RSS Выход Мой профиль
 
Главная » Статьи » Библиотека C4 » 9.Журналистская литература

ж-065 Азбука стиха. Михайлов А. А.


Раздел Ж-065

Александр Алексеевич Михайлов
АЗБУКА СТИХА

— М.: Мол. гвардия, 1982 — 319 с. — (Компас).

обложка издания

| Содержание
ОТ АВТОРА
ВОЛШЕБСТВО ТАЛАНТА
КАК ЧИТАТЬ СТИХИ
ЕМКОСТЬ МЕТАФОРЫ
ИСКУССТВО СРАВНЕНИЯ
СЛУЖБА ЭПИТЕТА
О РИФМЕ И ДРУГИХ СОЗВУЧИЯХ
ИНТОНАЦИЯ — МЕТР — РИТМ
ЭКСПРЕССИЯ ОБРАЗА
КОЛОРИТ
ОТ ПОДРОБНОСТИ К ОБОБЩЕНИЮ
НЕДОСКАЗАННОСТЬ И МНОГОСЛОВИЕ
СТИЛЬ
СТИХИ, СЛОВО, ТАЛАНТ
ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ПОЭТАМИ

* * *


Если интересуемая информация не найдена, её можно Заказать


Александр Алексеевич Михайлов

Азбука стиха


ОТ АВТОРА
Что такое «Азбука стиха»? Пособие по стихосложению, версификации? Нет, это начальная школа чтения, своеобразная поэтика «в лицах», то есть в творческой практике, в конкретных примерах. Это попытка показать, что такое в поэзии «хорошо» и что такое «плохо», попытка показать, как надо читать стихи.
«Читается трояким образом: 1-е, читать и не понимать;. 2-е, читать и понимать; 3-е, читать и понимать то, что не написано». Так еще в XVIII веке русский писатель-драматург Я. Б. Княжнин не вполне, может быть, диалектично, но, по сути, близко к истине характеризовал различные уровни читательского восприятия литературы. Сейчас трудно представить человека, который бы ничего не понимал, читая, но в то же время можно согласиться с А. Твардовским, что читатель —- он «всякий на поверку».
В XX веке сложился обобщенный образ читателя. Видный польский писатель и филолог Ян Парандовский представляет его как соавтора книги: «Читатель, сам того не ведая, является соавтором книги еще задолго до того, как она до него дойдет. Он живет с автором в часы колебаний, борьбы и решений. Автор ощущает на себе его взгляд, ждет его смеха или слез, готов отступить, если заметит у него на лице гримасу нетерпения, недовольства, гнева...»
Когда поэт говорит о читателе: «всякий на поверку», — то, значит, и о том, кто на вопрос: «Как читать стихи?» — не задумыва-
3
ясь, ответит: «Раскрыть книгу и читать. Что тут мудреного...» Но большинство так не скажет, ибо чтение — это тоже искусство. Именно искусством чтения, умением чувствовать и понимать прекрасное и можно заслужить высокое, лестное звание друга и судии поэта. Это звание не дается само собою, его надо заслужить — то есть надо научиться читать.
Когда-то Маяковский в добродушно-иронической форме выразил желание, чтобы понимание стихов в Стране Советов поднялось бы «выше довоенной нормы». За добродушной иронией скрывалась тоска об идеальном массовом читателе. «Я хочу быть понят родной страной...» Не меньше!
Мы сейчас гордимся тем, что наша страна — самая читающая в мире. Но нам уже этого мало! Мы печемся о глубине понимания литературы, о силе воздействия прекрасного на сердца людей, о способности читателя отличить подлинное искусство от его имитаций, об эстетическом сознании народа.
Об этом думал В. И. Ленин, когда в беседе с Кларой Цеткин говорил, что искусство должно пробуждать в трудящихся массах художников и развивать их.
Разумеется, не существует никаких готовых рецептов, которые бы раскрывали все секреты чтения и, стало быть, восприятия и интерпретации художественных произведений. Понимание произведения литературы и искусства во многом субъективно, зависит от жизненного, душевного и эстетического опыта читателя. Наша книга и ставит целью обогатить этот опыт с помощью конкретного разбора чем-либо приметных поэтических произведений.
Классическая литература внушает нам не только уважение, но и робость. Так уж получается, что и школа, и учебники, и родители, и средства массовой информации высоким отношением к классике невольно мешают непосредственно почувствовать ее красоту и гармонию, выявить ваше личное, а не заранее заданное отношение к классическому произведению. Священный трепет, внушенный вам с малых лет, почти исключает критическое (в хорошем смысле) отношение к стихам гениальных поэтов.
Зато молодые люди смелее, откровеннее, непосредственнее судят о произведениях писателей-современников, тут над ними не тяготеет авторитет всеобщего признания. А совершенствуя искус-
4
ство критического прочтения современников, можно вооружить себя для более интимного, более личного восприятия классики.
Итак, вам, читатель, предлагается «практический», целиком основанный на примерах-разборах вариант «азбучной» поэтики. Не программной, не сжатой в теоретические формулы (они тоже необходимы, но, по-видимому, на следующем этапе), а извлекаемой из эмпирических наблюдений.
Посмотрев оглавление, вы увидите, что разборы классифицированы по некоторым важным разделам поэтики. Классификация эта во многом условна.
Вы встретите имена и стихи (в том числе и совсем молодых поэтов), которые можете найти в школьных учебниках, в библиотеке, на книжном прилавке, на страницах журналов и альманахов. Широта представительства вызвана желанием дать читателю хотя бы первичные навыки ориентирования в океане стихов.
Кто-то из мудрых людей прошлого сказал: метафоре дает тело писатель, а душу — читатель... «Тело» и «душа», однако, могут образовать единство тогда, когда поэтическое произведение умеет, по слову Л. Н. Толстого, «руководящую внутреннюю нить» (Твардовский говорил: руководящую идею; чаще принято говорить просто — идею). Могут возразить: какая же идея, допустим, в. маленьком лирическом стихотворении?
Сошлемся еще на один высокий авторитет — Гёте: «Во всяком произведении искусства, великом или малом, вплоть до самого малого, все сводится к концепции». Сказано очень категорично, но слова эти свидетельствуют о том, какое значение выдающиеся художники мира придавали содержательной стороне искусства. Ведь концепция в данном случае — это общий замысел автора произведения, его идея. Искусства вне содержания, вне концепций, вне идей быть не может.
Чего мы прежде всего хотим от книги, романа, повести, рассказа, поэмы, стихотворения? Узнать нечто новое о жизни, о человеке. Хорошо об этом сказал Л. Н. Толстой: «В сущности, когда мы читаем или созерцаем художественное произведение нового автора, основной вопрос, возникающий в нашей душе, всегда такой: «Ну-ка, что ты за человек? И чем ты отличаешься от всех людей,
5
которых я знаю, и что можешь мне сказать нового о том, как надо смотреть на нвшу жизнь?»
Видите, и здесь читательское пожелание сводится к главному — к содержанию, к художественному отображению жизни, к идее.
Конечно, когда речь идет о лирическом стихотворении, то не так просто бывает определить его тему, его идею. Упрощать этот вопрос нельзя, как нельзя сводить Смысл произведения искусства к элементарным формулам. Сказать просто о послании Пушкина к А. П. Керн, что это стихотворение о любви, — это значит сказать очень мало, по сути, ничего не сказать о нем как о поэтическом произведении, в котором выражено очень сложное, тонкое, трудно поддающееся истолкованию на языке критической прозы чувство человека, заново, в зрелом возрасте пережившего романтическую любовь прекрасной поры — молодости...
Видимо, не всегда и необходимо «выводить» идею, формулировать тему того или иного стихотворения. И все-таки мы не должны, не можем отказываться от логического восприятия произведений литературы, в том числе и лирической поэзии, ибо, повторяем, нам отнюдь не безразлично, что хочет сказать поэт о жизни, о себе, о нас, людях.
Поэтому давайте для начала определим, что же такое тема н идея произведения, или лучше воспользуемся определением, которое дал А. М. Горький. «Тема, — писал он, — это идея, которая зародилась в опыте автора, подсказывается ему жизнью, но гнездится во вместилище его впечатлений еще неоформленно и, требуя воплощения в образах, возбуждает в нем позыв к работе ее оформления».
Тема — это главная мысль литературного произведения; идея — это мысль, в которой выражено авторское отношение к тому, что отражено (изображено) в произведении.
От этого исходного пункта наших штудий и отправимся в страну прекрасного.

ВОЛШЕБСТВО ТАЛАНТА
«ДУНОВЕНИЕ ВДОХНОВЕНИЯ!»

По известному высказыванию Пушкина, вдохновение «есть расположение души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий, следственно и объяснению оных».
Это теоретический аспект. А в «Осени» Пушкин образно воспроизвел то состояние, когда «душа стесняется лирическим волненьем, трепещет и звучит, и ищет, как во сне, излиться наконец свободным прояв-леньем...».
В одном случае — рассудок, логика, в другом — поэзия. Они не противоречат друг другу.
А вот Цветаева:
В черном небе — слова начертаны —
И ослепли глаза прекрасные...
И не страшно нам ложе смертное,
И не сладко нам ложе страстное.

В поте — пишущий, в поте — пашущий!
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий, —
Дуновение вдохновения!

Не могу себе представить другого поэта, который бы вот с такою фанатической убежденностью возвысил надо всем творческое одушевление, как это сделала Марина Цветаева.
Цветаевский образ вдохновения по главной сути близок пушкинскому, хотя, с одной стороны, он обозначен более резким пластическим штрихом («В поте — пишущий...»), а с другой — мимолетно («Дуновение вдохновения!»).
Общность видна и в том, что Пушкин не считал вдохновение привилегией поэтов. «Вдохновение нужно в геометрии, как и в поэзии», — утверждал он. Цветаева ярче выявила не избранничество, а всеобщность в природе вдохновения, поставив рядом «пишущего» и «пашущего» как одинаково способных возгореться огнем творческого одушевления.
Но здесь обращает на себя внимание не столько близкий пушкинскому взгляд на вдохновение, сколько его резкое возвышение над всеми страстями человеческими. Ни страх смерти, ни сладость любви —- ничто не может стать вровень с вдохновением. В какие-то счастливые моменты жизни оно мобилизует все духовные, нравственные, психические и физичесхие ресурсы человека и с необыкновенною силой проявляет в нем творческое начало, талант. Талант писателя, пахаря, математика... -
Почему Цветаева вознесла именно вдохновение как страсть, как полную, тотальную самоотдачу человека творчеству над всеми другими страстями?
Ответ на этот вопрос дает ее поэзия. Цветаева отнюдь не подавляет всех иных чувств, даже наоборот, ее лирика с необычайной доверчивостью и бесстрашием обнажает интимную жизнь лирической героини, и самый опытный и придирчивый взгляд не обнаружит в ее лучших стихах следов отделки, следов игры. Вдохновение, порыв, творческое одушевление стирают эти следы, стихи выпеваются как мелодия чувства, выговариваются как естественная речь, несмотря на тропеическую насыщенность, цветаевскую плотную образность.
8
Для примера возьмем одно восьмистрочное стихотворение «Психея», написанное днем раньше того, которое приведено в начале.
Не самозванка —• я пришла домой, И не служанка — мне не надо хлеба. Я страсть твоя, воскресный отдых твой, Твой день седьмой, твое седьмое небо. Там на земле мне подавали грош И жерновов навешалн на шею. Возлюбленный! Ужель не узнаешь? Я ласточка твоя — Психея!
Стихотворение о любви. Кажется, здесь она господствует над всем, нет ничего выше любви для героини стихотворения, весь свет сошелся на возлюбленном. Но — как это написано! С какой страстью! С каким вдохновением!
Вдохновение — это та внутренняя сила, которая и нас, читателей, заражает волнением художника, заставляет сопереживать ему, воспринимать стихи с безоглядным доверием. Это — пик творческого самочувствия и самоотдачи поэта.

ШАГИ БОГИНИ
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Тайна воздействия этих строк Блока (и конечно, всего стихотворения «О доблестях, о подвигах, о славе...»), их колдовская сила вот уже много десятилетий привораживает читателей, так и оставаясь тайной, колдовством, ибо найти логическую разгадку их не представляется возможным.
Тут, пожалуй, уместно сослаться на Поля Валери *,

*Французский поэт (1871—-1945).
9
который убежденно говорил: «Сколько бы ни считали мы шаги богини, сколько бы ни измеряли их частоту и среднюю их протяженность, это не объяснит нам секрета ее стремительных чар».
И тем не менее аналитический пафос влечет нас к разгадке, не оставляет в покое воображение. Почему же все-таки эти строки заражают искренностью переживания, даже изъятые из поэтического контекста, из его эмоциональной атмосферы, даже лишенные образной опоры вне самих себя? Ведь все в них так просто и незамысловато. Рифма, например, с точки зрения ее артистизма, просто вне критики: оглянулась — завернулась, снизошла — ушла... А этот налет романсовой сентиментальности разве отвечает хорошему вкусу?.. И по сути дела, никакой эстетической оснащенности, никаких «шагов богини»» которые можно было бы «считать» или «измерить»!
Увы, вопросы эти звучат риторически перед загадкой гения. Самый современный, самый изощренный анализ оказывается бессильным перед нею.
Есть в искусстве явления, которые пока можно объяснить только общими законами.
Блок считал свои стихи лирическим дневником. Свойство и непременное условие такого дневника — предельная искренность. Поэт остается как бы наедине с самим собой, и ему необходимо (!) высказаться, излить душу перед листом бумаги, выразить в слове то, что просит выхода. Лирическое высказывание дневникового характера — это освобождение души от груза переживаний, своеобразный катарсис *, И чем тоньше душевная организация поэта, чем глубже переживание, чем искреннее оно выражено, тем больше доверия слову и образу в стихе.
Именно от этого возникает сила внушения, которая

* Катарсис, по Аристотелю, — это очищение души «путем сострадания и страха» под воздействием искусства.
10
возвращает блеск первородства образам, словам, в другом случае кажущимся банальными. Лорка * называл это «чароносным духом» («чарами») поэзии. «Чаронос-ный дух» в равной мере властвует и над поэтом и над его читателем, он передается от поэта к читателю.
Блок, как никто другой в русской поэзии двадцатого века, обладал силой внушения, способной, пользуясь словами Маяковского, «сиять заставить заново» самый заношенный поэтический образ. Стало быть, не только эстетическая новизна свидетельствует о мощи таланта поэта...

«БЕРЕЗОВЫМ, ВЕСЕЛЫМ ЯЗЫКОМ...»
В поэтике Сергея Есенина глаголы довольно часто отражают антропоморфизм крестьянского мышления, создавая ощущение интимной близости к природе.
Отговорила роща золотая Березовым, веселым языком, И журавли, печально пролетая, Уж не жалеют больше ни о ком.
Печаль журавлей легко переносится на наши ощущения, вызывая в памяти литературные и живописные аналогии и прямо называя чувство, испытанное многими и многими людьми осеннею порой при виде улетающих на юг птиц.
А одухотворяющий природу глагол «отговорила» предполагает более активное включение читательского воображения. Тут выявляется несколько ассоциативных переключений: с рощи — на деревья (березы), с деревьев — на листья, на их цвет, с цвета — на язык, причем переключения исполнены не в таком, как у ме-

* Гарсиа Лорка — испанский поэт-драматург (род. в 1S98 т.), расстрелян фашистами во время гражданской войны в Испании (в 1936 г.)
11
ня, кажущемся наиболее логичным, порядке, а произвольно. Хотя в этом внешнем беспорядке угадывается образная целостность, гармония, не поддающаяся механическому расчленению (поэтому специально прошу учесть его условный характер).
«Отговорила роща золотая...» Какая тонкая и прихотливая игра воображения и вместе с тем — как и печаль журавлей — она с удивительной готовностью воспринимается, ложится на душу.
Это все филологические объяснения, а главное скрыто в редком таланте Есенина органически подчинять лексику, грамматику, образную структуру цельному выражению чувства и мысли, убеждать в эстетической закономерности его отступлений от нормативной грамматики.
Не останавливаюсь на последней строке, так как она повлечет за собою разбор всего стихотворения, а это уже другая задача. Последняя строка вводит «сюжет» в лирическое раздумье, переключает внимание с пейзажа на человека. Но предложу читательскому вниманию еще две строки из стихотворения — в развитие идеи одушевления природы.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.
Смотрите, сколько тут «неправильностей»: «грезит конопляник с... месяцем:..»; «широкий» месяц; неясно также, к чему относится вот это — «над голубым прудом» — к глаголу «грезит» или к месяцу...
А мы, читатели, уже ощутили волшебство есенинских стихов, мы находимся во власти поэта, который заставляет нас не просто почувствовать то, что почувствовал он, созерцая осенний вечерний (или ночной) пейзаж, но и поверить, что только так, такими словами можно об этом сказать.
Одна версификаторская поправка, внесенная ради стилистического упорядочения, может начисто разру-
12
шить обаяние этих стихов. Чего только стоит «тайная» связь конопляника с месяцем, это единство духа, приближающее холодное ночное светило к земле, к пруду, к сельскому быту!
Ну а «широкий» месяц находит свое объяснение: взгляните на пруд — его поверхность пересекает голубая лунная дорожка, она создает пространственно-пластическое отражение луны, делает ее «широкой»*.. Таким образом «широкий месяц» с голубым прудом сливаются в один поэтический образ, роднящий ночное светило с землею.
И глагол «грезит» теперь уже, помимо прямого своего значения, объединяющего «конопляник с... месяцем», не остается нейтральным и к голубому пруду, как к чему-то органически входящему в образ живой природы.

ЗАГАДКА «НЕПРАВИЛЬНОСТЕЙ»
В стихах больших поэтов встречаются неправильности русского языка, которые замечаешь не сразу, а, заметив, принимаешь без какого-либо насилия над собой.
Шаганэ ты моя, Щаганэ!
Потому что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Естественнее, привычнее было бы сказать: я готов рассказать тебе про поле, про... и т. д. Почему же Есенин, необычайно чуткий к разговорному языку, избрал неправильную форму? Ведь не потому же только, что в своем правильном варианте стих ритмически не укладывался в размер? Поставив (как бы примеривая) глагол без предлога, поэт мог почувствовать, что, не меняя смысла, в таком употреблении он вносит оттенок
13
возвышенной поэтичности, соответствующий романтическому зачнну стихотворения, и, кроме того, дает возможность избежать повторения резковато звучащего «про».'
Есенин проявил некоторую структурную изощренность, используя элементы сонетной формы и замыкая каждое пятистишие в композиционное кольцо, начиная и завершая его одним из стихов (по порядку) первой строфы. И — соответственно — третья из них звучит так:
Я готов рассказать тебе поле.
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на палец вяжи —
Я нисколько не чувствую боли.
Я готов рассказать тебе поле.
Метафора «Эти волосы взял я у ржи...» — с точки зрения традиционной поэтики — неизящна, грубовата, слишком открыта. Но обратите внимание, как «уравновешивают» друг друга поэтически возвышенный первый и прямолинейно открытый второй стих! И конечно, весь последующий состав пятистишия. Так создается стиль, гармония, та есенинская органика, свобода поэтического самовыражения, которая полностью подчиняет читательское воображение, которая есть следствие вдохновенного вживания в образ.

КАК ЧИТАТЬ СТИХИ
Прежде чем вводить вас в разделы поэтики, мне хотелось бы дать несколько примеров свободного, заранее не привязанного к какому-либо литературоведческому понятию, к какому-либо конкретному компоненту художественности прочтения стихов, показать, как читать стихи. Разумеется, предлагаемые здесь варианты прочтения не выдаются за эталоны, это возможные варианты.
Я нарочно беру стихи малоизвестные, не выдающиеся по своим художественным достоинствам, но они стоят в поэтическом ряду. Вот, к примеру, стихотворение Натальи Астафьевой из ее книжки «В ритме природы». Читая его, я думаю: сколько бы поэзия потеряла в своей выразительности, в смысловых и эмоциональных возможностях, если бы она постоянно не обогащалась из источника природы!
Сидела я, пестро одета, пекла картошку на костре, и медленно катилось лето и спотыкалось на кусте.
Катилась жизнь свободным ходом, паслась корова, рыскал волк, и был причесан у природы любовно каждый завиток.
15
Казалось неправдоподобно, хоть жизнь в действительности шла, разглядывать ее подробно, словно изделье из стекла.
Где каждый листик и цветочек, росой увенчанный, горел и, как хрустальный колокольчик, от счастья тоненько звенел.
Что тут такого особенного, спросите вы. Особенное здесь — поэзия. Поэт выразил свое состояние в момент, когда жизнь кажется прекрасной, когда все вокруг располагает к благодушию, к созерцательности. В стихах ничего не говорится об этом, меж тем мы догадываемся, что таково или примерно таково состояние поэта, вспоминаем, что и сами испытывали нечто подобное. И что созерцание поэта не бездумно, что пристальное вглядывание в мир природы ведет к новому знанию, а новое знание — новое богатство.
Но как же мы догадываемся об этом, каков механизм разгадки? Понять это помогает литературоведческая анатомия.
Все компоненты выразительности, если условно разъять стихотворение на части, имеют два полюса притяжения — человек и природа, однако меж ними устанавливается самая непосредственная связь. Именно благодаря взаимодействию, взаимоотражению и сводятся воедино частности.
Сначала — Я, лирический субъект. Присутствие человека обозначено сразу, и сразу же он соприкасается с природой: картошку пекут не дома, не на плите, а на костре. И тут же в легкой, красивой метафоре, независимо пока от человека, возникает другой полюс притяжения — природа. Воображение дополняет деталями смысл метафоры, охотно подсказывая, как — бликами солнца, дуновениями ветерка — лето «спотыкается» на КуСТе.
16
Дальше устанавливается внутренняя связь человека с природой, это он, человек, ощущает «свободный» ход жизни, это он отмечает для себя летнее совершенство и гармонию природы. Даже присутствие волка не нарушает ее, не вносит диссонанса.
Это ему, человеку, находящемуся в умиротворенном состоянии, кажется сейчас «неправдоподобной» возможность подробного разглядывания окружающей жизни, настолько открыта и беззащитна она перед ним.
Не будем забывать, что это — жизнь природы:
Сравнение— «словно изделье из стекла» — вторгается неожиданно, оно на какой-то момент выводит нас? из мира живой природы, нарушает инерцию восприятия, будоражит воображение, передает ощущение даже некоторой растерянности человека перед открывшейся ему возможностью узнать то, что прежде казалось недоступным.
Наталья Астафьева не дерзнула перешагнуть порог недоступности, она ограничилась новым знанием в пределах ближайшей видимости, подробным рассматриванием листиков и цветков, услышала, как они звенят от счастья. И снова в конце вторгается сравнение из другого мира — «как хрустальный колокольчик». Оно напоминает о присутствии человека, о том, что человек, созерцая природу, проникая в нее, наслаждаясь покоем зрелого цветения, не растворяется в ней, оставаясь человеком.
Я думаю, никто не воспримет это стихотворение как пейзажное, как картинку природы. Именно присутствие человека выводит его из ряда «чисто» пейзажных стихов, связывает с жизнью духа: А природа — объект восприятия и арсенал образного снаряжения стиха —отраженно раскрывает внутренний мир лирического героя, человека, который стоит за местоимением «я».
Теперь мне хотелось бы показать, как важно, читая стихотворение, с самого начала, с первой строки сосредоточить на нем внимание, постараться уловить все де-
17
тали и нюансы, держать их в памяти, потому что в лирике есть свой внутренний сюжет, который выявляется не сразу, значение некоторых стилистических и образных деталей раскрывается лишь к концу, Как в этом, например, стихотворении Татьяны Кузовлевой.
Я вижу в случайном Декабрьском дне: Качается чайка На стылой волне.
Именно со «случайности» начинается стихотворение. С образа случайного дня. Но поэтесса не спешит сразу вводить читателя в суть своих размышлений, она как бы оглядывается кругом и не показывает своего намерения сосредоточить внимание на «случайностях». *
И ветер изменчив,
И дюны тверды.
Край неба помечен
Осколком звезды.
Огляделись? А вот теперь можно вернуться к тому, с чего началось стихотворение и на что надобно обратить внимание.
И так же случайна,
Как, все в этом дне,
Случайная чайка
На зыбкой волне.
Этого достаточно, чтобы зафиксировать конкретные наблюдения «случайностей», они связаны с одним декабрьским днем, чем-то, видимо, отмеченным в личной судьбе поэтессы. Теперь можно подумать, выйти за пределы единичных наблюдений.
Случайность явлений —
И сквозь времена
Несут поколенья
Судьбы письмена.
18
Строфа не очень внятная, образ размывается в какой-то неопределенности, но дальше подводится четкая черта под случайностями, диалектический итог:
Случайность рассвета. Случайность имен. Случайности этой Не писан закон.
Все верно с точки зрения формальной логики и диалектики. И с этой позиции стихотворение здесь заканчивается, так как мысль его исчерпана. Однако автор дает ей не формально-логический, а поэтический поворот;
Но встреча свершилась —
И ей исполать
За случай, за милость,
За право страдать,
За дикую чайку,
За ветер слепой.
В союзе «но» уже заложено противопоставление. Выражено оно косвенно: автор приветствует «случай» как «милость», как «право» жить, благодарит его за горечь и радость жизни. А последним двустишием;
Я тоже случайно Пошла за тобой —..,
мягко подводит читателя к выводу, что цепь случайностей складывается в жизненную закономерность.
Так, в процессе движения, в развитии лирического сюжета образ «случайности» трансформируется в свою п ротивоположность.
Теперь расскажу, как произошло знакомство со стихами поэта малоизвестного, мало и редко печатающегося — Анатолия Брагина.
19

ТРАТА ДУШИ
Около двух десятков лет назад попались на глаза его строки о творчестве:
Образ схватил аппаратом чувств. Не выпущу! Не желаю!
Слов негативы кручу, верчу И наконец проявляю!
И я уж отложил было книжку «Земля и сердце» из-за явной ненатуральности переживания, вычурности этих строк. Но, подумав о том, что многие молодые поэты, едва опробовав перо, любят высказываться о поэзии и терпят неудачу, книжку все-таки прочитал.
Что же в ней обнаружилось?
Несколько стихотворений, большею частью пейзажных, в которых приоткрылась душа поэта и сельского жителя.
С вечерней легкою прохладой Попал я снова в тот приют. Где трактора из нитей грядок Полотна черных пашен ткут. Где важно шествуют коровы: Торчат ухватами рога. И торбы молока парного У них качаются в ногах.
Не без труда вырываясь из плена есенинских интонаций, поэт заговорил своим голосом, заговорил стеснительно, негромко.
Но первая книжка отнюдь не всегда подтверждает рождение поэта. А стихи Брагийа попадались на глаза редко, следующая его книжка вышла только через пять лет. И здесь меня ждало глубокое разочарование. Большею частью она состояла из старых стихотворений. Почти ничто из вновь написанного не подтверждало догадки, что Брагин имеет свой голос. И не то чтобы
20
он пошел за поэтической модой, нет, он как-то незаметно растворился в некой версификационной всеобщности и определился в роли наблюдателя:
Брожу по коридорам леса,
Рассматриваю с интересом:
Платочки,
Сумочки,
Чалмы —
Произведения зимы.
Я не к стиху придираюсь, тут все правильно, хотя и вяло, скучно. Интерес к миру природы у поэта есть, но интерес какой-то праздный, а душа спряталась в потемки и не кажет себя, несмотря на то, что в следующей строфе Брагин говорит о своей чувствительности, о волнении. В том-то и дело, что говорит... Загорелся бы, взволновался — и говорить об этом не было бы нужды.
Вот какая оказия вышла со второй книжкой поэта.
Теперь представьте себе, что то же издательство через три года выпускает книжку Брагина «Лирика», которая открывается уже известной нам по первой книжке «Балладой о пахаре» и включает в себя более половины старых стихотворений.
Есть о чем задуматься, не правда ли?
Мало пишет поэт. Правда, мало — отнюдь не всегда означает слабо или плохо, бывает наоборот... Впрочем, давайте-ка поразмыслим над стихотворением «Тополь», от него исходит какая-то горчинка, ведь тополь доживает век, у него обнажились и торчат, как ребра, корни, и скоро старые птичьи «хаты» рухнут вместе с ним наземь. «Чувствительный» Брагин не пускает слезу:
Хватит, не думай о чаще! Кончился длинный твой век. Плачь же листвою горящей. Видишь — идет дровосек!
Не в том ли и раскрывается человеческая душа, что поэт, олицетворяя природу, сочувствуя ей, прозревает
21
судьбы людские и выказывает заботу о том, чтобы жить — любить и страдать открыто, даже и в смертный свой час?.»
Не удивлюсь, если кому-то покажется жестоким стихотворение «Сын — матери»:
Зачем ты домик продала С забором и ветлой? Себя и сына из села Ты вымела метлой. Не собираться в нем теперь На праздник всей родне. Уж не приеду я к тебе, А только ты ко мне...
Но как раскрывается душа в этой вспышке боли! Отказ от родного гнезда («И ты забудешь, чья сама, и я забуду — чей») переживается как потеря опоры в жизни.
Снова заговорил поэт.
Встречаюсь с ним в середине семидесятых. Это уже не конструктор «аппарата чувств», не праздный наблюдатель, а человек, для которого поэзия — трата души. Как разительно несхожи нынешние стихи о творчестве с теми, что цитировались в начале:
Как от испытанного слова Нам оторваться нелегко! Влепил его — И все готово, И ты летаешь высоко.
Нет подвига, но нет н риска, Лишь ощущенье потолка, И подходящая так близко Неотвратимая тоска.

Всем сказанным я хотел убедить вас, что Анатолий Брагин — поэт. Среди пишущих стихи не все — поэты. Он мало пишет, редко издает книги. Думаю, что из написанного им можно отобрать десятка три стихотво-
22
рений и составить книжку, которая не будет весить томов премногих тяжелей, но это будет поэтическая книжка.
И наконец, более сложный вариант, стихи, которые можно отнести к нашей советской классике, — стихи Николая Заболоцкого. Но тут необходимо хотя бы короткое вступление о попытках создать «научную» поэзию. Попытки такие не дали сколько-нибудь существенных результатов. .
Рене Гиль во Франции теоретически разрабатывал проблему и пытался на практике стереть грань между научным и образным мышлением. Опыты в духе Рене Гиля предпринимали Валерий Брюсов и Владимир Нар-бут. Но опыты эти не оставили заметного следа в поэзии. Интерес к науке, по-видимому, может находить отражение в пределах самой поэзии, а не в соединении научного и художественного способов познания жизни.
Ближе всего поэзия к науке подходила в своем, неиссякаемом стремлении проникнуть в тайны бытия природы. В русской поэзии нельзя назвать ни одного крупного поэта, начиная с Ломоносова, который бы так или иначе не проявил этого стремления. Тут есть необъятная и притом увлекательнейшая тема для художественного исследования.
Попробуем разобрать стихотворение, которое позволит взглянуть на это явление попристальнее и показать сближение поэзии с наукой в том направлении, которое в нынешнее время приобрело контуры научно-технической революции. Показать на совершенно конкретном примере — стихотворении Николая Заболоцкого «Сквозь волшебный прибор Левенгука». И кстати говоря, к науке в ее техническом, лабораторном, что ли, варианте, поэта привела одолевавшая его всю творческую жизнь жажда познания природы.
Пример Заболоцкого, его смелое вторжение в научную сферу человеческой деятельности представляется
23
поучительным и современным сейчас, когда феномен НТР отпугнул поэтов своим бездушием и рационализмом. Но так ли уж непостижим и враждебен поэзии научно-технический прогресс? Нет ли путей и возможностей и сегодня для сближения поэзии и науки без посягательства на суверенитет той и другой?
Смотрите, как увлеченно, заинтересованно и в то же время деловито отталкиваясь от конкретного научного открытия, начинает свое размышление Заболоцкий:
Сквозь волшебный прибор Левенгука На поверхности капли воды Обнаружила наша наука Удивительной жизни следы.
Государство смертей и рождений, Нескончаемой цепи звено,-— .V В этом мире чудесных творений Сколь ничтожно и мелко оно!
Начало стихотворения информационно, лишь два эпитета, довольно неопределенные, — «волшебный» и «удивительной» — вводят информацию в образный ряд, создают, пожалуй, не атмосферу, а скорее предощущение поэтического развития темы. Ведь тут же Заболоцкий вводит «информацию» в лирико-философский, поэтический контекст*: метафора «государство смертей и рождений» продолжается и развивается метафорой «нескончаемой цепи звено», выявляя диалектику непрерывно обновляющейся жизни природы.
А дальше мысль делает резкий поворот: «государство» — понятие, которое вызывает представление о чем-то масштабном и вдруг — «сколь ничтожно и мелко оно!». Этим восклицанием поэт, во-первых, возвра-

* Контекст — завершенная в смысловом отношении часть произведения или целое произведение, в которых слово, образ имеют конкретное значение.
24
щает нас к реальности и, во-вторых, дает почувствовать, сколь велика разница меж_научными и* обыденными представлениями о жизни природы.
В поэтическом освоении мира Заболоцкий шел к Постижению противоречий его развития и в этом стихотворении увидел явление не только как поэт, а и как философ:
Но для бездн, где летят метеоры, Ни большого, ни малого нет, И равно беспредельны просторы Для микробов, людей и планет. В результате их общих усилий Зажигается пламя Плеяд, И кометы летят легкокрылей, И быстрее созвездья летят. И в углу невысокой вселенной, Под стеклом кабинетной трубы, Тот же самый поток неизменный Движет тайная воля судьбы. Там я звездное чую дыханье, Слышу речь органических масс И стремительный шум созиданья, Столь знакомый любому из нас.
Чем замечательны эти стихи?
Неожиданностью и смелостью ассоциативных * сближений и в то же время безупречной образной логикой, скрепляющей философскую идею стихотворения. Не голландский натуралист Левенгук и его микроскоп как явления научного порядка, явились предметом поэтического осмысления, они были п о в о до м к размышлению иного порядка, поводом к рождению поэтического образа вселенной, образа макро- и микромира в их соотнесенности друг с другом, что, в свою очередь, подводит нас к философской идее единства мировых жизнедеятельных процессов, их диалектической взаимосвязи и взаимообусловленности.

* Ассоциация — в художественной литературе соединение, сближение предметов и явлений по сходству некоторых признаков.
25
Нет, конечно, Заболоцкий не сделал научного открытия да и не ставил перед собой такой цели, но он создал поэтический образ мира, видимого и невидимого нам, образ, который своею пластичностью и душевной энергией заставляет ощутить могущество жизни в большом и малом, живой водою искусства оживляет абстрактную философскую идею.
Загадочной может показаться «тайная воля судьбы». Как же, мол, так, Заболоцкий, поэт, веривший в силу науки, в познаваемость мира, вдруг ссылается на «тайную волю судьбы»... Но, внимательно вчитавшись в стихи, уловив внутреннюю логику развития образной идеи (очень четкую и последовательную), мы убедимся, что «тайная воля судьбы» • не что иное, как слегка зашифрованный образ жизнетворчества, «столь знакомый любому из нас» в его привычных, доступных глазу и слуху вариантах.
Стихотворение «Сквозь волшебный прибор Левенгука» показывает, что поэзия, проявляя интерес к науке, вникая в ее новейшие достижения, может оставаться поэзией, не претендуя на смыкание с нею, не вступая в соперничество во владениях самой науки, не боясь быть подавленной ею.
Итак, мы начали искать ответ на вопрос: как читать стихи? Исчерпывающего ответа не даст ни эта книга в целом, ни какая другая. Потому и «азбука», что это только начало, усвоив ее, учатся настоящей «грамоте», учатся постигать «тайны» поэзии. Пока же попробуем овладеть «азбукой», начав наши «штудии» (уроки) с метафоры. Во второй части книги, «Из переписки с поэтами» поднимемся на следующую ступень—начнем оценивать достоинства цикла стихов или книги.

ТРОП — «поэтический оборот, употребление слов, фраз и выражений в переносном, образном смысле».
МЕТАФОРА — «один из основных тропов художественной речи (...) В основе метафоры лежит неназванное сравнение предмета с каким-либо другим предметом на основании признака, • общего для обоих сопоставляемых членов. Будучи по своей конструкции образным выражением, основанным на сравнении, метафора в различных формах и модификациях присутствует во всяком поэтическом тропе».
(А. Квятковский)



Категория: 9.Журналистская литература | Добавил: foma (02.10.2014)
Просмотров: 1982 | Рейтинг: 5.0/2
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Форма входа
Категории
1.Древнерусская литература [21]
2.Художественная русская классическая и литература о ней [258]
3.Художественная русская советская литература [64]
4.Художественная народов СССР литература [34]
5.Художественная иностранная литература [73]
6.Антологии, альманахи и т.п. сборники [6]
7.Военная литература [54]
8.Географическая литература [32]
9.Журналистская литература [14]
10.Краеведческая литература [36]
11.МВГ [3]
12.Книги о морали и этике [15]
13.Книги на немецком языке [0]
14.Политическая и партийная литература [44]
15.Научно-популярная литература [47]
16.Книги по ораторскому искусству, риторике [7]
17.Журналы "Роман-газета" [0]
18.Справочная литература [21]
19.Учебная литература по различным предметам [2]
20.Книги по религии и атеизму [2]
21.Книги на английском языке и учебники [0]
22.Книги по медицине [15]
23.Книги по домашнему хозяйству и т.п. [31]
25.Детская литература [6]
Системный каталог библиотеки-C4 [1]
Проба пера [1]
Книги б№ [23]
из Записной книжки [3]
Журналы- [54]
Газеты [5]
от Знатоков [9]
Электроника
Невский Ювелирный Дом
Развлекательный
LiveInternet
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0