он взял рукопись на просмотр, заинтересовался ее содержанием и, не зная еще наверняка, что он будет с ней делать, начал переговоры. Выяснилось, что владельцем ее является актер Дрезденской оперы Карло Анджолини, внучатый племянник автора манускрипта, венецианца Джакомо Казановы. Сестра последнего, Мария-Магдалина-Антония-Стелла Казанова (25 декабря 1732 года — 10 января 1820 года), переехав вместе с матерью в Дрезден, сделалась там балериной придворного театра и вышла замуж за музыканта того же театра Петера Аугуста. От этого брака родилась дочь Марианна, вышедшая в 1787 году(?) замуж за вышеупомянутого Карло Анджолини. В феврале или марте 1798 года этот Анджолини приехал в замок графа Вальдштейна-Вартенберга в Дуксе, в Богемии, чтоб ухаживать за своим больным дядей, который занимал там место библиотекаря. Он пробыл в Дуксе до самой смерти Казановы, последовавшей 4 июня 1798 года. Захватил ли он рукопись тогда же или знал о ее местонахождении, или Казанова действительно завещал ее ему, но во время переговоров с Брокгаузом он заявил, что является ее собственником 2. Одновременно продавцы утверждали, что саксонский министр внутренних дел граф Камилло Марколини, незадолго до своей смерти (он скончался в Праге в 1814 году), предлагал за манускрипт 2500 флоринов, но что они не согласились. Граф Марколини, действительно интересовавшийся Казановой, по-видимому, вел с ним личные переговоры о приобретении «Мемуаров», как явствует из следующего письма к нему Казановы, сохранившегося у одного
_______________
1 Октав Юзани указывает на ту же дату представления рукописи. Но Арман Баше Багис и Рауль Вэз пишут: 13 февраля 1820 года.
2 По другой версии, переговоры с Брокгаузом вел не актер Карло Анджолини, а сын его, тоже Карло Анджолини.

голландского коллекционера. Оно датировано: Дукс, 27 апреля 1797 года и начинается:
«Милостивый государь мой!
Вот и предисловье, которое Вы удостоили Вашего одобрения; я исправил его, несколько очистив от метафизики, которая, казалось мне, говорила не то слишком много, не то слишком мало. Я заметил, что Вы разделяете мое мнение, хотя Вы почли за лучшее ничего не говорить мне об этом. Но заверяю Вас, что это бы меня обрадовало, ибо упрямство не является моим пороком, коща я имею дело с настойчивыми людьми. Я спорю и, основательно поторговавшись, большей частью уступаю. Вы еще определеннее отметите во мне эту черту характера, когда оо спокойной душою и безо всякой помехи прочтете мой первый том, который я решил предоставить Вам, если Вы пожелаете сделаться его издателем. Появится ли он при моей жизни или только после моей смерти, но он должен выйти в таком виде, чтобы быть выше всякой критики: полагаю, что он таковым и будет, если Вы его одобрите. Опубликование первого тома решит судьбу остальных и подскажет Вам, даро-йать ли им жизнь или сжечь их
Сколько Брокгауз заплатил за рукопись — неизвестно,4 но во всяком случае значительно меньше, чем 2500 флоринов, и договор о продаже был подписан 24 января 1821 года.
Эпоха, в которую «Мемуары» снова вынырнули на свет, была не особенно подходящая для их опубликования. Это было для Германии время стыдливо опущенных глаз, блаженное время, когда книга могла испортить человека. Трудно было сказать, как примет публика эту безмерно фривольную исповедь, да и кроме того, она могла встретить серьезные препятствия со стороны свирепствовавшей тогда цензуры. Из письма к Брокгаузу Юлиуса Шютца, профессора в Галле, видно, что издатель сильно колебался, издавать ли ему рукопись полностью. В этом письме говорится: «Я не могу согласиться с Вашим проектом изъять слишком вольные места из «Мемуаров» Казановы даже при издании оригинала. По-моему, следует решительно реагировать против ханжеской импотенции нашего времени. Нам нужен Аристофан, чтоб вылечить нашу эпоху, и он должен положить конец раздражающей болтовне нашей религиозно-мистической морали!» 2
______________
1 Факсимиле этого письма приложено к работе: Ottmann V. Jacob Casanova von Seingait. Stuttgart, 1900.
2 Baschet A. Authenticit£ des Memoires de Jacques Casanova. 1881. Le Livre. 1881. P. 140,

Прежде чем приступить к немецкому изданию, Брокгауз повнакомилея с рукописью Людвига Тика, Вильгельма фон Шютца, Фридриха Густава Шиллинга и барона Отто фон дер Мальсбурга. Тик, по-видимому, хотел принять участие в переводе и редактировании «Мемуаров», так как он пишет: «О, если б я мог прочитать больше из этих «Мемуаров» и все в связном виде! Человек этот глубоко испорчен, но жизнь его и манера ее рассказывать бесконечно увлекательны, Я охотно сделал бы что-нибудь для этой книги». Но Брокгауз предпочел поручить это дело литератору Вильгельму фон Шютцу (1776—1847), и в 1822 году вышли в литературном альманахе «Урания» 1 три отрывка из «Мемуаров» Казановы в немецком переводе, которым Брокгауз предпослал краткую историю приобретения рукописи. Затем в той же «Урании» были напечатаны в течение 1823 и 1824 годов другие отрывки, часть которых была выпущена в 1823 году отдельной книжкой под заглавием: «Casanovia-na oder Auswahl aus Casanovas de Seingalt vollstandigen Memoiren. Erstes Bandchen».
Но продолжения не последовало, так как Брокгауз решил в это время выпустить «Мемуары» целиком или почти целиком в немецком переводе. В декабре 1821 года вышел, помеченный 1822 годом, первый том «Мемуаров» в переводе фон Шютца, и все немецкое издание было закончено в 1828 году и обнимало 12 томов. Оно озаглавлено: «Aus den Momoiren des Venetianers Jacob Casanova de Seingalt oder sein Leben wie er es in Dux in Bohmen niederschrieb. Nacii dem Originalmanuskr.pt bearbeitet von Wilhelm von Schfrtz, Leipzig. F. A. Brokhaus».
Имя Шютца упоминается только в первых шести томах, затем оно исчезает с обложки. Кто был второй переводчик, пока остается тайной, но наследники Брокгауза обещают опубликовать его имя в ближайшее время. Редакция Шютца значительно отступает от оригинала, так как он пропустил и смягчил целый ряд рискованных мест. Тем не менее она представляет большой интерес для казановистов: у Шютца встречаются эпизоды, которых нет во французском издании, кроме того, ряд собственных имен и инициалов написан им правильнее, что облегчает историческое исследование. Первым четырем томам Шютц предпослал длинные и обстоятельные предисловия. Как Казанова в своем письме к графу Марколини, так и Брокгауз ставил издание дальнейших

1 "Urania" — литературный альманах, выходивший один раз в год, начиная с 1810 года. С 1815 по 1848 год он носит марку издательства Брокгауза.

томов в зависимость от приема, который окажет им публика. Успех первого тома превзошел все ожидания. Тогда Брокгауз решил издать подлинник и после долгих поисков пригласил в качестве редактора Жана Лафорга, преподавателя французского языка в Дрезденской Дворянской академии (1782—1852). Работа требовала нескольких лет. Владелец рукописи не дожил до ее опубликования. Он умер в 1823 году. В это время успех «Мемуаров» побудил господ Юнга и Обера де Витри издать в Париже французский перевод, сделанный с редакции Шютца. Он вышел в четырнадцати томах под маркой: Paris chez Tournachon-Molin (1825—1829), и так очищен от всякой скверны, что может служить для юношества честным зерцалом. Наследники Брокгауза стали торопиться с изданием подлинника и в 1826 году выпустили первый том «Мемуаров», озаглавленный: «Memoires de J. Casanova de Seingalt, ecrits par lui-meme. Elition Originate» с эпиграфом: «Ne quidquam sapit qui sibi non sapit». Это издание вышло в следующем хронологическом порядке: I и II тома в 1826 году; III и IV — в 1827 году. Из-за недоразумения с немецкой цензурой печатание пришлось перенести в Париж. Тома V, VI, VII и VIII вышли в 1832 году.
Однако ввиду того, что и французская цензура подняла вопль, издание было закончено в Брюсселе, где в 1838 году были выпущены тома IX, X, XI и XII, помеченные просто «Bruxelles», без каких-либо указаний.
Из только что сказанного видно, с какими затруднениями в цензурном отношении был связан выпуск «Мемуаров», а между тем и лафорговское издание не является точной передачей подлинника. Лафорг хотя и сохранил почти все рискованные эпизоды, однако систематически смягчал слишком откровенные выражения.
20 февраля 1792 года Казанова писал своему другу Опицу:
«Что касается моих «Мемуаров», то чем дальше подвигается работа, тем больше я убеждаюсь, что они достойны сожжения. Ввиду этого, вы можете быть уверены, что они никогда не увидят света, поскольку это будет зависеть от меня. Жанр их таков, что они заставляют читателя провести бессонную ночь, но цинизм, который я в них вложил, пере-борщен и переходит границы, положенные нескромности условиями приличия» '. И действительно, цинизм подлин-
________________
1 Giacomo Casanova. Correspondance avec J. В. Opitz. Leipzig, 1913. Т. 1. S. 87.

ника переходит, по свидетельству Брокгауза, всякие границы. Отделка Лафорга отличается, во всяком случае, известным вкусом и редко когда искажает смысл текста. Кроме этого Лафорг проделал другую работу над подлинником: он очистил его от итальянизмов и латинизмов, которыми изобилует язык Казановы. Автор «Мемуаров» не смог до конца своей жизни вполне овладеть французским языком. У него много итальянских оборотов, нередки также грамматические и синтаксические ошибки. В своем предисловии к «Мемуарам» он пишет: «Я писал по-французски, а не по-итальянски, так как этот язык более распространен, чем мой; и пуристы, которые будут меня критиковать за итальянские обороты речи, будут правы, если эти последние помешают им понимать меня. Греки ценили Теофраста несмотря на его падуанский диалект. Если я покажусь интересным, то полагаю, что могу рассчитывать на то же снисхождение. Впрочем, вся Италия наслаждается Альга-ротти, хотя стиль его полон галлицизмов»
В одном из вариантов того же предисловия он даже утверждает, что французский язык только выиграет от иностранных оборотов: «Французы отделаются от предрассудка, будто их язык не терпит чужеземных красот» 2. И там же, как бы прямо в огород Лафорга, он пишет: «Французская речь — родная сестра итальянской; я часто одеваю ее на итальянский манер, гляжу на нее; она кажется мне красивее, она нравится мне больше, и я доволен. Твердый в грамматике и уверенный, что читатель не найдет меня неясным, я запретил своему издателю соглашаться на какие бы то ни было исправления, которые какой-нибудь страдающий запорами пурист посмеет внести в мою рукопись».
Оценка работы Лафорга и поныне служит предметом раздора между казановистами. Одни, как Луи Дойон и Эдуард Мэниаль, относятся с презрением к «микстуре Лафорга», признавая только самый подлинник, которого, впрочем, никто из них не видел. Другие, как Баше и Юзанн, утверждают, что рукопись, очищенная от чрезмерных непристойностей и ошибок, только выиграла от исправлений французского редактора. Какими принципами руководствовался Лафорг, можно будет узнать только тогда, когда фирма Брокгауза решится опубликовать его переписку с

___________
1 Memoires de Casanova. Paris, 1924. Т. 1. P. 10.
Цитируем вариант, опубликованный Октавом Юзанном в «Le Livre» (1887. P. 44).

основателем издательства, а также и сам подлинник в его настоящем виде. Заметим еще, что в редакции Лафорга не хватает глав IV и V двенадцатого тома, которые были обнаружены впоследствии в Дуксе в не вполне отделанном виде '.
В эту эпоху издательские права не охранялись законом. Крупные фирмы, конечно, не позволяли себе перехватывать чужие вещи, но мелкие издатели не отличались такой щепетильностью. Подстрекаемый необычайным успехом «Мемуаров», французский издатель Полэн выпустил в 1833 году первые восемь томов, заимствовав текст у Лафорга. Но так как издание Лафорга было приостановлено в 1832 году из-за цензурных затруднений, а публика настойчиво требовала продолжения, то Полэн пригласил в качестве редактора французского литератора Филиппа-Жерара Бу-зони (1804—1883), уже набившего руку на подделках, и до 1837 года выпустил остальные четыре тома. Это издание представляет величайшую загадку для казановистов. С одной стороны, целый ряд лиц и эпизодов, имеющихся у Лафорга и Шютца,— выпущены у Бузони; с другой, «Мемуары» пополнены приключениями, которых нет в двух первых редакциях. Так же, как и Лафорг, он подчистил латинизмы и итальянизмы. Кроме, того, он удалил длинноты, и рассказ ведется с большим оживлением. Часто связь между событиями у него яснее и даже вероятнее, чем у двух других редакторов. Зато многочисленные ошибки и ляпсусы обличают самое беззастенчивое обращение с подлинником. Так, например, у Шютца и Лафорга говорится: «Имея письмо... к княгине Дашковой, я отвез его ей за три версты от Петербурга». Бузони же пишет: «За три тысячи верст от Петербурга». Как известно, княгиня Дашкова действительно жила в 1765 году в Петербурге 2, а Казанова дальше Москвы вообще не ездил. Жозеф Поллио высказал предположение, что Бузони просто перевел недостающие тома с немецкого перевода Шютца. Но хотя версия Бузони стоит ближе к Шютцу, чем к Лафоргу, все же она с ним далеко не идентична. Высказывалось также предположение, что Бузони имел в руках подлинник или, во всяком случае, какие-то отрывки из него, и, несмотря на утверждение Альберта Брокгауза, что никто, кроме Шютца и Лафорга, не мог пользоваться рукописью, Бузони обвиняли в краже

____________
1 «Мемуары», как в переводе Шютца, так и в редакции Лафорга, представляют теперь величайшую библиографическую редкость.
2 Записки княгини Дашковой. Спб., 1906. С. 87—93.

манускрипта и в других столь же достойных приемах. Но несколько месяцев тому назад в выходящем в Париже специальном казановистском журнале была напечатана статья Фернанда Флерэ, которая как громом поразила знатоков Казановы и внесла еще большую путаницу во все это дело. Флерэ пишет, что в 1912 году он посетил Брокгауза в Лейпциге, чтоб выведать у него некоторые подробности текста «Мемуаров». Это был предпоследний владелец фирмы — Альберт Брокгауз, скончавшийся 27 февраля 1921 года. В порыве спора Брокгауз будто бы выдал ему следующую тайну, о которой просил никому не сообщать, а именно, что основатель фирмы Арнольд Фридрих приобрел у Анджо-лини три списка рукописи. Один он оставил себе, другой отдал Шютцу, а третий — Лафоргу. Два последних бесследно пропали. Если это было действительно так, то становится вполне понятным, почему варианты первых двух редакторов не сходятся между собой и отпадают все обвинения в искажении подлинника, которыми казановисты так щедро осыпали то Шютца, то Лафорга. Но проблема Бузони от этого не становится яснее. Во-первых, все равно приходится предположить, что он подкупил кого-нибудь из редакторов, и вероятнее всего Шютца, так как его текст ближе всего к шютцовскому, или что он каким-либо образом пользовался рукописью без соучастья последнего. Во-вторых, у нас нет никаких оснований сомневаться в порядочности Шютца, а кроме того, если бы они оба пользовались той же рукописью, то возникает следующий вопрос: почему Шютц, как, впрочем, и Лафорг, пропустил эпизод с дочерью испанского гранда. Согласно Бузони, Казанова влюбляется в Мадриде в красавицу, живущую напротив него. Она приглашает его к себе. В полночь он пробирается в ее спальню; она подводит его к алькову, и Казанова воображает, что сладкий час для него пробил. Но, когда он отдергивает занавески, оказывается, что там лежит труп только что убитого ею из ревности возлюбленного. Она просит Казанову бросить его в реку, и Казанова рыцарски исполняет ее желание.
Этот эпизод прекрасно объясняет, почему Казанова попадает в мадридскую тюрьму, в то время как в других вариантах причины его ареста остаются довольно туманными. Совершенно не важно, изобрел ли эту великолепную новеллу, заимствованную впоследствии Эмилем Золя, сам Казанова или его непрошеный alter ego — Бузони, но невозможно объяснить, почему Шютц вздумал пропустить ее, тогда как в ней нет ничего оскорбляющего приличия. Кроме того, ни сам Казанова, ни Арнольд Брокгауз нигде не говорят о трех списках. Остается также непонятным, почему Флерэ решился нарушить свое слово именно теперь, а не пять лет тому назад, когда умер его собеседник, и предоставил каза-новистам столько времени ломать себе голову над этим вопросом, и, во-вторых, почему Альберт Брокгауз, который был в прекрасных отношениях с Октавом Юзанном, тоже известным казановистом, не заикнулся ему ни словом об этом секрете, а предпочел выдать его человеку, которого видел первый раз в жизни. Теперь казановисты, конечно, бросятся искать пропавшие рукописи, и в ближайшее время мы опять услышим что-нибудь новое.
Текст Бузони был переиздан Полэном в четырех томах в 1843 году, затем Rosez (Bruxelles, 1860) в шести томах 1 и Ernest Flammarion (Paris, 1896 и 1909) в шести томах 2.
Наиболее полным было до сих пор восьмитомное издание «Gamier freres» составленное по Лафоргу со включением недостающих IV и V глав XII тома, о которых мы упоминали выше. Наконец, в 1925 гОду издательство La Sirene (Paris) выпустило первые два тома с иллюстрациями, примечаниями и вводными статьями наиболее известных казановистов.
Особо следует отметить прекрасное немецкое издание, озаглавленное «Giacomo Casanova, Erinnerungen», в переводе Генриха Конрада. Оно было закончено в 1913 году и отличается обилием приложенных портретов. Первые двенадцать томов посвящены тексту, остальные три — примечаниям и внемемуарным материалам 4.
Что касается России, то ее вклад в казановистскую литературу более чем скромен. Несколько отрывков из «Мемуаров» вышли в довольно курьезном переводе под редакцией В. В. Чуйко (1-е издание — С.-Петербург, 1887; 2-е — там же, 1902). В 1901 году были также напечатаны более чем вольная переделка «Мемуаров», озаглавленная «Казанова — 100 приключений» / Пер. под ред. И. Веденского. Спб. Не смущаясь анахронизмом, редактор со-
Встречаются и другие переиздания Rosez, помеченные 1863, 1871, 1872, 1876, 1879, 1881 и 1887 годами.

____________
2 Нам известны также неполные издания Cosson (Paris, 1830) и Meline (Bruxelles, 1883).
3 Издание Gamier вышло в 1879 in 8 — и в 1880 — in 18, это было переиздано в 1910 году с очень плохими рисунками 1910 года. Отманн упоминает еще одно издание той же фирмы от 1885 года.
4 Подробную библиографию немецких изданий см.: Otmann V. Jacob Casanova von Seingalt. Stuttgart, 1900. S. 107—111.

общает, что Казанова погиб во время шторма на пароходе (sic!) Вся литература о Казанове состоит, насколько нам известно, из перевода статьи Шарля Анри: «Казакова и Екатерина II» (Исторический Вестник, август — сентябрь 1886 года) и из статьи Муратова: «Казанова» («Образы Италии», т. 1). Это объясняется отчасти тем, что до 1917 года «Мемуары» даже на иностранных языках были запрещены нашей цензурой, а о переводе не могло быть и речи.
Разнообразие в количестве томов многочисленных изданий «Мемуаров» показывает, что издатели довольно свободно обращались с расположением материала, и потому не лишнее будет изложить, как выглядит самый подлинник. В этом отношении показания немногих лиц, которым удалось взглянуть на оригинал, вполне сходятся 2. Подлинник состоит из 600 листов in folio, каждый лист имеет от 29 до 30 строк, а каждая строка от 10 до 11 слов. Бумага белая, голландская, чернила черного цвета. Почерк ровный, четкий и твердый, как читатель может судить по приложенному к русскому изданию facsimile. Имеются зачеркнутые места и подчистки, главным образом, имен, которые Казанова старается заменить или скрыть под инициалами. Пагинация сбивчивая, по-видимому, отдельные главы переделывались по нескольку раз. Число глав 15. На обложке предисловия имеется заглавие: «Моя жизнь до 1797 года». А между тем «Мемуары» заканчиваются на 1774 году, и поэтому сам собой возникает вопрос, особенно волнующий казанови-стов,— вопрос о судьбе недостающих частей рукописи. Следует заметить, что Казанова еще задолго до написания «Мемуаров» начал делать разные автобиографические заметки во время своих путешествий. Уже в «Опровержении на историю венецианского правительства Амело де ла Уссэ» (1769) и в небольшой статейке, озаглавленной «Дуэль»

___________________
1 Приводим последние строки этой любопытной и исторической заметки: «Казанова очутился в пучине волн... Спасения не было. Он тонул, тонул... И его последняя мысль была радость по поводу того, что его законченное произведение должно быть найдено вместе с грузом парохода, потому что оно заперто было в железном ящике. Еще один последний вздох... последнее захлебывание... и нашего героя не стало». В качестве примечания И. Веденский тут же сообщает: «Железный ящик действительно поднят был, и таким образом удалось сохранить потомству произведение покойного».
2 Фирма Брокгауз ревниво охраняет доступ к рукописи. Насколько нам известно, подлинник видели, кроме вышеприведенных, следующие лица: Бартольд, Саломон Рейнак, Октав Юзанн, Сеймур де Рикю, а также Арман Баше, которому Брокгауз любезно прислал для просмотра несколько страниц. Но никому из них не было позволено ни копировать его, ни работать над ним.

(1780), он описывает некоторые перипетии своих переживаний. Но о намерении написать «Мемуары» он упоминает впервые в «Истории моего бегства», вышедшей в 1787 году. Его друг граф Ламберг пишет Опицу 17 декабря того же года:
«Казанова прислал мне свое surrexit et поп est hie, а именно «Историю моего бегства». Все это для меня не ново. Я уже знал ее по нескольким устным пересказам почти в том же виде, в каком она вышла. Я радуюсь заранее истории его жизни, которую он обещает написать» 1.
Друзья Казановы, граф Ламберг, Опиц, барон фон Лин-ден, а затем и князь де Линь, наперерыв уговаривали Каза-нову взяться за перо. Так, Опиц пишет ему немного спустя после письма Ламберга, а именно 9 января 1788 года: «Но кроме того, я нахожу в ней (то есть в «Истории моего бегства») столько ума и такую обоснованную философию» что меня обуревает безмерное желание прочесть (после Вашего прекрасного «Протокосма») историю Вашей жизни, обещанную в «Истории моего бегства», желание, которое Вы подстрекли Вашим обещанием».
Но Казанова, видимо, колебался, так как ответил Опицу 13 января: «Что касается «Истории моей жизни», то полагаю, что она может быть написана кем-нибудь другим после моей смерти». Все же «Мемуары» были начаты им в том же году или в следующем, так как 11 декабря 1790 года Ламберг сообщает Опицу: «Казанова закончил половину своего жизнеописания. Он ищет издателя». «Мемуары», конечно, не были закончены в этом году даже и в первой своей половине, так как Казанова переделывал их впоследствии по нескольку раз. По первому проекту они должны были обнимать шесть томов основных и один том приложений, насколько можно судить по его письму от 8 апреля 1791 года к Джан-Карло Гримани: «Ваше превосходительство, теперь, когда мой возраст заставляет меня думать, что я приблизился к последнему пределу, я написал «Историю моей жизни». Завистливый сеньор, коему я служу и который останется владельцем моих писаний2, напечатает ее, когда я займу свое место среди тех, кого уже нет. В этой «Истории», изложенной в шести томах in 8° и которая несомненно будет переведена на все языки, Ваше превосходительство
_____________
1 Gugitz G. Casanova und sein Lebensroman. Wien, 1921. S. 372.
2 Граф Вальдштейн купил у Казаковы, вероятно, в марте 1789 года все его рукописи, как прежние, так и будущие. Это подтверждается письмом Ламберга к Опицу от 15 мая 1789 года и письмом князя де Линь к Каза-нове от декабря 1794 года.

будет играть в шестом томе роль весьма интересного персонажа». И дальше: «Но дабы Ваше превосходительство поскорее забыло дерзкий поступок, совевшенный мною девять лет тому назад забегаю вперед, надеясь, что получу полное прощение вовремя, чтоб о не успело найти место среди приложений, которые составят седьмой и последний том „Истории моей жизни". Но в дальнейшем план «Мемуаров» был изменен, так как юная графиня Цецилия Рогген-дорф, с которой семидесятилетний >*црец поддерживал нечто вроде эпистолярного флирта, пишет ему 1 августа 1797 года: «Вы пишете в одном из Ваших посланий, что завещаете мне после смерти Ваши «Мемуары», обнимающие 15 томов. Я Вам очень благодарна, но предпочитаю обойтись без них еще много, много лет». Это как раз те 15 частей, которые купил Брокгауз. Но в первом печатном известии о «Мемуарах», принадлежащем перу друга Казановы, барона фон Линдена, говорится уже не о 15, а о 17 томах. Линден пишет: «Я имел возможность прочесть целую массу рукописных произведений этого неистощимого гения, который ежедневно проводил девять часов за письменным столом. Но самое удивительное из них — это его «Мемуары», обнимающие 17 томов».
Барон фон Линден, который долго жил з Дуксе вместе с Казановой и с наслаждением слушал чтение «Мемуаров», едва ли мог ошибаться относительно размеров рукописи. Эти два тома, которые 1 августа не были еще известны Цецилии Роггендорф, могли быть, следовательно, написаны в течение лета и ближайших за ним месяцев, но не позже февраля или марта следующего 1798 года, когда Казанова окончательно слег в постель. В этих томах заключались, вероятно, остальные приключения Казановы после 1774 года, и понятно, что казановисты оплакивают их потерю. Но поиски Арнольда Брокгауза и других лиц не увенчались успехом. Уничтожил ли их сам Казанова по каким-либо соображениям, или это сделали родственники графа Вальд-штейна, убоявшись заключавшихся там разоблачений, оста-

_________________
1 Карло Гримани, один из покровителей Казановы, хлопотал в 1774 году перед инквизиторами о разрешении автору «Мемуаров» вернуться на родину. В 1882 году Казанова поссорился в его доме с неким Карлетти. Гримани взялся их рассудить и стал на сторону последнего. Тогда Казанова выпустил памфлетический роман «Ne donne, ne amori», в котором оклеветал своего покровителя и ряд видных патрициев. Сначала никто не обратил внимания на книжку, но когда обнаружили, кого Казанова имел в виду под псевдонимами Геркулес Антифрион и пр., памфлет был конфискован, а Казанова вынужден со скандалом покинуть Венецию.

лось неизвестным. Неизвестно также, где находилась рукопись в течение двадцати двух лет, протекших со дня смерти Казановы и до момента ее продажи Брокгаузу. Может быть, она лежала у какого-нибудь издателя, и он затерял недостающие тома. Но если допустить приведенную выше версию о трех списках, то представляется маловероятным, чтоб могли сразу пропасть все три экземпляра. Возможно также, что мы имеем дело просто с новым подразделением рукописи на 17 томов, которое Казанова или изменил, или не осуществил. Во всяком случае, последний владелец фирмы Брокгауз еще раз подтверждал в письме от 19 февраля 1926 года, что «последний том рукописи соответствует 12 тому изданию Лафорга» Но так или иначе, пропала ли эта часть рукописи или никогда не была написана, приходится восстанавливать остаток жизни Казановы по внемемуарным материалам. Как мы уже указали, ни одно из изданий не дает точного воспроизведения рукописи. Альберт Брокгауз Предполагал до войны переиздать «Мемуары» в их настоящем виде, снабдив их примечаниями лучших специалистов на разных языках. Он предполагал также использовать последние открытия в области химии, чтобы прояснить зачеркнутые места и в особенности имена, но война, а затем тяжелое экономическое положение Германии не позволили ему осуществить своего намерения, а с его смертью прекратились даже и разговоры об этом. Таким образом, в ожидании лучших времен подлинник хранится в несгораемом шкафу фирмы. По сообщению Юзанна, он был переписан в 1911 году начисто одним молодым полиглотом во избежание какой-нибудь неожиданной катастрофы.
Из вышеизложенных данных относительно состояния оригинала «Мемуаров» мы выделяем следующие факты, важные для нашей переводной работы.
Прежде всего, мы имеем дело с произведением недоконченным, некоторые части которого, может быть, даже утеряны.
Во-вторых, язык произведения не оригинален, приглажен Лафоргом под шаблон XIX века, из-под которого то тут, то там выглядывают кружева и завитки рококо.
Литературное мастерство самого Казановы поэтому проявляется главным образом в обработке отдельных эпизодов.
Что касается компоновки «Мемуаров», то она чисто хронологическая, и далеко не все моменты одинаково прочно между собою связаны.

1 Pages Casanoviennes. Paris. Vol. 6. P. 36.

Всеми этими обстоятельствами и было продиктовано наше отношение к подлиннику и те способы, которые нам пришлось применить для того, чтобы сделать возможным появление «Мемуаров» на русском языке в теперешних условиях.
Прежде всего, перед нами стала дилемма о размере издания.
С одной стороны, имя Казановы и слава его «Мемуаров» настолько проникли в русскую читающую среду, что уже настала пора разрушить стену между нашим читателем и этим бесценным культурно-историческим памятником.
С другой стороны, емкость современного книжного рынка настолько ничтожна, что издание «Мемуаров» целиком (то есть в размере более 180 печатных листов) было бы равно недоступно как для издателя, так и для читателя.
Итак, возникла альтернатива: либо отказаться от издания, после чего Казанова продолжал бы жить туманным мифом в умах просвещенных московитов, либо примириться с тем, что читатель узнает не все, что произошло с Казано-вой в течение его пестрой жизни.
Во втором случае опять-таки открывались две возможности: печатать первые пять томов целиком или же все восемь (по изданию Гарнье), но с выпусками. Второй способ представлялся нам более желательным, ибо на последние тома приходятся как раз приключения Казановы в России и Польше, особенно интересные для наших соотечественников.
Поэтому мы решили использовать лоскутный характер памятника и произвести ряд наиболее безболезненных ампутаций, обнимающих в общей сложности около 30— 40% всего текста. Для того чтобы читатель мог правильно оценить произведение, получившееся в результате этих сокращений, мы постараемся вкратце охарактеризовать принятые нами принципы отбора. Весь материал «Мемуаров» можно разделить, широко говоря, на следующие категории:
а) эпизоды с участием самого Казановы; б) анекдоты о знакомых Казанове лицах, лежащие вне его биографии; в) характеристики (portraits) и краткие биографии таких лиц; г) описание собственных переживаний, которые он большею частью называет размышлениями (reflexions); д) рассуждения (raisonnements); е) диалоги и ж) эпистолы.
Важно было, прежде всего, чтобы после сокращений все эти категории были представлены приблизительно в той же пропорции, что и в подлиннике.

Всего болезненнее протекали урезки в группе (а), ибо нет ни одного эпизода, который не обладал бы бытовым колоритом. Здесь редакторский скальпель прошел исключительно по эпизодам-одиночкам (то есть независимым от остального текста), устранение коих не нарушает ни биографической связи, ни исторического интереса «Мемуаров». Легче всего поддавались изъятию случайные путевые встречи с неисторическими лицами, а также ряд однообразных любовных сцен, не дающих ничего существенно нового для характеристики переживаний Казановы и не двигающих действия романа, составною частью коего они являются. Мы даже удаляли полностью некоторые любовные приключения, однородные с другими такими же авантюрами. Однако мы все время помнили, что нужно сохранять не только совершенно оригинальные эпизоды, но и типичные новеллистические мотивы. Мы не удаляли также и сколько-нибудь длительных событий, дабы не получалось хронологических пробелов в жизни героя.
При трактовке групп (б) и (в) мы руководствовались, прежде всего, историческим весом персонажа, о котором шла речь, затем оригинальностью социального колорита самого анекдота (б) или мастерством характеристики (в). Мы приняли за правило, по возможности, не удалять ни одного исторического лица.
При сокращениях внутри групп (г) и в особенности (д) нам помогало то обстоятельство, что многие из этих размышлений и рассуждений суть лишь парафразы других таких же пассажей и ничего не прибавляют к философскому и психологическому портрету Казановы. Характерно для нашего автора то обстоятельство, что некоторые из своих reflexions он часто довольно неискусно приписывает другим лицам, так что, например, какая-нибудь тринадцатилетняя деревенская простушка рассуждает о любви не глупее Поля Бурже. Чтобы не искажать стилистической манеры памятника, мы сохранили большинство этих разглагольствований.
В области диалогов (группа «е») подверглись ампутации главным образом те, вся raison d'etre коих основана на игре слов: такие каламбуры все равно остались бы недоступными для читателей, незнакомых с французским языком. Там ж«, где остроумие реплик поддавалось переводу, мы, разумеется, их сохраняли. Множество, если не большинство, диалогов (в особенности любовных) носят чисто риторический характер: они никогда не имели места в реальной жизни и придуманы много лет спустя, во время составления «Мемуаров» исключительно pour faire du style» Это же относится и к посланиям (группа «ж»). Мы пощадили огромное большинство таких разговоров и писем, опять-таки из уважения к этому самому рококо и нежелания продолжать нивелирующую работу Лафорга. Мы льстим себя надеждой, что благодаря нашим сокращениям «Мемуары» не слишком много потеряли в отношении занимательности и культурно-исторической насыщенности.
При выборе русского стиля передачи подлинника мы исасодили, конечно, из подновленного лафорговского текста, не имея в руках никаких средств для восстановления подлинного языка Казановы. Поэтому мы избегали всякой стилизации и заботились только о легкости и ясности языка. Только в тех местах, где автор пускает в ход вышеупомянутый «высокий штиль» (в риторических диалогах, глубокомысленных raisonnements и т. п.), переводчики придавали языку еле заметную окраску XVIII века.
В остальном стиль «Мемуаров» является совершенно однородным и (несмотря на то, что действие происходит в различных концах Европы) абсолютно лишенным couieur locale, к которой гражданин мира, мессер Джакомо, не имел ни малейшего чутья.
Прямая речь не варьирует ни по сословной принадлежности, ни даже по характерам персонажей: горничные говорят ничуть не хуже маркиз; любовник, задыхающийся от страсти, взбешенный сангвиник перед смертельным поединком округляют периоды на зависть любому адвокату. Поэтому нам так же мало приходилось прибегать к эмоциональным фигурам речи, как и к лексикологическим.
В одном только отношении мы позволили себе отступить от нивелирующей тенденции подлинника: Казанова переводит некоторые (не все) итальянские имена на французский язык; мы же восстанавливаем эти имена в итальянской форме (с сохранением, когда нужно, особенностей венецианского диалекта) для того, чтобы по городу св. Марка не разгуливали Шарли, Жаны и Мадлэны.
Кроме того, мы, конечно, применяли обычные почти при всяком переводе с французского приемы (облегчение периодов, превращение придаточных предложений в главные, устранение притяжательных местоимений и т. п.), о которых не стоит упоминать. Парафразой мы пользовались везде, где необходимо было избежать ходульного выражения.
В основу перевода нами положено восьмитомное издание Gamier, но, кроме того, мы уже имели возможность воспользоваться начавшим выходить критическим изданием «Sirene». При переводе истории бегства из-под свинцовой крыши мы обращались также к изданию 1788 года, переизданному Борд де Фортажем в 1884 году. Нумерация глав в нашем переводе разнится от обоих изданий, ибо и там она является более или менее произвольной.
Пояснительный аппарат, прилагаемый нами к тексту, рассчитан на то, чтобы развернуть перед читателем культурно-исторический фон «Мемуаров» и вставить их в рамку галантного века. Очерки, предшествующие каждому тому, должны обрисовать фигуру Казановы и его отношение к различным сторонам жизни XVIII столетия по внемемуар-ным материалам, которые размер издания запрещает нам целиком приложить к переводу. Читатель должен узнать, каков был кавалер де Сенгальт не только на собственный взгляд, но и в глазах свидетелей его подвигов, каковы были его отношения к церкви, к государству, к различным общественным группам. Кроме того, необходимо хотя бы на нескольких страницах охарактеризовать те два города, которые главным образом повлияли на сложение личности Казановы,— Венецию и Париж. Особый очерк посвящен путешествию в Россию. Сводка материалов, касающихся последнего периода жизни, не захваченного «Мемуарами», закончит серию предисловий.
Что касается примечаний, то, к сожалению, их придется ограничить лишь объяснением важнейших собственных имен; все те же соображения экономии воспрещают нам останавливаться на освещении реалий.
Скажем еще несколько слов о самой организации работы. Величина задуманного перевода и невозможность затянуть издание на несколько лет повелительно потребовали коллективного труда. Задача редакции заключалась в том, чтобы подобрать опытных переводчиков и вдохнуть некое единство в их работу. Первое легко было сделать потому, что внутри и вокруг Государственной Академии Художественных Наук образовалась тесная группа филологов, друзей переводного дела, которые и согласились приступить к работе. Единство стиля достигается частыми считками и постоянным общением между переводчиками.
Мы не скрываем от себя недочетов предлагаемого издания, но надеемся, что наш перевод явится не совсем бесполезным делом, если обогатить библиотеку русского читателя (хотя бы и не в полном объеме) одним из шедевров мировой литературы, какими он за последнее время поистине не избалован.

Издательство, приступая к опубликованию «Мемуаров», имело в виду, что они особенно должны заинтересовать современного читателя как памятник, стоящий на грани двух социальных эпох. Ancien regime, некогда вознесший Францию до положения культурной руководительницы мира, во времена Казановы уже перешел зенит и близился к закату. И уже внутри самого режима в тех кругах, которые были всем обязаны французской культуре, начали развиваться микробы, расползавшиеся по всей Европе и разъедавшие самые корни абсолютизма. Опаснейшим видом этой бациллы была та армия авантюристов, философов, литераторов, прожектеров, та пестрая кочующая толпа людей всех профессий, от шулеров до наемных министров, объединенных между собой только одним общим умонастроением — неисправимым скептицизмом по отношению ко всем социальным и моральным основам старого общества. Весь этот мир неблагодарных последышей некогда великой эпохи изображен в «Мемуарах» ярче, чем в любом историческом исследовании, именно потому, что изображал его вряд ли не самый яркий из его представителей. И в наши дни, когда во всем мире чувство исторической перспективы под влиянием демократизации и американизма угасает с изумительной быстротой, полезно иногда взглянуть на прошлое не с высоты (или из глубины?) нашей эпохи, а глазами современника и очевидца.
Г. Я. Ярхо