RSS Выход Мой профиль
 
Главная » Статьи » Библиотека C4 » 2.Художественная русская классическая и литература о ней

хрк-612 Русская историческая повесть первой половины XIX века (сборник)
Раздел ХРК-612

РУССКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА

Для детей старшего школьного возраста
Составитель Валентин Иванович Коровин
Художник Ю. К. Баженов
— М.: Сов. Россия, 1989.— 368 с.

 

обложка издания

Исторические повести, собранные в этой книге, принадлежат в большинстве своем русским писателям-романтикам. Своим творчеством они всколыхнули интерес к драматическим событиям русской истории, благодари их деятельности начало складываться историческое мышление, столь мощно проявившее себя впоследствии в творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Л. Толстого и других наших классиков.

Содержание:
В. Коровин. «Заветные преданья».
Александр Бестужев
Роман и Ольга. Старинная повесть.
Орест Сомов
Вывеска. Рассказ путешественника.
Николай Полевой
Повесть о Симеоне, Суздальском князе.
Александр Крюков
Рассказ моей бабушки.
Александр Корнилович
Андрей Безыменный. Старинная повесть.
Константин Масальский
Регентство Бирона.
Примечания.

РУССКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА

«ЗАВЕТНЫЕ ПРЕДАНЬЯ»

Интерес к истории в начале XIX века всколыхнулся в России с необыкновенной силой после мощного национального подъема, вызванного наполеоновскими войнами и особенно Отечественной войной 1812 года. Пробудившееся национальное самосознание определило своеобразие духовного развития русского общества. И декабристское движение, и монументальный труд Карамзина, и басни Крылова, и произведения Пушкина — все это отголоски крупных исторических событий, сами ставшие фактами нашей истории. Первые десятилетия XIX века проходят под знаком истории. На эту особенность обратил внимание Белинский. «Век наш — по преимуществу исторический век. Историческое созерцание,— писал критик,— могущественно н неотразимо проникло собою все сферы современного сознания. История сделалась теперь как бы общим основанием и единственным условием всякого живого знания: без нее стало невозможно постижение ни искусства, ни философии»
Русское общество почувствовало настоятельную потребность отдать себе отчет в том, каковы отличительные особенности национального характера, национального духа, как тогда говорили. Историзм стал знаменем нового столетия. Он был неотделим от идей народности. Но, чтобы понять подвиг народа в Отечественной войне 1812 года, удививший дворянскую Россию, чтобы постичь образ его жизни, мыслей и чувств, нужно было заглянуть в прошлое, в «темную старину», обратиться к истокам национального бытия. «История государства Российского» Карамзина открыла русскому обществу почти никем не освещенные до тех пор страницы древности. Русское общество увидело в ней достоверную картину жизни, борьбу мнений, психологический накал страстей и готовые сюжеты для философско-исторических, нравственных и художественных размышлений. Создалась реальная почва для расцвета исторических жанров. Но, пожалуй, не меньшую роль «История» Карамзина сыграла для формирования метода историзма. Отныне историческое мышление становится не только инструментом, с помощью которого распахивают

1 Белинский В. Г. Полн. собр. соч.— М., 1955.— Т. VI.— С. 90.
5
дверь познания в глубь веков, но необходимым качеством философской нли художественной мысли, освещающей своим лучом живую современность.
Вместе с тем «История» Карамзина — произведение, в котором научность изложения слилась с художественностью. Элемент художественности, очень сильный в «Истории», опирался на подлинные н достоверные факты и свидетельства. Это обстоятельство сразу же поставило перед писателями целый ряд чисто творческих проблем — насколько уместен вымысел в художественном сочинении, как сочетать историческую правду и воображаемый сюжет? Повествовательные формы еще не были настолько усовершенствованы и утончены, чтобы противоречивые слагаемые художественного произведения на историческую тему могли примириться в каком-нибудь органическом единстве. Поэтому в исторической повести то преобладает художественное задание, большей частью игнорирующее историческую действительность, то очерк, в котором характеры выглядят бледными, лишенными полнокровной жизни и убедительности. Между ними располагались промежуточные формы воспоминаний, «былей», «происшествий». Нередко исторический материал выполнял подсобную, служебную роль — писателей интересовал не минувший век в его истине, а собственные взгляды на современность, проводимые с помощью исторических сведений.
Судьба исторической повести поучительна и в том смысле, что она наглядно демонстрировала, как формировалось историческое мышление и складывались формы исторического повествования, как оттачивались черты реализма.
Если Карамзин пробудил теоретическую мысль, заставил внимательно отнестись к исторической действительности, к эпохе, к столкновению интересов, то Вальтер Скотт — его исторические романы были уже широко известны русскому обществу — оказал громадное влияние на форму исторического повествования.
Вальтер Скотт, как и Карамзин, опирался на документ, но из документов он выбирал наиболее характерные для того или иного времени. При этом его привлекал какой-нибудь эпизод, сценка, штрих, «анекдот», в котором живо и рельефно выказывали себя нравы, обычаи, мышление, обусловленные эпохой или средой. Отсюда проистекала установка на обыкновенность изображения. «Главная прелесть ром. <анов> W. Sc.,— писал Пушкин,— состоит <в том>, что мы знакомимся с прошедшим временем не с enflure (надутостью.— Ред.) фр.<анцузских> трагедий — не с чопорностью чувствительных романов — не с dignite (приподнятым тоном.— Ред.) истории, но современно, но домашним образом»Тем самым «анекдот» стал одним из важных сла-

1 Пушкин А. С. Полн. собр. соч.—М.; JI., 1949.—Т. XII.— С. 195.
6
гаемых художественного исторического описания. Частные случаи благодаря тщательному отбору несли в себе и художественную оценку, в своеобразие характеров, и типичность эпохи. История рисовалась в обыденной простоте, ее вершили люди, а не поставленные на пьедесталы деятели или наделенные чувствительным авторским сердцем сентиментальные герои. Вальтеру Скотту удалось органично слить художественную интуицию и научную документальность. В его романах исторические события и историческое время естественно выявляли себя в поступках, мыслях, чувствах обыкновенных людей. На первый план выдвигалась задача передать типическое в особенном, и, по сравнению с современностью, даже необычном и странном, и через него понять правы народа и каждого лица, участвующего в истории.
Русская историческая повесть постепенно усваивала как историзм Карамзина, так и повествовательную манеру Вальтера Скотта. Однако это усвоение шло чрезвычайно трудно и сопровождалось несогласиями, спорами, резкостью суждений.
Предметом открытой или скрытой полемики стали принципы историзма и их претворение в литературе.
При всем преклонении перед Карамзиным декабристы решительно разошлись с ним во взгляде на русскую историю. Они не приняли и не могли принять монархизма Карамзина. Они полагали, что идея монархии чужда русскому народу, что самодержавие было навязано ему. Народ обманом и силой принудили к самодержавному порядку и отняли у него свободу, превратив крестьян в подневольных крепостных. С точки зрения декабристов, весь народ так или иначе оказался в рабстве у самодержцев с разной степенью свободы — большей (дворяне) или меньшей (крестьяне). Воодушевленные национально-патриотической идеей, декабристы разделили всю нацию на тиранов и республиканцев. Тираны — это те, кто мыслями, чувствами, действиями защищали самодержавие и рабство; республиканцы — свободолюбцы, хотя и оказавшиеся «рабами», но своими мыслями, чувствами и действиями не смирившиеся с жалкой участью. Русская нация в своем подавляющем большинстве, считали декабристы,— нация республиканцев. Историческим свидетельством тому служили для них Новгород и Псков, где вольный народный голос господствовал на вече и где были «задушены последние вспышки русской свободы». С подобной точки зрения, содержание русской истории составила неутихающая борьба республиканцев с тиранией и ее поборниками.
Во взглядах декабристов на историю сильные стороны сочетались со слабыми. Декабристы были убеждены, что монархизм — деспотическая форма правления, что она сдерживала могучие силы нации и тормозила прогресс страны. Словом, самодержавие — душитель свободной самодеятельности нации и каждого отдельного человека.
Вместе с тем идеи современности дворянские революционеры рас-
7
пространяли на весь исторический российский опыт, не усматривая качественного своеобразия той или иной эпохи и но замечая, что на определенном этапе истории самодержавие играло положительную объединяющую роль. Поскольку, считали декабристы, между историческим прошлым и настоящим нет принципиальных различий, то борьба тираноборцев и тиранов одинаково характерна для всех периодов русской истории. Следовательно, свободолюбивые идеи древности тождественны свободолюбивым идеям современности. Поэтому все древние и новые герои-свободолюбцы мыслят одинаково друг с другом и с автором. А это означало, что эти самоотверженные люди вовсе не порождались той или иной эпохой, ее общественными условиями. Если бы героизм исторических лиц, выведенных декабристами, был зависим от обстоятельств исторической жизни, то исчезли бы гарантии появления доблестей в современную эпоху. Тем самым характер свободолюбца объяснялся декабристами не создавшим ег.о временем, а общностью патриотических и гражданских идей прошлого с патриотическими и гражданскими идеями современности. Декабристы стремились раскрыть единство национального характера во все времена, оставляя за скобками своих размышлений историческое развитие русских людей. В этом, в сущности, и заключался тот антиисторизм и тот рационалистический подход к истории, которые с особой силой проявились во многих произведениях декабристов, в том числе и в исторической повести.
Если Карамзин писал, что «мы не найдем в истории никаких повторений», то декабристы настаивали как раз на самоочевидности повторений, ибо патриотизм и свободолюбие повторяются в течение всех эпох. «Всякий век,— утверждал Карамзин,— имеет свой особливый нравственный характер, погружается в недра вечности и никогда уже не является на земле в другой раз»1. Для Карамзина каждый век имеет относительно самостоятельный характер. Историческое развитие совершается путем смены таких эпох, уже не воскресающих в дальнейшем. По мнению декабристов, содержание и отличительные особенности нравственного бытия людей никуда не пропадают и уж, конечно, не исчезают бесследно. История своими примерами убеждает в жизненности патриотических и гражданских добродетелей. Отсюда проистекает характерная для декабристской исторической литературы аллюзионность, состоящая в том, что в истории отыскиваются примеры гражданских доблестей, непосредственно налагаемые на современность и опрокидываемые в нее. Исторические фигуры или события иллюстрируют декабристское понимание основного конфликта. Метод аллюзий и «применений» был призван оправдать декабристские идеи исторически, придать им общенациональный смысл.

1 Карамзин Н. М. Избр. соч.—М.; JI., 1904.—Т. 2.—С. 258.
8
Поскольку исторические герои были единомышленниками друг друга и автора-декабриста, то они мыслили, чувствовали, говорили одинаково. Кроме того, декабристы героизировали таких исторических лиц, которые оказывались по тем или иным причинам в конфликте с тиранами, но при этом подлинные причины столкновений не принимались в расчет и потому выступали искаженными. Так, например, для Рылеева достаточно уже того, что Артемий Волынский был противником Бирона. Это побудило поэта нарисовать образ страстного и непреклонного свободолюбца, гибнущего за свои убеждения, но не изменяющего им. Между тем Волынский, конечно, не был ни революционером, ни вольнолюбцем. Он принадлежал к той дворянской олигархии, которая хотела свергнуть Бирона, утвердить свое влияние на Анну Иоанновну и захватить власть. Иначе говоря, его поступками двигали отнюдь не революционные и демократические соображения. У Рылеева же Волынский превратился в пламенного вольнодумца, декабриста по мыслям и чувствам. Поэт Катенин удивлялся освещению Мазепы в поэме «Войнаровский», который предстал у Рылеева «каким-то Катоном», то есть вместо изменника и врага России — ненавистником тирании и республиканцем.
Декабристы в своем историческом сознании на начальном этапе были далеки от признания того непреложного факта, что самодержавие — форма правления, закономерно возникшая в ходе истории, что монархизм — объективный результат исторического процесса, не зависимый от наших субъективных желаний и вкусов. Декабристы подходили к истории романтически и потому исключали идею развития и еще не поднялись до того, чтобы понять исторический период необходимым звеном в судьбе народа.
Вместе с тем декабристы не хотели сознательно искажать историю. Напротив, они стремились опереться на документы, заимствуя их из разных источников, большей частью из «Истории» Карамзина. Тем самым они проявляли интерес к историческому правдолюбию и исторической документации. Например, каждой думе Рылеева предшествовала историческая справка, где рассказывалось о событии, изображенном в стихотворении. Рылеев, следовательно, убеждал читателей в точности нарисованной им исторической картины. С течением времени декабристы все более внимательно относились к исторически достоверной передаче событий, связав понятие историзма с понятием народности. Попытки уловить своеобразие эпохи, проникнуть в «душу» народа привело декабристов к воспроизведению нравов народа в ту или иную историческую эпоху.
Декабристы почувствовали, что каждая нация живет своей собственной исторической жизнью, что быт и нравы русских людей не спутаешь е бытом и нравами немцев, французов, англичан или арабов. В те первые десятилетия XIX века выделяли противоположные типы куль-
9
тур, пока еще очень обобщенные,— северный, «осснановский», и южный, «античный» В байронической поэме господствовал контраст «Восток» — «Запад». Колоритом Востока пронизаны «восточные» поэмы Байрона. Рядом с арабским, мусульманским Средиземноморьем живет иной — западный, европейский — тип культуры, берущий начало в античности. Следовательно, историческая судьба восточных и западных народов мыслится различной. Современникам Байрона и Вальтера Скотта, декабристам близка идея, согласно которой жизнь народа зависит от условий их быта, занятий, климата, обычаев, традиций, верований, языка, от того, что называется «местным колоритом». Нравственный облик народа неотделим от совокупности окружающих его обстоятельств. Декабристы пошли еще дальше. Они поняли, что русский человек XII века отличается от русского XIX столетия. Однако такое различие относится не к содержанию национальной героики, а лишь к внешним формам ее выражения.
Историческая повесть отразила тот этап в создании исторического слога, когда, с одной стороны, писатели уже почувствовали разницу между речью рассказчика и речью персонажей, а с другой — еще не могли придать речам героев исторический колорит. Не в последнюю очередь это происходило потому, что ранняя историческая повесть не могла опереться на глубокую повествовательную традицию и на первых порах зависела от лирико-повествовательных форм. Такая зависимость касалась организации сюжета (разрывы в повествовании, отсутствие постепенных переходов), «вершинности» и эпизодичности композиции, строившейся от одного напряженного драматического момента к другому, оставляя недосказанным промежуточное течение событий; внимания к исключительным, необычным характерам, "к форсированным душевным переживаниям; введения эффектных сцен, жестов, поз. Из романтической поэмы перешли в историческую повесть ситуации, связанные с ужасами, тайнами и нравственными извращениями. Повышенная экзальтированность, выспренний язык страстей наряду со старинными речениями, бытовыми реалиями и морально-религиозными понятиями и отношениями составили языковой фон исторической повести, в котором легко угадывались стилевые принципы «восточной» или исторической поэмы. Воспроизводя традиционные мотивы и оперевшись на бытовавшие структурные элементы, декабристы внесли в историческую повесть оригинальное идейное содержание и выразили историю через призму современности. Благодаря новому содержанию ранняя историческая повесть декабристов, включавшая идеи романтического историзма, вытеснила сентиментальную повесть на исторический сюжет и предварила дальнейшее углубление жанра.
Первые романтические исторические повести связаны с именами Александра Бестужева, В. Кюхельбекера, Н. Бестужева и других декабристов. В ранней прозе А. Бестужева устойчив интерес к русскому сред-
10
невековыо. Здесь выделяются две темы — ливонская и чисто русская. Вторая из них посвящена событиям, отражающим борьбу Новгорода с Москвой. Ярким ее образцом была повесть «Роман и Ольга», оказавшая сильное воздействие на писателей-романтиков, обращавшихся к той же или сходной исторической эпохе.
Для исторического повествования А. Бестужев выбирает сюжет, кратко изложенный в «Истории» Карамзина. Такой выбор продиктован желанием следовать правде истории. Писатель намеренно брал конкретное историческое событие, стремясь быть документально точным. Это позволяло Бестужеву, как думал он, исторически верно воссоздать исторический колорит: нравы народа, мысли, чувства, желания героев, особенности их поведения и языка. В послесловии к повести писатель сослался на документальность своего повествования: «Течение моей повести заключается между половинами 1396 и 1398 годов (считая год с 1 марта, по тогдашнему стилю). Все исторические происшествия и лица, в ней упоминаемые, представлены с неотступною точностию, а нравы, предрассудки и обычаи изобразил я, по соображению, из преданий и оставшихся памятников». В доказательство «неотступной точности» Бестужев ссылался на сочинения H. Карамзина, Е. Болховитинова и Г. Успенского. Читатель должен был поверить, что автор основывается на подлинных документах и свидетельствах. Он убеждался, что действие повести строго приурочено к определенному времени, а «нравы, предрассудки и обычаи» извлечены «из преданий и оставшихся памятников». Однако их Бестужев «изобразил... по соображению», то есть следуя вымыслу, фантазии, своей художественной интуиции, но поверяя ее теми же историческими фактами. Таким образом, он пытался соединить два начала — показания истории и художественный вымысел, восходящий опять-таки к подлинным документам. Все это, по мнению писателя, обеспечивало повествованию историческую достоверность.
Однако освещение исторического прошлого сильно романтизировано. Намерение воспроизвести эпоху «неотступно точно» вступило в противоречие с декабристским пониманием истории. В конфликте между Новгородом и Москвой все симпатии декабриста были заранее отданы Новгороду и его свободолюбию. Москва изображалась угнетающей и неправедной стороной. Она посягала на свободы Новгорода. В угоду прославления новгородской вольницы Бестужев искаженно толковал исторические факты. Карамзин, например, писал о «корыстолюбивом новгородском правительстве», о том, что отдельные части Новгорода «с охотой» и «дружелюбно» встречают московское войско. Бестужев, напротив, идеализирует вече, подчеркивает единство новгородцев, не желающих признать власть Москвы. Хотя новгородцы спорят о том, воевать ли им с Василием Дмитриевичем или сдаться на милость сильного противника, Москва для тех и других остается врагом, а ее притязания — грубым покушением на независимость и древние обычаи. Тем
11
самым историческая точность приносится в жертву декабристскому мировоззрению.
ГероЁ повести Роман выступает проводником идеи автора о новгородской вольнице. Это романтик-декабрист, одетый в костюм новгородского боярина. Превыше всего для него свобода Новгорода, которую он готов защищать и отстаивать ценой собственной жизни. Писатель, создавая образ пламенного поборника вольности, способного жертвовать собой, конечно, обращался к своим современникам, увлекая их к борьбе и пробуждая в них чувства чести и долга. Роман при этом говорит и думает как современник автора и тех молодых дворян, к которым писатель адресуется. В речи героя сочетаются две стилевые струи — лирически взволнованная и патетически страстная, полная восклицаний, вопросов и «опрокинутая» в прошлое, изобилующая старинными оборотами, выражениями, пословицами и поговорками. Вкрапления древнерусских слов, понятий, бытовых реалий, описаний одежды, утвари, тканей придают исторический колорит повествованию, но он оказывается не воспроизведением подлинности ушедшей эпохи, а всего лишь эффектным орнаментом, оттеняющим вполне современные • характеры и поступки героев.
Попытки Бестужева передать нравственный облик эпохи «по соображению» с опорой на подлинные документы оказываются неудачными, ибо в основе авторского повествования лежит речь писателя-декабриста, слегка скрашенная и прикрытая старинными словами. Так, рассказывая о поведении Ольги, возлюбленной Романа, Бестужев сообщает, что героиня вспоминает «тот незабвенный семик, когда впервые рука ее трепетала в руке Романа». Не говоря уже о невозможном для нравов древности поведении Ольги (она не могла видеть Романа до сватовства и свадьбы, потому что дочерей своих «предки наши» не показывали не только посторонним, но даже и братьям своим), стилистические акценты в размышлениях героини, переданных Бестужевым, расставлены неверно. Слово «семик», которое здесь нарочито употреблено для будто бы исторической верности, выглядит чужеродной странностью, тогда как слово «незабвенный» несет сильную эмоциональную нагрузку, поясняя душевное состояние Ольги. Но эпитет «незабвенный» взят Бестужевым из современного романтического языка, тогда как слово «семик» принадлежит к религиозно-бытовой лексике. Во второй части фразы («когда рука ее трепетала в руке Романа») господствует стилистика романтизма. Этот оборот прочно увязывается со словом «незабвенный». Они подобраны по стилистическому сходству и образуют единый стилистический пласт, из которого выпадает слово «семик». При этом оно лишается исторического колорита и означает обычное для того времени слово «день». Все это доказывает, что Ольга размышляет о своем милом как типичная романтическая героиня, а не степенная красавица нашего фольклора или древних памятников.
12
Описание нравов «по соображению» не выдерживает испытания на историческую точность, исключая органическое единство стиля и допуская конфликт слов, несущих историческую окраску, со словами и выражениями, употребительными в романтической прозе. В соответствии с общим художественным заданием Бестужев сосредоточивает внимание на внутреннем миро героев, па мотивах их поведения и переживаниях, причем внешние образы становятся знаками глубоких страстей. Весь повествовательный материал подчинялся выражению патриотической идеи. В борьбе Новгорода за свою свободу решалась и гражданская, и личная судьба Романа. Бели с образом Ольги писатель-декабрист соотносил идею личной и притом женской независимости, протестуя против стеснительных устоев средневекового уклада и вступаясь за достоинство девушки, за ее право на любовь, ради которого героиня готова жертвовать собой, то с образом Романа Бестужев связывал идею общественной свободы, при которой самые высокие личные чувства уступали место гражданским доблестям. Роман ни на минуту не сомневается в том, что сможет принести любовь к Ольге на алтарь верности новгородской вольности. При этом дух свободы в новгородцах настолько силен, что он не угасает даже в разбойниках, сначала захвативших Романа в плен, а затем выручивших его из беды.
Сюжетно-композициониые и стилистические особенности исторической повести декабристов, где патриотический дух героя раскрывается в его «превращениях» (герой как бы сменяет разные маски; оставаясь самоотверженным и верным общественному долгу, он предстает то горестным возлюбленным, разлученным с подругой, то таинственным странником, то узником, заключенным в темницу, то нечаянным спасителем своего обидчика, и наконец, счастливым победителем, получающим в награду невесту), легко различимы в последующих исторических повестях романтиков.
Декабристская историческая повесть, в которой сопряжены два начала — документальное и вымышленное («по соображению»),— стала прародительницей двух типов исторического повествования, условно обозначаемых как «поэтический», тяготеющий к романтическому, и «прозаический», со зреющими в нем чертами реализма. При этом оба начала непременно присутствовали, но акцент переносился то на «вымысел», то на «документ».
«Поэтический» тип исторического повествования воплотился затем в повести Н. Полевого о Симеоне, Суздальском князе и в других повестях этого «неутомимого и даровитого бойца» за романтизм, по отзыву Белинского. Н. Полевой стремился воспроизвести национальный дух на основе поэтической интуиции. На первый план он выдвинул припцип философско-поэтического проникновения в историческую эпоху. С такой точки зрения Н. Полевой противопоставил Вальтеру Скотту, у которого нашел лишь декорацию нравов, верное изображение народности и обычаев,
13
но не увидел ии философии, ни поэзии, школу французских исторических романистов (В. Гюго, А. де Виньи).
В отличие от Пушкина Н. Полевой, таким образом, решительно предпочел французских романтиков реалисту В. Скотту. Романтическому воображению H. Полевого история представлялась исключительно возвышенной. Писатель считал, что характеры в Древней Руси были значительно сильнее современных ему и, следовательно, ни его сознанию, ни сознанию людей XIX века недоступны и для них недосягаемы. Поэтому в его повести все главные действующие лица — необыкновенные, исключительные, подлинно романтические характеры. Симеон, например, нарисован смелым и благородным. У него особая, отмеченная роком, судьба. Однако он поступает наперекор уготованной ему участи. Под стать ему и купец Замятия, освобождающий Симеона из темницы, и боярин Димитрий. Борьба, которую ведет Симеон со своим дядей, вызвана чувством справедливости и свободолюбия. Поддержка, оказанная ему частью жителей Нижнего Новгорода, также объясняется их стремлением к независимости. Тем самым в основу конфликта положены причины нравственного свойства: заговор возникает там, где ущемлено исконное свойство русского человека — неистребимое вольнолюбие. Такая трактовка истории сближала H. Полевого с декабристами-романтиками и отдаляла его от реалистов, прежде всего от Пушкина. Однако H. Полевой хотя и видел историческое прошлое в романтически-возвышенном свете, считал, что правдивое воспроизведение эпохи невозможно без сохранения исторической точности, относимой прежде всего к историческим фактам. Поэтому в отличие от А. Бестужева H. Полевой соединяет романтическую идею личной вольности с исторически важной задачей русских княжеств свергнуть татарское иго. Он понимает, что Симеон преследует личные цели, которые в случае их успешного осуществления еще не принесут свободы русским людям. Москва же, вмешавшись в распрю Бориса Константиновича и Симеона Кирдяка и лишив обоих власти над Нижним Новгородом, объединяла силы для окончательного освобождения русских земель.
Постепенно судьба Руси становится главной темой произведения, и на последних страницах повести автор помещает лирико-патетическое «пророчество» из «Слова о полку Игореве», впрямую обращаясь к общенациональным патриотическим мотивам.
Постигая философско-поэтический смысл истории, Н. Полевой, естественно, ослабил по сравнению с А. Бестужевым романическую, любовную. линию, которая только наметилась, но не развернулась в сколь-нибудь значимую для судеб страны или героев интригу.
Рядом с «поэтическим», овеянным романтикой историческим повествованием возник и другой, «прозаический» тип изображения древности. Он начат также декабристской прозой, в частности повестями А. О. Корпиловича. Декабристу А. Корниловичу помимо повестей при-
14
надлежало также очерки, картины и зарисовки нравов. Современники (П. Вяземский, В. Белинский) полагали, что в русских документальных источниках, в отличие, например, от шотландских или английских, «нет нравов, общежития, гражданственности и домашнего быта», что чрезвычайно затрудняло, по их мнению, верное воспроизведение истории в духе В. Скотта. А. Корннлович как раз на этом и сосредоточил свои усилия. Он обратился к эпохе Петра I и помещал очерки об увеселениях, об ассамблеях, о первых балах, о частной жизни императора и русских во времена Петра Великого. Многими его сведениями, рассказанными в очерках, воспользовался затем Пушкин в неоконченном романе «Арап Петра Великого». А. Норнилович не чуждался устных рассказов, анекдотов, доходивших до современников из сравнительно недалеко отстоявшей эпохи. Он впервые широко использовал письменные и устные материалы бытового характера, благодаря которым освещался ход исторической жизни.
Повесть А. Корниловича «Андрей Безымянный» посвящена событиям Петровской эпохи. Ее сюжетная основа документальна: писатель заимствовал сюжет из сочинений И. Голикова (эпизод о частном и неправом суде). В повести четко выделяются два начала: исторический материал и романическая интрига. Однако историк и романист в произведении конфликтуют. Как историк, А. Корнилович тщательно подбирает факты, создавая исторический фон. Документы почти не подвергаются обработке и становятся как бы самодостаточными. Подробные описания Петербурга, в которых экскурсы в прошлое сочетаются с комментариями, обращениями к современности («В длинном ряду зданий отличались бывший дворец царевича Алексея Петровича (теперь Гоф-Интендантская контора), Литейный двор, не переменивший тогдашней наружности, Летний дворец, деревянный дворец Зимний (где теперь императорский Эрмитаж), огромный дом адмирала Апраксина (сломан под нынешний Зимний дворец), Морская академия. Адмиралтейство...»), механически соединены с романтической «историей» и написаны в иной — суховатой и точной — стилевой манере. А. Корниловичу важнее всего выразить свое отношение к эпохе Петра Великого, рассказать о благотворности начинаний и преобразований царя во всех областях — от государственных установлений до мелких примет частного быта. Документальный материал при этом отделяется от сюжета и превращается в очерки большего или меньшего объема. А. Корнилович рассказывает о Петербурге, о занятиях и увлечениях, о частной жизни царя, его приближенных. Петровские преобразования и самый дух эпохи увлекают писателя, и он передает их подробно, с множеством характеристических черточек, с любовью называя имена сподвижников царя и с симпатией рисуя картины нравов и быта.
На этом историческом фоне развертывается судьба дворянина Андрея Горбунова, у которого могущественный и жадный Меншиков отнимает
15
имение, а вместе с имением честь, достоинство и невесту, потому что Горбунов, лишенный дворянского звания, уже не может претендовать на руку Варвары. Героя спасает случай: поступив в Преображенский полк, он однажды оказался наедине с Петром I и рассказал ему про свою невеселую историю. Царь, знавший повадки своего любимца, проверил рассказ Горбунова и вернул ему наследственное звание, имение. Словом, восстановил попранную Меншиковым справедливость. Эта история выдержана у Корниловича в условных и довольно истертых романтических красках. Она подтверждает, согласно общему замыслу писателя, величие Петра как государственного мужа и как человека. Однако органического слияния исторического фона и романического сюжета, героев и среды А. Корнилович не достиг. Исторический документальный материал вошел в повесть необработанным, хотя с помощью его история изображалась на манер В. Скотта «домашним образом». Частная история героя и содержанием, и стилем как бы «выбивалась» из очеркового повествования: в ее передаче верх ваяла романтическая стилистика, сказавшаяся и на неестественности переживаний, и на речах, и на поведении персонажей. Характеры, как признавался сам писатель, оказались неразвитыми.
Трудности претворения документального материала в художественное повествование испытывал и А. Крюков в «Рассказе моей бабушки». С одной стороны, повесть из времен пугачевского восстания была наполнена выразительно правдивыми деталями быта (неказистые домики, сплетенные из прутьев и обмазанные глиною, нечищеные и едва ли пригодные для стрельбы пушки, «в которых воробьи повили себе гнезда», убогая одежда, чиненная и перечиненная, едва державшиеся от дряхлости на ногах солдаты-инвалиды), а с другой — романтическая история, случившаяся с девочкой-сиротой. Пугачевцы предстают в повести романтическими злодеями, исчадиями ада, и автор не жалеет черных красок, чтобы живописать их лица, одежду, чтобы рассказать об их жутких намерениях н низких чувствах. А. Крюков хотел противопоставить эпизод из реальной истории «вымышленным бедствиям романтических героев», но жизнь его героини Настеньки протекает по давно известному романтическому шаблону: здесь и молва о тайных сношениях приютившей Настеньку старухи с потусторонними существами, и слуга, играющий роль черта и залезший в печь, и укромный уголок, откуда можно подслушать речи разбойников, а потом сорвать их сговор, и счастливый конец.
Описания быта, содержащие реалистические элементы, составляли сильную сторону исторических повестей. Известно, что многими бытовыми реалиями из повести А. Крюкова воспользовался Пушкин в «Капитанской дочке», изобразив жизнь в Белогорской крепости. Вместе с тем документ в исторической прозе Пушкина перестает выполнять роль иллюстрации и лишается декоративности. Он подвергается такой твор-
16
ческой переработке, в результате которой образ и среда сливаются в единое целое. Исторические условия становятся необходимыми для понимания героев, а герои естественно действуют в обстоятельствах, «ибо подобные обстоятельства им привычны», как выразился сам Пушкин о персонажах романов В. Скотта.
Историческая повесть романтиков пробудила интерес к своеобразию национального характера и его достоверному воспроизведению, всколыхнула чувство патриотизма и заставила вновь задуматься об историзме и народности литературы. Осмысляя их, историческая повесть продвинулась довольно далеко. Так, например, в повести «Вывеска» О. Сомов, писатель и критик, близкий к декабристам, а затем к пушкинскому кругу литераторов, изобразил два быта — французский и русский, два типа поведения простых, обыкновенных людей разных наций. Идейный стержень повести — мысль о единстве русского народа во время наполеоновского нашествия. Крестьяне и командующий ими помещик действуют согласно и ловко, захватывая в плен французов. В этом смысле славное прошедшее возвышеннее настоящего, в котором люди разобщены, а интересы различны. Отчасти события прошлого изображались как укор современности и как недостижимый пока идеал лучших, более совершенных социальных отношений. Историческая повесть романтиков тут непосредственно вторгалась в жизнь, и ее проблематика в какой-то мере предвосхищала идеи реалистической повести или смыкалась с ними.
Со второй половины 1830-х годов жанр исторической повести угасает. Она становится достоянием писателей, хотя и осведомленных в русской истории, как, например, К. Масальский, но слишком уж озабоченных занимательным, остросюжетным повествованием в ущерб подлинной исторической глубине. Патриотическое содержание повести К. Масальского «Регентство Бирона» сужено до отрицания немецкого влияния и отступлений от православия. Тем не менее К. Масальский довольно верно обрисовал мрачную эпоху «бироновщины» с ее всеобщей подозрительностью, придворными интригами, грызней за власть и полной беззащитностью простых людей в царстве сыска и пыток. Романтическая повесть на историческую тему сохранила двойственный характер: документальность и вымысел, исторический фон и образы, бытовые реалии и занимательность не стали убедительным художественным сплавом. Не в последнюю очередь это объяснялось поверхностным усвоением принципов историзма. Человек еще не объяснялся историей, а был посажен на иногда даже детально выписанную историческую почву. Его поведение и переживания не были с ней органично сопряжены. Поэтому на фоне прошлого изображался либо современный характер, либо условный, книжный, сотворенный по известным литературным образцам. Лишь Пушкину, а затем Гоголю («Тарас Бульба») и Лермонтову («Бородино», «Песня про купца Калашникова») удалось сказать в историческом повествовании новое слово и приложить принципы историзма к произве-
17
дениям на современную тему («Евгений Онегин», «Герой нашего времени»). Утверждая это, не нужно, конечно, принижать и романтическую историческую повесть, ставшую важным этапом на пути к реалистическому повествованию. Стремление уловить и понять дух эпохи, внимание к историческим документам, к языку, к быту, нравам, обычаям, костюмам — все это, безусловно, имело плодотворное значение для судеб русской литературы. Романтики первыми не только декларировали требования историзма и народности, но предложили в исторических повестях смелые и не пропавшие бесследно художественные решения, сохранившие до наших дней как познавательный, так и эстетический интерес.
В. Коровин

* * *
Категория: 2.Художественная русская классическая и литература о ней | Добавил: foma (21.11.2014)
Просмотров: 2053 | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Форма входа
Категории
1.Древнерусская литература [21]
2.Художественная русская классическая и литература о ней [258]
3.Художественная русская советская литература [64]
4.Художественная народов СССР литература [34]
5.Художественная иностранная литература [73]
6.Антологии, альманахи и т.п. сборники [6]
7.Военная литература [54]
8.Географическая литература [32]
9.Журналистская литература [14]
10.Краеведческая литература [36]
11.МВГ [3]
12.Книги о морали и этике [15]
13.Книги на немецком языке [0]
14.Политическая и партийная литература [44]
15.Научно-популярная литература [47]
16.Книги по ораторскому искусству, риторике [7]
17.Журналы "Роман-газета" [0]
18.Справочная литература [21]
19.Учебная литература по различным предметам [2]
20.Книги по религии и атеизму [2]
21.Книги на английском языке и учебники [0]
22.Книги по медицине [15]
23.Книги по домашнему хозяйству и т.п. [31]
25.Детская литература [6]
Системный каталог библиотеки-C4 [1]
Проба пера [1]
Книги б№ [23]
из Записной книжки [3]
Журналы- [54]
Газеты [5]
от Знатоков [9]
Электроника
Невский Ювелирный Дом
Развлекательный
LiveInternet
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0