ПРОБА ПЕРА | Мысли после третьего дня рождения...

Мысли после третьего дня рождения...

или 9 Июля 2010 года.

Пробуждение.

Почувствовал, что живой, но остальное ко мне в первый миг не вернулось или не провернулось в памяти моей...
... Сухость во рту до жгучей жажды... значит жив, и это уже в третий раз. Сколько я тут, который день, который час? Мысли не путались, но сказать ничего не мог, гибкий шланг был привязан ко рту, и казалось верёвка была закручена на подбородке. Язык не двигался. Попробовал пошевелить рукой, бесполезно. Сознание подавало приказы-пошевелить рукой, но пошевелились только пальцы. Этого хватило, на то, чтобы на меня обратили внимание...
-"Проснулись? Не спите больше, не закрывайте глаза ,- услышал я женский голос.
Моя ладонь почувствовала пальцы чьей-то руки.
-"Сожмите мои пальцы, - сказал всё тот же женский голос, но уже приблизившийся ко мне.
Повиновался, но каким тормозом себя почувствовал при этом.
- Ну "еле-еле душа в теле"- подумал я.
- Достаточно, а теперь постарайтесь не заснуть, - сказал всё тот же голос.

Я лежал в какой-то полутемной комнате. Хотелось пить, пальцами левой руки я показал на свой рот (во всяком случае, мне так показалось). Меня поняли поднесли ватку, смоченную обильно водой. Затем у маски перед глазами возник больших размеров шприц без иглы и заботливые руки влили мне в рот немного живительной, как в тот миг показалось, влаги.

Я приоткрыл шире глаза и начал осматривать то, где я находился.
Комната была довольно больших размеров. справа от меня была стена, слева через несколько метров одна от другой стояли кровати. На первой лежал мужик, которого раньше меня взяли из палаты, видимо практически одновременно вслед за ним начали оперировать и меня, но в другой операционной. Он ещё спал, Ко мне подошло несколько медиков и лихо, я даже не понял как, вытащили из горла, освободив рот, мешавший мне даже думать, здоровой длины трубопровод. Стало легче дышать. стал лучше различать что говорят.
Видимо рассветало, т.к в комнату заглядывали один за другим всё чаще и чаще молодые люди в медицинских одеждах и каждый входящий говорил : как же тут у вас жарко... и пытался с помощью пульта добавить свежести в этот воздух в комнате, но тщетно - всё оставалось по-прежнему. Кондеционер не отзывался.
Зашевилился и мужик, лежавший неподалеку. К нему так же подошла женщина-медик, и отходя сказала, чтобы он потерпел немного и не спал. Потом вокруг него сгрудилось несколько человек, начав проделывать туже процедуру с трубой, но у них что-то не так гладко пошло. Трубу так и не вытащили, а мужика увезли обратно на оперционный стол. Как я краем уха услышал, у него открылось внутреннее кровотечение.
Через некоторое время его вкатили на тоже место подключив к аппаратуре, но мужик опять спал.

Сколько я пролежал в этой комнате, которая называлась реанимационной не знаю даже. Я лежал и старался не заснуть, хотя веки предательски тяжелели и закрывали мне глаза. Не знаю, сколько я пролежал борясь со сном, но на улице явно рассвело. Зашевелились медработники, стали чаще захаживать, глядеть в мою сторону. Я лежал и думал, сколько я ещё должен пролежать в реанимации... помню первый раз, когда мне ставили один стент я пролежал семь дней. А сейчас, когда пропилили всю грудку и поставили четыре шунта... Да. Но больше, чем 5-7 дней держать не будут, - подумал я.

***

Я ничего не имел против того, чтобы остаться тут на денёк, но оглядевшие меня с ног до головы медики, професионалы своего дела, отключили меня от булькающей, пищущей, тюкающей о чем-то своём аппаратуре, дали в руки какой-то сосуд, по виду напоминающий мне обыкновенную бутылку. Сказав мне напутствующие слова: - "Держи крепче, не вырони". Катнули меня из этой тихой жаркой комнаты через корридоры, в более просторную и светлую.
В этой просторной и светлой комнате меня опять подключили проводами к приборам, одели мне на нос пластиковую маску с трубкой, подающей мне кислород, через сосуд, похожий на аквариум, только без рыбок. Мне ничего не оставалось делать, как повиноваться - выбора не было...
Начинался первый послеоперационный день. Я лежал в ярко освещенной солнцем комнате, со снующими туда-сюда медработниками, катающими кровати на калесах.
Комната была похожа на букву Г, вдоль стен которой стояли кровати с "братьями по разуму". Было не очень уютно от начинающейся летней жары - солнышко светило прямо мне на стриженную лысину, и было нестерпимо жарко. Ко мне подошла санитарка и принесла мою сумку, с которой я приехал вчера в этот "дом здоровья", похожий в том месте, где сейчас находился, на встревоженный муравейник.

Лежал смотрел на всё это полуоткрытыми глазами и чувствовал, что жизнь и интерес к ней начинают возвращаться ко мне. И может быть этому способствовала, именно, окружающая обстановка, похожая на Казанский вокзал.

_______________
/*Верещагино-Пермь-Верещагино. 2010г*/

Исповедь

Журнал "Самиздат"
Рассказ: Проза

Пролог.
Не хотел тебя огорчать, а тем более "огорошивать", но к моему стыду, я в своей жизни и писем не так уж много написал, что уж тут говорить о большем. Хотя, если судить по тому, что говорят "домашние" мои /льстят, конечно /, "иногда у меня складно получается...". Правда, ничего этого я не сохранял до сих пор. А кто и мог писать, так это мой отец, и не только поздравительные открытки, это тоже труд не из легких, хотя был он 30 лет и три года, как говорится, профессиональным военным.

Сам не раз "стопорюсь" перед трудновыполнимой задачей: написать кучу поздравлений, а писать "под копирку" не позволяет моё "внутреннее Я".

Детство

1.
Вот мой отец, писал много, а знал ещё больше. ... Сохранились и книги, написанные им, а помогал ему в этом не только образовательный уровень, /хотя и это тоже/, а также всестороннее знание жизни и опыт житейский.
Его самостоятельная жизнь началась в 1944 году, когда он, будучи 14 лет отроду, уехал из районного уральского городка учиться в Свердловск.

Шла война и человек в образе офицера, был кем-то особенным для многих подростков, воспитанных на первых озвученных фильмах типа "Чапаев", на книгах "Как закалялась сталь", на песнях типа "Юный барабанщик", если напомнить, слова там были такие: "Мы шли под грохот канонады, мы смерти смотрели в лицо..."

Спецшкола ВВС в Свердловске, Военно-Морское училище в Куйбышеве, законченные на отлично и Военно-Воздушная Инженерная Академия имени Жуковского в Москве, куда он был направлен среди тринадцати выпускников училища. Философский факультет МГУ, законченный заочно, после того как не удалось пройти в Военно-дипломатическую Академию, из-за работы инженером по вооружению в частях морской авиации по первому допуску секретности - такие ступеньки роста отца в познании не только военной профессии.

Я всегда гордился своим отцом и с детства удивлялся его простым, доходчивым объяснениям в толковании непонятных мне слов.
Когда я был упрямым подростком, мы частенько спорили с ним, и не помню случая, когда он поднял бы на меня голос, доказывая правильность и логичность своей точки зрения. Я обижался /быстрее всего на себя/, молчал, "дулся", часами не разговаривая ни с кем, т.к. не мог порой оформить свою мысль ясно и четко. Это заставляло меня в такие минуты лезть на полки с книгами, которых было всегда вдоволь в нашей семье. Так много, что со временем приходилось заказывать отдельный контейнер, что бы их перевезти на очередное место службы отца и, стало быть, на наше с мамой и моей сестрой очередное место жительства.

2.
После окончания отцом в 1954 году "Жуковки" начались "скитания" по военным городкам.
Была в моей детской жизни и Эстония, где я произнес первые слова, а приехавшая к нам моя родная бабушка из Москвы не могла меня понять, потому что эти слова были произнесены... на эстонском. /Причина...? Было мне года три-четыре, с детскими садами было как всегда - туго и я с сестрой /почти погодком/ в основном общались с детьми хозяйки-эстонки, у которой снимал отец с матерью жильё/.

После - Калининградская область /бывшая Восточная Пруссия/ - мой первый класс, моя первая учительница. Моё первое школьное огорчение: меня не приняли, как всех в первом классе в ноябре в "октябрята" за фразу: "Училка, идет!!!", крикнутую на весь затихший после звонка на урок школьный коридор...

Затем Белоруссия..., где я после второго класса был переведен в третий, по выражению мамы, - "с закрытыми глазами" /чуть не остался на второй год/ - будь, что будет. Там же четвертый класс и ни одной уже тройки.../сам себе удивляюсь до сих пор/. Первый мой фотоаппарат, который забыл в вагоне поезда после возвращения из отпуска с родителями.
Взгляд отца, когда он непостижимыми для тогдашнего меня усилиями удалось "догнать" депешей паровоз, умчавшийся дальше к Ленинграду и через несколько дней фотоаппарат с "бесценными" для меня отпускными кадрами предстал в развернутом передо мною свертке.

Заполярье - Североморск, где школа была в пятидесяти метрах от дома и класс, в котором меня осенью не приняли в комсомол с первого раза из-за наплевательского отношения к математике. И последняя школа - в Оленегорске, в которую два года, каждый божий день на автобусе нас возили из близлежащего военного поселка, девятый и десятый класс.

Особенно запомнились осенние солнечные сентябрьские дни девятого класса, когда мы согласились с просьбой военного матроса-водителя "школьного автобуса" не спускать ему в очередной раз шины перед выездом, а просто сказать, куда едем завтра перед уроками, чтобы опоздать на начало занятий...

Выпускной бал в доме культуры города за день до семнадцатого дня рождения, школьный вальс, на который почему-то постеснялся пригласить свою маму, потому что знал насколько она великолепно танцевала и насколько я не преуспевал в этом.

3.
Вот такое "тяжелое" детство, окрашенное днями, проведенными вместе... Вместе с отцом, не очень с виду разговорчивым, но неизменно приветливым, с его удивительно стройными строчками аккуратного почерка объемных, обстоятельных и в то же время заботливых писем из командировок. Письма слушал раскрыв рот и не один раз перечитывал сам, после донесённого маминым мягким и радостно-озабоченным голосом.
Вместе с радостными днями общения, когда наконец-то собирались все за общим столом, сервированным по последнему слову, принимая во внимание разворот обложки "Книги о вкусной и здоровой пище": графины в виде нарядных гроздьев винограда, из которых нам никогда не наливали, да мы и не были в обиде, т.к. ждали когда, наконец, можно будет отведать бабушкиной фирменной буженины, шпрот лоснящихся аккуратными аппетитными рядками в открытых и расставленных на столе непривычных для глаза продолговато-овальных банках...

Мне более всего нравилось время, когда все переходили к чаепитию, т.к. к тому времени ставили ещё один великолепный по виду запаху и размерам, чтобы на всех хватило и не по одному разу - торт Наполеон, сделанный заботливыми руками мамы. Тогда же разливали золотисто-янтарный чай и, смотря, как неспеша, но с сознанием дела наша бабушка - "чаёвник со стажем", начинает прихлёбывать из блюдца, прикусывая обмакнутый в чай кусок сахара, наваливались все на всё сладкое, что нужно будет запивать, из просвечивающихся под большим круглым абажуром чашек семейного сервиза с синей полоской. За чаем время летело не заметно. И как бы спохватясь, родители просили идти ложиться спать, но тем не менее мы засиживались и нам казалось допоздна.

Пробежало время. Мы стали намного взрослее, но и сейчас, когда собираемся вместе, пьем чай и теплеет что-то внутри, а иногда и щемит.

Прошло время.
Ах, родители, мои родители, как вы были правы!! Впереди тогда был не менее сложный участок жизни с названием - Юность...
 

___________________________
Июнь 2007г. Гор. Мурманск.