RSS Выход Мой профиль
 
Главная » Статьи » Библиотека C4 » 2.Художественная русская классическая и литература о ней

хрк-657 Маркиз де-Кюстин Николаевская Россия
Раздел ХРК-657

Маркиз де-КЮСТИН
НИКОЛАЕВСКАЯ РОССИЯ

Художник И. Сайко
— М.: «Терра», 1990.— 288 с.

обложка изданияАннотация-
Книга маркиза де-Кюстина, известного французского путешественника и литератора, рассказывает о жизни России.

Содержание:
Маркиз де-Кюстин и его мемуары. Вступительная статья
Глава I.
Встреча с русским наследником в Эмсе.— Подобострастие его придворных.— Резкий отзыв любекского трактирщика о России.— Пожар на море.— На борту «Николая I».— Князь Козловский.— Разговор с ним о России.— История графа Унгерн-Штернберга.— Мрачное прошлое острова Даго
Глава II.
Приближение к Кронштадту.— «Русский флот — игрушка императора».— Петербургская природа.— Остров К от ли н и Кронштадтская крепость.— Современные галеры.— Таможенники и шпионы досаждают путешественникам
Глава III.
Общий вид Петербурга с Невы.— Последний обыск и допрос.— Ловкость полицейских ищеек.— Путаница с багажом.— Немецкий гид.— Медный всадник.— Постройка Зимнего дворца.— Тысячи жертв высочайшей затеи.— Кюстин вспоминает Герберштейна.— Московское царство и николаевская Россия
Глава IV.
Петербург утром.— «Дышать только с царского разрешения».— Чиновная иерархия.— «Комфортабельная» гостиница.— Первая битва с клопами.— Михайловский замок.— Убийство императора Павла.— Нева и ее набережные.— Русская Бастилия.— Царские могилы по соседству с казематами.— Домик Петра Великого.— Заброшенный костел
Глава V.
Острова.— Цвет русского общества.— Цена популярности Николая I.— Придворные интриги.— Азиатская роскошь.— Русская красота.— Ужасы крепостного права.— Показная цивилизация.— Судьба императрицы.— Заговор молчания высшего общества.— Страх перед иностранцами.— Россия — страна фасадов
Глава VI
Русский император.— Он внушает страх и сам в вечном страхе.— Внешность царя.— Николай не умеет улыбаться.— Болезнь императрицы.— Катастрофа с каблуком.— Дворцовая церковь.— Великокняжеская свадьба.— Татарский хан.— Строгий блюститель этикета.— Сын цареубийцы в роли шафера.— «Подпоручик Лейхтенбергский».— Воркующие голубки.— Капелла.— Старый митрополит.— Гроза
Глава VII.
Представление Николаю.— Маски императора.— Умышленное забвение Александра I.— «Цивилизация севера» в исполнении придворных.— Русский немец на престоле.— Бал во дворце.— Знаменательный разговор с императрицей.— Безрадостное веселие.— Ревность Александра I.— Император в кругу семьи.— Грузинская царица.— Женевец в мундире национальной гвардии.— Петербург ночью.— Путешествие Екатерины II в Крым
Глава VIII.
Колосс на глиняных ногах.— Императрица заискивает.— Бал в Михайловском дворце.— Французская литература под запретом.— «Мы продолжаем дело Петра Великого».— Дитя Азии.— Неловкий камер-юнкер.— Минеральный кабинет.— Тирания протекции
Глава IX.
Торжественный спектакль.— Появление монарха и казенные восторги.— Рассказ Николая о восстании декабристов.— Отречение Константина.— «Мужество перед ударами убийц».— Ненависть Николая к конституции.— Кюстин подавлен.— Придворная пастораль.— Друг императрицы.— «Монархам чувство благодарности мало знакомо».— Холерный бунт.— Акции Кюстина поднимаются.— Льстивость, граничащая с героизмом.— Если не раб, то бунтовщик.— Иллюзия порядка и спокойствия
Глава X.
Улицы Петербурга.— Невский проспект.— Английский стиль и азиатский беспорядок.— Извозчики.— Символическая тележка фельдъегеря.— Военная архитектура города.— Обилие церквей.— Злословие рабов.— «Русский дух».— Замкнутость женщин.— Утрированная вежливость
Глава XI.
Общение царя с народом.— Русская «конституция».— Петергофский дворец.— Исключительное значение костюма.— Николай позирует.— Гостеприимство московитов.— Страх, парализующий мысль.— Восточный деспотизм.— Две нации в России.— Русским неведомо истинное счастье.— Лживые отзывы иностранцев.— О лицемерии.— Рабы рабов.— Империя каталогов.— Об интеллигенции.— Смертная казнь.— Шестидесятимиллионная тюрьма.— Часы сардинского посла
Глава XII.
Петергофский праздник.— Местоположение Петергофа.— Победа человеческой воли.— Праздничная толпа.— Сказочный фейерверк.— Ночлег.— Веселье по команде.— Цесаревич Константин о войне.— Выход императора.— Катастрофа на море.— «Трудовой день» императрицы.— Ужин.— Иллюминация парка.— Смотр кадетам.— Восточная джигитовка
Глава XIII
Английский коттедж.— Кюстин очарован.— Наследник в роли чичероне.— Отзвуки польского восстания.— Осмотр дворца.— Рабочий кабинет Николая.— Поездка в Ораниенбаум.— Резиденция Меншикова.— Судьба Петра III.— Памятники прошлого
Глава XIV.
Подробности петергофской катастрофы.— Ложь охраняет престол.— Нация немых.— Масленичный эпизод.— Полиция выполняет свой «долг».— Кулачное право.— Правительственный террор.— Зверская расправа на Неве.— Отсутствие протестов.— Цивилизация прикрывает варварство.— Александровская колонна
Глава XV.
Петербург в отсутствие государя.— Табель о рангах.— Борьба за чин.— Мечты о мировом господстве.— О характере русских.— Опасность войны.— Китайские церемонии.— Недоверие к иностранцам.— Формальности при отъезде за границу.— Пародии на античность.— Невские набережные.— Петербургские соборы.— Эрмитаж.— Дуэль Пушкина.— Лицемерная скорбь Николая.— Ссылка Лермонтова.— Кавказ — школа для русских поэтов
Глава XVI.
Поездка в Шлиссельбург.— О чем нельзя говорить в России.— Кюстин боится Сибири.— Приключения Коцебу.— Дорога в Шлиссельбург.— Восковая фигурка.— Приходится осматривать шлюзы.— Попытка проникнуть в крепость.— Нетерпение Кюстина.— Жертвы произвола не имеют могил.— Ужасы русских тюрем.— Званый обед у инженера.— Дамы занимают Кюстина.— Словесная перепалка
Глава XVII.
Прощание с Петербургом.— Догмат послушания.— Крестьянские бунты.— Внезапная задержка.— История декабриста Трубецкого.— Неугасимая ненависть Николая к декабристам.— Письмо княгини.— Мстительное преследование.— «Тюремщик одной трети земного шара».— Кюстин обманывает цензуру
Глава XVIII.
Путешествие на почтовых.— «Русские горы».— Фельдъегерь Кюстина.— Избиение ямщика.— Быстрая езда.— Пророчество опытного путешественника.— Деревенское население.— Почтовые станции.— Привлекательность русских крестьянок.— Столичные феи превращаются в ведьм.— Челядь.— Высочайшая дорога
Глава XIX.
Вынужденные остановки в пути.— Природная грация русского народа.— Унылые песни.— Качели.— Крестьянская сметливость.— Богобоязненность и плутовство.— Люди голубой крови.— Своеобразные понятия о чести.— Кюстин слушает панегирики рабству.— Торопливость придает вес.— Несчастный жеребенок.— Сны наяву.— Кровавое прошлое Твери.— Предательская роса
Глава XX.
Панорама Москвы.— Разочарование при въезде в город.— Кремль.— Жилище призраков.— Город палачей и их жертв.— Кузнецкий мост.— Уличная толпа.— Цари не жалуют бывшую резиденцию.— О железных дорогах.— Английский клуб.— Русский философ о религиозной свободе.— Гулянье у Новодевичьего монастыря.— Казаки
Глава XXI.
Сухарева башня.— Единообразие и педантичность.— Россия поражена скукой.— Загородная вилла.— Непостоянство русских.— «Первые актеры в мире».— Московский «свет».— Политический протест выливается в кутежи и дебоши.— «Шалости» москвичей.— Необычайное толкование монастырского устава.— Распущенность нравов.— Еще о крепостном праве.— Грядущая революция
Глава XXII.
Отъезд из Москвы.— Троице-Сергиев монастырь.— Разговор о поляках.— Любознательность фельдъегеря.— Вторая битва с клопами.— Осмотр лавры.— Роскошь церковного убранства.— «Стыдливость» монахов
Глава XXIII.
Ярославль.— Патриотическое тщеславие.— Грусть под личиной иронии.— Губернатор и его семья.— Французский салон в Ярославле.— Преображенский монастырь.— Монашеское благочестие адъютанта.— Соседство Камчатки и Версаля.— Деревенские самодержцы.— Господство бюрократии.— О тайных обществах
Глава XXIV.
По дороге в Нижний.— Русские ямщики.— Небезопасное путешествие.— Переезд через Волгу.— Самоотречение и покорность.— Сибирь.— Россия в квадрате.— Находчивость русских.— Еще о национальных напевах.— Трехколесный экипаж.— Сибирская дорога.— Унылые пейзажи.— Встреча с колодниками
Глава XXV.
Нижний Новгород.— Ярмарка.— Смесь языков и одежд.— Скопление народа.— Поиски пристанища.— Сделка состоялась.— Третья битва с клопами.— Столкновение с фельдъегерем.— Ярмарочные здания.— Чайный город.— Город железа.— Персидская деревня.— Крепостные коммерсанты.— Уроки честности.— Дороговизна.— Вспышки протеста.— Ярмарочные развлечения
Глава XXVI.
Денежная реформа.— Губернатор «кротко» беседует с купцами.— Деспотическое мошенничество.— Император перестраивает Нижний.— Господа и рабы.— Отсутствие правосудия.— Шпион-телохранитель.— Фальсификация истории.— Нижегородские лагеря
Глава XXVII.
Язвы, разъедающие империю.— Невольничество.— Кюстин вспоминает анекдоты.— Репетирующий ротмистр.— Плачевный отъезд из Нижнего.— «А почему он болен?» — Город Владимир.— Канцелярские недра.— Опять в Москве.— Встреча государя.— Бородинские торжества
Глава XXVIII
Приготовления к отъезду.— Злоключения соотечественника.— Тщетные попытки освободить Пернэ.— Участие Баранта.— Рассказ Пернэ.— Московские застенки.— Беседа с Бенкендорфом.— Прощальное слово России
Примечания
Указатель собственных имен

 

Без сомнения, это — самая занимательная и умная книга, написанная о России иностранцем.
Герцен, 1843

 

МАРКИЗ де-КЮСТИН И ЕГО МЕМУАРЫ

I
В
июне 1839 г. А. И. Тургенев из Киссингена сообщал кн. П. А. Вяземскому, что в Россию отправляется их общий знакомый, маркиз де-Кюстин, известный французский путешественник и литератор. Поручая знатного туриста попечительству друга, Тургенев просил его рекомендовать Кюстина также кн. В. Ф. Одоевскому, Чаадаеву и другим выдающимся представителям мыслящей России .
Кажется, Кюстин на первых порах не нуждался в покровительстве и рекомендациях. Его имя должно было быть хорошо известно в России. Зловещий призрак революции, постоянно мерещившийся николаевскому двору, возрождал имена деда и отца Кюстина, сложивших головы на гильотине Робеспьера. Астольф де-Кюстин родился в Нидервиллере 18 марта 1790 г. под грохот раскатов Великой французской революции. При первых ее ударах семья рассеялась. Мать Кюстина, Дельфина де-Сабран, женщина редкой красоты и большого ума, укрылась с сыном в уединенной нормандской деревне, где вела скромную и замкнутую жизнь. Г-жа де-Сабран, мать ее, эмигрировала ко двору прусского короля. Дед, знаменитый генерал, Адам-Филипп де-Кюстин, во главе Рейнской армии теснил пруссаков. И, наконец, отец, молодой двадцатидвухлетний дипломат, тогда же назначен был правительством Людовика XVI послом к герцогу Брауншвейгскому. Он имел поручение отклонить герцога от участия в создании коалиционной армии, предназначенной к подавлению революции. Тогда еще роялисты надеялись, что без иностранного вмешательства революция скорее и легче сама себя изживет. Юный Кюстин явился слишком поздно, тогда уже, когда герцог дал свое согласие. С тою же целью Кюстин отправлен был в Пруссию, где встретил свою тещу. Она тщетно пыталась удержать зятя от возвращения во Францию, куда он собирал-
Остафьевский архив, т. IV, с. 79.
3
ся, дабы дать отчет в выполнении возложенных на него поручений. Опасность была сама собой очевидна. Новоявленные эмигрантские кликуши предвещали Кюстину насильственную смерть в случае возвращения в революционную Францию. Кюстин не послушал их. Но, вернувшись на родину, он скоро убедился, что в развертывающихся политических событиях для него уже нет места, нет роли. Он присоединился к армии отца, который штурмовал Шпейер и Вормс, Майнц и Франкфурт.
Однако блестящие победы перемежались с поражениями. Пруссаки заставили генерала Кюстина очистить Майнцкую крепость. Тогда Конвентом он был отозван в Париж и заключен в тюрьму по обвинению в государственной измене. Сын, не желая оставлять опального полководца, вместе с ним покинул армию. Поспешила в Париж и Дельфина Кюстин, поручив ребенка попечениям старой няни. Вопреки вражде, существовавшей между свекром и ее семьей, не хотевшей простить генералу службу его революции, маркиза де-Кюстин проявила колоссальную, не женскую энергию, стараясь спасти осужденного. Но все было тщетно. 28 ав-густа 1793 г. нож гильотины опустился над склоненной головой генерала Кюстина.
Незадолго перед его казнью сын, исполняя последний завет отца, составил и отпечатал оправдание генерала, которое расклеил на стенах Парижа. Этим навлек он на себя гнев правительства, вскоре был заключен в тюрьму и в январе 1794 г. взошел на эшафот. Маркиза Дельфина де-Кюстин также перенесла тюремное заключение. Но судьба пощадила ее, и она удалилась в Лотарингию, посвятив себя воспитанию сына.
Гильотина, лишившая Кюстина деда и отца, была для него лучшей рекомендацией ко двору императора Николая. Но и в кругах тогдашней русской интеллигенции он должен был встретить тоже радушие, блацрдаря уже личным своим заслугам. В 1811 г., двадцати одного года, Кюстин покинул родину и отправился за границу. Он путешествовал вплоть до 1822 г., изъездив Англию, Шотландию, Швейцарию и Калабрию. Наблюдения и впечатления, вынесенные Кюстином из этих долголетних странствований, послужили материалом для первого крупного литературного произведения его «Memoires et Voyages ou lettres ее rites a diverses epoques pendant des courses en Suisse en Calabre, en Angleterre et en Ecosse», напечатанной в Париже в 1830 г. Через пять лет, в 1835 г., он выпустил новую книгу «Le monde comme il est».
Вслед затем Кюстин отправился в Испанию и в 1838 г. издал книгу «L'Espagne sous Ferdinand VII». Книга была замечена не только во Франции, но даже и в России. Т. Н. Грановский писал, что это лучшая работа об Испании периода до последней гражданской
4
войны1. Этими своими работами, свидетельствовавшими об остром, наблюдательном уме и незаурядном литературном даровании, К юс тин уже завоевал признание современников. Его-книги пользовались большим успехом. Популярность Кюстина усугублялась еще тем, что он выступал и на драматическом, и на беллетристическом поприще. Он сотрудничал в журналах, принимал участие, в качестве переводчика, в собрании английских поэтов, изданном под названием «Англо-французская библиотека». В 1833 г. он представил во «Французскую Комедию» свою пятиактную трагедию, тогда же изданную, «Beatrice Сепсе». Впоследствии она ставилась в Порт-Сен-Мартене. Затем явилось новое его произведение «Швейцарский пустынник», в котором, по свидетельству Ал. Тургенева, «он отчасти описал свою любовь к герцогине Дюрас тогда, когда его хотели женить на ее дочери»2. Наконец, перед самым отъездом в Россию, Кюстин напечатал «Этели» («Ethel», Paris, 1839). А уже много позднее написал большой теологический роман «Romuald ou la Vocation», напечатанный в 1848 г. и направленный против атеизма.
В истории Кюстин запечатлелся едва ли не только как автор «La Russie en 1839». И это одна из глубоких исторических несправедливостей, ибо даже помимо этой книги всей предыдущей своей литературной деятельностью Кюстин уже завоевал место в истории. Недаром он был признан задолго до появления его воспоминаний о России. Шатобриан дарил Кюстина своей дружбой. В салоне знаменитой Аделаиды Рекамье, любви которой в свое время тщетно домогались и романтичный Луциан Бонапарт, и мрачный религиозный фанатик Матье Монмаранси, и суровый Бернадот, и сам Наполеон,— где собирался цвет литературной Франции, где Ламар-тин впервые читал свои «Meditations»,— Кюстин был постоянным посетителем. Равным образом он был своим человеком в другом знаменитом салоне, возглавлявшемся женой его друга, известного немецкого писателя Варнгагена фон-Энзе, Рахилью3, вокруг которой группировались светила всех видов искусства.
В этих салонах Кюстин встречался и с приезжими из России Ал. Тургеневым, Вяземским, Гречем и др. Таким образом, в русском обществе имя его, известное по литературе, облекалось

1 См.: Т. Н. Грановский и его переписка. M., 1897. Т. 2. С. 195.
2 Остафьевский архив, т. IV, с. 79.
3 После ее смерти в 1833 г. Кюстин напечатал статью о ней в «Revue des deux mondes», которая была переведена на немецкий язык и перепечатана Варнгагеном (Остафьевский архив, т. IV, с. 79). Впоследствии, в 1870 г., в Брюсселе напечатаны были письма к ним Кюстина («Lettres a Varnghagen d'Ense et Rachel Varugagen d'Ense»).
5
живой плотью знакомого человека, человека большого ума, яркого, остроумного и бесконечно милого и любезного.
Политическая физиономия Кюстина также не представляла ничего загадочного. Маркиз Астольф де-Кюстин, обломок старинной аристократической фамилии, являлся страстным клерикалом и убежденным консерватором, что отлично было известно русскому двору. Впоследствии, издавая свою книгу о России, он предварял читателя, что отправлялся в Россию в надежде найти там аргументы против представительного правления. И эта цель, которая влекла талантливого туриста в далекую страну, если и не была известна русскому правительству, то, во всяком случае, легко могла быть угадана.
При таких предпосылках приезд Кюстина в Россию и, главное, возможные и, как казалось, вполне естественные последствия его посещения приобретали характер явления крупной политической значимости. Для того чтобы оценить это по достоинству, должно припомнить сложные взаимоотношения России и Франции в то время. Николай I остро и постоянно ненавидел Людовика-Филиппа, «короля баррикад». После июльской революции 1830 г. он говорил французскому посланнику, что «глубоко ненавидит принципы, которые увлекли французов на ложный путь». Император носился даже с мыслью о возрождении Священного Союза и вел переговоры с Пруссией и Австрией о сосредоточении русской армии на западной границе. Однако факт признания Людовика-Филиппа всеми другими европейскими державами заставил и Николая признать «короля баррикад» подлинным правителем Франции, с которой так или иначе, а необходимо было считаться. Между тем французское общественное мнение, особенно после июльской революции, было резко восстановлено против николаевского самодержавия. К тому было много причин, и между ними, конечно, опасения военного вторжения России в Европу. Недаром Герцен в 1851 г. писал, что в России «французы чают соперника и не стыдятся сознавать, что тут есть сила,— вспомните, это говорит Кюстин; французы ненавидят Россию, потому что они ее смешивают с правительством»1.
Французское общественное мнение не могло помириться и со зверствами, которыми сопровождалось подавление польского восстания в 1831 г. Еще более негодовало оно по поводу жестоких гонений на униатов, единственное преступление которых заключалось в том, что они расходились с казенным православием. Если в первом случае была налицо хоть некоторая тень законности, «преступления и наказания», то здесь сказывалось одно

1 Герцен А. И. Собр. соч. Т. 6. С. 431.
6
бесцельное зверство, особенно зловещее на фоне заверений Николая о своей веротерпимости и заботах о подданных-католиках. Таковы были основные факторы, из которых складывались взаимоотношения двух великих держав. Репутация императора Николая, да и вообще русского самодержавия, казалась безнадежно подорванной. Для ее некоторого восстановления представлялось единственно возможным и насущно необходимым «пропеть себе самому хвалебный гимн, и притом непременно на французском языке, в назидание Европе»'.
Такие попытки предпринимались русским правительством. Но они были совершенно неудачны. Написанные русскими и изданные на французском языке, книги эти характеризовались полной беспомощностью, грубой, азиатской лестью и, что еще хуже, ложью, бившей в глаза
Теперь, с приездом Кюстина, заведомо намеревавшегося впоследствии описать свое путешествие, открывался, как казалось, единственный и идеальнейший случай пропеть себе хвалебный гимн, да еще устами иностранца, талантливого писателя, пользующегося широкой известностью на родине. Конечно, этими и только этими надеждами объясняется внимательный прием, который Кюстин встретил при императорском дворе, ласки и конфиденциальные беседы Николая I, угодливость и расшаркивание русских вельмож.
Эффект оказался совершенно обратным. Кюстин ехал в Россию искать доводов против представительного правления, а вернулся убежденным либералом. Это он сам засвидетельствовал в своей книге. Слухи об его отношении к русскому самодержавию, как и водится, обогнали книгу Кюстина. «Я думаю, что on est tres hostile к нам,— писал Ал. Тургенев кн. Вяземскому; — так, по крайней мере, предварила меня Рекамье, коей он читал отрывки. Сначала не был таков, но многое переиначил еще в рукописи»3.
Действительность превзошла все мрачные слухи. Книга явилась жесточайшим и безапелляционным приговором русскому самодержавию. Откровения и ласки императора и любезность русского двора имели весьма ограниченное влияние на пытливый и наблюдательный ум автора. Он только на первых порах готов был поддаться этому очарованию. Но факты слишком настойчиво лезли

1 Подробно см.: Тарле Е. В. Самодержавие Николая I и французское общественное мнение: Сб. Запад и Россия. П., 1918; Балабанов М. Россия и европейские революции в прошлом. Вып. II. Киев, 1924.
2 См., напр., Гуровский A. La civilisaion et la Russie St. Petersbourg, 1840. Несколько благопристойнее было произведение известного Толстого Я. Н. Coup d'olil sur la legislation russe shivi d'un leger aperc sur Padministration de ce pays. Paris, 1839.
3 Остафьевский архив, т. IV, c.r237.
7
в глаза действительность слишком властно требовала ответа. Кюстин и не остановился перед окончательными выводами: «Нужно жить в этой пустыне без покоя, в этой тюрьме без отдыха, которая именуется Россией, чтобы почувствовать всю свободу, предоставленную нароДам в других странах Европы, каков бы ни был принятый там образ правления... Это путешествие полезно для любого европейца» Каждый, близко познакомившийся с царской Россией, будет рад жить в какой угодно другой стране».
Таково было резюме Кюстина. Неудивительно, что по ознакомлению с его книгой даже высшие официальные сферы утратили присущее им олимпийское спокойствие и равнодушие, а император Николай, прочитав ее, бросил на пол, воскликнув: «Моя вина: зачем я говорил с этим негодяем!»
«Неблагодарный путешественник» мог торжествовать полную победу. Его книга, подобно тяжелому снаряду, пробила полицейскую броню официального благополучия. Она была истолкована как вызов, требовавший ответа.
Прежде всего приняты были все возможные оградительные меры. Немедленно последовало запрещение упоминать о книге Кюстина в печати. Книгопродавцы, выписавшие ее в Россию, получили приказание вернуть все экземпляры за границу. Но эти запреты вряд ли имели успех. Книга обильно протекала в Россию нелегальными путями.
Больно задетое Кюстином русское правительство приложило все усилия к тому, чтобы парализовать действие его книги на европейское общественное мнение и ослабить успех, который она встретила среди читателей всех стран, в частности России. С этой целью за границей, на французском, немецком и английском языках, стали появляться, при ближайшем участии правительства (конечно, тщательно замаскированном), произведения русских авторов, заключавшие в себе беззубую критику Кюстина и холопскую лесть императору Николаю. Недаром Ф. И. Тютчев отозвался об этих «так называемых заступниках России», что они представляются ему «людьми, которые, в избытке усердия, в состоянии поспешно поднять свой зонтик, чтобы предохранить от дневного зноя вершину Монблана».
Конечно, недостаточно было выпустить несколько ничтожных брошюрок с дешевой руганью по адресу автора и жандармскими изъявлениями восторга по адресу существующего строя. Надо было во что бы то ни стало развенчать и автора, и его книгу в глазах общества, а главное— снизить, умалить ее значение, уподобить ее обыкновенному памфлету. Для сего одновременно с «литера-

1 Записки Ив. Головина. Лейпциг, 1859. С. 93.
8
турной борьбой» правительство прибегло к старому, испытанному средству, приобретшему уже характер прочно выработанной системы. Первый опыт ее применения' был осуществлен при самом воцарении Николая, когда пришлось так или иначе отчитываться перед обществом в событиях 14 декабря. Тогда официальная версия взяла твердый курс на уподобление восстания декабристов случайной и ничтожной бунтовщической вспышке. Он оказался неудачным, этот опыт. Ввиду плохо скрываемой тревоги едва ли кого-нибудь по-настоящему обманули декларативные заверения правительства в ничтожности замыслов заговорщиков.
Так было и в данном случае. Показное презрение к книге Кюстина, как к явлению, не стоящему внимания, не способно было скрыть истинного впечатления, произведенного ею на русское правительство. Но, так или иначе, удобная версия была создана. Поскольку говорить о Кюстине в официальной печати не представлялось возможным, эта версия неизбежно должна была принять формы устной новеллы, запечатлевшейся в дневниках и записках современников. Одна из таких записей повествует, например, о том, как однажды на вечере у императрицы Александры Федоровны государь сказал: «Я прочел только что статью Кюстина, которая чрезвычайно насмешила меня: он говорит, будто я ношу корсет; он ошибается, я корсета не ношу и никогда не носил, но я посмеялся от души над его рассуждением, что императору напрасно носить корсет, так как живот можно уменьшить, но совершенно уничтожить его невозможно»1.
Если это и анекдот, то уж никак не случайный. Подобные рассказы распространялись, несомненно, нарочито и вполне сознательно, с тем, чтобы засвидетельствовать перед обществом отношение самодержца к книге Кюстина. Вот, мол, император в этой книге не нашел ничего заслуживающего внимания, исключая замечания автора о царском корсете. Отсюда почтенным читателям уже самим предоставлялось судить о достоинствах этой книги.
Официальная версия нашла, кажется, наиболее яркое и полное выражение в записках гр. М. Д. Бутурлина. Верноподданный граф писал, что Кюстин встретил весьма ласковый прием, вследствие трагической судьбы его отца и деда и собственной своей «некоторой» литературной известности. В пути государь повелел окружить его всевозможными почестями. Но тем временем будто бы стало известно, что во Франции Кюстин пользуется дурной репутацией из-за своих «нечистых вкусов». И, оскорбленный в лучших чувствах, император распорядился отменить все почести и более уже

1 Русская Старина. 1880. № 11. С. 795
9
не принял Кюстина. «Inde ira» и книга явилась как мщение»1,— заключал Бутурлин.
При этом обязательный граф спешил засвидетельствовать, что книга Кюстина не более как «собрание пасквилей и клевет».
Такова была эта официальная версия, сводившая весь смысл произведения Кюстина к личным счетам. Неизвестно, да и не столь важно знать, действительно ли обладал Кюстин «нечистыми вкусами». Важнее и существеннее то, что правительство в борьбе с ним пользовалось сугубо нечистыми средствами, прибегая к инсинуациям насчет личных свойств автора тогда, когда ничтожен был арсенал возражений против его книги.
При этом правительство, видимо, заботилось и о распространении подобных слухов. «Хорош ваш Кюстин,— восклицал кн. Вяземский в письме к А. И. Тургеневу.— Эта история похожа на историю Геккерна с Дантесом» .
Так встретило книгу Кюстина николаевское правительство. И тревога его была далеко не напрасной, ибо мемуары французского путешественника не могли не произвести сильного впечатления на русского читателя. «Книга эта действует на меня, как пытка, как камень, приваленный к груди; я не смотрю на его промахи, основа воззрения верна. И это странное общество, и эта страна — Россия...» Так молодой Герцен отозвался на книгу Кюстина, перелистывая последние ее страницы.
В условиях николаевского режима, в условиях задушенного слова, притуплённой мысли и раболепного обскурантизма проникновение подобной книги было явлением настолько необычайным, настолько крупным, что не могло быть обойдено молчанием. На мгновение те, против кого были направлены откровения Кюстина, почувствовали себя в положении людей, в доме которых подземным толчком сломало наружную стену. И вот внезапно их интимная жизнь, семейные дрязги и ссоры, обыкновенно столь ревниво оберегаемые от постороннего взора, стали достоянием улицы.
Между тем время брало свое. Никакие полицейские, оградительные меры не способны были остановить перерождения русского дворянства, в особенности среднего и мелкого, блеск фамильных гербов которого тускнел в провинциальной глуши. Оно уже успело прикоснуться к европейской культуре. Оно уже начинало смутно сознавать, что для поддержания своего престижа и превосходства недостаточно иметь многоголовые конюшни И псарни да в лакейской толпу заспанных холопов. Провинциальное дворянство уже пыталось перестраивать жизнь как-то на европейский

1 Русский Архив. 1901. № 12. С. 434. 3 Остафьевский архив, Т. IV, с. 136.
10
лад. Наряду с тучными йоркширцами и тонкорунными овцами оно выписывало из-за границы также новые французские романы, «Journal des Debats», «Аугсбургскую газету». Степные помещики, отправляясь по своим нуждам в город, привозили в деревню запасы свежих книг. В бильярдных вдоль стен начинали вырастать книжные шкафы. Изрядная библиотека становилась предметом хвастовства, чтение — модой. И не только модой, но сплошь и рядом и насущной потребностью. Это было вполне естественно, опять-таки в силу условий полицейского режима, жестокими рогатками стеснявшего человеческую мысль, единственный выход которой оставался в чтении. Отсюда — особенная тяга к запрещенной книге, интерес к которой зиждился не только на обыкновенном любопытстве, но и на стремлении чужими устами высказать свои сокровенные, тревожные мысли, свои сомнения.
•Неудивительно, что книгу Кюстина прочли все вплоть до сыновей Фамусовых и Маниловых. «Я не знаю ни одного дома, порядочно содержимого, где бы не найти сочинения Кюстина о России»,— вспоминал в 1851 г. тот же Герцен.
Если придворные круга встретили книгу Кюстина с искренним негодованием, вполне естественным и свидетельствовавшим о том, что стрела попала в цель, то иначе и сложнее складывалось отношение к произведению Кюстина тогдашней русской интеллигенции. Напомним, что и она отнюдь не была внеклассовой и сохраняла основные кастовые черты. Поэт и камергер Ф. И. Тютчев в 1844 г. в статье «Россия и Германия» писал: «Книга г. Кюстина служит новым доказательством того умственного бесстыдства и духовного растления (отличительной черты нашего времени, особенно во Франции), благодаря которым дозволяют себе относиться к самым важным и возвышенным вопросам более нервами, чем рассудком; дерзают судить весь мир менее серьезно, чем, бывало, относились к критическому разбору водевиля».
Так же, по-видимому, по крайней мере внешне, встретило книгу Кюстина и старшее поколение нарождавшейся русской интеллигенции. Жуковский в письме к А. Я. Булгакову обозвал даже Кюстина «собакой»1. Вяземский взялся за перо, чтобы отвечать Кюстину, но бросил статью на полуслове, о чем крайне сожалел тот же Жуковский. «Жаль, что недокончил он статьи против Кюстина,— сетовал Жуковский в письме к Ал. Тургеневу,— если этот лицемерный болтун выдаст новое издание своего четырехтомного пасквиля, то еще можно будет Вяземскому придраться и отвечать; но ответ должен быть короток; нападать надобно не на книгу, ибо в ней много и правды, но на Кюстина: одним словом,

1 Жуковский В. А. Сочинения. Изд. 7. Т. 6. СПб., 1878. С. 556.
11

ответ ему должен быть просто печатная пощечина в ожидании пощечины материальной»1.
Замечания чрезвычайно любопытные и характерные. Оказывается, что в книге много правды, и все-таки автора надо наградить пощечиной. «Не за правду ли, добрый Жуковский?» — иронизировал А. И. Тургенев, сообщая отзыв Жуковского Вяземскому. Он спешил заявить, что вовсе не жалеет об отказе его друга от намерения возражать Кюстину, «ибо люблю Вяземского более, нежели его минутный пыл, который принимает он за мнения... Не смею делать замечаний на Жуковского, но, пожалуйста, не следуй его совету» ,— заключал Тургенев. В другом письме к Вяземскому Тургенев сам просил друга откликнуться на книгу Кюстина и написать «о принципах, о впечатлениях, переданных откровенно» '.
Характерно и то, что Вяземский не воспользовался советом Жуковского «придраться к новому изданию» и уже не вернулся к статье, начатой под горячую руку, хотя Кюстин в ближайшее время выпустил еще ряд изданий своего «пасквиля», не считая переводов на иностранные языки.
Впрочем, есть основания предполагать, что и мнение Тютчева о книге Кюстина не вполне исчерпывалось вышеприведенным отзывом. В дневнике Варнгагена фон Энзе от 29 сентября 1843 г. имеется запись о посещении его камергером Т. Коль скоро доподлинно известно, что около этого времени Тютчев посещал Варнгагена, совершенно очевидно, что о встрече с ним и идет речь. И вот оказывается, что «о Кюстине отзывается он довольно спокойно; поправляет, где требуется, и не отрицает достоинств книги. По его словам,— читаем далее,— она произвела в России огромное впечатление; вся образованная и дельная часть публики согласна с мнением автора; книгу почти вовсе не бранят, напротив, еще хвалят ее тон».
Подобное разноречие в отзывах одних и тех же лиц, конечно, не должно нас удивлять. Прежде всего, совершенно очевидно, что гласное изъявление похвалы Кюстину было немыслимо в условиях николаевского режима. Но и помимо того у этих людей, смотревших на книгу Кюстина под определенным углом зрения и воспринимавших ее сквозь призму своей классовой идеологии, неизбежно должно было создаться двойственное отношение к произведению Кюстина.
Все эти люди, из которых строились первые кадры русской интеллигенции, считали естественным обсуждать недостатки родины

1 Письма В. А. Жуковского к А. И. Тургеневу//Русский А->хив. М'., 1895. С. 297.
2 Остафьевский архив, т. IV, с. 277—278.
3 Там же, с. 256.
12
в своем тесном кругу, тогда как Кюстин был для них чужим, сыном чужой им, да еще враждебной в эту пору, Франции. Пусть мы признаем, что наши близкие обладают многими недостатками, и даже пороками, но мы их все-таки горячо любим, и нам больно, ежели чужой, проведший несколько времени в их обществе, станет осуждать их. Вот в точности чувства, которые вызывала книга Кюстина в русской интеллигенции. И от чувства этого не мог освободиться вполне даже молодой Герцен. «Тягостно влияние этой книги на русского,— писал он в 1843 г.,— голова склоняется к груди, и руки опускаются; и тягостно от того, что чувствуешь страшную правду, и досадно, что чужой дотронулся до больного места...»
Если для русских читателей книга Кюстина явилась своего рода зеркалом, в котором они, волнуемые противоречивыми чувствами, узнавали себя, то для Европы это произведение во многих отношениях сыграло роль ключа к загадочному шифру, ключа к уразумению многих сторон и явлений таинственной страны, упрямо продвигавшейся к первому пульту европейского концерта.
По всему этому естественно, что на долю мемуаров Кюстина выпал редкий успех. Выдержавшая множество изданий во Франции, книга тогда же была переведена на все важнейшие европейские языки, в каждой стране опять-таки потребовав по нескольку изданий.
С течением времени книга Кюстина утрачивала все более актуальное значение, ибо по самому замыслу своему она адресовалась к современнику. И тем не менее интерес к ней не угасал. Лишенный возможности познакомиться с книгой в полном переводе, в силу тяготевшего над нею цензурного запрета, русский читатель со вниманием следил за скупыми отрывками, печатавшимися Н. К. Шиль-дером в «Русской старине». С таким же вниманием был встречен и появившийся в издании «Русская Быль» сжатый, обескровленный пересказ воспоминаний Кюстина.
Бесспорно, Кюстин вполне заслужил подобную популярность. Книга его является ценным источником сведений из области политического строя николаевской эпохи. Особый интерес придает ей то, что она написана иностранцем, впервые посетившим Россию. Отсюда — ее острота и свежесть, очень часто отсутствующие у отечественных мемуаристов, описывающих обстановку, в которой они родились и выросли. Однако же эта особенность Кюстина имеет и оборотную сторону. Правда, в своих суждениях о России и в повествовании своем он был беспристрастен и прагматичен, сколько это вообще возможно. Правда и то, что он, приехав в Россию, был до некоторой степени подготовлен к восприятию русских впечатлений, изучив историю, Кюстин хорошо был знаком с «Историей России и Петра Великого» Сепора и «Историей государства Рос-
13
сийского» Карамзина, вышедшей еще в 1826 г. в Париже в переводе Жофре.
И все-таки, благодаря краткости своего пребывания в России, Кюстин как новичок не всегда мог уразуметь отдельные стороны того сложного комплекса, который представляла собой николаевская Россия. К тому же он иногда и слишком спешил со своими заключениями. Так, например, едва приехав в Петербург, Кюстин на основании первых впечатлений, произведенных на него столицей, уже судил о всей России. Но это было бы еще полбеды. Несравненно опаснее то, что в сознании Кюстина придворное окружение, с которым он близко столкнулся в Петербурге, отождествлялось с понятием «народа». И по этой оторванной, висящей в безвоздушном пространстве, горсти людей Кюстин сплошь и рядом судил о подлинной России и ее народе.
Но зато тогда, когда он говорит о Николае, о дворе, о русском чиновничестве, Кюстину можно всецело довериться. Своим острым, наблюдательным умом он сумел глубоко и верно разгадать смысл русского самодержавия и фигуру его «верховного вождя». Суждения Кюстина о Николае тем более интересны, что на протяжении всей книги отчетливо проходит смена его впечатлений; от восторга, близкого к обожествлению, путем мучительного анализа французский реалист пришел к полному развенчанию своего героя, к зловещей разгадке Николая, отражавшего Россию его времен — «гигантский колосс на глиняных ногах». Для Кюстина трагическая развязка николаевского царствования ни в какой мере не могла явиться неожиданностью.
Сталкиваясь же с подлинным народом, Кюстин поневоле обнаруживал некоторую близорукость. «Настоящий народ,— замечает М. Н. Покровский,— трудно было рассмотреть из окон комфортабельной кареты, в которой объезжал Россию на курьерских французский маркиз; еще труднее было с ним сблизиться, не зная его языка»1. Поэтому обстоятельный всегда Кюстин так сбивчив и тороплив в тех случаях, когда он говорит о подлинной России. Он увереннее чувствует себя в сфере «высшего света», почему и решается утверждать привязанность русских к своему рабству, хотя вся страна сотрясалась крестьянскими восстаниями. Кюстин знал о них, но не умел разобраться в их сущности. Его возмущение крепостным правом происходило из чисто эмоционального источника и ограничивалось привычными штампами. В русском народе он уловил по преимуществу лишь внешние черты: наружность, наивную хит-

1 Покровский М. Н. Русская история. Т. 4. Изд. 4. Гиз. ЬГП 1922. С. 4. Ту же мысль в свое время высказал Герцен, замечавший, что следует «исследовать Россию немного глубже той мостовой, по которой катилась элегантная коляска маркиза Кюстина» (Собр. соч. Т. 20. С. 84).
14
рость, умение бороться с обстоятельствами да его унылые напевы, смысл которых, надо отдать справедливость, Кюстин сумел хорошо разгадать.
Но и в отдельных подробностях Кюстин обнаруживал подчас слишком большую поспешность и непродуманность. Так, он совершенно не понял значения двух крупнейших явлений предшествовавшего времени: литературной деятельности Пушкина и восстания декабристов. С такой же легкостью Кюстин повторил довольно распространенную в западноевропейской публицистике мысль о том, что русская культура не более как внешний лоск, едва прикрывающий варварство, что истинная цивилизация чужда русским, ограничивающимся поверхностным усвоением того, что выработано в области культуры европейской наукой. Более чем сомнительны замечания Кюстина по поводу характера русских мятежников, методическую жестокость которых он противопоставляет преходящему революционному исступлению своих соотечественников. Многие заключения его весьма смелы и любопытны, но не менее того спорны, подобно замечанию насчет того, что прославленные русские кутежи являлись лишь одной из форм выражения общественного протеста против правительственного деспотизма.
Подобных ошибочных либо спорных суждений много рассеяно в книге Кюстина. Но все эти ошибки, допущенные автором либо по незнанию, либо в пылу обличительного задора, конечно, ни в какой мере не умаляют значения книги. За увлекательными, яркими и художественными страницами ее мы ясно и отчетливо видим лицо эпохи.
В этом весь смысл и значение книги Кюстина. Благодаря этому «Россия в 1839 г.» может быть отнесена к числу крупнейших исторических памятников. Таковым остается она и по настоящее время, являясь интереснейшим документом той мрачной и зловещей эпохи, которая связана с именем императора Николая I .
II
Выше уже было отмечено, что впечатление, произведенное книгой Кюстина, было чрезвычайно сильно. За границей «Россия в 1839 г.» выдерживала одно издание за другим, и правительство в спешном порядке вынуждено было мобилизовать силы «верноподданных» писателей, чтобы опровергнуть «клеветника» Кюстина.
Спустя несколько месяцев после выхода в свет книги Кюстина в Париже появилось «Исследование по поводу сочинения г. маркиза де-Кюстина, озаглавленного «Россия в 1839 г.». «Исследование» принадлежало перу Н. И. Греча. В предисловии к своему
15
труду Греч говорил, что он дал согласие на перевод его на французский язык, уступая желанию своего соотечественника Кузнецова. Вместе с тем он пользуется случаем заявить, что утверждения французских и немецких газет о том, что книга его написана по поручению русского правительства, абсолютно ложны. «Я предпринял настоящую работу,— пишет Греч,— исключительно по личной инициативе». Личная инициатива Греча в деле опровержения Кюстина стоит вне сомнения, однако к его книге русское правительство имело весьма близкое отношение и принимало участие в ее издании. Вся история этой книги подробно рассказана М. Лемке в его труде «Николаевские жандармы и литература» на основании найденного им дела III Отделения...1
В июле 1843 г. проживавший в это время в Гейдельберге Греч писал помощнику Бенкендорфа Л. В. Дубельту: «Из книг о России, вышедших в новейшее время, самая гнусная есть творение подлеца маркиза де-Кюстина... Ваше превосходительство, заставьте за себя вечно бога молить! Испросите мне позволение разобрать эту книгу... Разбор этот я напишу по-русски и отправлю к вам на рассмотрение, а между тем переведу его на немецкий язык и по получении соизволения свыше напечатаю... а потом издам в Париже по-французски... Ради бога, разрешите, не посрамлю земли русския! Что не станет в уме и таланте, то достанет пламенная моя любовь к государю и отечеству!» Через некоторое время Греч, не дождавшись ответа от Дубельта, писал ему, что принялся за разбор книги Кюстина, кончил его и посылает рукопись вместе с письмом. «Все убеждали меня писать. Я отвечал, что не считаю себя в праве печатать что-либо в сем роде без формального соизволения правительства... С искренним усердием и действительной благонамеренностью могу я, находясь на чужбине, не угадать желаний и намерений правительства и написать не то, что должно или, по крайней мере, не так, как должно». Ответ был самый утешительный. Дубельт писал, что представил на рассмотрение управляющего III Отделением А. X. Бенкендорфа рукопись Греча, которая, после незначительных исправлений, получила полное одобрение. Бенкендорф рекомендовал Гречу напечатать его разбор «особыми брошюрами на немецком и французском языках для распространения за границею сколь возможно большем числе экземпляров».
Греч, получив это письмо, исполнился восторженной признательности. «Вы не поверите, как письмо ваше меня ободрило и обрадовало... Итак, может быть, усердие мое будет приятно государю, нашему отцу и благодетелю. Я вполне достиг цели». Греч сообщал,

1 Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1826—1855 гг. Изд. 2. СПб., 1909. С. 141—152.
16
что рукопись уже отправлена старшему секретарю русского посольства при Баденском дворе Коцебу для перевода на немецкий язык. «В Германии желалось бы мне напечатать ее в аугсбургской «Allgemeine Zeitung», которой расходится до 12 тыс. экземпляров, но, по нерасположению негодяев издателей к России, не могу сделать сего иначе, как заплатив за напечатание. Позволите ли вы сделать эту издержку на счет казны?.. Печатание этой статьи особыми брошюрами на немецком и французском языках станет в копейку. Я охотно сделал бы все это на мой счет, если б был в состоянии, но вам известно, я думаю, какие потери потерпел я в начале нынешнего года. Сверх того, несмотря на то, что я работаю здесь для правительства во всех отношениях, обязан я платить за паспорты для меня и моего семейства по 1400 р. ассигнациями в год... По всем сим причинам нахожусь я в необходимости просить вас о разрешении произвести вышеисчисленные издержки на счет казны. Я постараюсь издержать как можно менее и во всем отдам подробный отчет...» Надежды Греча на денежную помощь правительства не оправдались. Дубельт написал ему, что Бенкендорф не соглашается на какие бы то ни было издержки по изданию книги Греча. Не соглашается, во-первых, потому, что иностранные писатели никогда не требуют денежных пособий от своих правительств, а во-вторых, «некоторым образом подкупать журналы для помещения в оных угодных нам статей не было бы согласно с достоинством и всегдашним благородством нашего правительства». Через некоторое время французский и немецкий переводы книги Кюстина были напечатаны и присланы в III Отделение. Дубельт писал Гречу, что и Бенкендорф, и сам государь читали книгу Греча и остались ею довольны. Гречь мог надеяться, что при таком благосклонном приеме труды его все-таки не пропадут, и он получит ожидаемую награду. Надежды эти, как сейчас увидим, были очень близки к осуществлению, но внезапно на голову Греча обрушилась беда.
В конце 1843 г. Дубельт написал Гречу письмо, в котором сообщал, что в одном из номеров «Франкфуртского журнала» Бенкендорф с удивлением прочел статью о том, что Гречу поручено русским правительством составить опровержение Кюстина на основании официальных материалов, что это опровержение уже составлено и переводится на французский и немецкий языки. Бенкендорф объясняет появление подобных сведений только нескромностью Греча и поэтому предоставляет ему самому судить, насколько мало он может вызывать к себе доверия. В другом письме Дубельт писал, что Бенкендорф согласился бы возвратить Гречу все издержки, если бы не читал во всех газетах «все подробности предложенного не правительством ему, а им правительству дела».
17

--->>>

Категория: 2.Художественная русская классическая и литература о ней | Добавил: foma (19.07.2014)
Просмотров: 1171 | Теги: Русская классика | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Форма входа
Категории
1.Древнерусская литература [21]
2.Художественная русская классическая и литература о ней [258]
3.Художественная русская советская литература [64]
4.Художественная народов СССР литература [34]
5.Художественная иностранная литература [73]
6.Антологии, альманахи и т.п. сборники [6]
7.Военная литература [54]
8.Географическая литература [32]
9.Журналистская литература [14]
10.Краеведческая литература [36]
11.МВГ [3]
12.Книги о морали и этике [15]
13.Книги на немецком языке [0]
14.Политическая и партийная литература [44]
15.Научно-популярная литература [47]
16.Книги по ораторскому искусству, риторике [7]
17.Журналы "Роман-газета" [0]
18.Справочная литература [21]
19.Учебная литература по различным предметам [2]
20.Книги по религии и атеизму [2]
21.Книги на английском языке и учебники [0]
22.Книги по медицине [15]
23.Книги по домашнему хозяйству и т.п. [31]
25.Детская литература [6]
Системный каталог библиотеки-C4 [1]
Проба пера [1]
Книги б№ [23]
из Записной книжки [3]
Журналы- [54]
Газеты [5]
от Знатоков [9]
Электроника
Невский Ювелирный Дом
Развлекательный
LiveInternet
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0