Бойцы вспоминают Сборник. | Григорий Флегонтович Сивков. ГОТОВНОСТЬ НОМЕР ОДИН

---

ГРИГОРИЙ ФЛЕГОНТОВИЧ СИВКОВ. Родился в Кунгурском районе Пермской области. В годы Великой Отечественной войны —• летчик-штурмовик, командир эскадрильи, штурман авиаполка. В составе 210-го штурмового Севастопольского авиаполка прошел боевой путь от Кавказа до Вены. Дважды Герой Советского Союза. После войны был старшим летчнком-испытателем, находился на преподавательской и научно-исследовательской работе. Кандидат технических наук. В настоящее время возглавляет кафедру в Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского.
Г. Сивков

ГОТОВНОСТЬ НОМЕР ОДИН

БОЕВАЯ ТРЕВОГА
Близилась война.
Наша отдельная авиаэскадрилья располагалась в бессарабском селении Чадыр-Луиге, в тридцати километрах от государственной границы. Летный и технический состав эскадрильи — на редкость дружный и сплоченный. К тому же здесь были ребята из Пермской авиашколы.
Павлуша Старцев — из бывших беспризорников, отчаянный парень. Волевой, но всегда с доброй улыбкой. Работал он на «Уралмашс», откуда и пошел в летную школу. Блестящий летчик. Великолепно пел русские песни, аккомпанируя себе на гитаре. Игорь Сократов — человек положительный во всех отношениях, да и летчик прекрасный, спокойный, рассудительный сибиряк, всеми уважаемый в эскадрилье; омич Евгений Мыльников — остроумный весельчак; молчаливый украинец Иван Крамаренко, добродушный, хозяйственный хлопец; предприимчивый Ивад Усов; красавец блондин, весьма авторитетный Петр Толмачев; лучший спортсмен эскадрильи Тимофей Сагайдак; москвич Юрий Мальцев, красивый, любивший прихвастнуть. Летать он умел хорошо, но с дисциплиной жил не в ладах. Был он прирожденным рассказчиком: один жест, одно слово — и все катаются по полу от смеха. Нередко подшучивал он над ребятами.
7
Накануне войны, 21 июня, в субботу, ребята договорились с местными девчатами поехать в лес на пикник.
Воскресенье, 22 июня 1941 года. 7 часов утра. Проснулись. Лежим, балагурим. Слышим стук в окошко.
...Евгений Мыльников не спеша оделся и, пританцовывая, вышел на улицу.
Он скоро возвратился назад и тихо, спокойно сказал:
— Тревога.
Вскакиваем, быстро одеваемся и бежим в штаб. Там никого. Вскоре появился командир эскадрильи.
— Кто объявил тревогу?!
— Дежурный по части...
Мимо нас строем прошли саперы. От них узнаем о нарушении нашей государственной границы.
Позже, уже в 12 дня, из речи В. М. Молотова нам стало известно, что фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз.
— Война!!!
А день на редкость солнечный, безветренный. Кипенно белые домики. Бледная зелень молодых виноградников. Упирающиеся в небо пирамидальные тополя. И жуткая, словно отстоявшаяся тишина, немая, как в картине «Над вечным покоем» художника Левитана. Ее режет возникший вдалеке глухой гул самолетов. Гул усиливается, и мы уже видим группу приближающихся двухмоторных машин. Вот они над нами, летят совсем низко, метрах в семистах от земли. И вдруг среди завывающего гула моторов раздается чей-то окрик:
— Кресты на крыльях! Смотрите, кресты!
Отчетливо видим черные кресты с желтой окантовкой. Острой болью доходит до сознания: «Это чужие самолеты! Это враг!»
Какая-то чудовищная нелогичность: в нашем небе и вдруг эти черные кресты?! Зачем они к нам пришли?! Что им здесь нужно?! И, словно в ответ, слышится отдаленный раскатистый гром взрывов. Фашисты сбрасывают бомбы на станцию.
8
— Бомбят, гады!
— Эх, дать бы сейчас им прикурить!
А лететь не на чем. Эскадрилья ожидала новые боевые машины. На аэродроме всего лишь три учебных самолета...
Смешанное чувство ненависти и горечи.
В ту пору мне было 20 лет. И я как-то в тот день не сразу понял, что такое война, хотя и готовился к ней, чувствовал, что предстоят большие боевые события. Но никак не думал, что все случится вот так, как случилось.
Когда же увидел немецкие самолеты, идущие на бомбежку, во мне разгорелось чувство жгучей ненависти к врагу и было одно желание: как можно скорее вступить в бой.
До 11 июля эскадрилья находилась в Чадыр-Лунге. Каждый день спрашиваем своего командира: когда же будут самолеты?
— Дайте нам любое оружие. Больше невозможно ждать. В воздухе не на чем, так на земле воевать будем!
Наконец выехали в учебно-тренировочный центр, переучиваться на новые самолеты Су-2. Это ближний бомбардировщик, неплохой по тому времени самолет. Он был вооружен шестью пулеметами ШКАС, имел скорость 400 километров в час и бомбовую нагрузку 600 килограммов. Маневренный, легкий в управлении самолет. Вот на нем-то несколько позже и началась наша фронтовая летная жизнь.
А пока были учебные полеты. Мы осваивали новые самолеты и... отступали. Перелетали с одного аэродрома на другой, все дальше и дальше на восток. Остановились на станции Котельниково, между Сталинградом и Сальском. Оттуда после тренировочпых полетов в декабре 1941 года несколько наших экипажей, в том числе Старцев, Мельников и я, получили назначение в 210-й бомбардировочный авиационный полк...
Полк был сформирован незадолго до начала войны из пилотов гражданской авиации. В основном это была молодежь. Ребята воевали с июля 1941 года, и весьма успешно. Они сделали уже много боевых вылетов на Су-2.
9
Летный состав полка имел хорошую подготовку. Потери были сравнительно небольшие. Среди летчиков — много награжденных орденами, что тогда, в начале войны, было еще большой редкостью.
Командовал полком майор Володин. А когда его назначили командиром дивизии, обязанности командира полка временно исполнял начальник штаба майор Ильенко. Волевой, спокойный, умный воспитатель молодых летчиков. Правда, отчитывал он нерадивых хлестко.
За глаза летчики звали майора Ильенко (как и во многих авнасоединениях в то время звали своих любимых командиров) — «Батя». Был он суровым и справедливым человеком, и за это все любили его в полку. Даже когда он стал начальником штаба в соседней дивизии, мы к нему продолжали ездить в гости.
Эскадрильей нашей командовал капитан Сурай. Высокий, неторопливый в решениях, волевой командир. Все он делал обдуманно, без ошибок. Уважаемый, авторитетный человек в полку.
Мы, новички, «молились» на своих командиров, как на богов. Они были великолепными летчиками, отважными и очень дружными между собой людьми.
Воевали в нашем полку два воздушных аса, два Ивана, разные по характеру, закадычные друзья: москвич Иван Ерош-кин и украинец Иван Pay бе.
Иван Раубе — высокий, спокойный, чуточку, пожалуй, флегматичный, блондин, пел чудесным тенором украинские песни. Боевые задания он выполнял образцово и был лучшим летчиком в полку.
Иван Ерошкин — плотный, среднего роста, веселый и живой по характеру и тоже хороший летчик.
С ними летали штурманы Тима Гуржий и Саша Иванов — непревзойденные снайперы бомбометания...
Все летчики полка имели хорошую довоенную подготовку, летали вслепую, по приборам. Мы, новички, еще этого тогда не умели.
10

ПЕРВЫЙ БОЕВОЙ ВЫЛЕТ
Наконец наступил долгожданный день — 28 декабря 1941 года —день моего первого боевого вылета.
Настроение у меня, как и у всех ребят, было радостное. Совсем недавно начался разгром фашистских захватчиков под Москвой. Враг бежал, бросая технику, оставляя наши города и села.
Мы сидим в землянке вблизи от стоянки самолетов. Жарко палит печка-буржуйка. На нарах аккуратно постлана солома. Маленький стол, на котором подмигивает походная лампа, сделанная техниками из гильзы снаряда.
Немногословный и сосредоточенный, капитан Сурай смотрит на карту, развернутую на столе.
— Идете девяткой. Ведущий экипаж Раубе — Гуржий. Ведомые: справа — Дорогавцев, слева — Ерошкин.
Напряженно слушаю капитана, ем, как говорится, его глазами, а в голове одна мысль: «Пошлет или нет...»
— Правый ведомый в третьем звене — экипаж Сивкова — Землякова, — слышу свою фамилию...
— Задача — бомбить танки противника, на окраине населенного пункта Медведково, вот здесь, — капитан показывает по карте. — Две зенитные батареи противника расположены в пяти километрах севернее цели. Вас прикрывают четыре истребителя И-16 из полка Тараненко. Все! Задача ясна?
Командир группы Иван Раубе отвечает за всех:
— Ясна!
— Выполняйте!..
— По самолетам! — командует Раубе и вместе со штурманом Гуржием выходит из землянки. Следом за ними — и все мы, экипажи боевого расчета.
Сумрачное утро встречает зябкой тревожной прохладой. Молча расходимся по своим машинам. У моего самолета техник-лейтенант Королев докладывает:
— Товарищ младший лейтенант, самолет к боевому вылету готов!
11
— Хорошо, спасибо, Миша!
Он улыбается в ответ.
Волнуюсь, конечно. Надеваю парашют. Сажусь в кабину. Привычный осмотр приборов и агрегатов, проверка исправности действия рулей. Застегиваю замок привязных ремней.
Штурман Петя Земляков проверяет тем временем подвеску бомб. Залезает в свою кабину. Проверяет пулемет. Готовит карты.
Все в порядке. Ждем сигнала. Стремительно взлетает зеленая ракета. Запускаем мотор. Выруливаем на старт. Ком-эск Сурай уже на старте. Взмахом белого флажка он выпускает каждого из нас в воздух.
...Вижу самолет ведущего Раубе и все самолеты группы. Петя тоже делает обзор своей зоны. Прислушиваюсь к двигателю. Работает нормально. Срезая круг, пристраиваюсь к ведущему. Постепенно все самолеты занимают свои места.
Деловито и мерно гудит мотор. В памяти четко встают слова командира группы, которые нам Иван Раубе часто повторял на учебных полетах: «Хочешь жить, держись в строю!»
Стараюсь точно сохранять место в строю. Зорко слежу за самолетом ведущего. Раубе слегка покачивает самолет с крыла на крыло: «Внимание!»
— Подходим к линии фронта! — говорит Петя.
У ведущего открылись люки. Даю команду штурману:
— Открыть люки!
Слышу в ответ:
— Люки открыты!
С самолета ведущего посыпались бомбы. Нажимаю на боевую кнопку. Бомбы летят на танки противника. Все время не отрываю глаз от ведущего. Весь строй, как единое целое, управляемое ведущим, делает левый разворот со снижением, на курс 90 градусов.
Справа сзади видим черные клубки дыма — разрывы зенитных снарядов противника. Чужих истребителей не видно.
Через полчаса — мы дома. Над аэродромом ведущий дает
12
сигнал внимания, делает резкий отворот в сторону. Самолеты эскадрильи расходятся и по очереди заходят на посадку.
Произвел посадку, зарулил на стоянку. Здесь уже встречает моторист Иван Михайлов, поздравляет с боевым крещением и спрашивает:
— Как мотор?
— Нормально! Спасибо, Ваня!
К самолету подходит комиссар эскадрильи капитан Лещи-нер.
— Пройдем на правую сторону самолета, — говорит он.
Мы с Петей Земляковым, ничего не понимая, растерянно
идем за капитаном. Обошли самолет вокруг хвоста, остановились.
— Поздравляю с первым боевым вылетом! — протягивает руку комиссар.
Отвечаю:
— Спасибо, товарищ капитан. — Потом спохватываюсь и чеканю во весь голос, прикладывая руку к шлемофону:
— Служу Советскому Союзу!
Рядом на треноге щелкает фотоаппарат. Комиссар Лещи-нер широко улыбается.
— Получите на память фотографии, ребята...
Вот и состоялся первый боевой вылет. Ощущение от него — это сложная смесь чувства долга, страха и жажды схватки с врагом. Главным в полете было не потерять самообладания. Оказалось, что я был готов к этому.
Семья, школа, комсомол, аэроклуб и великолепные коман-диры-наставники подготовили меня к первому боевому полету.
Ненависть к врагу, пришедшему на родную землю, — имела и в подготовке к полету и в самом полете огромное значение. Это не книжная фраза. В условиях войны ненависть к врагу имеет свой, совершенно определенный, реально ощутимый смысл. Она цементирует волю, глушит страх, учит мгновенно принимать решение и четко действовать. Ненависть к врагу мобилизует все силы бойца в единый порыв — победить во что бы то ни стало!..
13

«ПРОСЛАВИЛСЯ» НА ВСЮ ДИВИЗИЮ
«Лиха беда начало» гласит старинная русская пословица. После первого последующие боевые вылеты проходили значительно легче, почти без напряжения, становились привычными. Нас уже не считали новичками. Летали мы почти каждый день с рассвета дотемна.
...Перед вылетом капитан Сурай предупреждал:
— «Мессеров» много. Обычно они делятся на две группы: одна —хвязывает боем наших истребителей прикрытия, другая — атакует нас. Так что необходимо быть готовым в любой момент к отражению атаки.
Мы, уже немного обстрелянные новички, ловим на лету каждое слово капитана, а он продолжает:
— Главное — вовремя увидеть противника, не допустить внезапной атаки. А там уже легче: держи плотный строй и защищай огнем товарища. Здесь нужны самообладание, воля и мастерство.
Вскоре мне пришлось убедиться в правоте слов командира эскадрильи.
Хмурым январским днем 1942 года я узнал, что такое немецкие истребители.
...Колко вьюжит мелкая поземка. Очередной вылет. Взлетаем и ложимся на курс. В воздухе густая дымка. Нашу группу из шести самолетов прикрывает четверка истребителей-«ишачков», — как мы между собой называли самолеты-истребители И-16, которые воевали еще в Испании. Отличные, маневренные, но уже устаревшие самолеты. Они более чем на сто километров в час уступают в скорости «мессершмиттам».
Подходим к линии фронта. Минут через пять — боевой курс. Слева впереди уже видна цель — эшелоны на железнодорожной станции Харцызск.
— Слева сверху истребители противника! — докладывает штурман Пётя Земляков. — Восемь штук, — уточняет он.
14
«Вот тебе и настоящая война начинается», — думаю про себя.
— Открываю люки, пока есть время, — говорит Петя. — Смотри, уже заходят по четыре справа и слева!
— В клещи берут, стервятники!..
Нервы напряжены до предела. Все внимание — строю. Мы на боевом курсе. Ведущий штурман Саша Иванов уже прицеливается. Но в это время слышится дробный треск пулеметной очереди. Петя вместе с другими штурманами отбивается от атак «худых».
С самолета ведущего посыпались бомбы. Нажимаю боевую кнопку на ручке управления. Все! Дело сделано! Теперь дай, как говорится, бог ноги. А наш ведущий группы — капитан Васильев, командир первой эскадрильи — уже ведет нас со снижением и с разворотом на курс 90 градусов — домой.
...Вот уже и наша земля. Фашисты отстали. Они не рискуют летать над нашей территорией. Мы уходим домой.
...Зимой 1941 года потерь в нашем полку было мало. Обстановка на нашем участке фронта была не очень напряженная. Немецкие истребители вели себя довольно осторожно.
Самолеты, на которых мы летали, служили с самого начала войны и изрядно подносились. Часто выходили из строя моторы. Техникам приходилось много возиться, чтобы держать машины в порядке.
Как-то морозным утром, получив боевое задание, подхожу к самолету. Техник-лейтенант Королев докладывает:
— Товарищ младший лейтенант, самолет к полету не готов!
— В чем дело?
— Мотор не дает полных оборотов.
Подошел техник звена Новоселов. Вместе с Королевым и Михайловым он ищет причину неполадок в двигателе.
Тем временем наша группа взлетела. Мы остались на стоянке. Уже и старший техник эскадрильи Бабенко подключился к работе. Наконец, минут через тридцать после взлета группы, Королев докладывает:
15
— Мотор в порядке!
Что делать?! О том, чтобы догнать группу, не может быть и речи. Срыв моего вылета был настолько очевиден, что с командного пункта даже не передали об его отмене.
А в голове одна мысль: «Надо обязательно лететь и бомбить врага». К тому времени я уже сделал около пятнадцати боевых вылетов, мог ориентироваться по маршруту, видел цель, результаты бомбежек и кое-что смыслил в тактике бомбардировщиков. Правда, ни разу еще не бомбил цель самостоятельно. А испытать свои силы очень хотелось и мне и Пете Землякову. Тут нас осенила идея: а что если слетаем без ведущего и самостоятельно сбросим бомбы по цели? Истребителей противника сейчас нет, да и к тому же, рассуждая формально, никто не отменял нам вылета.
— Петр, цель найдем?
— Конечно!
— Отбомбиться точно сможем?
— Думаю, сможем.
— Тогда летим!
Выруливаем на старт. Стартер, не имея других указаний, взмахивает флажком.
Взлетаем. В это время комэск Сурай выскакивает из землянки и, увидев взлет самолета с красной цифрой «3» на хвосте, дает вдогонку красную ракету. Мы с Петей сделали вид, что «не заметили» запрещающего сигнала. Легли на курс к цели. Вскоре встретили своих. Они уже возвращались с боевого задания. Расстояние между нами было достаточно большим, чтобы на наш самолет не обратили внимания.
Подходим к цели — автомашинам противника вблизи деревни Выскривка. Цель обнаружили. Петя командует:
— Боевой курс!
Изо всех сил стараюсь держать заданную высоту. Но проклятое волнение не дает мне точно выдержать режим полета.
— Что ж ты! — кричит вне себя Петя. — Курса держать не можешь! — Он сопровождает свою речь крепким словом. — А скорость, а высота? Куда же полетят наши бомбы?!
16
Идем на второй заход, не сбросив бомбы. Понемногу успокаиваюсь и стараюсь выдержать все условия боевого курса. Ни зениток, ни «мессеров» пока нет, но ведь эта тишина может быть коварной...
Наконец, с грехом пополам, бомбы сброшены. Не слишком точно, но все же терпимо для первого раза. Чтобы «компенсировать» наши неточности, заходим на штурмовку — обстреливаем с малой высоты из пулеметов автомашины.
Вернулись домой. Докладываю командиру эскадрильи о» боевом вылете. Капитан Сурай буравит меня глазами.
— Кто разрешил вылет?
— А его никто не отменял, товарищ капитан...
— Не прикидывайтесь дурачком, Сивков! Даже ежу понятно, что лететь одному по меньшей мере глупо. Достаточно одного, самого захудалого «мессера»...
Я молчу. Штурман эскадрильи грозно спрашивает Петю:
— Где бомбили?
Штурман Петя Земляков, волнуясь больше, чем над целью, показывает точку на карте крупного масштаба.
«Не дай бог, по своим, как было однажды», — невольна думают наши товарищи, присутствовавшие при этом разговоре.
Но, кажется, мы выдержали экзамен своих грозных начальников и, главное, товарищей по эскадрилье...
— Ну, ладно, — цедит сквозь зубы комэск. — Всем быть готовым к следующему боевому вылету. А с вами, — он кивает нам с Петей, — мы еще разберемся. — И уходит в землянку.
Я отделался «легким испугом», а капитану Сураю чуть было выговор не влепили.
Так я «прославился» на всю дивизию. Но холодное отношение товарищей и особенно мною уважаемого командира эскадрильи было для меня серьезным уроком. В бою нельзя допускать подобных вольностей. Да и кому нужен такой безрассудный риск? Только врагу!
Однажды вечером прибегает посыльный.
17
— Младшего лейтенанта Сивкова к комиссару эскадрильи!
— Будет, значит, нахлобучка!—замечает Павел Старцев.
Надеваю шинель, шапку и ухожу. Порывистый ветер хлещет в лицо, насквозь пронзает колючим холодом, а мне жарко. Вхожу в командирскую хату.
— Товарищ капитан, по вашему... — докладываю по уставному правилу.
— Отставить! — прерывает меня комиссар Лещинер. — Садись, Гриша.
Сажусь на табурет. Щеки пылают.
— Да ты разденься. А то упреешь...
Снимаю шинель и шапку, вешаю на гвоздь.
Комиссар шабивает табаком трубку.
Стою. Осматриваю комнату. Аккуратно застланная кровать. Стол, на котором лежит стопка газет. Маленькая кожаная рамочка с фотографиями.
— Письма давно получал?
— Позавчера от отца.
— Что пишут? Как живут? Помощь какая нужна?
— Все нормально, спасибо.
— А я о своих месяц ничего не знаю.
Он пристально смотрит на рамочку с фотокарточками.
— Жинка моя и трое ребят. Трудно ей с нами достается...
Комиссар дымит трубкой, разговаривает доверительно. Понемногу успокаиваюсь, и мысль о нахлобучке оставляет меня. Осмеливаюсь и спрашиваю комиссара:
— Какие последние сводки?
Он обстоятельно рассказывает о сводках Совинформбюро, называет по памяти оккупированные врагом города, объективно и оптимистически комментирует фронтовые события.
...Внимательно слушаю комиссара. Он смотрит на наручные часы.
— Ого, засиделись мы с тобой, Гриша.
Торопливо одеваюсь.
— На-ка свежие газеты, передай ребятам. И вот тебе еще партийный устав. Ты ведь готовишься в партию?
18
— Готовлюсь.
— Так вот, в уставе, между прочим, и о партийной дисциплине сказано... И вот это еще возьми, — протягивает он мне брошюру. — Прочти, здесь есть замечательные ленинские слова: «Может ли сотня победить тысячу? Да, может, если сотня дисциплинирована, организована»...
ПЕРВЫЙ ТУР
Только приземлились и зарулили к отведенным местам на стоянке самолетов, тотчас услышали команду:
— Летный состав на КП полка!
Командир полка докладывает командиру дивизии полковнику Гетьману:
— 210-й штурмовой авиаполк прибыл в полном составе.. Летчики собраны для получения боевой задачи.
Волевой, энергичный человек в кожанке, приземистый и плотный, обращается к нам, отчеканивая каждое слово:
— На нашем участке фронта противник сосредоточивает огромные силы, готовится к наступлению. Все дороги, ведущие к фронту, забиты его автомашинами, артиллерией, танками и пехотой. — Полковник обводит острым взглядом строй летчиков и с металлическими, звенящими нотками в голосе продолжает: — Ваша задача: бомбить и штурмовать войска и технику противника на дороге Лозовенька — Протопоповка. Для передачи боевого опыта сегодня будут ведущими групп представители седьмого гвардейского полка.
Командир дивизии передает слово ведущим групп.
— Идем колонной звеньев, на бреющем полете, — уточняет ведущий нашей группы. — Заходим на цель с запада с выходом на свою территорию без разворота. Это на случай повреждений. Огонь зениток будет сильный. Над территорией противника закрыть маслорадиатор, — напоминает он.
Мы понимаем: бронезаслонка предохраняет маслорадиатор самолета от вражеских пуль.
— Запуск и выруливание немедленно! По самолетам!
19
Быстро идем к своим штурмовикам.
...Первая группа взлетает звеньями и, не делая круга над аэродромом, уходит на запад.
Проходят томительные минуты. Наконец, Иван Раубе круговыми движениями руки сигналит:
— Запуск!
Взлетаем. Впереди звено гвардейцев. За ними два звена нашей эскадрильи. Легли на курс.
Первый боевой вылет без штурмана. Надо внимательно вести ориентировку. Правда, линия фронта хорошо заметна — идет по реке Донец, но все же...
Вот и зеленый массив леса. Скоро Донец. Команда ведущего:
— Подходим к линии фронта. Приготовиться к атаке!
Откидываю колпачки боевых кнопок. Даю полный газ.
Вслед за ведущим прижимаемся к земле. Разворот влево. Еще разворот, и перед нами дорога, сплошь забитая вражескими войсками и техникой.
— Начали!
Самолеты один за другим подскакивают кверху метров на пятьдесят — семьдесят и со снижением переходят в атаку.
Прицеливаюсь и жму на обе гашетки. Снаряды ложатся рядом с машинами. Повторить! Так, уже лучше. Нажимаю кнопку, но PC (ракетный снаряд) не летит. В чем дело?
— Тьфу, черт. Вместо снаряда бомбы сбросил...
Все равно считается! Взорвутся через двадцать три секунды. Прицеливаюсь и снова жму на вторую кнопку. Шваркнули РСы. Здорово! Фашистский фургон разлетается вдребезги.
Маневры — один за другим, только успевай поворачивать тяжеловесную машину. Жарко, но <не до этого сейчас. Слева и справа что-то сверкнуло... Не понял. Проскочил. Может быть, это те самые «эрликоны» — малокалиберные зенитки, о которых рассказывали гвардейцы? Огонь их страшен для самолетов, идущих на малой высоте.
— Ага, вот и «мессеры» пожаловали. Атакуют первое звено.
20
Иван Раубе тут же по ним дает очередь из пушек. «Мессерам» не понравилось. Они отвалили — и вверх. Заходят сзади, бьют по третьему звену. Что там сзади? Не вижу. Дово-рот влево. «Кто-то горит. Это Мыльников».
— Женька, прыгай!
Впрочем, все равно бесполезно: высота мала... Впереди Донец, а за ним и лес — наша территория. Евгений Мыльников не успел дотянуть...
Мы уже над лесом. «Мессеры» ушли. Гляжу на манометр, показывающий давление масла. Стрелка на нуле. Очевидно, пробита маслосистема. Надо немедленно садиться, пока не заклинило мотор.
«От немцев ушел, думаю, а тут из-за какого-то пустяка гробанешься».
...Впереди справа рядом с пашней зеленеет луг. «Дово-рот. Шасси! Убрать газ! Так. Спокойно. Вот и земля!»
...Вылез из кабины, осмотрел самолет. Маслопровод пробит. Видимо, в спешке я забыл закрыть бронезаслонку радиатора, когда пролетал над вражеской территорией, и в него попала пуля.
Замотал изоляцией маслопровод. Провозился, правда, долго. Можно бы и лететь. Бензин еще остался, а вот масло все вытекло.
Стою, соображаю, как быть. Откуда-то появились двое парней.
— Где тут поблизости наши есть?
— А вон там, — указывают они на выглядывающую из-за леска деревню.
Оставляю их сторожить самолет. Иду в деревню. Там, оказывается, батальон аэродромного обслуживания.
— Сала нема, масла сливочного нема, а смазочное получайте!.. — сказал инженер-капитан, белый как лунь, пожилой человек. — Целую канистру^
— Куда мне столько?
— Берите, берите. Запас карман не трет...
Взял я канистру и направился к самолету.
21
— Погоди, провожу.
Пошел за мной инженер-капитан. Залили масло в бачок. Можно взлетать. Но уже опускались сумерки. Пришлось переночевать в «хозяйстве» седого капитана. А утром чуть свет — к самолету.
Наши истребители почти над нами ведут с «мессерами» бой.
Стоим с инженер-капитаном, наблюдаем. Наш «ишачок» загорелся. Из него выпрыгнул летчик. Немцы его не заметили. А в это время продолжался бой. Раздавались очереди самолетных пушек.
Купол парашюта снесло в нашу сторону ветром. Летчик приземлился, быстро собрал парашют и к нам подбежал. Парень лет девятнадцати, во всем новом обмундировании, видно, только из летной школы.
— Старший сержант! — представился он и назвал свою фамилию, я точно не разобрал, какую.
Инженер-капитан пригласил его к себе в часть. На что парень сказал:
— Мне бы поскорее в полк.
— Как вам угодно. Автомашина будет лишь к вечеру.
Летчик умоляюще глядел на меня.
— Полезай в фюзеляж! До своего аэродрома подвезу. А там сам доберешься.
Он быстро скрылся в люке. А я, попрощавшись с гостеприимным инженер-капитаном, сел в кабину.
Запуск. Взлет. Летим домой. Прошли половину пути. Вдруг мотор стал давать перебои. Впереди по курсу вижу площадку посреди поля. Повезло! Убираю газ и сажусь прямо перед собой, без доворотов.
Вылез из кабины, помог выбраться своему «пассажиру». Тот с нескрываемым волнением спрашивает:
— Нас подбили?
— Нет, мотор что-то забарахлил.
Пока мы со старшим сержантом соображаем, что делать, самолет обступают подбежавшие колхозники.
22
...По дороге пылит грузовик, сворачивает на поле и подъезжает к нам. В кузове автоматчики. Из кабины выпрыгивает кто-то вроде знакомый.
— Иде ж фрицы? Вже ж пиймалы?
Узнаю своего бывшего командира эскадрильи Ищенко. Он уже майор. Поднимаюсь, докладываю, как положено. Он тоже узнает меня, хватает в охапку.
— Такий крепкий, чертяка, став, — улыбается он. — Пои-халы до мене в полк. Подкрепимся трохи. Мы тут рядом, на По-2.
— Спасибо, товарищ майор! Не могу: почти двое суток отсутствую. В полку, наверно, волнуются.
Майор Ищенко соглашается со мной.
— Дило прежде всего.
— Да вот мотор завести нечем. Сжатого воздуха в баллоне нет...
— Стартер пришлю! Бувай здоров! Мабудь, ишо повидае-мось...
Подъехал обещанный майором автостартер. Присоединяем хобот стартера к храповику винта. Пытаемся завести мотор. Не получается. Соображаем, в чем причина. Словно из-под земли появляется дед лет семидесяти, с окладистой бородой и совершенно лысой головой.
— Поймали немцев? — деловито спрашивает он.
— Не немцы это, а свои!
— Иван! — кричит дед. — Выходи, это свои!
Из кустарника показывается парнишка лет тринадцати-четырнадцати с вилами в руках.
— Зазря тревогу подняли, —.говорит водитель автостартера. — Свой самолет за вражеский приняли.
Догадываюсь, что произошло. Летели мы на рассвете, мотор работал с перебоями. Звук его был похож на звук немецкого самолета. Вот нас и приняли за немцев. Все село всполошилось. На ноги подняли даже квартировавших в селе летчиков.
23
Случай этот с поимкой «немцев» был смешной, а в ту пору сплошь и рядом бывало, что жители деревень ловили и настоящих немецких летчиков и диверсантов.
Призыв «Смерть немецким оккупантам!» стал руководством к действию для многих миллионов советских людей, бдительность которых была чрезвычайно высокой.
В этом первом боевом вылете 26 мая 1942 года на Ил-2 меня впервые подбили, приняли даже за немца и заживо в полку похоронили. Когда прилетел на свой аэродром, доложил командиру, что и как со мной случилось. Выхожу из землянки, а Зина Новоселова с удивлением смотрит на меня.
— Гриша, живой, невредимый?!
И вдруг в слезы.
— А Жени нет... майор вчера сказал, что и ты погиб...
— Да вот жив пока...
Рассказал ребятам, как погиб Женя Мыльников. От них узнал, что в тот же день не вернулся с боевого задания и Сергей Корниенко. Его самолет был сбит вражескими «эрли-конами».
А оставшиеся в живых клялись отомстить за погибших товарищей, точно сбрасывали бомбы на вражескую технику, поливали свинцом пехоту противника, наводили страх и ужас на хваленые гитлеровские дивизии, а в минуты коротких передышек горько переживали, вспоминая навечно выбывших из строя однополчан.
Полк продолжал применять гвардейскую тактику бреющего полета. Особый эффект эта тактика давала при штурмовке вражеских аэродромов.
Наряду с другими родами войск, противник сосредоточивал в Донбассе на аэродромах большое количество авиации,, особенно самолетов-бомбардировщиков. Вражеских зенитных батарей на аэродромах было значительно больше, чем на шоссейных и проселочных дорогах. В любой момент могли взлететь «мессершмитты». Но надо было во что бы то ни стало громить в первую очередь эти осиные гнезда.
— Мы знаем, что посылаем вас в пекло, — металлическим
24
голосом говорит командир дивизии Гетьман. — И вы должны это пекло погасить!
Мы вполне осознаем, почему наш комдив идет на смертельный риск: это неотложная необходимость.
Прилетевшие экипажи самолетов-разведчиков докладывают:
— На Артемовском аэродроме скопление вражеских самолетов.
В томительном ожидании боевой задачи. Наш новый командир эскадрильи Вениамин Васильев на командном пункте полка. Капитан Васильев помоложе, но тоже с богатым боевым опытом. Он кажется нам помягче капитана Сурая. Возвращается комэск с КП озабоченный.
— Задачка не из простых,— говорит он. — Если не достигнем внезапности, перебьют нас, как куропаток. От аэродрома до линии фронта полсотни километров. Идем завтра рано утром, пока не проснулись фрицы.
Наутро, чуть забрезжил рассвет, выруливаем на старт. Мокрая, белесая от росы трава. Четко видны темные полосы от колес самолетов. Земля хорошо просматривается до горизонта.
Можно взлетать. В отличие от предыдущих вылетов ведущий не включает радиопередатчика. Это тоже делает он для достижения внезапности атаки.
Солнце еще не выплыло из-за горизонта, а мы уже горкой выскакиваем с юга на вражеский аэродром. Разомкнутым на большие интервалы строем, словно кавалерийская лава с клинками наголо, врываемся в логово врага. Как звенящая сталь сабель, брызжут, кромсая направо и налево, трассы пушечных очередей. С шипящим свистом вырываются из-под крыльев штурмовиков огненные смерчи ракет.
Нашим крайним звеньям в этот раз особо повезло. Они проходят вдоль рядов вражеских самолетов и успевают зажечь каждый по одному, а то и по два «юнкерса». Я оказался в центре строя. И мне невольно пришлось пролетать не вдоль, а поперек линии стоянки вражеских самолетов. Про-
25
скочил, не успев прицелиться. Стрельнул только в самый последний момент и, кажется, неудачно. Вижу, как посередине аэродрома выруливает «Хейнкель-111». «Ага, дубина, попался... Помню тебя еще с Чадыр-Лунга...» Сбрасываю на него бомбы, взорвутся они позже... «Попал или мимо?» — вихрем проносится в сознании, и мгновенно приходит решение идти на второй заход.
Глубокий разворот влево. Сделать надо полный вираж на 360 градусов. Невольно хочется пришпорить, как коня, самолет. Но неумолимые законы механики заставляют стоически выдерживать двадцать три секунды виража, показавшиеся мне под дулами фашистских зенитных орудий целой вечностью.
Блеснула первая трасса «эрликонов». Треск в крыле. А я уже прицеливаюсь по самолету продольной стоянки. До него еще довольно далеко, но я уже бью... Внизу много самолетов, они все в зоне прицела. В какой-нибудь обязательно попадут мои снаряды. Но надо все же поточнее. Так, хорошо! Вижу разрывы в стыке крыла и фюзеляжа немецкого самолета. Но не горит, стерва. Жму на гашетки и не отпускаю, пока не проскакиваю цель. В последний момент успеваю заметить пламя. «Ага, все-таки загорелся! Хорошо!»
Пора домой. Отворачиваю вправо, курс 90 градусов, пониже... Смотрю на горизонт: где же наши? Одному всегда плохо. Велика опасность встречи с «мессершмиттами»...
На горизонте заметил какие-то точки. Очевидно, это наши самолеты. Форсаж — и мчусь вдогонку. Увлекся и проскочил главный ориентир — реку Донец, принял ее за реку Луганку.
Самолетов своих не догнал и время не отметил. Понял, что заблудился. «Курс на север, — говорю себе, — выйду на Донец и по реке найду свой аэродром».
Делаю разворот влево.
Проходят три, пять, семь минут, а реки все нет. Показались меловые горы. Все ясно: Донец остался позади. Беру курс 180 градусов. Глубокий овраг тянется на юг, и вдали блеснула полоска реки.
26
Смотрю на карту. До аэродрома, кажется, лететь минут семь. Но, похоже, не хватит горючего. Под самолетом — овраг. На всякий случай отворачиваю левее и лечу над полем.
И вдруг разом все стихло... Кончилось горючее. Винт, слегка шипя, медленно вращается, как крылья мельницы. Мотор уже не работает. Высота 400 метров.
Легкий озноб. Машинально выпускаю шасси и сажусь на колеса в поле. И снова чудом мне повезло: произошло это в двух километрах от аэродрома соседнего полка.
«Вынужденная посадка вследствие потери ориентировки» — так официально звучит это малоприятное происшествие.
В мой полк, конечно, тут же сообщили о случившемся. А самолет отбуксировали на аэродром и заправили горючим.
Спрашиваю у командира приютившего меня полка:
— Разрешите лететь?
— Долетишь?
— Смогу...
— Смотри, если и сейчас потеряешь ориентировку, то не миновать гауптвахты...
На свой страх и риск он выпустил меня. Я благополучно прилетел на свой аэродром. Приземлился, заруливаю на стоянку. Техник самолета Королев, мотористы и оружейники бегут навстречу, улыбаются,' рады, конечно: вернулся целым и невредимым. Правда, в крыле самолета зияла большая пробоина. Все-таки там, за линией фронта, стреляют...
Доложил, как было, капитану Васильеву.
— Почему оторвался от группы?
— Все стреляли по боковым стоянкам. А мне не повезло: пролетал над серединой аэродрома и не успел ничего сделать с одного захода.
— Ну и что?
— Пошел на второй заход. Думал, догоню...
— Раз разрешаю заходить на атаку один раз, значит, только один! Запомните это на будущее!
Капитан Васильев кладет мне на плечо руку и по-дружески:

--->>>