Аннотация:В книгу вошли наиболее известные стихотворения, поэма «Липы», стихотворные сказки, а также письма поэта.
Поэтические тексты печатаются по изданию: Языков Н. М. Полное собрание стихотворений. М.—Л., «Советский писатель», 1964 («Библиотека поэта», большая серия, 2-е издание)

СОДЕРЖАНИЕ
A. А. Карпов. Судьба Николая Языкова
СТИХОТВОРЕНИЯ
Моя родина
Песня короля Регнера
Языкову А. М., при посвящении ему тетради стихов моих
Чужбина
B.М. Княжевичу
Песнь барда во время владычества татар в России
Баян к русскому воину при Димитрии Донском, прежде знаменитого сражения при Непрядве
Песни
1. «Полней стаканы, пейте в лад!..»
2. «Страшна дорога через свет...»
3. «Кто за бокалом не поет...»
4. «Душа героев и певцов...»
5. «Мы пьем — так рыцари пивали...»
6. «Мы любим шумные пиры...»
7. «Счастлйв, кому судьбою дан...»
8. «Налей и мне, товарищ мой...»
9. «От сердца дружные с вином...»
10. Гимн
«Скучает воин — без войны...»
Н. Д. Киселеву («В стране, где я забыл мирские наслажденье...»)
Услад
К халату
Зима пришла
Элегия («Свободы гордой вдохновенье!..»)
Славу богу
Н. Д. Киселеву («Скажи, как жить мне без тебя?..»)
Муза
Ливония
Евпатий
Элегия («Поэту радости и хмеля...»)
Элегия («Еще молчит гроза народа...»)
Элегия («Зачем божественной хариты...»)
Ала (Отрывок)
(Приписка к отрывку «Ала») («Так незастенчивый для вас...»)
Катеньке Мойер .(«Как очаровывает взоры...»)
Разбойники (Отрывок)
А. С. Пушкину («Не вовсе чуя бога света...»)
Родина («Краса полуночной природы...»)
А. А Воейковой («На петербургскую дорогу...»)
Настоящее. 6 апреля 1825. Элегия
Дерпт
Воскресенье
Сон
Элегия («Счастлив, кто с юношеских дней...»).
Молитва («Молю святое провиденье...»)
Прощание с элегиями
Элегии
1. «Свободен я; уже не трачу...»
2. «Я знал живое заблужденье...»
3. «Моя камена ей певала...»
Новгородская песнь. 1-я. 1170 г.
«Поэт свободен. Что награда...»
Меченосец Аран (Отрывок)
В альбом 111. К.
Эпилог
Гений
Две картины
Элегия («Меня любовь преобразила...»)
Поэт («Искать ли славного венца...»)
К А. Н. Вульфу («Скажу ль тебе, кого люблю я...»)
к А. А. Воейковой («Забуду ль вас когда-нибудь...»)
А. Н. Вульфу («Мой брат по вольности и хмелю!..»)
Извиненье
Вторая присяга
К А. Н. Вульфу («Мой друг, учи меня рубиться...»)
Воспоминание
Элегия («Любовь, любовь! веселым днем...»)
К Шепелеву («В делах вина и просвещенья...»)
«Не вы ль убранство наших дней...»
Виленскому
А. С. Пушкину («О ты, чья дружба мне дороже...»)
К Вульфу, Тютчеву и Шепелеву
Аделаиде
Тригорское
К Пельцеру
Вечер
Сомнение
Олег
Нравоучительные четверостишия
1. Равновесие
2. Удел гения
3. Верное предсказание
4. Справедливость пословицы
5. Мстительность
6. Непоколебимость
7. Сила и слабость
8. Лебедь и гусь
9. Мартышка
10. Общая судьба
11. Безвредная ссора
12. Закон природы
К музе («Мой ангел милый и прекрасный...»)
Песня («Всему человечеству...»)
К П. А. Осиновой
Катеньке Мойер («Благословенны те мгновенья...»)
К няне А. С. Пушкина
Ночь
Ручей
Песня («Из страны, страны далекой...»)
К А. Н. Вульфу («Помнишь ли, мой друг застольный...»)
А. М. Языкову («Ты прав, мой брат: давно пора...»)
А. Н. Вульфу («Не называй меня поэтом...»)
А. Н. Вульфу .(«Прощай! Неси на поле чести...»)
Барону Дельвигу («Иные дни — иное дело!..»)
Развалины
Песня («Пусть свободны и легки...»)
Песня («Когда умру, смиренно совершите...»)
Песня («Дороже почестей и злата.-»)
Песня («Разгульна, светла и любовна...»)
Отъезд
Прощальная песня
К. К- Яниш («В былые дни от музы песнопений...»)
Элегия («Язык души красноречивый...»)
Элегия («Ты восхитительна! Ты пышно расцветаешь...»)
А. И. ...
Пловец («Нелюдимо наше море...»)
Элегия («Мне ль позабыть огонь и живость...»)
А. Н. Татаринову («Здорово, брат! Поставь сюда две чаши...»)
К А. Н. Татаринову («Не вспоминай мне, бога ради...»)
(Дорожные экспромты)
1. На громовые колодцы в Мытищах
2. (Село Воздвиженское)
3. (При посылке К. К. Яниш ложки деревянной на колес-цах из Троице-Сергиевой лавры)
Подражание псалму XIV
Подражание псалму
Рассвет
На смерть няни А. С. Пушкина
Водопад
Весенняя ночь
Элегия («Блажен, кто мог на ложе ночи...»)
Перстень
«Поэт, вхожу я горделиво...»
М. А. Максимовичу
Пожар
На смерть барона А. А. Дельвига
Песня («Он был поэт: беспечными глазами...»)
Им.
Бессонница
К. К. Яниш («Вы, чьей душе во цвете лучших лет...»)
И. В. Киреевскому («Щеки нежно пурпурбвы...»)
Ау!
Воспоминание об А. А. Воейковой
Конь.
Поэт («Радушно рабствует поэту...»)
Кубок .
Камби
-Пловец («Воют волны, скачут волны!..»)
Мечтания.
Вино .
Поэту («Когда с тобой сроднилось вдохновенье...»)
Утро .
Стансы
В. А. Елагину
А. П. Елагиной (При поднесении ей своего портрета)
Е. А. Тимашевой
К...
Д. В. Давыдову («Давным-давно люблю я страстно...»)
А. Н. Вульфу («Прошли младые наши годы!..»)
Д. В. Давыдову («Жизни баловень счастливый...»)
П. В. Киреевскому.
Молитва («Моей лампады одинокой...»)
«Я помню: был весел и шумен мой день...»
Н. А. Языковой
П. Н. Шепелеву
Е. А. Баратынскому
Девятое мая
Элегия («Здесь горы с двух сторон стоят, как две стены...»)
К стихам моим
Элегия («День ненастный, темный; тучи...)
Пловец («Еще разыгрывались воды...»)
Ницца приморская
Буря
Морская тоня
Малага
Корабль
Ундина
Маяк
Морское купанье
К Рейну
Ниццарке
Вечер
А. А. Елагину
К. К. Павловой («В те дни, когда мечты блистательно и живо...»)
Песня балтийским водам
Элегия («Поденщик, тяжело навьюченный дровами...»)
Н. В. Гоголю
Элегия («Бог весть, не втуне ли скитался...»)
Элегия («На горы и леса легла ночная тень...»)
Гора
Море
Весна
Элегия («Опять угрюмая, осенняя погода...»)
Элегия («В тени громад снеговершинных...»)
Элегия («И тесно и душно мне в области гор...»)
Землетрясенье
А. П. Елагиной («Я знаю, в дни мои былые...»)
А. Д. Хрипкову
Подражание псалму
А. В. Киреевой
К ненашим
Константину Аксакову
К Чаадаеву
Я. П. Полонскому.
С. П. Шевыреву
В альбом
Стихи на объявление памятника историографу Н. М. Карамзину
И. С. Аксакову.
К баронессе Е. Н. Вревской.
К. К. Павловой («В достопамятные годы...»).
Сампсон.
«Сияет яркая полночная луна...» .
СКАЗКИ. ПОЭМА
Сказка о пастухе и диком вепре.
Жар-Птица. Драматическая сказка.
Липы .
ПИСЬМА
1. П. М. Языкову. 31 марта 1822 г.
2. А. М. Языкову. (Ноябрь 1822 г.)
3. А. М. Языкову. 20 декабря (1822 г.)
4. А. М. Языкову. 5 марта 1823 г.
5. Обоим братьям. 29 августа (1823 г.)
6. А. М. Языкову. 3 февраля 1824 г.
7. Обоим братьям. 2 марта 1824 г.
8. Обоим братьям. 6 апреля (1824 г.)
9. А. М. Языкову. 29 февраля 1825 г.
10. П. М. Языкову. 11 марта 1825 г.
11. А. М. Языкову. 12 октября 1825 г.
12. П. М. Языкову. 22 января 1826 г.
13. А. М. Языкову. 5 мая 1826 г.
14. А. С. Пушкину. (19 августа 1826 г.)
15. П. М. Языкову. 2 сентября 1826 г.
16. П. М. Языкову. 29 декабря 1826 г.
17. А. Н. Вульфу. 21 января 1827 г.
18. А. Н. Вульфу. 4 августа 1828 г.
19. А. М. Языкову. 29 января 1829 г.
20. А. Н. Очкину. 20 апреля 1829 г.
21. М. Г1. Погодину. (Ноябрь — декабрь 1830 г.)
22. А. М. Языкову. 28 января 1831 г.
23. П. М. Языкову. 25 февраля 1831 г.
24. А. М. Языкову. 25 февраля 1831 г.
25. А. М. Языкову. 11 марта 1831 г.
26. А. М. Языкову. 12 июля 1831 г.
27. П. М. Языкову. 23 сентября 1831 г.
28. А. М. Языкову. 30 сентября 1831 г.
29. А. М. Языкову. 9 декабря 1831 г.
30. А. М. Языкову. 16 декабря 1831 г.
31. А. М. Языкову. 6 января 1832 г.
32. П. М. Языкову. 18 февраля 1832 г.
33. П. М. Языкову. 15 марта 1832 г.
34. В. Д. Комовскому. 14 апреля 1833 г.
35. А. М. Языкову. 2 июня 1833 г.
36. П. А. Вяземскому. (3 июня 1833 г.)
37. М. А. Максимовичу. 14 июля 1833 г.
38. И. В. Киреевскому. 25 мая 1835 г.
39. М. П. Погодину. 23 апреля 1836 г.
40. Е. М. Языковой. 24 апреля 1836 г.
41. А. Н. Вульфу. 25 апреля 1836 г.
42. А. С. Пушкину. 1 июня 1836 г.
43. А. Н. Вульфу. 12 июля 1837 г.
44. А. Н. Вульфу. 17 октября 1838 г.
45. Родным. 25 апреля 1839 г.
46. В. А. Елагину. 2 апреля 1840 г.
47. А. М. Языкову. 19 (н. ст.) 7 сентября (1840 г.)
48. А. М. Языкову. 19 сентября 1841 г.
49. А. М. Языкову. (1 декабря 1842 г.)
50. П. В. Киреевскому. (Август 1843 г.)
51. П. М. Бестужевой. 2 декабря 1843 г.
52. Н. В. Гоголю. <27 февраля 1844 г.)
53. Ел. П. Языковой. <16 ноября 1844 г.)
54. Н. В. Гоголю. (2 декабря 1844 г.)
55. А. М. Языкову. <6 декабря 1844 г.)
56. Н. В. Гоголю. <14 декабря 1844 г.)
57. А. М. Языкову. <27 декабря 1844 г.)
58. А. М. Языкову. <3 января 1845 г.)
59. Н. В. Гоголю. <17 января 1845 г.)
60. Н. В. Гоголю. <17 февраля 1845 г.)
61. Н. В. Гоголю. <10 марта 1845 г.)
62. Н. В. Гоголю. <10 мая 1845 г.)
63. А. А. Иванову. <19 мая 1845 г.)
64. А. М. Языкову. <29 мая 1845 г.)
65. С. Т. Аксакову. (10—15 июня 1845 г.)
66. Н. В. Гоголю. (Июнь —июль 1845 г.)
67. Н. В. Гоголю. <18 февраля 1846 г.)
68. П. А. Вяземскому. (22 апреля 1846 г.)
69. Н. В. Гоголю. <30 апреля 1846 г.)
70. А. Н. Вульфу. (17 мая 1846 г.)
Примечания.
Словарь
Именной указатель

Если интересуемая информация не найдена, её можно Заказать

СУДЬБА НИКОЛАЯ ЯЗЫКОВА

«Языков пользуется у нас завидною участию (...) кто не знает Языкова? Возьмите любого молодого человека, который читал что-либо, начните читать ему некоторые из стихов Языкова, и он наверное доскажет вам остальное. И мудрено ли? У многих ли из наших поэтов найдете вы эту возвышенность, благородство чувствований, эту любовь к картинам родной истории, ко всему русскому, это обилие кипучих мыслей, выраженных языком сильным, оригинальным, гармоническим?»1 Так писал в 1833 году, откликаясь на выход сборника стихотворений Николая Михайловича Языкова (1803—1846), один из критиков. В его восторженном отзыве не было преувеличения. В конце 1820-х — начале 1830-х годов, в период расцвета своего дарования и наибольшей творческой продуктивности, Языков сопоставим по популярности с самим Пушкиным, имя его не тускнеет даже среди наиболее ярких имен той эпохи, вошедшей в историю как «золотой век» русской поэзии.
Высокая литературная репутация Языкова утверждалась легко и стремительно. Он дебютирует в печати в 1819 году, когда журнал «Соревнователь просвещения и благотворения» публикует — «в поощрение возникающих дарований молодого поэта» — стихотворение шестнадцатилетнего воспитанника петербургского Горного корпуса «К Ал. Кулибину». В 1822 году известный писатель и журналист А. Ф. Воейков предсказывает начинающему автору «блистательные успехи на поприще словесности», а годом позднее А. А. Дельвиг в сонете «Н. М. Языкову» уверенно предрекает: «Младой певец, дорогою прекрасной Тебе идти к парнасским высотам...». «Здесь нашел я стихи Языкова. Ты изумишься, как он развернулся и что из него будет. Если уж завидывать, так вот кому я должен бы завидывать (...) Он всех нас, стариков, за пояс заткнет»2, — эти слова, вызванные стихотворением

1 Северная пчела, 1833, № 74.
2 Пушкин А. С. Поли. собр. соч., т. 13. М. — Л., изд во АН СССР, 1937, с. 305.

«Тригорское», относятся к 1826 году и принадлежат Пушкину (письмо к П. А. Вяземскому от 9 сентября). Число подобных суждений легко может быть умножено. И важно отметить, что во всех них, наряду с признанием значительности уже созданного писателем, постоянно звучит и другой мотив — восприятие сегодняшнего дня языковской поэзии как залога еще более прекрасного будущего, отношение к нему как к блестящей надежде отечественной литературы. Светлые творческие ожидания ярко окрашивают в ту пору мшсли и чувства и самого молодого поэта.
Становление Языкова-художника приходится на 1820-е годы — так называемый «дерптский» период его жизни и творчества. В Дерпт (ныне Тарту) поэт приезжает в конце 1822 года, с тем чтобы продолжить образование в здешнем -университете. Оставит он этот город лишь спустя шесть с половиной лет. Выбор места учебы не был случаен. ^В годы усилившейся реакции в области просвещения .'Дерптский университет — лучший в Росеии, В нем сохраняются тесные связи с передовой европейской наукой, поддерживаются дух и традиции «академической» вольности.
Поступив на философский факультет, Языков с присущей ему горячностью принимается за учебу. Круг его интересов широк — может быть, чрезмерно широк. Он слушает лекции по различным разделам истории, эстетики и ^философии, по истории искусства, физике, географии, русской словесности, праву и т. д., изучает древние и 'новые языки, следит за новинками русской и западно-европейской науки <и литературы. Причем эти интенсивные занятия не воспринимаются Языковым как подготовка к будущей профессии (состоятельный помещик, он не задумывался о приобретении средств к существованию), но и не превращаются в бесцельное накопление знаний. Рано осознав свое литературное призвание, поэт и на учебу в университете смотрит как на приготовление к этому главному делу своей жизни. Желание подкрепить талант всесторонней -и глубокой ученостью — характерная -черта молодого Языкова, готовящегося занять высокое место на «русском Парнасе».
Обстановка, в которой оказывается в Дерпте начинающий писатель, стимулирует быстрый процесс его идейного и художнического самоопределения. «Не только университетские лекции и книги образуют человека, но самая студенческая жизнь; даже сходки и пирушки некоторым образом способствуют. его развитию, дают крепкую веру в просвещение, ^в прогресс человечества и на деле убеждают в ^ненужности, вреде излишних помочей и так называемого отеческого попечения о подданных,— напишет много позже в своих воспоминаниях о Языкове его дерптский товарищ А. Н. Татаринов.—- Вообше говоря, человек, бывший в универси* тете, дышит вольнее и действует независимее и благороднее, нежели тот, кто воспитывался в разного рода казармах» Нсопре* деленное, но искреннее и горячее стремление к патриотическому подвигу, культ дружбы^ как благородного союза духовно независимых людей и, в первую очередь, романтическая жажда неограниченной свободы личности в любой области жизни — искусстве, любви,у политике или повседневном поведении — вот что определяет тематику и пафос языковской поэзии дерптскнх лет.
Еще в раннем, незрелом и подражательном, творчестве поэта наметилось важное для его сознания контрастное сопоставление «обманчивого света», «где скука обитает, Где искренности нет», и мира простых радостей, «дружества», добродетельной жизни, отданной наукам и искусству. Такое противопоставление, бывшее одним из общих мест русской предромантической и раннероман-тической литературы первых десятилетий века, не заключало в себе ничего оригинального. Однако в нем, как и в умеренном (и также лишенном своеобразия) эпикуреизме молодого Языкова, заключались истоки образов и тем, отличающих его произведения лучшей поры. Признаки преображения традиционного появляются уже в самом начале дерптской жизни. Новизна обнаруживается в том, что в центре произведений оказывается теперь не наслаждающийся природой и покоем условно-литературный «юноша-мудрец», а обостренно переживающий каждое мгновение бытия молодой герой, в том, что идеал личной независимости, естественности не рисуется больше вяло-идиллически, а утверждается энергично, настойчиво. Создаваемый образ «мира свободы» конкретизируется, оказывается тесно связанным с подлинной обстановкой жизни поэта-студента и его реальной личностью.
Биографизм поэзии Языкова очевиден на всем протяжении его литературного пути. Так, свойственная молодому писателю в дерпт-ские годы постоянная творческая «заряжеиность», мгновенность поэтической реакции на события внешней и внутренней жизни обусловили не просто значительную художественную продуктивность, но также пестроту входящих в его поэтический мир жизненных явлений. Не только привычные темы — исторические события, размышления о . призвании художника или перипетии любовных отношений — ложатся в основу, его сочинений. Поводом для нх создания становятся студенческие пирушки, перемены в жизни товарищей, приглашения на обед. В стихотворную форму облекаются отчет о совершенном путешествии, благодарность. за присланный табак, просьба денег взаймы и даже жалобы на отсутствие

1 Языковский архив, вып. 1. Письма Н. М. Языкова к родным за-дерптский период его жизни (1822—1829). СПб., 1913, с. 397. (Далее при ссылках в-тексте на это издание принято сокращение — ЯА, с указанием номера страницы.)

вдохновения. Эта особенность рождала у читателей языковских про* изведений впечатление тесной связи его творчества с жизнью, естественности, непроизвольности поэтического отклика на большие и малые ее события:
...ты, Языков вдохновенный, В порывах сердца своего, Поешь, бог ведает, кого, И свод элегий драгоценный Представит некогда тебе Всю повесть о твоей судьбе, —
писал в четвертой главе «Евгения Онегина» Пушкин. «Материалами для истории состояния моего духа в Дерите» называл свои стихотворения той поры и сам поэт.
И вместе с тем биографизм творчества писателя не означал стремления к полноте и точности воспроизведения подлинных характеров и отношений. Глядя на мир сквозь призму своего романтического идеала, Языков изменяет и перестраивает его реальный облик. Конкретные характеры окружающих поэта людей, связывающие его с ними неоднозначные отношения преображаются, и перед нами возникают то отвлеченный образ возвышенного художника (таков Дельвиг в посвященных его памяти стихотворениях), то идеальная возлюбленная — вдохновительница поэта (А А. Воейкова), то его пылкая любовница («цыганка Таня» московского цикла 1831 года).' Гармоническим миром молодости и свободы предстает в языковской поэзии и студенческий Дерпт.
«Жизнь университетская есть единственный уголок нашего тягостного мира телесных мыслей и забот, куда еще укрылась и где еще таится поэзия бытия (...) Это героический век в жизни современной — гомеровский...»1 Слова современника Языкова весьма точно выразили впечатление от произведений поэта дерптского периода, открывших русскому читателю новую область действительности. «Жизнь университетская» в изображении Языкова — праздничный мир сильных чувств и высоких помыслов, мир, в котором реализуется идеал полнокровного, не знающего запретов бытия («Мы здесь творим свою судьбу...»). Но именно поэтому он оказывается противопоставлен казенному духу самодержавной России. Отталкиваясь от ее реального облика, Языков строит образ студенческого Дерпта как его антитезу, характеризует его как край, где «нет ни скиптра, ни оков», где «поп и государь не оковали муз». Официальная система ценностей пародийно снижается поэтом. Клятве, данной монарху, в «Присяге» и «Второй

1 Письмо В. Д. Комовского к Н. М. Языкову от 17. XI. 1831. — Литературное наследство, 1935, т. 19—21, с. 54. (С исправлением по автографу.)

присяге» противопоставляются шутливые обеты верности в любви. В одном из наиболее смелых произведений двадцатых годов —-стихотворении «Гимн» («Боже! Вина, вина..») одновременно пародируются и гимн империи («Боже! Царя храни..»), и форма молитвы. Так созданный в языковской поэзии «студенческий комплекс», гармонически сочетавший в себе удальство и разгульную широту натуры с любовью к искусству и просвещению, а гедо-визм — с жаждой славы, естественно дополняло и политическое вольномыслие.
Свободолюбивый характер творчества Языкова делает его в литературной жизни 1820-х годов естественным союзником писателей-декабристов. Поэт разделяет их эстетические лозунги создания общественно значимого искусства, национально самобытного по духу и форме. Он сотрудничает в «Полярной звезде» и других связанных с декабристским движением изданиях, а в конце 1824 года по рекомендации К. Ф. Рылеева избирается в действительные члены «Вольного общества любителей российской словесности», руководящее положение в котором также занимали будущие участники восстания. Среди немногих современных авторов, сочинения которых вызывали симпатии Языкова,— П. А. Катенин, К. Ф. Рылеев, В. К- Кюхельбекер. С мнениями писателей-декабристов перекликаются и некоторые из его критических суждений — восторженная оценка «Горя от ума», резкие отзывы о «незначительности» содержания первых глав «Евгения Онегина». Но, конечно, особенно важна близость к гражданской поэзии декабризма самих произведений Языкова. Это, в первую очередь, стихотворения на национально-историческую тему — «Песнь барда во время владычества татар в России», «Баян к русскому воину...», «Евпатий», «Новгородская песня» и др. Русская старина привлекает молодого писателя как эпоха, «когда люди сражались за свободу и отличались собственным характером» (ЯА, 29). Подобно литераторам-декабристам, он обращается в своем творчестве к векам русской славы и периодам борьбы против порабощения, разрабатывает тему Новгорода и Пскова как тему исконно русской «вечевой» вольности. Осмысленная таким образом, отечественная история оказывалась обращенной к сегодняшнему дню. В контексте русской действительности 1820-х годов призывно звучали, например, такие «либеральные» строки поэта:
Рука свободного сильнее
Руки, измученной ярмом,—
Так с неба падающий гром
Подземных грохотов звучнее,
Так песнь победная громчей
Глухого скрежета цепей!
«Баян к русскому воину...»

Остро актуален оказывался и созданный Языковым замечательный образ древнерусского певца-гражданнна, • возбуждающего в сердцах соотечественников жажду славы и свободы.
Декабристскими по духу были и вольнолюбивые стихотворения поэта, посвященные современности. Не случайно они были обнаружены в бумагах заговорщиков в ходе последовавших за подавлением восстания обысков, многие годы распространялись в составе сборников запрещенных произведений. Выразительно характеризует близость Языкову декабристских идеалов и настроений и тот .факт, что его «Элегия» («Свободы гордой вдохновенье...») и отрывок из - стихотворения-«Не вы ль убранство наших. дней...» долгое гвремя воспринимались как произведения Рылеева.
В отличие от поверхностного либерализма многих современников Языкова, оказавшихся в начале 1820-х годов в сфере влияния декабристских идей, но быстро отошедших от них сразу после поражения восстания, вольнолюбивые настроения поэта были более глубоки и - органичны. События 14 декабря • он • переживает как /личную драму, называя те .-дни в одном из-писем к брату «днями плача России» . (ЯА, 353). «Дело -заговорщиков, говорят, скоро кончится. Скоро услышу,- может :.быть,-что . моим-литературным товарищам головы отрубят»,— с горечью-говорит он в другом письме (ЯА, 255). Поэзия самого Языкова, продолжающая заявленные -в прежнем творчестве темы, сохраняет свой вольнолюбивый характер вплоть до начала 1830-х годов.
Однако, несмотря на значительную близость многих стихотворений Языкова к произведениям писателей-декабристов, общий пафос его? творчества даже в предшествующие восстанию годы иной, чем у них. ^Ненависть к деспотизму,: жажда политического освобождения— лишь одна из г граней облика языковского лирического героя, - подлинный идеал которого — безграничная и самодовлеющая свобода личности. Не случайным поэтому'выглядит появление среди 'Наиболее радикальных произведений поэта и таких стихотворений, где независимость «мыслящего -студента-» противопоставляется сне - только суете официального мира, но и «кинжалам Зан-да и Лувеля» — символам революционного г деяния.
Стремление к освобождению личности, к ее яркому самовыявлению проявляется в поэзии молодого Языкова то в резкости политических суждений, то в религиозном вольномыслии, то в прославлении студенческого разгула, противопоставленного официальной морали. Своеобразно окрашивает оно и языковскую трактовку любовной темы — одной из главных в творчестве поэта в 1820-е и в начале 1830-х годов. В этот период в его лирике противоречиво соседствуют произведения, в которых тема любви раскрывается как тема облагораживающего духовного общения, и стихотворения, в которых она решена подчеркнуто сниженно, огрубление, а также характерные для той эпохи многочисленные стихотворения эротического характера Своеобразие любовной лирики Языкова более всего, пожалуй, проявляется в его много-кратном возвращении к одной психологической ситуации — моменту утраты чувства. Языковский лирический герой переживает эту ситуацию легко и даже оптимистично («Мечты любви — не стоят горя...»). Объявляя предмет страсти недостойным поэта, он радуется уходу любви как минуте раскрепощения, возвращающего его к истинным и неизменным ценностям — к свободе и искусству.
Идея независимости, многообразно реализующаяся в творчестве Языкова, определяет и его литературную позицию. Литературный фрондер, «парнасский демагог» («революционер» в тогдашнем значении слова), как он себя называет, Языков стремится к разрушению поэтических шаблонов, высмеивает вялость чувств и незначительность мыслей, свойственную произведениям многих предшественников. Однако и его отношение к вождю новой русской литературы — Пушкину — оказывается неровным и противоречивым.
Пушкин рано замечает произведения юного дерптского студента и уже в 1824 году обращается к нему с посланием: «Издревле сладостный союз Поэтов меж собой связует...». Эти строки не случайны. И в те годы, и позднее великий писатель видит в Языкове своего литературного соратника, одного из наиболее одаренных русских лириков. (По словам биокрафа, «три поэта составляли для него плеяду, поставленную им почти вне всякой возможности суда, а еще менее, какого-либо осуждения: Дельвиг, Баратынский и Языков»2.) Молодой поэт отзывается на пушкинское обращение стихотворением «А. С. Пушкину» («Не вовсе чуя бога света...»), комплиментарный характер которого не передает, однако, всей сложности его восприятия творчества великого современника. Широко известны негативные отзывы Языкова о «южных поэмах», первых главах «Евгения Онегина»... После того как в в 1826 году произошло знакомство поэтов, кажется, что их личное и творческое сближение состоялось,— меняется характер высказываний Языкова о Пушкине, воспоминания о встрече с ним в Тригорском становятся одной из его любимых поэтических тем. Но со временем отчуждение вновь усиливается. Языков полностью не принимает «Повестей Белкина», сказок в народном стиле, некоторых пушкинских стихотворений. Дело здесь не только в характерной для него желчности критических суждений. Причину

1 Во второй половине 1830-х и в 1840-е годы любовная тема разрабатывается Языковым преимущественно в чисто эстетическом плане — как тема преклонения перед, красотой.
2 Анненков П. В. Материалы для биографии А. С. Пушкина.— В кн.: Сочинения Пушкина, т. 1. СПб., 1855, с. 163.

следует видеть и в постоянном эстетическом отставании от стремительной эволюции Пушкииа-художнпка, и в литературной амбиции Языкова, и в своеобразном инстинкте творческого самосохранения. Внешне поэт готов признать авторитет Пушкина, но одушевляет его мысль об особом, независимом литературном пути.
Сознание самобытности принадлежащих ему произведений — главное, что питает авторскую гордость Языкова:
Спокоен я: мои стихи Живит не ложная свобода, Им не закон—чужая мода, В них нет заемной чепухи И перевода с перевода; В них неподдельная природа, Свое добро, свои грехи! —
пишет поэт в 1825 году («И. Д. Киселеву. Отчет о...»). "Не менее примечательны в этом смысле и постоянные у Языкова эпитеты, выделяющие важные для писателя черты его собственного литературного облика («открытый», «самолюбивый», «свободный», «простосердечный», «заносчивый») и характера его музы («юная», «своенравная», «вольная», «откровенная»). Мотив искренности чувства, сознание собственной оригинальности, заключающее в себе даже долю вызова, — вот что определяет их родство.
Яркая самобытность языковского дарования была быстро замечена читающей публикой. «Из поэтов времени Пушкина более всех отделился Языков,— писал впоследствии Н. В. Гоголь.— С появлением первых стихов его всем послышалась новая лира, разгул и буйство сил, удаль всякого выражения, свет молодого восторга и язык, который в такой силе, совершенстве и строгой подчиненности господину еще не являлся дотоле ни в ком» В этой хрестоматийной характеристике сфокусированы основные особенности поэтической манеры Языкова. «Стремление к душевному простору», в котором критик И. В. Киреевский видел «господствующий идеал» писателя, стало одновременно и ведущим стилеобразующим принципом его лирики.
Языков относится к поэтам, в произведениях которых установка на эмоциональное воздействие явно преобладает над логическим началом. Дифирамбическая увлеченность поэта предметом своих стихотворений, характерная языковская «опьяненность» искусством и пирами, студенческой независимостью, красотой природы и женщины заражают читателя и слушателя. Воспоминания и письма современников сохранили множество свидетельств о впечатлении, вызванном языковскими сочинениями: слезы Пушкина

1 В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность. — Г о г о л ь Н. В. Полн. собр. соч., т. 8. [Л.], изд-во АН СССР, 1952, с. 387. (Далее ссылки на это издание в тексте.)

при чтении патриотических строф стихотворения «Д. В. - Давыдову» («Жизни баловень счастливый...»), воинственный порыв друга писателя А. Н. Вульфа, получившего при отправлении в армию поэтическое напутствие «Прощай! Неси на поле чести....... «Никто
более вас, любезнейший по уму и почтеннейший по возвышенным чувствам Николай Михайлович, не имеет дара волновать мою душу и владычествовать над нею своевольно, деспотически* (...) В обеих последних войнах стихи ваши (песнь короля Регне-ра (...)) возились мною за пазухой, как волшебная ладонка, имеющая свойство возвышать душу и умножать бодрость духа и жажду к битвам и славе» — пишет поэту в 1833 году Д. В. Давыдов. Стремление к максимальному эмоциональному воздействию формирует и систему выразительных средств языковской лирики.
В эпоху 1820—1830-х годов, когда завоеванная великими мастерами «гладкость» стиха грозит в руках эпигонов превратиться в одну из бед русской литературы, Языков неожиданным столкновением понятий, оригинальностью словоупотребления или созданием неологизмов возвращает художественному слову его эстетическую действенность. Таковы характерные для него сложные («золотоцветный», «чернокудрявый», «многогромная») и составные («грозно-тихие», «бурно-величавая») эпитеты, знаменитые «мужествовать», «таинственник», «истаевать в любви». Поэт не любит полутонов, предпочитая яркие определения, динамичные глаголы. Экспрессию его стиха усиливает прием насыщения текста словами, ярко окрашенными стилистически и сходными по своему эмоциональному тону, как, например, в начальных строках послания «К Вульфу, Тютчеву и Шепелеву», создающих специфически-языковский образ ослепительной, стремительно мчащейся молодости:
Те дни летели, как стрела. Могучим кинутая луком; Они звучали ярким звуком Разгульных песен и стекла; Как искры, брызжущие с стали На поединке роковом. Как очи, светлые вином. Они пленительно блистали.
(В послании «К Пельцеру» еще неистовей:
«В обгон летели наши дни,
Светились ярко наши ночи...».
Курсив мой. — А. К.).
Живость словесного образа подкрепляется удивительно выразительной звуковой организацией стиха, способного создать почти физическое ощущение движения волн («Волги вал белоголовый»), передать «звучание» тишины («...тропинка потайная Зашепчет

1 Русская старина, 1884, т. 43, с. 134. .

шорохом шагов») или усилить поэтическую идею воинственной громкостью стиха:
Да вновь страшилищу Стамбула Напомнят наши торжества Пожар Чесмы, чугун Кагула (I) И Руси грозные права!

--->>>