RSS Выход Мой профиль
 
Главная » Статьи » Библиотека C4 » 2.Художественная русская классическая и литература о ней

хрк-654 Руфин Гордин Петру Великому покорствует Персида
Раздел ХРК-654

Руфин Гордин
ПЕТРУ ВЕЛИКОМУ ПОКОРСТВУЕТ ПЕРСИДА

Роман
Коммент. А. И. Островской
Оформл. В. И. Харламова
—М.: АРМАДА, 1997.—491 е.— (Россия. История в романах).

обложка издания

 

Аннотация-

Новый роман известного писателя Руфина Гордина рассказывает о Персидском походе Петра I в 1722—1723 гг.

Содержание:
Руфин Гордин
ПЕТРУ ВЕЛИКОМУ ПОКОРСТВУЕТ ПЕРСИДА. Роман
Комментарии

Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра.
А.С.Пушкин

 

ПЕТРУ ВЕЛИКОМУ ПОКОРСТВУЕТ ПЕРСИДА

Глава первая МЕШОК УШЕИ
Из живого мертвой станется, иэ мертва живой не сбудется.
Пословица
Город Астраханский, а народ-от в нем хамский,
Присловье


Голоса и бумаги
Вашего Царского Величества славные и мужественные воинские и политические дела, чрез который токмо единыя Вашими неусыпными трудами и руковождением мы, Ваши верные подданные, из тьмы неведения на театр славы всего света... произведены и в общество политических народов присовокуплены: и того ради... дерзаем мы, именем всего Всероссийского государства подданных Вашего Величества всех чинов народа, всеподданнейше молити, да благоволите от нас в знак малого нашего признания толиких отеческих нам и всему нашему отечеству показанных благодеяний титул ОТЦА ОТЕЧЕСТВА ПЕТРА ВЕЛИКОГО, ИМПЕРАТОРА
— 5 —
ВСЕРОССИЙСКОГО прияти. Виват, виват, виват Петр Великий, Отец Отечества, Император Всероссийский!
Из речи канцлера Г. И. Головкина на тор-жественной обедне в Троицком соборе Санкт-Петербурга по случаю заключения Ништадтского мира, 22-го октября 1721 года
...Обычай был в России, который и ныне есть, что крестьян и деловых и дворовых людей мелкое шляхетство продает врознь, кто похочет купить, как скотов, чего во всем свете не водится, а наипаче от семей, от отца от матери дочь или сына помещик продает, от чего немалый вопль бывает: и Его Царское Величество указал оную продажу пресечь...
Из Указа Петра
...Его царское величество повелел инженер-полков-нику барону де Лубрасу отправиться в Рогервик, лежащий по ту сторону Ревеля (ныне Таллинн.— Р. Г.), и построить там порт, который... будет, по расчетам, одним из лучших в Балтийском море...
...Я слышал, что в обществе запрещено говорить на ухо под страхом денежного штрафа...
...В видах предупреждения беспорядков и охранения спокойствия, количество стражи в здешней резиденции удвоено...
Жан Лави, французский консул в Петербурге— Гийому Дюбуа, кардиналу, королевскому министру иностранных дел
...Вступление царя в город уже совершилось. Он вошел пешком, во главе своей гвардии, и шествовал по Москве, протяженность которой громадна, проходя под арками, приготовленными для встречи. Этот торжественный поход продолжался с шести утра до семи вечера. Монарх поместился в селе, называемом Преображенским, где он родился, в сопровождении необычайно многочисленной свиты — своей и царицы. Дело в том, что царь приказал сопровождать его в Москву всем пехотным и морским офицерам и всем главнейшим членам Сената и прочих коллегий. Все ожидают какого-нибудь трагического события, и многие поговаривают втихомолку о князе Меншикове и графе Апраксине, злоупотреб-
— 6—
ления коих продолжаются, несмотря на полученные ими выговоры и на грозящую им опасность...
(...Толстой говорит мне, что Шафиров человек талантливый, но очень горячий. Последний обвиняет первого в неумении хранить что-либо в секрете. Остерман средний между ними и хитрее обоих.) Тут готовятся к большому маскараду — в лодках, на льду реки...
Андри де Кампредон, полномочный министр Франции — кардиналу Дюбуа, январь 1722 года
...К счастью, мы отделались только усталостью да холодом, все остальное, главным образом выпивка, обошлось довольно прилично. Маскарад составлен был из 64 поставленных на сани различных морских судов. Царское судно — 36-пушечный корабль на всех парусах. За ним следовал кит громаднейших размеров. На нем — ряженые в различных костюмах, в том числе представлявших и зверей. Адмирал Апраксин ехал на галере. Царица и придворные дамы — в крытых барках, остальные — в шлюпах... Князь-папа восседал на большой высоко поднятой раковине, за которой ехали так называемые кардиналы верхом на волах. За ними — сани в собачьих упряжках либо запряженные свиньями, медведями...
Кампредон — Дюбуа
...Монарх... издал три дня тому назад указ, повелевающий всему дворянству явиться к первому марта в Петербург и другие губернские города под страхом объявления ослушников негодяями, с конфискацией их имущества, с отдачей половины его доносчикам, а половины в казну, выставлением их имен у позорного столба... Побудительной причиной к изданию такого указа послужило намерение узнать, кто из подданных способен занять служебные должности взамен иностранцев, которых царь, как говорят, хочет всех удалить...
...Царь отставил от должности почти всех президен* тов коллегий или советов... поговаривают, будто барон Шафиров, не желая больше оставаться под началом графа Головкина, собирается в отставку, если ему не дадут одному управлять коллегией Иностранных дел, и будто царь согласился на его требование, так как не может обойтись без него...
Кампредон — Дюбуа
объявил, что бакинцы готовы-де отразить любое нападение, как отразили они Дауд-бека, который четыре года пытался завладеть городом. Но после первых пушечных выстрелов выслали парламентера и сдали Баку.
— Отпиши ему, Лексей: «Письмо ваше я получил с великим довольствием, что вы Баку получили (ибо не без сомнения от турков было), за которые ваши труды вам и всем при вас в оном деле трудившимся благодарствуем и повышаем вас чином генерал-лейтенанта...»
Да припиши: «Поздравляю со всеми провинциями, по берегу Каспийского моря лежащими, понеже посол пер-сицкий оные уступил».
Москва привыкла к пушечной пальбе, Петр приучил москвичей. Россия стояла как утес, никто не смел покуситься на ее пределы. И гром пушек, и огненная потеха— фейерверк означали только одно: ликование по случаю еще одной победы российского воинства.
Таким, победным, был 1723 год.

Артемий Петрович Волынский, новопоставленный губернатор новоучрежденной губернии Астраханской, решительным шагом покинул присутствие и, не оглядываясь, направил шаги свои к Успенскому собору. За ним следовала свита: вице-губернатор, правитель канцелярии, три полковых начальника и канцелярские служители.
Народу под губернатором было много: в губернской канцелярии не было ни одного свободного угла, а не то что стола. Стоило объявиться губернии, как с жужжанием, подобно мушиному, налетало невесть откуда крапивное семя с рекомендациями, аттестациями, прошениями... Все более из тех, что не приживались по худому нраву, по склочности либо по пьянству. Смиренно кланялись, клялись не щадить живота своего. Да что с того: дело и под строгим призором шло туго. Одно слово: край. Край государства Российского. Край южный, знойный, беспокойный. Где хоть и пашешь да сеешь, а урожая не сбережешь...
Вышед на крыльцо, Артемий Петрович невольно сощурился. Из-за Кремлевской стены торжественно выплывало солнце, и в его лучах свежевыпавший снег казался драгоценным покровом серебряной парчи и слепил глаза.
— Эка благодать Божия,— молвил губернатор, обернувшись к своим спутникам.
— Благодать, благодать,— как эхо отозвались они.
Огненный шар поднимался все выше и выше, приветствуемый гортанными кликами воронья, искрапивше-го заснеженные Кремлевские стены, купола и кресты Успенского собора. Трезвон двух колоколен, маломощных по громаде собора, не мог заглушить оголтелого карканья. Все это сливалось в своеобразную симфонию утра, симфонию праздничную в искристо-серебристом снеговом уборе.
Из посада — из Белого города — сквозь Пречистенские ворота с их тяжело нахлобученной шапкой башни текла к собору живая река богомольцев. По ее берегам, почти ровным от великого почтения к цели движения, стояли солдаты, не давая строю сбиваться в стороны, блюдя благолепие. Солдаты были и на гульбище, кольцом каменного кружева опоясавшем тулово собора.
Предстоял праздничный молебен: накануне с приличествующей позднотою за дальностью отстояния от сто-
лицы была получена реляция о счастливом заключении Ништадтского мира.
Виват Петр Великий, виват император победительный, виват и слава! Окончилась долгая и трудная война со шведом. Кабы не гибель их главного воителя, великого задиралы Карла, Каролуса XII, войне этой, пожалуй, не было бы конца. Король шведов неустанно лез на рожон, бросался в самое пекло, он был воитель природный и возвеличил шведов своим воинским горением. Каролус был несговорчив и упрям, он был плохой дипломат, но зато великий полководец —* сего было достаточно.
С его гибелью захирела и иссякла победительная Швеция, еще недавно державшая в страхе всю Европу. Наконец-то она согласилась на переговоры, закрепившие за Россией все ее завоевания, пуще всего на вожделенном для Петра Западе: в Ингерманландии, Лифляндии, Курляндии... Первоклассные порты и гавани — Рига, Ревель, Мемель, прославленные торговые ганзейские города с их уходящей в глубь веков историей, с их великолепными храмами, с их прославленными корабельщиками, искусным мастеровым людом...
Отныне можно расправить плечи — широко, по-богатырски, как пристойно столь великому и пространному государству, как Россия. Но допрежь всего — Парадиз. Новая столица, куда устремились все флаги, нетерпеливо ждавшие мира ради торговли, ради всеобщей выгоды и процветания...
Война окончена, долгая и трудная, которая завела царя Бог знает в какие Палестины, на юг, к Черному морю, к Дунаю и Днестру, вослед за Каролусом. Внял призываниям единоверных, православных христиан, освободить их от ига агарянского — валахов и молдаван, болгарцев и сербиян. Манили — сулили помощь оружием и провиантом. Манили-заманили: коготок увяз, всей птичке бы пропасть, ан еле вырвалась...
Война окончилась. А дальше-то что? Ш* ...Солдаты переминались на морозе, хоть был он не лют. Амуниция на них худая, не для сих широт со скоротечной зимой да летними жарами. Салютовали ружьем, а кто бердышом.
Артемий Петрович шагал не торопясь, опасаясь оскользнуться. Торопливость первому лицу в губернии не пристала. И свита шла за ним шаг в шаг.
Велик, чуден собор. Едва ли не ровня московскому Успенскому. Мнилось Артемию Петровичу: его собор краше, нежели в Первопрестольной. Экая лепота в ка-менном кружеве гульбища, во всех этих балясинках, дыньках, сухариках, опоясавших его... А сколь высоко взметнулось пятиглавие! Сколь просторен сам храм, сколь мощны его шесть столпов, подпирающих своды, сколь гулок и звучен он для молитвенного служения.
Обыватели сторонились, торопливо сдирали шапки, кланялись в пояс. Губернатор взошел на широкую лестницу. По ее обеим сторонам стояли рослые алебардщики. Завидя губернатора со свитой, они неуклюже сделали на караул.
«Непривычны,— отметил про себя Артемий Петрович.— Надобно подтянуть выучку, то дело воеводы и сержантов. Чин должно блюсти со всею строгостью».
Хмыкнул: за три года губернаторства этой строгости, почитай, сам не выучился. Губернатор — особа рыкающая, не токмо канцелярских, но и воинских чинов должная вгонять в страх и трепет. Да не словесами, это само собой, а одним своим явлением...
В нем этого не было. Да и не с кого было примеры брать. Разве с царя. Так он бывал и прост и милостив, не чурался и простолюдина и солдата, особливо мастерового. Но уж коли распалится — гроза, ураган, шторм...
Свита округ него сомкнулась, взяла в кольцо. Храм был весь озвучен: шарканье ног, сдержанные голоса, кашель — нестройная прелюдия торжества, предварявшая первый возглас хора.
И как только Артемий Петрович утвердился на губернаторском месте, послышался короткий мык регента и хор грянул:
— Гряди, всесильный! Гряди, велелепный! Гряди, многомудрый!
«Ишь, чего владыка удумал,—с некоторым самодовольством подумал он.— Власть губернаторскую, стало быть, возвышенно трактует и мирян научает таковым образом ее почитать и перед нею гнуться».
Пахло воском, ладаном и человеческими испарениями. И еще не успевшим выветриться тем особым запахом, который еще долго наполняет новопостроенное здание. Тем паче что и работы и подновления по приказу губернаторскому все еще велись.
Артемий Петрович поднял глаза и торопливо закрестился на царские врата, на восьмиярусный иконостас,
— 10 —
чьи верхние тябла уходили под своды. Истово крестилась свита — знак был подан.
Да, знак был подан. Царские врата медленно раство* рились, и оттуда торжественно выплыл преосвященный во главе с причтом.
— Гряди, владыко!—выдохнул хор.— Отверзи божественную благодать...
Церемония, как обычно, обещала быть долгой, хотя накануне, за обедом, Артемий Петрович, как бы между прочим, заметил преосвященному Софронию, что долгие зимние стояния в соборе не только утомительны, но и чреваты болезнию. Владыка понял — наклонил голову.
Пока что чин ревностно соблюдался.
— Освятися жертвенник Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа,— возгласил соборный архидьякон своим внушительным рыкающим басом, и голос его воспарил под самый купол, казавшийся необъятным, и, отразившись слабым эхом, порхнул вниз, к пастве,— при державе благочестивейшего, самодержавнейшего, великого государя нашего, им-пе-ра-тора и отца Отечества,— раздельно, надсаживая голос, не пропел, а выкрикнул архидьякон,— Петра Алексеевича и при супруге его благочестивейшей государыне императрице Екатерине Алексеевне, при благоверных государынях, великих княжнах Анне Петровне и Елизавете Петровне...
То и &ело заглядывая в список, он стал перечислять всех ныне здравствующих вдовых цариц и царевен, великих княжон, коих в колене Милославских, в отличие от Нарышкиных, было великое множество.
Его сменил преосвященный Софроний. Он возблагодарил Господа за победный мир, добытый благодаря доблестям и неустанным трудам великого государя и христолюбивого воинства его...
— Сам и ныне святый царю...— Владыка поперхнулся, но тотчас нашелся и продолжал: — Ин-пе-ратору и отцу Отечества славы ниспошли от святого жилища твоего, от престола славы царствия твоего, столп свето-видный и пресветлый, в наставление и победу на враги видимыя и невидимыя, державнейшему и святому самодержцу Петру Великому, отцу Отечества, ин-перато-ру всероссийскому, и укрепи его десною твоею рукою и иже с ним идущия верныя рабы твоя и слуги. И подаждь. ему мирное и немятежное царство, и всякие распри и междоусобные брани отринь...
Владыка перевел дух и вперил очи свои в Артемия
—11 —
Петровича, как бы ища одобрения. Но губернатор и кавалер оставался невозмутим. И архиерей, похоже несколько огорчившись, торопливо продолжил:
— И укрепи его непоборимою твоею и непобедимою силою. Воинстве же его укрепи везде и разруши вражды и распри восстающих на державу его... И мир глубокий и нерушимый на земли же и на море ему даруй...
Артемий Петрович невольно усмехнулся. Говорено ж было меж своих, что государь не усидит в новой столице своей, что нет на него угомону. Стало быть, миру глубокого, а тем паче нерушимого быть долго не может. Разве что ежели мир почитать фигурою чисто риторической. Но владыка улыбки не уловил, а о застольном разговоре, верно, забыл —был памятью слаб—и продолжал читать:
— И всея ему же, государю императору и отцу Отечества, к пользе велией подаждь, и да воздвизаемые брани и мятежи отрясше, едиными усты и единым сердцем прославим! Ныне и присно и во веки веков, аминь!
Тысячеустое «аминь» пронеслось под сводами, всколебав язычки свечей, и Артемий Петрович машинально повторил его.
Мысли его, однако, были далеко: в приснопамятном одиннадцатом годе. Ибо многое, очень многое было оттуда. И стылый Успенский собор Московского Кремля, и торжественный молебен во одоление во главе с велеустым митрополитом Стефаном Яворским, местоблюстителем патриаршего престола, и царь Петр, возвышавшийся главою над всеми, словно колокольня Ивана Великого над кремлевскими соборами...
Нет, не можно, никак не можно изгладить из памяти тот год. Стал он для него, Артемия Волынского, начат лом испытаний, великих и страшных, с рубцами, ударами и костоломством. Оббил он, обтесал, обстрогал и отшлифовал углы и заусенцы самолюбивого юноши, укрепил его натуру и стал началом медленного восхождения. И ныне он, губернатор астраханский, при каждом шаге оглядывается —; вперед, назад да и в стороны. Закалил его тот год и многие последующие, ибо недаром справедливо молвится: нет худа без добра и добра без худа.
Научен стал таить свои мысли, искусной лестью оборонять себя, отводить хулу, без стеснения угождать не только сильным мира сего, но и малым сим, предвидя от них пользы. Словом, все перенял от своего патрона, муд-
— 12 —
рейшего и хитроумнейшего Петра Павловича Шафирова, прежде всего науку дипломацию во всей ее тонкости. Ибо затвердил повторяемое Петром Павловичем: «Кто бит боле, тот в лучшей доле» и «За битого двух небитых дают».
Сидючи в турецком узилище, в Едикуле, а по-русски в Семибашенном замке, Петр Павлович поучал: «Мы не занапрасно с тобою страждем, Артемка. За благоденствие и славу России, за честь государя нашего. Царь щедр, он вознаградит сторицею. Вознаградит нас и муза Клио, надзирающая над гишТорией. Останемся мы на ее скрижалях яко благородные работники...»
Спустя восемь лет государь отблагодарил. Не без замолвки Петра Павловича, подканцлера. Шафиров горячо ходатайствовал за своего выученика, двигал его, двигал — все по посольской части.
Царь внял, и вот он уже не Артемка-канцелярист, а губернатор астраханский. Власть его простиралась над неоглядными пространствами, в коих уместились бы Франция да Дания с Голландией.
Правду сказать, пространства те были пустынны, неизведанны, а туземные племена, подпавшие под руку России, причиняли многие беспокойства и бесчинства, вызванные то внезапно вспыхнувшим непокорством, то междоусобицами.
Здесь нельзя было доверять никому — так он отписал государю, и тому были несчетные примеры, о которых он аккуратнейше отписывал в Петербург, поначалу своему благодетелю Шафирову, а уж потом самому государю.
Государь же последнее время проявлял пристальный интерес к здешним краям. Посылал надежных и пытливых людей разведывать торговые пути, а допрежь всего искать месторождения рассыпного золота, а также земляных красок, мрамора и иных ископаемых. Повелел он обследовать берега Каспийского моря, нанести их на карты, а пуще всего выяснить, в самом ли деле, как ему докладывали, впадает в него некая река, текущая-де из самой Индии. Ежели есть такая река, стало быть, есть и верный путь торговым караванам российским к вожделенным пряностям, к шелку и ценинной посуде. Еще в тех краях, под рукою у губернатора Волынского, разводят хлопчатую бумагу и шелкопрядов, привозят оттоль отличную шерсть. Все это надобно государству, дабы прибавляло оно в богатстве и изобилии. И он, Во-
—13 —
лынский, должен елико возможно радеть и стараться оказывать благоприятство российским промышленным и торговым людям в тех пределах. И все в точности и прилежности ведать и докладывать самому государю.
Ему не впервой были таковые государевы наказы. Еще в 1715 годе, по вызволении из турецкого узилища, посылан он был по царскому именному указу состоять при особе шахского величества. И тогда же сказано, чтобы он, посланник, едучи посуху и по морю, прилежно все разведывал: все города и поселения, все пристани и иные корабельные стоянки, сколь много у шаха войска и судов разных, фортеций и крепостей, равно и торговые и ярмарочные места. А еще каковы там дороги, высоки ли горы, полноводны ли реки... И чтоб он, посланник, все прилежно записывал в журнал секретный, дабы пер-сияне о том не ведали...
Все в точности исполнил по указу государеву. И по возвращении удостоился милостивого его внимания, Многих расспросов, рассмотрения и одобрения секретного журнала. Живость ответов, расторопность, острый глаз Артемия Петровича пришлись государю по сердцу. И повелел он произвесть Волынского, минуя многие чины, что было против обыкновения, в генерал-адъютанты.
Конечно, и тут благодетель Петр Павлович постарался, о чем не преминул намекнуть: бил-де челом его царскому величеству о достойном награждении Артемия, воспитанника и верного слуги, претерпевшего многие опасности, за его труды и верность.
Так оно, верно, и было. И доселе чувствует он на себе государевы милость и внимание. И по многим намекам в письмах Шафйрова таковой интерес к его персоне, да и самое его губернаторство учинено с дальними видами. О них говорить не время, однако же ему, Артемию, надлежит быть в постоянной готовности. И губернию содержать в таковом же состоянии. Особливо же воинскую ее часть...
Дело, как видно, клонилось к войне. Но с кем? С персами, более не с кем. Сам, видать, и накликал: в журнале своем тайном писал о слабости Персиды, о тупости шаховых наместников в провинциях, кои все были продажны и сластолюбивы, о малочисленности и разболтанности войска, худом вооружении, никчемной фортификации...
Но за спиною у шаха —султан турецкий. Стерпит ли российское вторжение в шаховы пределы?
— 14 —
Владыка Софроний явно нарушал уговор — молебен затягивался. Артемий Петрович вложил всю силу укоризны во взгляд. Но преосвященный был озабочен каж* дением и хождением вкруг аналоя и взгляда не уло* вил.
Ах ты, докука какая! Заморозит, заморозит всех, всю паству! Ведь было же уговорено, было.
— Нешто вовсе забылся наш пастырь,— не выдержал наконец Артемий Петрович, адресуя свое бурчание стоявшему рядом вице-губернатору.— Забыл про уговор, беспамятлив стал. Дел невпроворот.
— Рассусолил владыка, вестимо беспамятен,.— согласился вице-губернатор.-^- Господа боится прогневать, от чина отступить.
— Сейчас знак подам,— не выдержал Волынский и простер вверх руку с укоризненным перстом.
На этот раз Софроний приметил, понял и легким кивком оповестил об этом. Он сунул кадильницу протоиерею и, шаркая ногами, побрел в алтарь. Царские врата за ним затворились. То был верный знак окончания церемониала.
Испытав почти что радостное облегчение и чувствуя застылость во всех членах, Артемий Петрович побрел прочь на неверных ногах. За ним покорно последовала его свита. Миряне ринулись ко входам, толкаясь и бранясь— о благолепии было забыто,— не обращая внимания на правящих персон. Давка усиливалась. Солдаты стали пролагать путь бердышами.
— Фу-ты!—отпыхнулся вице-губернатор.— Экой народ дикой.
— Народу во все времена кнут надобен,— назидательно произнес Артемий Петрович, выходя на гульбище, под защиту солдат и воеводы.— Особливо во времена смутные...
Широкая людская река бурливо вырывалась из храма вместе с облаками пара. Люди скатывались по ступеням точно по ледяной горке и где со смехом, а где и с бранью выбегали к протоптанным тропам, ведущим к воротным башням — Пречистенской и Никольской, двум из семи.

продолжение--->>>

Категория: 2.Художественная русская классическая и литература о ней | Добавил: foma (18.07.2014)
Просмотров: 804 | Теги: Русская классика | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Форма входа
Категории
1.Древнерусская литература [21]
2.Художественная русская классическая и литература о ней [258]
3.Художественная русская советская литература [64]
4.Художественная народов СССР литература [34]
5.Художественная иностранная литература [73]
6.Антологии, альманахи и т.п. сборники [6]
7.Военная литература [54]
8.Географическая литература [32]
9.Журналистская литература [14]
10.Краеведческая литература [36]
11.МВГ [3]
12.Книги о морали и этике [15]
13.Книги на немецком языке [0]
14.Политическая и партийная литература [44]
15.Научно-популярная литература [47]
16.Книги по ораторскому искусству, риторике [7]
17.Журналы "Роман-газета" [0]
18.Справочная литература [21]
19.Учебная литература по различным предметам [2]
20.Книги по религии и атеизму [2]
21.Книги на английском языке и учебники [0]
22.Книги по медицине [15]
23.Книги по домашнему хозяйству и т.п. [31]
25.Детская литература [6]
Системный каталог библиотеки-C4 [1]
Проба пера [1]
Книги б№ [23]
из Записной книжки [3]
Журналы- [54]
Газеты [5]
от Знатоков [9]
Электроника
Невский Ювелирный Дом
Развлекательный
LiveInternet
Статистика

Онлайн всего: 3
Гостей: 3
Пользователей: 0