Я хочу жить. А.С. Неверов| Повесть. Андрон непутёвый

---

АНДРОН НЕПУТЕВЫЙ

На Руси-то трава растет не по-старому,
Цветут цветы не по-прежнему.
Былина

1
Солнце мелким решетом пыль по избе сеет. Кот на подоконнике за ухом лапой чешет. Бабушка Матрена в переднем углу божью матерь просит со вздохами:
— Пресвятая владычица-матушка, сохрани непутевого сына Андрона. Воевать пошел дурак — убьют!
Кладет поклон земной в половичку, башмаки каблуками кверху торчат. Падает слеза незаметная — жертва скорбящего сердца.
— Жалко дурака —молодой.
Вечер в окно заглядывает. Стоит на завалинке тихий, темную кисею распускает. Кот на подоконнике лицо моет. Бабушка Матрена с угрозой к нему:
— Ты кого манишь, несуразный? Брысь!
Дверь настежь, на пороге колокольчики заиграли. По глазам ударила рубашка красная. Шапка пальцем квер-ху, на шапке звезда пять концов. Бабушка в угол от страху.
— Наманил, нечистый!
Снял шапку страшный человек, маленько на детище похож.
— Здравствуй, мама!
Голос-то, голос-то — как у Андрона!
— Или не узнаешь?
— Господи, Сусе Христе, Андронушка!
Оплела Андронову шею руками, плачет, улыбается бабушка Матрена, ищет родинку на левой щеке.
— Дай-ка, дай погляжу! Несуразный.
Шагнет Андрон — по избе колокольчики. Направо — звон, налево — звон. С музыкой весь.
— Чего это гремит у тебя? Али игрушку какую привез?
— Шпоры, мам.
— Ох, выдумщик, выдумщик! Деньги-то не бережешь.

2
Улицей Михайла отец торопится. То широко шагнет, то остановится... Слышал он про Андроновы колокольчики — робость берет.
— Кабы признал отца-родителя? Нынче эдак. Наперед пускает шутку в дверь:
— Фу, дери ее пбром — оборина развязалась. Скоро, что ли, в сапоги обуют крестьянскую сословью?
Бабушка Матрена молодицей к нему:
— Андрон домой вернулся!
— Хромой?
— Тьфу тебе на язык!
Не видит Михайла лица, увидел рубаху Андронову. Очень уж красная.
— Ну, давай поцелуемся с живым свиданьем.
— Здравствуй, тятя!
— Здорово.
На столе револьвер Андронов в кожаном мешочке.
— Это чего у тебя?
— Огнестрельное оружие.
— Бьет?
— На пятнадцать сажен две доски вершковых.
— Слышала, мать?
Голос у бабушки девичий, тонкий.
— Какой ты нехороший, отец! Сейчас и допытываться. Самовар на радостях раскричался, бабушка и на него
с упреком:
— Ты, шайтан, к добру ли? Голос у тебя больно дикой. Андрон ей по-книжному:
— Чудная ты, мама. Самовар — предмет неодушевленный.
Михайла глазами на бабушку.
— Поняла еси?
И бабушка глазами на Михайлу.
— У-у, ты мне, дурак старый!

3
Полон стол гостей.
Дядя Лизар, Клим с женой, Ерофей с женой, Ваньча с женой, Прохорова солдатка — маков цвет. Груди — бугры полевые, руки крупичатые. Клим с Ерофеем на мужиков похожи: бороды длинные, волосы нерасчесанные.
Ваньча — мальчишка: усы реденькие, бороденка — четыре волоса. И баба неказистая у него. Живот под юбкой жо-лудем выщелкнулся, на носу веснушки рассыпаны. Всю обсосал Ваньча от нечего делать: ночи длинные, а мастерства другого не знает.
Бабушка Матрена в кубовую кофту из сундука нарядилась, голову платочком беленьким повязала. Павой по избе расстилается. Рубашка на Михайле пузырем дуется, ниже живота тесемочкой перетянута. Тоже фасон держит, Бороду гребешком продрал.
Самовар — жеребенок стоялый, пар в одну ноздрю пускает, крышкой постукивает. Чашки с блюдечками перебор ведут, гости шумно разговаривают.
— С вашим приездом, Андрон Михалыч!
— Кушайте, пожалуйста!
— В каких городах находились?
— В разных. Двенадцать губернских проехал.
— На Капказе не случалось?
— Кавказ не,нашей территории: грузины там с меньшевиками.
Бабушка Матрена угощает по-свадебному:
— Сахару-то, а вы, берите, сахару-то!
Не терпится ей, шепчет Ерофеевой на ухо:
— Три фунта привез.
Ерофеева — Климовой на ухо:
— Три фунта!
Чашки чайные постукивают, гости шумно разговаривают.
— Андрон! Братишка! Могёшь ты меня узнать в крестьянском сословье?
— Постой, Лексей Иваныч, у меня вопрос леригиоз-ный. Скажем, бог, Андрон Михалыч: есть или нет?
— Обморачивание головы!
Речи-то, речи-то какие! Бабушка Матрена цедит из чайника помимо чашки. Непонятно, а гожа.
— Значит, одна прокламация?
— Буквально.
— Вам достоверно известно?
— Предрассудок темной массы.
Точка. За точкой мрак. Лизар голову набок.
— Я с вами согласен, Андрон Михалыч, ну, только сумнительно. Главное дело, лиригия.
— Ничего подобного!
Ваньча кричит неуверенно:
— А дожжик кто посылает?'
Баба Ваньчу за рукав.
— Стой, стой! Слушай, другие говорят.
Клим вразумительно:
— Позвольте мне слово, Андрон Михалыч. Лизар Са-мойлыч, погодн! Ерофей, ты слушаешь? Тут, Иван Лукь-яныч, не в дожже главная сила. Дожжик по науке от элестричества. У меня на уме капитализма стоит. Сурь» езная штука, ежели поперек пустить. Весь губземотдел опрокинет.
Ерофей падает локтями на стол.
— Мешает?
— На каждом шагу.
— Проклятая!
Андрон успокаивает.
— Капитализма нестрашная. С ней давно можно покончить, если бы не буржуазия.
Во второй раз бабушка Матрена цедит из чайника помимо чашки. Речи-то, речи-то какие! Повернется Андрон — под столом колокольчики. Прохорова платочком помахивает — жарко!
— Андрон! Братишка! Какая есть большевистская партия?
Михайла наперебой.
— Самая хитрая! Слышали, как она ловко к нашему хлебу подъехала? Появился человек в кожаном картузе, начал речами охаживать. Вы, говорит, крестьяне — серпы, мы, проживающие в городу,— молотки. Давайте союз держать!
Ваньча покатывался со смеху.
— Здоровая программа!
У Лизара кружение в голове.
— Коммуна у нас не привьется, Андрон Михалыч.
— Почему?
У Михайлы кружение в голове.
— Я скажу!
Михайла в обиду.
— Тятя, в сторону!
— Ты признаешь меня за родителя?
Андрон еще громче:
— Тятя, не замахивайся! Ваньча, держи за руки моего отца.
Бабушка Матрена кулаком долбит Михайлину спину.
— Выпил, выпил, бесстыдник, бессовестный!
Клим вразумительно:
— Промеж нашей беседы обмишул вышел. Лизар Самойлыч с хозяйственной стороны в рассужденье коммуны коснулся. Скажем, борона, гвозди и другой земледельческий инвентарь, как его не имеется. Что же касается коммуны в настоящем положенье, тут мы не противоречим. Правильно я говорю, Ерофей?
Ваньча кулаком по столу.
— Ей-богу, все правильно!
Михайла топырится на кровати.
— Лизар, не признавай Андронову коммуну!
— Ты, тятя, ужасно смешной человек, и точка зрения у тебя мелкобуржуазная.
Михайло падает на пол.
— Ерофей, не признавай Андронову коммуну!

4
Не спится Прохоровой — страдает.
Горит перед глазами Андронова рубаха, мучают колокольчики на ногах. Ходит кровь по косточкам, переливается. Щемит сердце необласканное — хочется. А чего хочется — и сказать нельзя.
Вот она, любовь, какая!
Сбросила Прохорова одеяло тканевое, сидит на кровати в одних рукавах. Жарко. Хочет сердце, хочет. Все знают, чего хочет необласканное. Кто будет судить?
За стеной колокольчики. Ближе да громче, громче да ближе. Бесы лукавые, что вы смущаете бабу подумавшую? Не успела одеялом прикрыться — перед ней Андрон улыбается. Только три слова сказал:
— Напугались, Анна Степановна?
Три слова — три гвоздя. В сердце одно, в голову одно, в руки-ноги одно.
Вот она, любовь, какая!
Сел Андрон бочком на кровать, а Прохорова без воли, без разума. Два раза петух кричал, чтобы расходились — не слышали. Доила корову старуха — не видели. Играли под тканевым одеялом, посмеивались.
— Андронушка, милый, иди!
— Аннушка, милая, мне хочется полежать.
— Люди увидят — не гожа.
— Я людей не боюсь.
Весь двор зажгла Андронова рубаха. Горит соломенная крыша над кроватью, горят плетни по бокам, горит белый день — разгорается.
— Андронушка, милый, лежи до обеда!
— Аннушка, милая, поцелуй два раза покрепче!

5
День идет, неделя идет — Андрон богу не молится. Говорит Михайла старухе:
— Что мне делать с ним?
— Погодь, старик, он образумится.
Ждет Михайла день, ждет неделю — Андрон, все равно, богу не молится. Бабушка Матрена ему:
— На иконы-то перекрестись, Андронушка. А он:
— Оставь, мама, подобные вещи. Человек родился от обезьяны.
Гневом кипит Михайлино сердце, плещется.
— В какой книге написано?
— Ты, тятя, неграмотный.
— Значит, не веруешь в храм божий?
— Ха! Это же религиозный театр представлений. Хочешь, я сам разыграю любую роль?
Выпил Михайла для смелости, подошел вплотную. — Тебя кто на свет произвел?
— Природа.
— Сказывай, какая природа!
Видит Андрон, Михайла рукава засучает,—смеется.
— Не лезь, тятька, ушибу!
— А ты имеешь право отца родного ударить?
— Мать не могу, тебя без всякого права накрою, если с кулаками полезешь.
— Сукин ты сын! Андрон его за руку:
— Шалишь, папаша, этого мы не позволим. Мама, дай поперешник, свяжу я его.

6
Встретил Михайла Лизара на улице.
— Плохое мое дело, кум Лизар.
— Что произошло?
«— Бога нет, церкви нет, отец с матерью —обезьяна.
— Женить надо парня, не гожа.
Сам идет Лизар к Андрону с разговорами вразумительными. Андрон и Прохорова в холодке под сараем. Он шпорой играет, она платочком помахивает, словам Андро-новым улыбается.
— Здравствуй, Андрон Михалыч! Митингу, что ли, разводишь?
— О жизни говорю, дядя Лизар.
— Дело хорошее. В каком смысле понимаешь нашу жизнь?
— Недоволен я сильно порядками. Отношенья рево-люционного нет.
Лизар улыбается.
— Умный ты человек, Андрон Михалыч, а все-таки лучше тебе жениться, на супружескую линию встать.
— А почему лучше?
— Обязательно лучше. Я так понимаю теперь: в супружеской линии практика большая ко всяким делам. Ан-нушка, отойди в сторону, мы потолкуем по обоюдному делу.
Встать хочет Прохорова, Андрон ее за руку.
— Не стесняйся! Современная женщина должна участвовать во всех рассужденьях.
Лизар и голову набок.
— Ты, Андрон Михалыч, не смущай ее!
— Чем смущаю?
— Траву сеешь неподходящую. Разве можно в женском сословье слушать твои слова? Баба она молодая, удержаться трудно.
— Чудак ты, дядя Лизар!
—- То есть, в каком смысле?
— Понимай в единственном смысле. Я же не признаю церковного брака и женщину считаю за товарища.
Словно из бани вышел Лизар. Обернется на улице, плюнет. Михайла из окошка спрашивает:
— Женил моего сына?
— Женил.

7
День идет, неделя идет — Андрон испортил лошадь.
Был мерин как мерин. Луговину вытаптывал сонными ногами, обнюхивал кобылиц, оттопыривая губы. Галки шерсть таскали со спины у него, мухи брюхо обкусывали. Мерин как мерин. Хвост в репьях, уши набок. Теперь бежит—земля дрожит. Скачет Андрон по улице— черт не черт, казак не казак. Цыпленок под ногами — цыпленка давит. Гусь заглядится — гуся подомнет. Увидит старуха из окошка — перекрести гея. Выйдет девка за ворота — позабудет, куда шла. Огнем горит рубаха Андронова. Ногой тряхнет — звон. Шапку запрокинет — таких и в деревне не было.
Болит девичье сердце, волнуется.
Болит Михайлино сердце — жалко мерина.
— Что делать с Андронов?
Вышел Михайло на двор, подивился.
— Чья такая лошадь забежала?
Хвост в лентах, грива в лентах, на лбу цветок бумажный красный.
— Эх, сукин сын!
Хогел выдергать украшенья—Андрон перед ним.
— Тятя, не балвай!
Грустно стало Михайле.
— Ты зачем лошадь конфузишь?
— Ты, тятя, неграмотный.

8
Сына ломать — силы нет. Себя ломать-—от людей стыдно. Сидит Михайла на завалинке, голова — мешок с песком. Книзу тянет, книзу. Воробей чирикает, муха гудит. Петух курицу зерном угощает, громко уговаривает:
— Ко-ко-ко!
Ни у кого нет печали человеческой. И червяк думает о жизни, когда под ногами ползет, а Михайлино сердце — кувшин, налитый горячей водой. Жалко мерина конфузить, жалко и характер ломать. Всю жизнь свою жалко. И Анд-рона-то жалко. Зачем шапка со звездой? Зачем рубаха красная? Вот она, печаль человеческая! Никто ничего не знает, а Михайла знает меньше всех.

9
Собрались три старика, самых старых: Сенин, Марко-нин, Потугин. Выставили три бороды, как три копья, судят Андрона, озорника, непочетчика, богоотступника. Говорят слова судейские с передышками, глухо палочками постукивают.
— Сказывай, Михайла, о сыне по совести!
Перед судьями Михайла как маленький,
— Чего скажу незнамо-неведомо?
— Знаешь.
— Много знаю — ничего не знаю.
— Не гожа.
Потугин — главный судья. Взял палочку в правую руку, написал букву неведомую около левой ноги.

— Вот зачем мы пришли — не ругаться. По-хорошему пришли говорить. Живет твой сын полмесяца — грехов наделал два мешка. Парни наши не слушаются, девки не повинуются. Спать ложатся невенчанными, встаюг — богу не молятся. Где такой закон?
Отвечает Сенин со вздохом;
— При мне такого не было.
И Марконин отвечает со вздохом:
— Знаю я: такой закон у турков.
Перед судьями Михайла как маленький.
— Что пришли судить меня? Я и сам этому делу не рад. Надел рубаху красную — не спрашивал. Прицепил звезду — не советовался. Видите, как блоха под ногтем сижу.
Повернул Потугин бороду, спрашивает:
— Когда уедег отсюда?
— Здесь хочет жить.
— Здесь?
— Здесь.
Смолкли три судьи, головы низко склонили.
Вот она, печаль человеческая!
Под горой три дерева, грозой опаленные. Не шумят листья, не радуют. Нет на деревьях зелени зеленеющей, нет на деревьях солнца играющего. Мрачно стоят три дерева, грозой опаленные.
Погнулись три судьи, словами напуганные:
— Здесь хочет жить!
Девки спагь будут невенчанными, сыновья перестанут слушаться. Лошадям в хвосты натыкают тесемок красных, заплетут гривы по-свадебному. Скакать будут, беса окаянного радовать.
Растет трава-крапива — кому нужна?
Растет печаль мужицкая — кому нужна?
Поднялись уходить — на пороге Андрон из сеней:
— Стой, Маркел!
— Погодь, Кузьма!
Глядят на озорного в трое глаз, колют непутевого в три бороды. Не видят лица Андронова, видят рубаху красную. Штаны с пузырями, ноги с колокольчиками. И обликом не мужик. На войну пошел — горе отцу с матерью, и с войны пришел — горе отцу с матерью. Лучше бы совсем убили такого.
Умылся Андрон, голову начал мочить. Вынул зеркало из сундучка — усы кверху топырит.
— Погибший человек!
Ухватился руками за брус и давай, как в цирке, вертеться: вверх головой, вниз головой. Того гляди — полати переломятся. Отодвигаются старики, глядят с удивлением, f — Как можно человеку-то испортиться — батюшки! Наигрался Андрон, улыбается.
— А вот вы не умеете!
Насупился Потугин. Хотел сказать слово осудительное — входит Прохорова в вышитой кофте с кружевами. Полушалок с разводами, юбка с оборками,
— Здравствуйте! Андрон ее за руку.
— Присаживайся, пожалуйста! Колокольчики на ногах:
— Д-динь!
А Прохорова сама себя не помнит от радости. Платочком беленьким утирается — жарко! Плюнул Потугин.
— Анка, неужто не стыдно тебе?
— Ну, стыдно! Что это?
— Маненька не гожа: свой мужик в отлучке находится.
— Свой-то, дедушка, не сладкий. Лошадь путают железом. Жеребят привязывают на веревку.
Чем удержишь бабу, у которой шайтан на уме? Нет такого железа. Нет и слова такого.
Поднялись старики, глухо палочками постукивают.
— Айдате, больше делов не будет.
Идут гуськом, нагибаются. В сени — молча, из сеней — молча.
На улице остановились.
— Здесь хочет жить!

10
Смирная баба у Ваньчи. Шестой год замужем ходит — поперек никогда не говорила. Крикнет Ваньча в сердцах — ее не слыхать. Ударит под горячую руку — она хоть бы слово. Хорошая баба. Такую и надо.
Жили и жили — никому дела нет. Вдруг пошло.
Пришел Ваньча домой в большом расстройстве — Лукерьи нет. На двор вышел — нет. На улицу — нет. Не собаки ли съели? Вот как рассердился — сморщился весь. Сел на кровать — бабой пахнет от толстого дерюжного одеяла. А бабы нет. Ткнулся носом в наволоку пунцовую, и от наволоки бабой пахнет. А бабы нет.
— Ушла, черт!
Ночь в окно лезет, а Лукерьи нет. Куры заснули на насесте— нет. Вот как рассердился Ваньча. То брюхом ерзает по дерюжному одеялу, то на спине повернется.
— Ушла, черт!
Ушла и ушла. Кому какое дело? И Ваньче бы наплевать, да расстройство большое. Придется лошадь на дворе ударить. Вскочил с кровати — колесом по избе. Выбежал в сени — Лукерья навстречу.
— Где тебя нечистые носили?
Нет, это не баба. Не та баба, которая ходит замужем шестой год. И голос не бабий. Не той бабы голос, которая никогда поперек не говорила.
— Ты, Иван, не кричи на меня!
Закачались половицы под ногами у Ваньчи, вся изба вывернулась наизнанку. Замахнулся, чтобы ударить. Лукерья его за руку схватила.
— Ты, Иван, не бей меня больше!
Дивно стало мужику.
— Почему тебя не бить?
-— Надоели твои колотушки. Шестой год замужем живу — хорошего слова не слышу.
Опешил Ваньча.
Нос Лукерьин, веснушки Лукерьины, а самой Лукерьи нет. Это не она перед ним. Кошка! И глаза горят, как у кошки.
— Зазнается, нечистый дух. Ночью я ее, все равно, изобью, если будет топыриться. Собери ужинать.
Поужинали.
— Постели постель!
Постелила.
— Спать ложись!
Легла спиной к нему — за плечо дергает.
— Ляг передом!
Легла, как самому хочется, и этого мало.
— Стой, ногу-то...
Тут опять Лукерья спиной.
— Слышишь, что ли?
— Не хочу я, не надо

--->>>