Аннотация
Николай Герасимович Помяловский — русский писатель революционно-демократического направления середины XIX века. В книгу вошли основные произведения писателя: повести «Мещанское счастье» и «Молотов», впервые напечатанные в журнале «Современник» в 1861 году и принесшие писателю известность, а также «Очерки бурсы», по своей бичующей силе принадлежащие к самым выдающимся произведениям очерковой литературы 60-х годов.

Содержание
Якушин. «Талантливый и суровый реалист»
Мещанское счастье. Повесть
Молотов. Повесть
Очерки бурсы
Зимний вечер в бурсе
Бурсацкие типы
Женихи бурсы
Бегуны и спасенные бурсы
Переходное время бурсы
Примечания

«ТАЛАНТЛИВЫЙ И СУРОВЫЙ РЕАЛИСТ» В один из пасмурных октябрьских дней 1863 года с Выборгской стороны по направлению к Малоохтинскому кладбищу, расположенному на окраине Петербурга, медленно двигалась похоронная процессия. В толпе пришедших отдать последний долг покойному можно было видеть людей самых различных профессий. Не было среди них только официальных лиц, почти совсем не видно было карет и колясок. За гробом шли известные и малоизвестные литераторы, представители редакций газет и журналов, мелкий служилый люд. Невольно обращали на себя внимание идущие с непокрытыми головами Н. А. Некрасов, М. Е. Салтыков, Н. В. Успенский, К. Д. Ушинский, П. Л. Лавров и другие писатели, критики, публицисты. Было множество молодых людей: учащейся молодежи, студентов, семинаристов, кадетов. Все они стремились быть поближе к покойному, каждый из них старался хоть на короткое время подержаться за скобу гроба, который до самого кладбища несли на руках. «Не так провожают сильных мира сего,— писал один из современников,— так провожает публика того, чья смерть составляет для нее ощутительную потерю; так сходится с разных частей Петербурга, бог весть из каких отдаленных, бедных его уголков, эта «беспокойная», ни во что не верящая, над всём насмехающаяся, пустая молодежь только к гробу того, кто честно служил своему делу; так провожает она... только того, в ком видела она истинного ученого, истинного писателя, истинного актера!..»1 Так демократический Петербург прощался с одним из даровитейших молодых писателей — Николаем Герасимовичем Помяловским. Над могилой безвременно умершего писателя было произнесено немало добрых слов. О Помяловском говорили как о честном
1 Библиотека для чтения, 1863, № 9, с. 159.

и правдивом художнике, враге пошлости, человеке, писавшем «с сердечной болью о том, что под гнилыми общественными условиями мрут лучшие человеческие силы...»1. Узнав о смерти Помяловского, томившийся в Петропавловской крепости Н. Г. Чернышевский записал: «Это был человек гоголевской и лермонтовской силы. Его потеря — великая потеря для русской поэзии, страшная, громадная потеря»2. В сложное время вошел Помяловский в литературу. Недавно бесславно окончившаяся Крымская война 1854—1856 годов показала всему миру полную несостоятельность и гнилость самодержавно-крепостнической системы России. Правительство, напуганное ростом крестьянских волнений, заявило о своем намерении отменить страшное зло русской действительности—крепостное право и провести ряд других реформ. «Под давлением военного поражения, страшных финансовых затруднений и грозных возмущений крестьян,— писал об этом периоде В. И. Ленин,— правительство прямо-таки вынуждено было освободить их. Сам царь признался, что надо освобождать сверху, пока не стали освобождать снизу»3. Страна вступила в новый период своего исторического развития. Начался буржуазно-демократический, или разночинский, этап в революционно-освободительном и литературном движении. В. И. Ленин охарактеризовал разночинцев как «образованных представителей либеральной и демократической буржуазии, принадлежавших не к дворянству, а к чиновничеству, мещанству, купечеству, крестьянству»4, которые «старались просветить и разбудить спящие крестьянские массы»5. Это были люди, воспринимавшие страдания народа как свои собственные, мечтавшие о коренных общественных преобразованиях, об уничтожении всех форм насилия и произвола. Они явились создателями оригинальных социальных и философско-этических концепций, страстными пропагандистами борьбы за счастье народных масс. Из среды разночинцев вышли Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, Д. И. Писарев, крупные деятели в области науки и искусства и, наконец, целая плеяда «размашисто талантливых» (М. Горький) писателей, которые принесли в литературу новое видение мира, ненависть к крепостному праву, страстное желание сделать свои произведения рупором пробуждающегося самосознания социальных низов.

1 Библиотека для чтения, 1864, № 9, с. 159.
2 Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч., т. XII. М 1949 с. 683.
3 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 4, с. 430.
4 Там же, т. 25, с. 93—94.
5 Там же, т. 24, с. 333.

Трудна была их жизнь, труден был их путь в литературу. «Редкий из литераторов-разночинцев,— писал впоследствии М. Горький,— доживал до сорока лет, и почти все испытали голодную, трущобную, кабацкую жизнь. Читателей у них было очень мало, и читатель, в огромном большинстве, был «чужой» человек»1. И все, что выпало на долю этих писателей, с лихвой вобрала жизнь одного из самых талантливых, смелых и принципиальных литераторов-разночинцев — Н. Г. Помяловского. Как метеор сверкнул он на небосклоне русской литературы, но сумел заставить заговорить о себе как о крупном и самобытном таланте. Николай Герасимович Помяловский родился 11 апреля 1835 года в семье священника на окраине Петербурга. Восьми лет отец отдал его в церковноприходское училище, а через два года в духовное училище при Александро-Невской лавре, в «бурсу» (так назывались обычно духовные училища, а также семинарии), где будущий писатель провел шесть лет. Эти годы оставили в памяти Помяловского неизгладимый след. Через всю жизнь пронес он неистребимую ненависть к «божественным наукам», преподававшимся в бурсе, к «долбне», ко всем видам казенного воспитания. Обучение в духовном училище было поставлено из рук вон плохо. Преподавали там невежественные педагоги. Главными методами воспитания были розги и множество других унизительных наказаний. Во время пребывания в бурсе Помяловский испытал все ужасы бесчеловечного воспитания. Об этом он рассказал в очерке «Бегуны и спасенные бурсы», в котором изобразил себя в лице Карася. Позднее писатель говорил, что за время обучения в бурсе его высекли свыше четырехсот раз. В 1851 году Помяловский перешел в семинарию. Преподавание там было поставлено немногим лучше, чем в духовном училище: та же бессмысленная зубрежка, то же стремление оболванить, отучить самостоятельно думать. Все, что выходило за пределы богословских и других наук, изучавшихся в семинарии, всячески пресекалось. Семинаристам не разрешалось читать светские книги, петь песни не духовного содержания. Помяловский находил утешение только в чтении. Читал он много, но довольно беспорядочно, особенно в первые годы учебы. Наряду с талантливыми произведениями русских писателей проглатывал массу низкопробных сочинений. Между тем общественный подъем, наступивший после окончания Крымской войны и смерти Николая I, отдаленным эхом докатился и до семинарии. И за ее высокие стены стали проникать новые веяния. Среди семинаристов пробудился интерес к вопросам общественной жизни (выписали в складчину газету, устраивали втайне от начальства вечера и даже спектакли). В 1855 году стали

1 Горький М. О литературе. М., 1953, с. 518.

выпускать рукописный журнал «Семинарский листок», в котором Помяловский принял самое деятельное участие. Он редактировал произведения своих товарищей, поместил там несколько своих статей и очерков, в том числе рассказ «Махилов», который произвел на его друзей огромное впечатление. Уже в этом раннем литературном опыте будущего писателя обнаружилось его несомненное дарование. Однако журнал просуществовал недолго. За вольнодумство из семинарии были исключены восемь человек. Семинаристы приуныли, многие из них отказались участвовать в «Листке», и на седьмом номере его издание прекратилось. Последние годы, проведенные в семинарии, были для Помяловского годами напряженней внутренней работы. Будущего писателя интересовали проблемы религии, отношения к природе. Он много пишет. «Я испытал свои силы,— говорил Помяловский,—во всех родах сочинительства, и, кажется, во всех неудачно, кроме некоторых рассуждений. Я думал быть и богословом, и историком, и философом, и драматургом, и романистом, и лириком, и, кажется, никем из них быть не могу. А впрочем, кто знает?»1 Наконец семинарский курс был закончен. С горечью думал Помяловский о четырнадцати годах своей бурсацкой жизни и невольно приходил к мысли, что время это прошло впустую, что он не приобрел ни прочных знаний, ни твердых убеждений. «Поганая бурса,—говорил Помяловский своему другу Н. А. Благовещенскому,— не дала нам никаких убеждений: вот теперь и добывай их, где хочешь!»2 Можно только поражаться, как ему, прошедшему через все ужасы и невзгоды бурсацкого воспитания, удалось не потерять веру в людей, сохранить в себе гордость и чувство человеческого достоинства, надежду на иную, светлую жизнь. Но все же пребывание в бурсе не прошло бесследно для будущего писателя и явилось одной из причин его преждевременной гибели. «...Помяловский,— писал Д. И. Писарев,— вышел победителем из своей четырнадцатилетней борьбы с бурсой, но для этого надо быть Помяловским, да и Помяловский, несмотря на атлетическое сложение своего тела и своего ума, вынес с собою из бурсы роковое наследство — едкую и неизлечимую печаль о потерянном времени и, что того хуже, несчастную привычку топить эти невыносимо тяжелые ощущения в простом вине»5. Выйдя из семинарии, Помяловский вовсе не думал о духовной карьере, хотя отлично понимал, что с его знаниями, кроме как

1 Помяловский Н. Г. Полн. собр. соч., т. I. М,— Л., Acidemia, 1935, с. XXV. Далее цитирую по этому изданию.
2 Там же, с. XXX. 3 8 Писарев Д. И. Сочинения в 4-х т., т.
3. М., 1956, с. 195.

церковнослужителем, он никем стать не может. Это был период сомнений, колебаний, поисков своего места в жизни. Некоторое время Помяловский давал частные уроки, помогал справлять церковные службы, занимался воспитанием своего младшего брата. Одновременно усиленно занимался самообразованием, читал помимо художественной и педагогическую литературу, размышлял о различных теориях воспитания, писал статьи, очерки на педагогические темы. Один из них под названием «Вукол» Помяловский отнес в «Журнал для воспитания», где вскоре он был напечатан за подписью «Герасимов» (1859, № 1). Работал Помяловский чрезвычайно много. По воспоминаниям Н. А. Благовещенского, «сиднем сидел он над книгами и вырабатывал понемногу свои убеждения. Из всех журналов он с особенным наслаждением читал «Современник». Его удивляло и радовало то, что мысли его сходятся с мыслями «Современника»... Статьи г. г. Чернышевского и Добролюбова имели громадное значение в деле его умственного развития; он перечитывал их по нескольку раз, вдумывался в каждую фразу...»1. Позднее сам Помяловский признавался в письме к Н. Г. Чернышевскому: «...я ваш воспитанник,— я, читая «Современник», установил свое миросозерцание»2. Значительное влияние на формирование взглядов Помяловского оказали лекции в Петербургском университете, которые он стал посещать по совету своих друзей. Постепенно он включился в студенческую жизнь, завел новые знакомства, посещал собрания и сходки, жадно прислушивался к спорам о будущем России, о необходимости коренных социальных преобразований. С живым интересом следил за полемикой вокруг крестьянской реформы, развернувшейся на страницах газет и журналов. Но процесс формирования мировоззрения происходил у будущего писателя трудно и мучительно, о чем свидетельствовал тот же Н. А. Благовещенский: «Глубоко засевшая в душу философская мистика нелегко, однако ж, исчезала от влияния нового света науки; приходилось разбивать пункт за пунктом каждую отдельную сторону этой мистики, и каждая мысль отрывалась с болью, после жестокой усиленной борьбы... Помяловский тогда прямо глядел в свою душу и безжалостно вырвал из нее одну за другой все прошлые свои идеи,.. Да, нелегко достались ему его убеждения!»3 В начале 1860 года Помяловский со своими новыми товарищами — студентами начал преподавать в воскресной школе для детей бедняков, расположенной на Шлиссельбургском тракте, в одном из петербургских пригородов. Воскресные школы, открывшиеся тогда во многих городах России, были важным явлением в общественной жизни страны. Живо интересовавшийся тогда вопросами

1 Помяловский Н. Г. Полн. собр. соч., т. I, с. XXXI.
2 Там же, т. II, с. 272. 3 Там же, т. I, с. XXXII.

воспитания и образования, Помяловский вскоре стал одним из самых активных и деятельных преподавателей. Он даже некоторое время исполнял обязанности распорядителя школы. Между тем Помяловский уже давно вынашивал мысль написать большое произведение, в котором собирался «разъяснить отношение плебея к барству». В конце 1860 года он принес рукопись повести «Мещанское счастье» в журнал «Современник». Ознакомившись с нею, редактор «Современника» Н. А. Некрасов почувствовал свежесть и оригинальность таланта молодого писателя и пригласил его постоянно сотрудничать в журнале. В феврале 1861 года повесть «Мещанское счастье» была напечатана. Появление нового сотрудника в «Современнике» было как нельзя более кстати. Незадолго перед этим в журнале произошел раскол. Напуганные революционно-демократическим направлением, которое стремились придать «Современнику» Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов, его покинули И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой, Д. В. Григорович и другие. Им на смену стали приходить новые литературные силы, писатели-разночинцы. Первым среди них был Николай Успенский, чье творчество было высоко оценено Н. Г. Чернышевским в статье «Не начало ли перемены?». Вслед за ним в журнал пришел Помяловский. После публикации «Мещанского счастья» писатель сразу же приступил к работе над повестью «Молотов». Новое произведение появилось в октябрьской книжке «Современника» за 1861 год. Повести «Мещанское счастье» и «Молотов» принесли молодому писателю известность не только в демократически настроенных кругах русского общества, но и в среде интеллигенции, придерживавшейся умеренных, либеральных взглядов. Так, например, И. С. Тургенев писал одной из своих корреспонденток: «Если у вас есть время и охота заниматься чтением, пробегите в «Современнике» (октябрьская) повесть г. Помяловского «Молотов»... Мне кажется, тут есть признаки самобытной мысли и таланта»1. Помяловский стал бывать на литературных вечерах, посещать литературные салоны, где познакомился со многими известными писателями, учеными, художниками и общественными деятелями, среди которых были и люди, принимавшие непосредственное участие в революционном движении. Все, кто встречался с Помяловским, всегда отмечали удивительное обаяние этого человека, его ум, тонкую наблюдательность и остроумие. Один из деятелей революционного движения 60-х годов Л. Ф. Пантелеев так рассказывал о молодом писателе: «В обществе, о чем бы ни шел разговор, это был блестящий собеседник; его речь была жива, остроумна, но всегда сдержанна; его разливистый смех не только не резал уха, но всех заражал веселостью.

1 Тургенев И. С. Письма в 13-ти т., т. 4. М.— Л., 1962, с. 313.

Самая наружность Помяловского невольно привлекала к нему; его густые русые волосы от природы закидывались назад надо лбом и делали лицо его открытым, смелым, но не вызывающим, а голубовато-серые глаза отражали детски-бесхитростное и любящее сердце. Не только все чтили в нем крупный талант, но кто хоть раз встречался с ним в светлые минуты, тот не мог не поддаться обаянию его приветливой личности»1, В годы революционной ситуации ]859—1861 годов Помяловский оказался в самой гуще общественных событий. Он деятельно участвует в редакционных собраниях «Современника», бывает на квартире у Н. Г. Чернышевского, мечтает об издании книг для народа, специального журнала воскресных школ и т. д. В самом начале 1862 года в Петербурге открылся Шахматный клуб, где писатели и общественные деятели обменивались политическими и литературными новостями, вели дискуссии и споры. В работе клуба Помяловский принимал самое активное участие. Он попытался организовать там общество писателей-тружеников для изучения различных сторон общественной жизни. Помяловский намеревался исследовать жизнь петербургских низов—людей, оказавшихся на дне жизни. Писатель хотел познакомиться с их бытом, привычками, языком и собранные материалы запечатлеть в произведениях, лишенных сентиментального сюсюканья. Но Шахматный клуб вскоре был закрыт, и задуманное Помяловским предприятие не состоялось. Между тем, опасаясь усиления революционных настроений в обществе и участившихся открытых выступлений против самодержавного строя, правительство перешло в наступление. В июне 1862 года на восемь месяцев было приостановлено издание революционно-демократических журналов «Современник» и «Русское слово». Вслед за тем был арестован вождь революционной демократии Н. Г. Чернышевский, закрыты воскресные школы. Помяловский очень тяжело пережил эти события. Тоска н уныние обострялись и неудачной любовью. Все чаще и чаще искал он забвения в вине. Но и это не приносило успокоения. Теперь он работал мало, с перерывами. Незадолго до смерти Помяловский с отчаянием говорил Н. А. Благовещенскому: «Бурса проклятая из-мозжила у меня... силу воли и научила меня пить. Потом и в жизни обстоятельства вышли скверные, наконец, привык... А мне жить еше хочется, работ впереди много: силы еще есть во мне, но они пропадут, если не остановиться вовремя... Тяжело мне! Научи, что делать? Или, в самом деле, пропадать надо?»2 Однако к лету 1863 года Помяловский несколько воспрял духом. К тому времени снова стал выходить «Современник», где писатель опубликовал очерк «Женихи бурсы». Он поселился в не-

1 Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958, с. 249.
2 Помяловский Н. Г. Полн. собр. соч., т. II, с. XLV.

большой деревеньке недалеко от Петербурга и с увлечением работал над очерком «Бегуны и спасенные бурсы», который также появился в «Современнике», над рассказом «Поречане» и романом «Брат и сестра», оставшимся, к сожалению, незавершенным. Сохранились лншь отдельные фрагменты, которые свидетельствовали о том, что писатель хотел нарисовать в нем широкую картину общественной жизни, показать представителей разных социальных слоев. В конце сентября 1863 года Помяловский заболел и спустя несколько дней, 5 октября, умер. Он прожил немногим более 28 лет. К началу литературной деятельности Помяловского образ разночинца давно уже привлекал внимание русских писателей. Интерес к нему особенно обострился в 1840-е годы, в период господства так называемой «натуральной школы». В качестве примера можно привести образ учителя Круциферского из романа А. И. Герцена «Кто виноват?», образы Нагибина и Мичулина в повестях М. Е. Салтыкова «Противоречия» и «Запутанное дело», образ студента-разночинца Беляева в пьесе И. С. Тургенева «Месяц в деревне» и др. Однако приоритет в раскрытии наиболее характерных черт разночинной интеллигенции, существа их взглядов принадлежит Помяловскому. Он, сам происходивший из разночинной среды, первый показал, что среда эта была далеко не однородной. Как писал В. И. Ленин, особенностью взглядов разночинцев было «совершенно не установившееся мировоззрение с бессознательным смешением демократических и примитивно социалистических идей»1. Поэтому разночинская интеллигенция выдвигала из своих рядов не только бесстрашных героев, борцов за революционно-демократические преобразования общества, таких, как Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов и другие, но и людей, не находивших путей к общественно полезной деятельности, замыкавшихся в кругу своих личных интересов, или же людей разочарованных, скептически настроенных, ни во что не верящих. И наконец, среда разночинцев выдвигала и таких, кто открыто вставал в ряды охранителей и защитников существующего строя. Все это отлично понимал Помяловский, и в этом убеждают нас его повести «Мещанское счастье» и «Молотов», которые представляют собой своеобразную дилогию, объединенную единым содержанием и единым героем — разночинцем Молотовым. В дилогии затронуты многие социальные проблемы: отношение «плебейства и барства», женская эмансипация, воспитание и т. п. Но главной, ведущей была проблема идейного формирования и социального осмысления своего положения в обществе разночинной интеллигенции, о ее праве на определенное место в жизни, на счастье. 'Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 7, с. 345. Перед читателем проходят разные типы разночинцев. Прежде всего это университетский приятель Молотова Негодящее, который входит в жизнь без всяких сомнений, быстро приспосабливается к ней и сознательно обманывает себя и окружающих относительно роли и места разночинца в жизни. В письме к Мо-лотову он так формулирует свои взгляды: «Мы родились жить, а не создавать программы... Не будем выдумывать жизни... Жизнь осмыслить?—никогда ты ее не осмыслишь!.. Бери ее, наконец, без смысла или добивайся смыслу и в то же время служи; для службы человек создан...— «Мы не чувствуем любви к той или другой службе». От тебя и не потребуют любви к службе... ее и в формуляр не вносят». Поэзия и высокий смысл жизни, по мнению Негодящева, должны отойти на задний план. «Мы тоже любим и закаты солнца, и май, и негу..., но мы ломать себя умеем... Можно читать Фауста и служить очень порядочно, не носить докторской хламиды, а приличный вицмундир. Прочь вопросы! их жизнь разрешит... Частная служба хуже общественной и относительно гонору и относительно выгод. Ты опять спросишь, где же служить? Так считай же: ты не можешь быть доктором, купцом, архитектором, механиком, литератором, барином, священником... ты можешь быть чиновником — это неизбежно». Письмо Негодящева — это кодекс житейской мудрости чиновника, основные принципы теории приспособления к жизни, лишенной какого-либо идеала. Для Негодящева нет нерешенных вопросов. Ему все ясно, он ни в чем не сомневается. Молотов очень точно назвал своего приятеля «канцелярским Гамлетом» за его склонность к философствованию и стремление возвысить «чиновничьи принципы к вечным началам разума». Писатель не ставил перед собой задачу дать политическую оценку фигуры Негодящева, но тем не менее объективно сумел показать в нем одного из тех благонамеренных разночинцев, кто стал, по существу, верным слугой и защитником самодержавно-буржуазного строя. Другой тип разночинца Помяловский нарисовал в образе Егора Ивановича Молотова. Основное внимание писатель сосредоточил на том, чтобы показать, как его герой постигает жизнь, накапливает, осмысляет факты и явления действительности. Читатель знакомится с ним в тот момент, когда он думает: «Как хорошо жить помещику Аркадию Ивановичу на белом свете, жить в той деревне, где он, помещик, родился, при той реке, в том доме, под теми же липами, где протекло его детство». И Молотов задает себе вопрос: «А где же те липы, под которыми прошло мое детство?» И сам отвечает: «Нет тех лип, да и не было никогда». И действительно, что может вспомнить Молотов? Нищее, полуголодное детство, вечную заботу о хлебе насущном; потом более или менее обеспеченную жизнь в семье старого профессора, доброго и хорошего человека, но весьма заурядного ученого с отсталым мировоззрением; пребывание в гимназии и университете, откуда он вынес весьма неопределенное и идеализированное представление об окружающей действительности. «Жизнь, природа, человечество»— вот те довольно абстрактные вопросы, вокруг которых были сосредоточены его мысли. Молотов вошел в жизнь полный высоких и чистых побуждений, мечтающий о «вольном труде». Ему кажется, что помещик Обросимов, в имении которого он служит, не только дружески относится к нему, но и видит в нем равного. Однако очень скоро Молотов убедился в собственной наивности. Ему открылось, что Обросимову он нужен лишь как полезный и нужный работник, который никогда не будет принят как равный в кругу людей дворянского происхождения, что между ним и ему подобными разночинцами, с одной стороны, и дворянами, с другой, существуют глубокие антагонистические противоречия. Разрушение иллюзий повлекло за собой цепь вопросов, на которые нужно было ответить прежде всего самому себе. Молотоз впервые задумался: кто же он на самом деле, каково его место и назначение в жизни? И он приходит к выводу, что ему, в отличие от выходцев из дворянской среды, которые «с пяти-шести лет знают, что они должны делать на свете», самому нужно думать о своем будущем, самому утвердить себя в жизни, добиваться нравственной и материальной независимости. Но как этого добиваться, Молотов пока еще не решил. Ему не по душе перспектива пути, который предлагал в своем письме Негодящев. Он хочет самостоятельно разобраться в противоречиях окружающей действительности, изучить и теоретически осмыслить ее и только тогда определить свое место в жизни. Обо всем этом и идет речь в повести «Мещанское счастье». О том, как сложилась дальнейшая судьба Молотова, читатель узнает из второй части дилогии. Мы встречаемся с героем спустя десять лет. В жизни Молотова произошли большие изменения. Он предстает перед нами человеком, прошедшим суровую школу жизни, многое узнавшим, чего то добившимся. Но Молотов и во многом разочаровался. С одной стороны, он гордится тем, что «никогда и ничего не крал, ни от кого не получал наследства. У меня,— говорит Молотов,— нет ничего подаренного, найденного, заработанного чужими руками. Все, что у меня есть в комодах, на плечах, в кармане,— все добыто моей головой и руками. Ни материально, ни морально я ни от кого не зависим. Меня судьба бросила нищим; я копил, потому что жить хотел, и вот добился же того, что сам себе владыка». И в то же время Молотов понимает, что его независимость относительна, что где-то существует иная жизнь, освещенная высокими идеалами и наполненная глубоким смыслом. Именно это сознание и вызывает у Молотова глубокое недовольство собой, горькие раздумья, сетования на судьбу. «Причина его грусти,— писал Д. И. Писарев,— очень понятна. Он сознает, что труд его бесполезен для общества. Он чувствует, что при других условиях он мог бы приносить людям действительную пользу. Но создать эти условия он не в состоянии»1. Молотов оказался не в силах вступить в активную борьбу против существующего правопорядка и думает лишь о тихом, спокойном существовании. «Были когда-то,— говорит Молотов своей невесте Наде Дороговой,— побуждения иные, высшие, а теперь приобретать хочется, копить, запасать и потреблять. Не поэтично, но честно и сытно. Честная чичиковщина настала, и вот сознаю, что я тоже приобретатель. ...Что же делать, не всем быть героями, знаменитостями, спасителями отечества. Пусть какой-нибудь гений напишет поэму, нарисует картину, издаст закон,— а мы, люди толпы, придем и посмотрим на все это... Иначе простым людям жить нельзя на свете... Неужели запрещено устроить простое мещанское счастье?» Нет, конечно, не запрещено. К тому же устроить это «мещанское счастье» в условиях самодержавно-бюрократической России было делом довольно сложным. В качестве примера Помяловский приводит историю чиновничьей семьи Дороговых, ее поистине героические усилия, предпринятые для того, чтобы получить право и возможность «жить как люди» . Помяловский весьма доброжелательно относится к своему герою и к семье Дороговых. Писатель отдает должное их жизнестойкости, упорству в достижении поставленной цели. Вместе с тем он не может принять их жизненную программу. «О, господи,— восклицает Помяловский, завершив свой рассказ о семье Дороговых,— не накажи меня подобным счастьем, не допусти успокоиться на том мирном, безмятежном пристанище, где совершается такая жизнь!» Отсюда и горькие слова, завершавшие дилогию: «Эх, господа, что-то скучно...» Скучно это «мещанское счастье», скучна и ограниченна эта, говоря словами Молотова, «честная», «благонравная чичиковщина». Помяловский осуждает своего героя за мещанские идеалы сытого и спокойного существования. Писатель убежден, что человек не может удовлетвориться такой жизнью, что он должен искать иное, полноценное счастье, основанное на высоких устремлениях, хотя сам точно не знает, какое оно, это подлинное, настоящее счастье. Еще одну — и весьма своеобразную — фигуру разночинца нарисовал Помяловский в произведении — художника Череванина.

1 Писарев Д. И. Сочинения, т. 3, с. 187.

Когда-то Череванин мечтал о жизни, полной глубокого смысла, и стремился к ней. Было в его жизни «время вырабатывания идей, взъерошивания волос, бессонных ночей и горячих речей»... Но время это прошло. Попытки найти себя, определить свое место в окружающем мире ни к чему не привели. Жизнь опротивела ему, он видит в ней только темные стороны. Но если Молотов смирился и как-то приспособился к обстоятельствам, то Череванин не желает этого делать. Он резко критикует сложившиеся общественные отношения, многое в современной ему культуре и искусстве. Ему глубоко чужды самообман, смирение и покой. «Кто надувает себя, тот всегда спокоен,— говорит он Молотову,— я не хочу вашего спокойствия». Но и у Череванина нет определенной программы действий, его протест против окружающей действительности является результатом скептицизма и глубоко пессимистического настроения, которое полностью овладело им. Не случайно сам Череванин называет это свое настроение «кладбищенством». Он тяготится той жизнью, которую ведет, видит свою слабость, пытается что-то сделать, что-то предпринять, но из этого ничего не получается. Беспокойный характер Череванина, некоторые его суждения о проблемах общественной жизни, о «мещанском счастье», которое Он не принимает и отвергает, его взгляды на искусство,— все это во многом близко самому Помяловскому. Однако писатель отнюдь не идеализирует своего героя. Он видит зыбкость и неопределенность его жизненной позиции и отлично понимает всю несостоятельность «кладбшценства». Критическое отношение Помяловского к своим героям, глубокая неудовлетворенность, которую высказывают Молотов и Череванин по отношению к самим себе, убежденность писателя в том, что должны же быть и другие люди, которые знают, чего они хотят, чья жизнь связана с борьбой за светлые идеалы,— все это заставляло читателей пристальнее вглядываться в окружающий их мир и делать выводы о необходимости поисков путей для его преобразования. Одним из вопросов, затронутых Помяловским в дилогии, был вопрос о женской эмансипации, который стал в 60-е годы необычайно злободневным. В повести «Мещанское счастье» знаменателен образ Леночки, девушки из небогатой дворянской семьи. Узок ее кругозор, наивны и примитивны ее суждения. Пределом мечтаний Леночки является замужество и тихое семейное счастье. «Кисейная девушка»,—презрительно называет ее дочь помещика Обросимова Лизавета Аркадьевна, мнящая себя передовой и прогрессивно мыслящей женщиной. Но Помяловский не осуждает Леночку. Писатель понимает, что такой ее сделала среда, в которой она выросла и воспитывалась. По словам Д. И. Писарева, Помяловский отнесся к Леночке «с беспримерной кроткостью и нежностью», так как понимает, что от нее нельзя требовать «нн сильного ума, ни глубокого чувства»'. Совершенно иной характер у Нади Дороговой. Писателю глубоко симпатично ее стремление вырваться из-под гнета чиновничье-мещанской семьи, попытка найти себя в жизни, ответить на вопросы: «Что делать? Как жить на свете?» Наде кажется, что помочь ей в этом должен Молотов, в котором она видит не только своего избранника, но и учителя жизни. Однако в какой-то момент в ее сознании возникает сомнение, а можно ли быть свободным и независимым «в душе», о чем толкует Молотов. Его идеал «мещанского счастья» она воспринимает весьма сдержанно. На примере образа Нади Дороговой Помяловский показал, что новые идеи начинают проникать и в консервативно настроенную среду чиновничества. По существу, Надя бросает смелый вызов этой среде. Она не хочет жить так, как жили многие поколения семьи Дороговых, заботившиеся прежде всего о своем личном благополучии. Она мечтает о полезной и нужной обществу деятельности, и ее внутренняя настороженность к рассуждениям Молотова о «мещанском счастье» заставляет предполагать, что со временем Надя перестанет видеть в нем учителя и будет искать свой собственный путь в жизни. Многие исследователи отмечали, что свою дилогию Помяловский создавал, опираясь на лучшие традиции русской классической литературы, и в первую очередь на традиции Гоголя и Тургенева. Вместе с тем писатель с самого начала своей творческой деятельности стремился выработать свой подход к изображению жизни, свою оригинальную манеру повествования. Помяловский поставил перед собой задачу показать русскую действительность во всей ее неприглядности, со всеми ее язвами и пороками. При этом он сознательно противопоставлял свои произведения творениям своих предшественников, которые писатель так характеризовал устами Нади Дороговой: «Там, в книгах, люди живут не по-нашему, там не те обычаи, не те убеждения; большею частию живут без труда, без заботы о насущном хлебе. Там все помещики — и герой-помещик и поэт-помещик. У них не те стремления, не те приличия, обстановка совсем не та. Страдают и веселятся, верят и не верят не по-нашему... Барина описывают с заметной к нему любовью, хотя бы он был и дрянной человек; и воспитание и обстоятельства разные, все поставлено на вид...» Помяловский обратился к другим героям. Его интересовали в первую очередь выходцы из социальных низов. «Надоело мне это подчищенное человечество,— говорил он Н. А. Благовещенскому,— я хочу узнать жизнь во всех ее видах, хочу видеть наши общественные язвы, наш забитый, изможденный нуждою люд...»2 Внима- 1 Писарев Д. И. Сочинения, т. 3, с. 200. 2 Помяловский Н. Г. Полн. собр. соч., т. I, с. XLI. ние писателя било сосредоточено в первую очередь на раскрытии социальной сущности героев при изображении их повседневной жизни и общественного поведения. И писал об этом Помяловский, порою нарочито сгущая краски, беспощадно вскрывая всю подноготную изображаемых явлений, стремясь понять их истинный смысл и значение. Свое писательское кредо Помяловский изложил в предисловии к роману «Брат и сестра», где говорилось: «Мы сочли за необходимое предупредить читателя, что если он слаб на нервы и в литературе ищет развлечения и элегантных образов, то пусть он не читает мою книгу. Не скажу, чтобы я был циник, но предмет, выбранный мною, циничен часто до последнего предела. Зачем же автор выбирает такие предметы? А вот объяснимся. У нас есть огромный слой общества, целая масса людей, живущая особенною, мало известною для так называемого образованного общества жизнью,— это бедный разряд разночинцев. Люди они или нет? Узнаемте же, что это за существа, и разоблачимте гнойную язву нашего — да, нашего общества»1. Писатель сравнивает свою деятельность с работой врача, изучающего сифилис и гангрену, стряпчего, проникающего «в самый центр разложения нравственности человеческой»2, священника, выслушивающего «ужасающую исповедь людей, желающих примириться с совестью»8. А ведь их никто не называет циниками! «Позвольте же и писателю принять участие в этой же самой работе и таким образом обратить внимание общества на ту массу разврата, безнадежной бедности и невежества, которая накопилась в недрах его»4. Такой подход к изображению действительности требовал и новых приемов в раскрытии противоречий окружающего мира, характеров героев. Показывая повседневную жизнь простых людей « ях скрытыми страданиями и трагедиями, Помяловский исходил -чз того, что окружающая действительность формирует личность человека, оказывает влияние на его психологию и поведение. Отсюда то пристальное внимание, которое писатель уделял проблемам воспитания и семейных отношений. Как и Чернышевский, Добролюбов, Помяловский считал, что основной задачей литературы является не только изображение «изни без всяких прикрас, но и пропаганда передовых идей и утверждение активного отношения к действительности. Поэтому писатель, как и идеологи революционной демократии, был далек от мысли видеть причины бедствий и страданий человека только в воздействии на него внешних обстоятельств. Тезис «среда заела», звучавший во многих произведениях так называемой «обличительной литературы» тех лет, вызывает, например, справедливое воз-

1 Помяловский Н. Г. Полн. собр. соч., т. II, с. 164—165.
2 Там же, с. 165. 3 Там же. 4 Там же.

мущение художника Череванина. «Вечное пустословие!»—гак говорит он о попытках некоторых людей оправдать свою общественную пассивность и бездействие. Писатель сопоставлял в повестях разные характеры, сталкивал убеждения, взгляды, суждения. Это позволило ему дать свою трактовку целого ряда явлений. Так, например, Помяловский первый из русских писателей в художественной форме вскрыл социальный и исторический смысл таких понятий, как «мещанство» и «мещанское счастье». Он создал и ввел в нашу литературу и жизнь такие термины, как «диалектический фокус», «кладбищен-ство», «честная чичиковщина», «сожженная совесть» и другие, многие из которых прочно вошли в сознание не только современников писателя, но и последующих поколений. В произведениях Помяловского остро ощущается аналитический ум автора, его страстная заинтересованность в решении вопросов, которые он ставил, полемическая заостренность его высказываний и выводов. Писатель никогда не был равнодушен к тому, о чем рассказывал, и никогда не скрывал своих симпатий и антипатий. Поэтому для него бывали тесны рамки художественного повествования, и он прерывал свой рассказ откровенно публицистическими отступлениями, в которых комментировал и разъяснял суть происходящего, поступки и суждения действующих лиц. Эти отступления звучат у Помяловского нередко взволнованно и страстно. Публицистическое вмешательство автора в ход повествования было вообще характерно для демократической литературы. Подобную тенденцию можно было наблюдать еще в произведениях писателей «натуральной школы», сложившейся в 1840-х годах (и в первую очередь у А. И. Герцена). Однако у Помяловского авторская позиция, авторское отношение к изображаемому выражены более активно и непосредственно. Это не могло не сказаться и на языке писателя. Он, как правило, избегает красочных описаний, освобождает язык от всякого рода украшательств, смело вводит в него резкие и порою грубые слова, не боится неправильно построенных фраз. Очень точно сказал о языке писателя Д. И. Писарев: «Помяловский всегда говорит резкими и грубыми словами о том, что резко и грубо в действительности»1. Сказанное критиком в полной мере можно отнести ко всем произведениям писателя. Сам Помяловский критически относился к своему творчеству. Он отлично понимал, что трудно соперничать с такими выдающимися художниками, как Тургенев, Толстой, Гончаров, Достоевский, которые писали в это время. Но в произведениях Помяловского были страстность и искренность, критика основ существующего Строя, беспощадный реализм, попытка поставить и решить вопросы, 'Писарев Д. И. Сочинения, т. 3, с. 201. которые до него еще не были затронуты в русской литературе. Эта особенность дарования писателя во всей своей полноте проявилась в его знаменитых «Очерках бурсы». Еще в конце 50-х годов, вскоре после окончания семинарии, Помяловский собирался напнсать произведение о бурсе. Но, по словам Н. А. Благовещенского, его удерживали два обстоятельства. С одной стороны, он не хотел растравлять старые раны: слишком больно было вспоминать все то, с чем ему пришлось столкнуться за время своего четырнадцатилетнего пребывания в бурсе. А с другой—он боялся, что не сумеет быть беспристрастным при описании всех мерзостей бурсацкой жизни. И только в начале 60-х годов Помяловский наконец решился напнсать обо всем, что видел и знал. «Нет, вы узнайте, какая жизнь создала нашего брата,— говорил писатель,— я покажу вам, что значит бурсак, я заставлю вас призадуматься над этою жизнью!»1 Одной из причин, побудивших Помяловского обратиться к изображению бурсы, была актуальность и злободневность в 60-е годы прошлого века вопросов воспитания и образования. И писатель понимал, что, рассказывая о системе бурсацкого воспитания, он будет иметь возможность высказать свое отношение ко всей системе образования, насаждавшейся правящими кругами России как в духовных, так и в светских учебных заведениях. Мысль о серии очерков о бурсе возникла у Помяловского не сразу. Первоначально он думал ограничиться одним «Зимним вечером в бурсе». Но, видя живейший интерес читательской публики, который вызвало появление этого очерка, писатель решил продолжить работу и нарисовать широкую картину всех сторон жизни духовных училищ. Уже в первом очерке Помяловский рисует страшную картину. Полумрак, царящий в огромной комнате, где проводят свободное время бурсаки, грязь на полу, промерзшие стены, провисшие, готовые вот-вот рухнуть потолки,— все это производит угнетаюшее впечатление. А ведь это не просто помещение, здесь, говорит писатель, «дети играют». Можно себе представить, какие игры могут быть в подобной обстановке. И действительно, это бессмысленные, грубые и порой жестокие игры. Спокойно и на первый взгляд невозмутимо Помяловский рассказывает о том, в каких условиях жили бурсаки, как проводили свободное время, как учились, как относились к учению и своим преподавателям, и каковы они, эти педагоги, призванные воспитывать будущих «пастырей душ человеческих». Порой писатель даже пытается шутить, приглашая читателя посмеяться над проделками бурсаков и над некоторыми незадачливыми преподавателями. Но в этом смехе слишком много горечн, и невольно при- 4 Помяловский Н. Г. Поли. собр. соч., т. I, с. XLI. ходит в голову мысль: до какой же степени может изуродовать человеческую душу, исказить представление о добре и зле бурсацкая жизнь? С трудом сдерживая негодование, Помяловский говорит о «педагогической» системе, планомерно и последовательно насаждавшейся в бурсе. Основная цель этой «системы» заключалась в том, чтобы обезличить ребенка, отучить его думать, заставить слепо подчиниться чужой воле. Этому должны были способствовать прежде всего многочисленные «божественные науки», изучавшиеся бурсаками, а также методика их преподавания, главным принципом которой была «долбня, долбня ужасающая и мертвящая». Если же ученик был не в состоянии постигнуть туманный смысл «божественных наук» или просто не желал вызубривать, не вникая в смысл, целые страницы «священного» писания, его пороли. Пороли безжалостно, жестоко, пороли так, что бурсаки теряла сознание и после наказания нередко попадали в больницу. Впрочем, в бурсе пороли не только за невыученные уроки, но и по любому поводу, а иной раз и без всякого повода, как это делал учитель Долбежкин, у которого «было положено за священнейшую обязанность в продолжение курса непременно пересечь всех — и прилежных и скромных, так чтобы ни один не ушел от лозы». Страшны были физические наказания, но не менее ужасны были и постоянные насмешки и издевательства, которым подвергали бурсацкие воспитатели и педагоги своих питомцев. «Скотина», «мерзавец», «дурак», «пентюх»—вот далеко не полный набор ругательств, которые то и дело слышались в классах по адресу учеников. Система воспитания и образования, насаждавшаяся в бурсе, приводила к тому, что каждый, кто попадал в ее стены, выходил оттуда с искалеченной душой и изломанным характером. Недаром Карась (образ во многом автобиографический) с горечью говорил, что «многие честные дети честных отцов возвращаются домой подлецами; многие умные дети умных родителей возвращаются домой дураками. Плачут отцы и матери, отпускающие сына в бурсу, плачут и принимая его из бурсы». Целую галерею выразительных характеров бурсаков нарисовал в своем произведении Помяловский. Как лучом прожектора высвечивает писатель на фоне тусклой и до одурения однообразной жизни бурсы то одного, то другого ученика. И в каждом он стремился найти что-то светлое, привлекательное. Не всех до конца сломила и искалечила бурса. Среди ее воспитанников было немало людей сильных, стойких, умеющих постоять за себя. Таков, например, Карась, мужественно переносивший все невзгоды бурсацкой жизни и умевший утвердить свою независимость. С живой симпатией рассказывает Помяловский о силаче Гороблагодатском, который вел постоянную и непримиримую борьбу с несправедлн- востыо бурсацких педагогов, об ученике по кличке Лапша, лицо которого «освещалось каким-то неразгаданным, постоянно меняющимся внутренним светом», о спокойном и сосредоточенном Ва-сенде, «человеке честном, бодром, обладающем громадной физической силой». И даже в воре и хулигане Аксютке писатель прежде всего видит «человека необыкновенного, талантливого, человека сильной воли и крепкого ума», имеющего отличные способности и обширнейшую память. «Но его сгубила бурса,— с болью говорит Помяловский,—...как она сгубила сотни и сотни несчастных людей». Бурса уродовала и калечила характеры не только учеников, но и педагогов. Среди них было немало добрых и хороших людей. Образован и добр был, например, смотритель училища Звездочет, честным человеком был Краснов, который избавил бурсаков от бессмысленной зубрежки, интересные уроки давал Разумников, умевший к тому же заставить учиться самых отъявленных лентяев. Но рано или поздно даже самые лучшие педагоги либо теряли всякий интерес к ученикам, либо становились извергами и изуверами. И на это, как ни странно, их толкали прежде всего сами предметы, которые они преподавали. «Если бы Лобов, Долбежкин, Батька и Краснов не употребляли противоестественных и страшных мер преподавания,— писал Помяловский,— то, уверяю вас, редкий бурсак стал бы учиться, потому что наука в бурсе трудна и нелепа». В «Очерках бурсы» воспроизведены действительные факты, хорошо известные автору. Писатель постоянно подчеркивает, что в его произведении нет ничего вымышленного. Однако в «Очерках бурсы» читатель найдет не только точное воспроизведение достоверных фактов, но и глубокие художественные обобщения. Только у немногих героев произведения есть реальные прототипы. Чаще всего писатель соединяет в одном персонаже черты характеров нескольких лиц, с которыми ему приходилось встречаться в период обучения в бурсе. И делает это так мастерски, что каждый из персонажей «Очерков» предстает перед читателем как цельная личность. «Очерки бурсы» написаны необычайно выразительным языком. Помяловский смело вводит в художественную ткань произведения разговорную и просторечную лексику, использует чисто бурсацкие слова (например, «вселенская смазь», «на воздусях», «волосянка», «взбутетенить» и пр.), а порой и бранные выражения. Кроме того, в «Очерках» широко использованы элементы цер-ковно-книжной речи, дословные и перефразированные цитаты из богословских текстов, прибаутки и песни, обильно насыщенные церковнославянскими выражениями. Появление в печати «Очерков бурсы» вызвало настоящий переполох в лагере реакции. Особенно неистовствовало консервативно настроенное духовенство, обвинившее Помяловского в злонамеренной клевете и искажении фактов. Церковники называли пи- сателя лжецом, «Иудой-предателем». Их возмущало, что он осмелился выставить на всеобщее обозрение дикие нравы и порядки, господствующие в духовных учебных заведениях, показать нелепость преподававшихся там богословских «наук» и всю «педагогическую» систему, направленную на подавление и порабощение человеческой личности. Постаралась сгладить впечатление, произведенное на читателей «Очерками бурсы», и либеральная критика, которая упрекала автора в преднамеренном сгущении красок, в преувеличении. Исчерпывающую и наиболее глубокую оценку «Очерков бурсы» дал в своей статье «Погибшие и погибающие» Д. И. Писарев. Критик-демократ убедительно доказал, что порядки, господствующие в бурсе, страшнее ужасов каторжной тюрьмы, о которых рассказал Ф. М. Достоевский в «Записках из мертвого дома», что если «мертвый дом, описанный г. Достоевским, заключает в самом себе задатки своего усовершенствования»1, то в бурсе таких задатков нет. При этом Писарев отмечал, что бурса с ее тиранией, невежеством, нищетой является одним из наиболее характерных явлений русской действительности. «Рассматривая внутреннее устройство бурсы,— писал критик,— мы вовсе не должны думать, что мы имеем дело с каким-нибудь исключительным явлением, с каким-нибудь особенно темным и душным углом нашей жизни, с каким-нибудь последним убежищем грязи и мрака. Ничуть не бывало. Бурса — одно из очень многих и притом из самых невинных проявлений нашей повсеместной и всесторонней бедности и убогости»1. Помяловский оставил после себя небольшое литературное наследие. При жизни писателя были напечатаны «психологический очерк» «Вукол», дилогия о «мещанском счастье» и «Очерки бурсы». В бумагах, оставшихся после смерти Помяловского, сохранились фрагменты задуманных, начатых и незавершенных произведений. Это рассказ «Махилов», помещенный когда-то в «Семинарском листке», очерк «Данилушка», начало пятого («Переходное время бурсы») очерка из цикла «Очерки бурсы», недописанный рассказ об охтинских мастеровых «Поречане» и наброски романа «Брат и сестра». Кроме того, по свидетельству Н. А. Благовещенского, незадолго до смерти Помяловский рассказывал ему сцены из задуманного романа «Гражданский брак», где собирался «изобразить наивную, несколько экзальтированную девушку», которая попала в общество мнимо передовых людей, прикрывавших грубый цинизм разговорами о прогрессе. Это, конечно, немного, но и немало, если учесть, что активная литературная деятельность Помяловского продолжалась чуть больше четырех лет.

1 Писарев Д. И. Сочинения, т. 4, с. 139. 2 Там же, с. 88—89.

Однако вклад, внесенный писателем-демократом в развитие русской литературы, трудно переоценить. Он явился зачинателем новой, демократической литературной школы, из которой вышли такие писатели, как Ф. Решетников, В. Слепцов, А, Левитов, Г. Успенский и др. Творчество Помяловского оказало влияние на последующую литературу. Так, М. Горький писал в «Беседах о ремесле»: «Я думаю, что на мое отношение к жизни влияли — каждый по-своему—три писателя: Помяловский, Глеб Успенский и Лесков. Возможно, что Помяловский «влиял» на меня сильнее Лескова и Успенского. Он первый решительно встал против старой, дворянской литературной церкви, первый решительно указал литераторам на необходимость «изучать всех участников жизни» — нищих, пожарных, лавочников, бродяг и прочих»1. Свыше ста лет прошло с того времени, когда были написаны произведения Помяловского. Но и для современного читателя они сохранили несомненный интерес. Произведения писателя-демократа нельзя, конечно, рассматривать только как своеобразные художественные документы, запечатлевшие определенный исторический период: они и сегодня не утратили своей художественной и воспитательной значимости. Именно на это обратил внимание М. Горький, который уже после победы Великого Октября писал, что повести Помяловского «Мещанское счастье» и «Молотов» «весьма современны и очень полезны для наших дней, когда оживающий мещанин довольно успешно начинает строить для себя дешевенькое благополучие в стране, где рабочий класс заплатил потоками крови своей за свое право строить социалистическую культуру»3. Да и сегодня, когда неустанно растет благосостояние народа и уровень его духовной культуры, встречаются люди, которые в погоне за материальными благами замыкаются в узком кругу чисто семейных и бытовых интересов, омещаниваются. Повести Помяловского убедительно показывают, как убога и скудна жизнь без высоких идеалов, как она может засосать и превратить даже некогда активного деятеля в обывателя и мешанина. М. Горький назвал Помяловского «талантливым и суровым реалистом». Его произведения с беспощадной правдой вскрывали несостоятельность самодержавного строя, звали людей искать пути к иной, светлой жизни. Именно этим дорог и близок нам замечательный писатель-демократ.
Н. Якушин

1 Горький М. О литературе, с. 512. 2 Там же, с. 315.