Содержание:
Роберт Льюис Стивенсон
Волшебная бутылка. Пер. Г. Островской
Редьярд Киплинг
Месть Дунгары. Пер. Г. Островской
Лиспет. Пер. Г. Островской
Маленький Тобра. Пер. Г. Островской
Оскар Уайльд
Кентервильское привидение. Пер. И. Разумовской и С. Самостреловой
Томас Гарди
Роковая ошибка церковных музыкантов. Пер. П. Линецкого
Музыкальная карьера старого Эндри. Пер. И. Липецкого
Запрет сына. Пер. И. Липецкого
Артур Моррисон
На лестнице. Пер. П. Комаровой
Эта скотина Симмонс. Пер. И. Комаровой
Джозеф Конрад
Аванпост прогресса. Пер. А. Кривцовой
Джером К. Джером
Миссис Корнер расплачивается. Пер. М. Колпакчи
Падение Томаса-Генри. Пер. Г. Островской
Джордж Мур
Театр в глуши. Пер. Б. Томашевского
Арнольд Бенист
Мэри — твердая рука. Пер. И. Разумовской и С. Самостреловой
Гилберт К. Честертон
Невидимка. Пер. Е. Алексеевой
Артур Копан Дойль
Женитьба бригадира. Пер. А. Ставиской
Герберт Дж. Уэллс
Человек, который делал алмазы. Пер. Н. Рахмановой
Дверь в стене. Пер. М. Михаловской
Джон Голсуорси
Рваный башмак. Пер. Г. Журавлева
Совесть. Пер. Г. Журавлева
Уильям Сомерсет Моэм
Дождь. Пер. И. Гуровой
Кэтрин Мэнсфилд
Актриса. Пер. П. Охрименко
Чашка чаю. Пер. Э. Липецкой
Эдвард М. Форстер
Сирена. Пер. Н. Рахмановой
Олдос Хаксли
Волшебница крестная. Пер. Л. Поляковой
Уильям Плоумер
Сын королевы Виктории. Пер. Г. Островской
Дилан Томас
Кого бы ты взял с собой? Пер. И. Комаровой
Герберт Э. Бейтс
На маленькой ферме. Пер. М. Шерешевской
Грэм Грин
Поездка за город. Пер. М. Шерешевской
Джон Соммерфилд
Первый урок Пер. А. Сгавиской.
Альфред Коппард
Комментарий Диксона. Пер. И. Разумовской и С. Самостреловой
Дорис Лессииг
Саранча. Пер. И. Воронов
Колдовство не продается. Пер. И. Маненок и С. Дзенит
Джеймс Олдридж
Последний дюйм. Пер. Е. Голышевой и Б. Изакова
Ю. Ковалев. Заметки об английской новелле

Если интересуемая информация не найдена, её можно
Заказать

Английская новелла

Роберт Льюис Стивенсон

Волшебная бутылка.

Жил на Гавайских островах человек, которого я назову Кеаве, потому что он и сейчас еще жив и его имя должно остаться в тайне; а родился он неподалеку от Хонаунау, где покоится в пещере прах Кеаве Великого. Это был человек бедный, веселый и предприимчивый; он читал и писал не хуже школьного учителя, к тому же слыл отличнейшим моряком, плавал на пароходах, совершающих рейсы между островами, и водил китобойные суда у берегов Хамакуа. И вот Кеаве надумал повидать белый свет, чужеземные города и нанялся матросом на корабль, направлявшийся в Сан-Франциско.
Это прекрасный город с прекрасной гаванью, и богатых людей в нем без счета, а уж одна гора там есть — снизу доверху всё дворцы. По этой горе гулял однажды Кеаве, побрякивая деньгами в карманах и любуясь огромными домами по обе стороны улицы. «Какие прекрасные дома, — думал он, — и как счастливы должны быть те, кто живет в них, не заботясь о хлебе насущном!» С этой мыслью он остановился против дома, не очень большого, но отделанного и разукрашенного, точно игрушка: ступени крыльца сверкали подобно серебру, цветники вдоль дорожек вились подобно пестрой гирлянде, а окна сияли подобно алмазам, и Кеаве остановился, пораженный великолепием всего, на что падал его взор. И когда он остановился, то заметил, что и на него кто-то смотрит из дома: стекло в окне было так прозрачно, что Кеаве мог разглядеть человека, словно рыбу в заводи между рифами. То был мужчина в преклонных годах, лысый, с черной бородой; лицо его омрачала печаль, и он тяжко вздыхал. И, сказать вам правду, когда Кеаве смотрел на этого человека, а тот смотрел на Кеаве, каждый из них завидовал другому.
Вдруг человек улыбнулся, и кивнул Кеаве, и поманил его, приглашая войти, и встретил его у порога.
— Я хозяин этого прекрасного дома, — сказал человек и горестно вздохнул. — Не хочешь ли осмотреть его?
И он повел Кеаве по всему дому, от подвала до чердака, и всё, что Кеаве там увидел, было в своем роде совершенством, и Кеаве только диву давался.
— Поистине, — сказал он, — это необыкновенный дом; ясиви я в гаком доме, я бы смеялся с утра до ночи. Почему же вы так тяжко вздыхаете?
— Стоит тебе только захотеть, — сказал человек, — и ты получишь такой яге дом и даже еще лучше. Я полагаю, у тебя есть деньги.
— Пятьдесят долларов, — ответил Кеаве, — но такой дом за эти деньги не купишь.
Человек задумался.
— Жаль, что не больше, — сказал он, — потому что в будущем ты можешь пострадать от этого; да уж ладно, отдам за пятьдесят.
— Что, дом? — спросил Кеаве.
— Нет, не дом, — ответил человек, — а бутылку. Должен тебе сказать, что, хоть я и кажусь тебе богатым и удачливым, всё мое богатство, и этот дом, и сад вокруг него явились из бутылки чуть больше пинты. Вот она.
Он отпер тайник и вынул оттуда пузатую бутылку с длинным горлышком. Бутылка была из белого как молоко стекла, отливающего всеми цветами радуги. Внутри что-то шевелилось, точно плясал язык пламени.
— Вот она, — повторил старик и, когда Кеаве засмеялся, добавил: — ты мне не веришь? Можешь убедиться сам. Попробуй ее разбить!
Тогда Кеаве взял бутылку и до тех пор швырял ее об пол, пока не выбился из сил, но она отскакивала, как мячик, и оставалась цела и невредима.
— Странная штука, — промолвил Кеаве. — Ведь и на ощупь и на вид это с текло!
— Стекло и есть, — ответил хозяин дома, вздыхая еще тяжелее, — но оно закалено в пламени ада. В бутылке живет дух, это он пляшет там внутри; так я думаю. Тот, кто купит бутылку, получает власть над духом, и, стоит ему только слово сказать, всё, что он пожелает, — любовь, слава, деньги, такой дом, как этот, даже целый город, вроде нашего, — всё будет его. Наполеон владел этой бутылкой и стал повелителем мира, но он продал ее и пал. Капитан Кук владел этой бутылкой и открыл множество островов, а как только продал ее, был убит на Гавайях. Потому что стоит продать бутылку, как с ней вместе уходят и покровительство духа и могущество, и если человек не довольствуется тем, что у него уже есть, его ждет злая участь.
— И всё же вы хотите ее продать?
— У меня есть всё, что мне надо, а я становлюсь стар, — ответил человек. — Одного дух не может сделать — он не может продлить человеку жизнь, и нечестно было бы скрыть от тебя, что есть у бутылки и одно дурное свойство: если ее владелец умрет, не успев продать ее, он обречен гореть в геенне огненной до скончания века.
— Что и говорить, это прескверное свойство! — вскричал Кеаве. — Да я и пальцем не дотронусь до этой штуки. Без дома я, слава богу, могу обойтись, а вот быть ос;, ждеп-ным на вечное проклятие не хочу ни за какие блага.
— Погоди, погоди, выслушай сперва до конца, — возразил человек. — Нужно только использовать могущество злого духа, не требуя слишком многого, а затем продать кому-нибудь бутылку, как я продаю тебе, и окончить дни свои в мире.
— Однако я вижу, — сказал Кеаве, — что вы всё время вздыхаете, как несчастный влюбленный; кроме того, очень уж дешево вы продаете бутылку.
— Почему я вздыхаю, я тебе объяснил, — ответил человек. — Силы мои слабеют, и, как ты сам сказал, отправиться после смерти в преисподнюю не хочется никому. А дешево я продаю оттого, что у этой бутылки есть еще одна особенность, сейчас я тебе о ней расскажу. Давным-давно, когда дьявол впервые принес ее на землю, она стоила очень дорого, и пресвитер Иоанн, который первым купил ее, заплатил за нее много миллионов, но продавать ее можно только себе в убыток. Если возьмешь за нее столько, сколько отдал, она тут же вернется к тебе снова, как почтовый голубь. Поэтому из века в век цена всё падала, и теперь бутылка стоит совсем дешево. Я сам купил ее у одного из моих богатых соседей на этой горе и заплатил ему всего девяносто долларов. И теперь, чтобы навсегда от нее избавиться, могу взять за нее лишь восемьдесят девять долларов девяносто девять центов и ни на пенни дороже. Ну, а это неудобно по двум причинам: прежде всего, когда предлагаешь купить такую необыкновенную бутылку за какие-нибудь восемьдесят долларов, люди думают, будто ты шутишь. А затем... но это не к спеху, и мне незачем вдаваться в подробности; только помни, платить за нее надо звонкой монетой.
— Как мне знать, правда ли всё это? — промолвил Кеаве.
— Кое-что ты можешь проверить, не сходя с места, — ответил человек.—Дай мне твои пятьдесят долларов, возьми бутылку и пожелай, чтобы деньги снова очутились у тебя в кармане. Если их там не окажется, даю тебе слово, я буду считать нашу сделку недействительной и верну тебе деньги.
— Вы меня не обманываете? — спросил Кеаве.
Человек поклялся великой клятвой.
— Что ж, можно попробовать, — сказал Кеаве, — от этого особого вреда не будет. — И он дал человеку деньги, а тот передал ему бутылку.
— Дух в бутылке, — произнес Кеаве, — я хочу получить обратно свои пятьдесят долларов.
И можете не сомневаться, не успели эти слова слететь с его уст, как в кармане у него снова зазвенели деньги.
— Спору нет, удивительная бутылка, — согласился Кеаве.
— А теперь проваливай, приятель, — сказал человек, — и пусть дьявол уберется с тобой вместе.
— Погоди! — закричал Кеаве. — Брось-ка эти шутки. На, бери обратно свою бутылку.
— Ты купил ее дешевле, чем она мне стоила, — возразил человек, потирая руки. — Теперь она твоя, и я хочу
1 В средневековых легендах ^ владыка христианского царства в глубине Азии.
6
только одного: поскорее увидеть твою спину. — И он позвонил слуге-китайцу и приказал выпроводить Кеаве.
Оказавшись на улице с бутылкой под мышкой, Кеаве призадумался: «Если всё, что он сказал про бутылку, — правда, я совершил невыгодную сделку. Но, может быть, старик меня только дурачил?» Прежде всего он пересчитал свои деньги, их оказалось точь-в-точь столько, сколько было: сорок девять американских долларов и один чилийский.
— Похоже на правду, — сказал Кеаве. — Ну что ж, проверим еще раз.
Улицы в той части города чистые, как палуба корабля, и, хотя стоял полдень, прохожих совсем не было видно. Кеаве бросил свою покупку в канаву и пошел прочь. Дважды он оглядывался и видел молочно-белую пузатую бутылку там. где ее оставил. Оглянулся в третий раз и только свернул за угол, как что-то стукнуло его по руке. Можете себе представить? Под самым локтем Кеаве снова торчало длинное горлышко, а круглое брюшко уютно устроилось в кармане его куртки.
«Выходит, и тут старик сказал правду!» — подумал Кеаве.
Он зашел в лавку, купил штопор и отправился в поле, где его никто не мог увидеть. Там он попытался вытащить пробку, по, сколько ни ввинчивал штопор, тот сразу я;е выскакивал обратно, а пробка оставалась целехонька.
— Видно, какой-то новый сорт пробок! — сказал Кеаве, и тут от страха его стала бить дроя«ь, и он весь покрылся холодным потом.
На пути в порт Кеаве увидел лавку, где продавались раковины, дубинки дикарей, древние языческие божки, старые монеты, китайские и японские картинки и прочие диковины, которые моряки привозят в своих сундучках. Это на вело Кеаве на, новую мысль. Он вошел в лавку и предложил купить у него бутылку за сто долларов. Сперва хозяин только засмеялся и сказал, что не даст больше пяти; но бутылка и впрямь была удивительная — ни одному стеклодуву еще не удавалось сделать подобной: так красиво перелива лись краски под молочно-белой поверхностью стекла, так удивительно плясала внутри какая-то тень! Поторговавшись немного, как принято у их брата, торговец отдал Кеаве шестьдесят долларов серебром и поставил бутылку на полочку посредине витрины.
«Ну вот, — сказал себе Кеаве, — я продал за шестьдесят
долларов то, что купил за пятьдесят... даже чуть дешевле, ведь один из моих долларов был чилийский. Теперь я еще раз проверю, правду ли говорил старик». Он отправился на корабль, и, когда открыл свой сундучок, бутылка была уже там — раньше его поспела.
У Кеаве был на корабле друг, которого звали Лопака.
— Что с тобой? — спросил Лопака. — Чего это ты воззрился на сундучок?
Они были на баке одни, и, взяв с друга слово, что он будет молчать, Кеаве всё ему рассказал.
— Очень странная история, — сказал Лопака, — боюсь, втянет тебя бутылка в беду! Но одно ясно — ты знаешь, что тебе грозит, так постарайся повернуть это дело себе на пользу. Подумай, чего бы ты хотел от духа, прикажи ему, и, если всё сойдет хорошо, я сам потом куплю у тебя бутылку: у меня давно есть мечта обзавестись торговой шхуной и плавать между островами.
— А я хочу другого, — сказал Кеаве. — Я хочу, чтобы у меня был красивый дом и сад на побережье Коны, где я родился и где всегда светит солнце, и чтобы в саду цвели цветы, в окнах сверкали прозрачные стекла, на стенах висели картины, на столах лежали расшитые скатерти и стояли безделушки, и чтобы был этот дом точь-в-точь как тот, где я купил бутылку, только на этаж выше и с балконами вокруг, как во дворце короля, и я хочу там жить без забот и веселиться с друзьями и родичами.
— Ну ' что яге, — сказал Лопака, — давай возьмем бутылку с собой на Гавайи, и, если всё сбудется по твоему желанию, я куплю ее, как обещал, и попрошу у духа шхуну.
Так они и порешили, и в скором времени Кеаве с бутылкой и Лопака вернулись на корабле в Гонолулу. Не успели они высадиться на берег, как встретили приятеля, и тот сразу же стал соболезновать Кеаве.
— Да разве у меня случилось что худое? — спросил Кеаве.
— Неужто ты не слышал? — удивился приятель. — Твой дядя, такой достойный старик, умер, а твой двоюродный брат, этот красавец юноша, утонул в море.
Сердце Кеаве исполнилось печали, он принялся плакать и стенать и совсем забыл про бутылку. Но Лопака призадумался, и, когда горе Кеаве немного утихло, Лопака сказал:
— Послушай, не было ли у твоего дяди земель на Гаванях, в Кау?
8
— Нет, — ответил Кеаве, — его земли не в Кау, а в горной части острова, немного южнее Хоокены.
— Теперь они будут твои? — спросил Лопака.
— Да, мои, — ответил Кеаве и снова принялся оплакивать своих родичей.
— Постой, — сказал Лопака, — погоди плакать. Мне пришла в голову вот какая мысль: а что если всё это — штуки духа в бутылке? Ведь теперь тебе есть где построить дом.
— Если это так, — воскликнул Кеаве, — то он сослужил мне плохую службу, убив моего дядю и брата! Однако ты, может быть, и прав, потому что я представлял себе свой дом как раз в таком месте.
— Но дома-то еще нет, — заметил Лопака.
— Нет, и вряд ли будет, — подтвердил Кеаве. — У дяди, правда, были небольшие плантации кофе, авы и бананов, но этого едва хватит на то, чтобы жить в достатке, а остальная его земля — черная лава.
— Давай пойдем к нотариусу, — сказал Лопака, — эт£1 бутылка всё-таки у меня из головы нейдет.
II вот, когда они пришли к нотариусу, оказалось, что незадолго до смерти дядя Кеаве неслыханно разбогател и no-i еле него осталось большое состояние.
— Вот тебе и деньги для дома! — вскричал Лопака.
— Если вы думаете строить дом, — сказал нотариус, — то вам, пожалуй, стоит поговорить с нашим новым архитектором, все очень его хвалят.
— Отлично!—воскликнул Лопака. — Всё идет как по писаному. Что еще приготовил нам дух?
И они пошли к архитектору, а у того на столе лежали рисунки разных домов.
— Вы хотите что-нибудь необычное? — спросил архитектор. — Как вам нравится вот это? — И он протянул Кеаве один из рисунков.
Едва Кеаве взглянул на рисунок, как с губ его сорвался громкий возглас, потому что это был точь-в-точь такой дом, какой он видел в своих мечтах.
«Что ж, нет худа без добра, — подумал Кеаве. — Отступать некуда, придется взять этот дом. Хоть и недобрым путем он мне достался, а другого выхода нет».
Он рассказал архитектору, каким бы хотел видеть свой дом и как бы ему захотелось его обставить, и о картинах на
й
стенах, и о безделушках на столах, а затем прямо спросил, во что всё это обойдется.
Архитектор задал ему много вопросов, потом взял перо и стал считать, а когда кончил, назвал сумму — точь-в-точь такую, какую Кеаве получил в наследство.
Лопака и Кеаве переглянулись и закивали головами.
«Дело ясное, — подумал Кеаве, — быть у меня этому дому, хочу я того или нет. Он достался мне от дьявола и, боюсь, доведет меня до беды. Одно я знаю твердо: пока я не избавлюсь от этой бутылки, я не задумаю больше ни одного желания. Но раз дом всё равно уяге у меня на совести, так отчего ж не извлечь добра из худа?»
Поэтому он заключил с архитектором контракт, и они оба его подписали; Кеаве с Лопакой снова сели на корабль и отплыли в Австралию, порешив между собой ни во что пе вмешиваться и предоставить архитектору и злому духу строить и украшать дом, как им будет угодно.
Плавание их было удачно, только Кеаве приходилось следить за каждым своим словом, раз уж он дал обет, что не выскажет больше ни одного желания и не станет одолжаться у дьявола. Они вернулись в тот самый день, когда истекал срок контракта. Архитектор сообщил им, что всё готово, и Кеаве с Лопакой сели на «Чертог» — пароход, ходивший вдоль побережья Коны, — чтобы осмотреть дом и убедиться, что он точно такой, о каком мечтал Кеаве.
Дом стоял на горе, видный издалека проплывавшим мимо судам. Над ним вздымался под самые тучи лес, под ним низвергалась к морю застывшая черная лава, и в пещерах на склонах покоились короли былых времен. Вокруг дома пестрым ковром раскинулись цветники, во фруктовом саду с одной стороны росли папайи, с другой — хлебные деревья, а прямо перед* домом, со стороны моря, была водружена корабельная мачта с флагом. Дом был в три этажа, с большими комнатами и широкими балконами. В окнах сверкали стекла, прозрачные как вода, ясные как солнечный день. Комнаты были уставлены нарядной мебелыо. На стенах висели картины в золотых рамах: большие корабли, и сражения, и прекрасные женщины, и диковинные ландшафты, — во всем мире не сыскать таких ярких красок, как на картинах, которые украшали новый дом Кеаве. А безделушки..: безделушки были редкостные: часы-куранты и музыкальные шкатулки, человечки, кивающие головами, книги с чудесными картинками, драгоценное оружие со всех концов света
10
и хитроумнейшие головоломки, чтобы занять досуг одинокого человека. Комнаты были слишком хороши, чтобы в них жить, хотелось только прохаживаться по ним и любоваться, а балконы были такие широкие, что на них мог бы разместиться целый город. Кеаве трудно было решить, что ему больше по вкусу — веранда за домом, где лицо освежал легкий горный ветерок и тешили взор фруктовые сады и цветники, или балкон перед домом, где он мог дышать ветром с моря, и глядеть на круто падающий склон, и видеть «Чер тог», когда он проходил здесь раз в неделю, по пути к горам Пеле и обратно в Хоокену, либо шхуны, бороздившие море с грузом леса, бананов и авы.
Осмотрев дом, Кеаве и Лопака уселись на веранде.
— Ну, — спросил Лопака, — всё здесь так, как ты задумал?
— Слов нет, — сказал Кеаве. — Это даже лучше, чем в моих мечтах. Большего и желать нельзя.
— И однако же, — промолвил Лопака, — всё это, быть может, случилось само собой, без помощи духа. Если я куплю бутылку и не получу шхуну, я зря суну руку в огонь. Я дал тебе слово, это верно, но думаю, ты не откажешься еще раз проверить, существует ли дух на самом деле.
— Я поклялся, что больше не стану просить ни об одной услуге, — сказал Кеаве. — Я и так слишком глубоко увяз.
— Да я не об услуге говорю, — возразил Лопака. — Я хочу только посмотреть на духа. В этом нет никакой выгоды, значит нечего и бояться. Мне бы только разок взглянуть на него, тогда я поверю, что тут нет подвоха. Пойди на это ради меня, покажи мне духа, и я куплю бутылку.
— Я только одного боюсь, — заколебался Кеаве. — Как бы ты не отказался от покупки, если дух и вправду очень безобразен.
— Мое слово свято, — сказал Лопака. — А вот и деньги.
« — Ладно, — согласился Кеаве, — мне и самому любо-
пытно. Так выходи, господин Дух, дай нам на тебя взглянуть!
Не успел он промолвить эти слова, как дух выглянул из бутылки и снова, быстрее ящерицы, юркнул внутрь. Кеаве с Лопакой окаменели. И только с наступлением ночи они пришли в себя и к ним снова вернулся голос, и тогда Лопака придвинул Кеаве деньги и взял бутылку.
11
— Твое счастье, что я человек слова, — сказал он, — иначе я не коснулся бы этой бутылки и пальцем. Ну что ж, я получу шхуну и малую толику денег на расходы, а потом сбуду эту бутылку с рук, не медля ни минуты, ибо, сказать по совести, вид духа поверг меня в трепет.
— Лопака, — промолвил Кеаве, — не думай обо мне слишком худо. Я знаю, сейчас ночь, и дорога плохая, и страшно ехать мимо пещер в такой поздний час, но скажу тебе честно: я увидел духа и не смогу ни есть, ни спать, ни молиться, пока он здесь. Я дам тебе фонарь, и корзинку для бутылки, и любую картину или безделушку из моего дома, которые пришлись тебе но вкусу... только уезжай немедля и переночуй в Хоокене, в доме у Нахину.
— Кеаве, — ответил Лопака, — другой на моем месте, наверно, обиделся бы, ведь я поступаю, как истинный друг: не отказываюсь от своего слова и беру бутылку, а ночь, и темнота, и путь мимо могил в десять раз опаснее, когда у человека такой грех на совести и такая бутылка в руках. Но я и сам до того напуган, что у меня язык не поворачивается тебя винить. Поэтому я уезягаю и молю бога, чтобы ты был счастлив в своем доме, а мне была удача со шхуной и оба мы после смерти попали в рай, несмотря на дьявола и его бутылку.
И Лопака поехал вниз, к морю, а Кеаве стоял на балконе и слушал, как звенят подковы, смотрел, как движется огоиек фонаря по тропинке, которая вилась по склону, мимо самых пещер, где с давних времен покоится прах королей. И он дрожал, и ломал руки, и молился за своего друга, и возносил хвалу господу за то, что сам избавился от беды.
Но наступило ясное, солнечное утро, и на новый дом было так приятно смотреть, что Кеаве забыл свои страхи. День шел за днем, а Кеаве не уставал радоваться. Обычно он проводил время на веранде за домом, там он ел, и спал, и читал выходящие в Гонолулу газеты, но, если к нему при-езягал кто-нибудь, он шел с гостем в дом и они осматривали комнаты и картины. И слава об этом доме разнеслась далеко вокруг; но всей Коне его называли Ка-Хале-Нуи — Большой Дом, а иногда — Сверкающий Дом, ибо Кеаве держал китайца, который весь день только и делал, что мыл и чистил; и стекла, и позолота, и узорные ткани, и картины — всё сверкало, как летнее утро. А сам Кеаве ходил по комнатам и пел песни, так радостно было у пего на душе, и, когда мимо проплывал корабль, Кеаве поднимал на мачте флаг.
12
Так шли его дни, пока однажды Кеаве не поехал в Каи-луа повидаться с друзьями. Там его хорошо угостили, а па следующее утро он рано пустился в обратный путь и всю дорогу подгонял коня, очень уж ему не терпелось увидеть свой прекрасный дом. К тому же Кеаве зпал, что в эту ночь, единственную в году, мертвецы выходят из могил на склонах Коны, а, спутавшись однажды с дьяволом, Кеаве, понят но, желал избежать встречи с мертвецами. Миновав Хоиау-нау, он заметил, что вдалеке кто-то купается у самого берега; ему показалось, что это девушка, но она лишь на миг заняла его мысли. Затем он увидел, как развевается на ветру ее белая сорочка и красный холоку, а к тому времени, как он с ней поравнялся, она уже успела одеться и стояла на обочине дороги, свежая после купанья, и глаза ее сияли добротой. Увидев ее, Кеаве натянул поводья.
— Я думал, в этих краях мне все знакомы, — сказал он. — Как это вышло, что я не знаю тебя?
— Я Кокуа, дочь Киано, — ответила девушка.—Я только что вернулась из Оаху. А как твое имя?
— Я скажу его тебе немного позже, — ответил Кеаве, спешиваясь. — Ибо ты, возмояшо, слышала обо мне и, узнав мое имя, не дашь мне правдивого ответа. А у меня есть одно намерение. Но прежде скажи: ты замужем?
Услышав его слова, Кокуа громко рассмеялась.
— Недурные ты задаешь вопросы, — сказала она. — А сам ты женат?
— Поверь, Кокуа, нет, — ответил Кеаве, — и никогда до этой минуты не помышлял о женитьбе. Но признаюсь тебе по правде: я встретил тебя здесь, у дороги, и увидел глаза твои, подобные звездам, и сердце мое устремилось к тебе быстрее птицы. Если я тебе не угоден, скажи, и я уеду, но, если ты думаешь, что я не хуже других молодых мужчин, скаяш и об этом, и я заверну на ночлег к твоему отцу, а завтра поговорю с этим достойным человеком.
Кокуа ничего не ответила, только посмотрела на море и рассмеялась.
— Кокуа, — снова начал Кеаве, — ты ничего не говоришь, и я считаю это хорошим ответом, поэтому пойдем в дом твоего отца.
Она пошла вперед, так ничего и не промолвив, и только время от времени бросала на него взгляд через плечо и, прикусив завязки от шляпы, снова отворачивалась.
Когда они подошли к дому, Киано вышел на веранду
13
и громко приветствовал Кеаве. Услышав его имя, девушка пристально взглянула на него, так как слава Сверкающего Дома дошла и до ее ушей, и, понятно, такой дом был для нее большим искушением. Весь вечер они веселились вместе, и при родителях девушка была смела на язык и подтрунивала над Кеаве, потому что отличалась живым умом. На следующее утро Кеаве поговорил с ее отцом, а потом разыскал девушку.
— Кокуа, — сказал он, — ты высмеивала меня весь вечер, и еще не поздно приказать мне уйти. Я не хотел называть свое имя, потому что у меня такой прекрасный дом, и я боялся, что ты станешь слишком много думать об этом доме и слишком мало о человеке, который тебя любит. Теперь ты знаешь всё и, если хочешь, чтобы я ушел, скажи Это сразу.
— Нет, — ответила Кокуа, но на этот раз она не смеялась, и Кеаве больше ни о чем не стал спрашивать.
Вот как произошла помолвка Кеаве. Всё свершилось очень быстро, но ведь и стрела летит быстро, а пуля еще быстрей, и обе они попадают в цель. Всё свершилось очень быстро, но чувства их от этого были не менее глубоки, и мысль о Кеаве пела у девушки в сердце, и голос его слышался ей в шуме прибоя, бьющего о черную лаву, и ради человека, которого она видела только два дня, она готова была покинуть мать и отца и родной кров. Л в это время Кеаве несся вверх но горной тропинке мимо пещер, где покоились короли, и цоканье копыт и голос всадника, распевавшего от радости, эхом отдавались в пещерах. С песней приехал он в Сверкающий Дом и сел за трапезу на широком балконе, и китаец удивился, услышав, что его хозяин поет за едой. Солнце скатилось в море, и пришла ночь, а Кеаве разгуливал по балконам при свете ламп, и песня его, несущаяся с горы, будила на кораблях моряков.
— Вот я стою в своем доме высоко над морем, — сказал он себе. — Я достиг вершины. Жизнь не может быть лучше. Теперь она начнет склоняться к закату. В первый раз я зажгу нынче свет во всех комнатах, и вымоюсь в своем чудесном бассейне с горячей и холодной водой, и лягу спать один в брачной опочивальне.
Он разбудил китайца и приказал ему нагреть воду, и, возясь у .топки, тот слышал, как хозяин радостно распевает наверху в освещенных комнатах. Когда вода согрелась, слуга крикнул об этом Кеаве, и тот пошел в ванную, и ки-
14
таец слышал, как хозяин пост, наполняя подои мраморный бассейн, слышал, как он поет и как пение прерывается в те минуты, когда Кеаве снимает одежды. И вдруг песня оборвалась. Китаец слушал и слушал, он окликнул Кеаве и спросил, всё ли в порядке, и Кеаве ответил ему «да» и велел ложиться, но в Сверкающем Доме больше не звучала песня, и всю ночь напролет слуга слышал, как хозяин мерит шагами балкон.
А дело было вот в чем: когда Кеаве, собираясь выкупаться, разделся, он заметил у себя на теле пятнышко, вроде лишая на скале. II тогда-то умолкла его песня, ибо Кеаве знал, что означает это пятнышко, он знал, что его поразила проказа.
Любому горько заболеть такой болезнью. II любому горько было бы оставить дом, красивый, удобный, покинуть всех друзей и отправиться на северное побережье Молокаи, где нет ничего, кроме голых скал и морских бурунов. Но что может сравниться с горем Кеаве, Кеаве, который только вчера встретил свою любовь, только сегодня завоевал ее, а теперь видит, что все надежды вмиг разлетелись, как хрупкое стекло.
Несколько минут он сидел на краю бассейна, зате*м с криком вскочил и, выбежав на балкон, стал метаться взад и вперед, объятый отчаянием.
«С охотой покинул бы я Гавайи, родину моих предков, — думал Кеаве, — с легким сердцем оставил многооконный свой дом, стоящий у горной вершины. Храбро отправился бы в Молокаи, в селение Калаупапа, укрывшееся под сенью утесов, чтобы жить там с прогневившими бога и умереть вдали от могил своих предков. Но за какие злые дела, за какие грехи послана мне была вчера встреча с Кокуа, выходящей из моря?! О Кокуа — похитительница сердца! Кокуа — свет моей жизни! Никогда не назвать мне тебя своей ягеной, никогда больше не взглянуть на тебя, никогда не коснуться твоего тела! Только об этом, только о тебе, о Кокуа, скорблю я так неутешно!»
Теперь вы видите, какой человек был Кеаве. Ведь он мог жить в Сверкающем Доме долгие годы, и никто не узнал бы о его болезни. Но на что была ему эта жизнь, если он должен потерять Кокуа? Конечно, он мог бы жениться на Кокуа, и многие так бы и сделали, потому что у них души свиней, но Кеаве любил девушку, как настоящий мужчина,
15
и пи за что не причинил бы ей зла и не навлек бы на нее опасность.
Уже после полуночи Кеаве вдруг вспомнил про волшебную бутылку. Он прошел на верапду за домом, и в памяти его встал тот день, когда он увидел духа, и холод пробежал по его жилам.
«Страшная штука эта бутылка, — думал Кеаве, — и страшен дух, и страшно навлечь на себя пламя ада. Но нет у меня другой надежды излечиться от болезни и взять Кокуа в жены. Я не убоялся связаться с дьяволом ради какого-то дома, — так неужели у меня не хватит мужества снова испросить у него помощи, чтобы Кокуа стала моей?»
Тут он вспомнил, что на следующий день мимо должен пройти «Чертог» на обратном пути в Гонолулу. «Туда-то мне и следует отправиться прежде всего, — подумал он, — и повидать Лопаку. Ибо теперь единственное мое спасение в бутылке, от которой я так рад был избавиться».
Ни на миг не сомкнул он глаз, пища застревала у него в горле, но он послал письмо Киано, и к тому времени, когда пароход должен был подойти к берегу, спустился верхом, мимо могил под утесами, к морю. Лил дождь, лошадь шла с трудом; Кеаве глядел на черные пасти пещер и завидовал мертвецам, которые спали вечным сном, покончив со всеми земными тревогами. Потом он припомнил, как скакал здесь вчера на коне, и сам себе не поверил. Кеаве приехал в Хоокену, а там, как обычно, в ожидании парохода собралась вся округа. Люди расположились под навесом перед лавкой, шутили, обменивались новостями, но Кеаве ни о чем не хотелось говорить, и, сидя среди них, он глядел, как дождь барабанит по крышам и как прибой бьется о скалы, и вздохи вырывались из его груди.
— Кеаве из Сверкающего Дома не в духе, — говорили люди. Так опо и было, и чему тут удивляться?
Немного погодя подошел «Чертог», и шлюпка отвезла Кеаве на борт. Корму занимали хаоле,1 которые, как это у них в обычае, ездили осматривать вулкан; на средней части палубы было полным-полно канаков,2 а на носу разместились дикие быки из Хило и лошади из Каны, но Кеаве, погруженный в печаль, сидел один и ждал, когда появится на
1 Белые.
2 Туземцы тихоокеанских островов, преимущественно Гавайских.
48

берегу дом Киано. Вот он у самого моря, среди черных скал, укрытый от солнца пальмами какао, а у дверей с пчелиной деловитостью движется взад и вперед фигурка в красном холоку, сама не больше пчелы.
— Ах, владычица моего сердца,—вскричал Кеаве,— я отдам свою бессмертную душу, только бы получить тебя!
Вскоре наступил вечер, и в каютах зажглись огни, и хаоле, как это у них в обычае, сели играть в карты и пить виски. Но Кеаве всю ночь ходил по палубе. И весь следующий день, когда они шли с подветренной стороны острова вдоль Мауи и Молокаи, он продолжал метаться взад-вперед, как зверь в клетке.
К вечеру они миновали Дайамонд Хед и вошли в гавань Гонолулу. Кеаве вместе со всеми спустился на берег и стал расспрашивать про Лопаку. Оказалось, что тот стал владельцем шхуны — лучшей не найти на всех островах — и отправился в дальнее плавание, к Пола-Пола или Кахики, так ""что от Лопаки нечего было я;дать помощи. Кеаве прино-(г^ мнил, что в городе у Лопаки был друг, нотариус (я не могу -^открыть его имя), и спросил о нем. Ему сказали, что тог {^внезапно разбогател и живет в прекрасном новом доме на 1^\берегу Вайкики. Зт0 навело Кеаве на новую мысль; он наснял экипаж и поехал к дому нотариуса.
Дом был новехонький, и деревья в саду не выше трости, и у хозяина, встретившего Кеаве в дверях, был очень довольный вид.
— Чем могу служить? — спросил он.
— Вы друг Лопаки, — ответил Кеаве, — а Лопака купил у меня одну вещь, и я надеялся, что вы поможете мне ее найти.
Лицо нотариуса помрачнело.
— Не буду притворяться, что не понял вас, мистер Кеаве,— сказал он,—хотя и не хочется мне ворошить это страшное дело. Поверьте, я ничего не знаю, хотя кое о чем догадываюсь, и, если вы обратитесь в одно место, возмояшо, вы получите сведения о том, что вас интересует.
И он назвал имя человека, которое я опять-таки лучше не повторю. И вот, депь за днем, Кеаве ходил от одного к другому и всюду видел новые наряды, и экипажи, и прекрасные новые дома, и довольных людей, но, конечно, когда он намекал на то, что привело его к ним, лица их омрачались.
— Ясно, я на правильном пути думал Кеаве, - Эти нарядные одежды и экипажи — дары маленького духа, а люди потому так радуются, что воспользовались этими дарами и благополучно избавились от проклятой бутылки. Когда я увижу бледное лицо и услышу вздохи, я буду знать, что бутылка близко.
И вот, наконец, его направили к одному хаоле, яшв-шему на Беритания-стрит. Он пришел туда под вечер и увидел, как обычно, новый дом, и молодой сад, и электрический свет в окнах, но, когда к нему вышел владелец дома, надежда и страх охватили Кеаве: перед ним стоял юноша, бледный как мертвец, под глазами его залегли тени, редкие волосы свисали прядями, и вид у него был такой, словно его ждет виселица.
«Бутылка у него, тут нет никаких сомнений», — подумал Кеаве и приступил прямо к делу.
— Я хочу купить бутылку, — сказал он.
Услышав эти слова, молодой хаоле с Беритания-стриг чуть не упал.
— Бутылку?! — воскликнул он. — Купить бутылку!
Казалось, он сейчас задохпется от волнения. Схватив
Кеаве за руку, он повлек его в комнату и налил в стаканы вина.
— Ваше здоровье! — сказал Кеаве. В свое время он часто встречался с белыми. — Да, — подтвердил он, — я пришел купить бутылку. Какая ей теперь цепа?
Услышав вопрос гостя, молодой человек выронил стакан и поглядел на Кеаве так, словно увидел привидение.
— Цепа? — повторил он. — Цена! Так вы не знаете, сколько она стоит?
— Иначе я бы не стал спрашивать, — ответил Кеаве.— Но отчего это вас так волнует? Что тут неладно?
— 3» Это время бутылка сильно упала в цене, мистер Кеаве, — сказал молодой человек, заикаясь.
— Ну что ж, мне придется меньше платить, — промолвил Кеаве. — Сколько отдали вы?
Молодой человек побледнел как полотно.
— Два цента, — сказал он.
— Что?!—вскричал Кеаве. — Два цента? Значит, вы можете продать бутылку только за один цент, а тот, кто ее купит... — Слова замерли у Кеаве на устах. — Тот, кто ее купит, никогда не сможет продать ее снова: бутылка и дух останутся при нем до конца его дней, а после смерти унесут его в пекло.
Молодой человек с Беритания-стрит упал на колени.
— Ради бога, купите бутылку! — взмолился он. — Возьмите всё мое богатство в придачу. Я был безумцем, купив ее за такую цену. Я растратил чужие деньги, и, если бы пе бутылка, я бы пропал, меня посадили бы в тюрьму.
— Несчастный!—воскликнул Кеаве. — Ты пошел на такое опасное дело и поставил на карту свою душу, только чтобы избежать справедливого наказания за свой бесчестный поступок! Так неужто я дрогну, когда на карту поставлена любовь? Давай же бутылку и сдачу, я знаю, она у тебя под рукой. Вот пять центов.
Кеаве угадал: сдача была приготовлена и лежала в ящике стола. Бутылка перешла из рук в руки, и ие успели пальцы Кеаве обхватить длинное горлышко, как он пожелал снова стать здоровым. И можете ие сомневаться, когда он добрался до своей комнаты в гостинице и разделся перед зеркалом донага, кожа его была чиста, как у младенца. Но вот что удивительно: не успел он убедиться в этом чуде, как мысли его переменились, и его совсем перестала интересовать проказа и почти совсем — Кокуа, и он думал лишь об одном — о том, что прикован к духу в бутылке на вечные времена и удел его — стать головней в пламени ада. Мысленным взором он уже видел, как пылает огонь, и душа его содрогнулась от страха, и свет померк в глазах.
Когда Кеаве немного пришел в себя, он услышал, что в зале играет оркестр, и пошел туда, так как боялся оставаться один. Он бродил среди счастливых людей и слушал, как то громче, то тише играет музыка, и смотрел, как дирижер отбивает такт, и всё это время в его ушах гудело пламя и перед глазами пылал красный огопь в бездонной глубине преисподней. Вдруг оркестр начал играть «Хики-ао-ао», песню, которую они пели вместе с Кокуа, и это вселило в пего бодрость.
«Ну что ж, — подумал он, как в былые дни, — дело сделано, так отчего ж не извлечь добра из худа!»
И первым пароходом он вернулся па Гавайи и вскоре женился на Кокуа и отвез ее в Сверкающий Дом на склоне горы.
Жизнь их сложилась так: когда они были вместе, душа Кеаве успокаивалась, но стоило ему остаться одному, как на него нападала тяяосая тоска и он слышал, как трещит пламя, и видел, как пылает красный огонь в бездонной глубине преисподней.