Бойцы вспоминают Сборник воспоминаний. | Григорий Флегонтович Сивков. ГОТОВНОСТЬ НОМЕР ОДИН (продолжение)

---

27
— Так, Гриша, убить могут... Ты, видно, в сорочке родился, что по счастливой случайности уцелел.
Это была третья по счету моя вынужденная посадка.
Утром следующего дня мы вторично ударили по вражескому аэродрому Артемовен. Опять на рассвете и опять зашли с юга. Отбомбились и отштурмовались удачно. А в третий раз капитан Васильев говорит:
— Фрицы нас ожидают с юга, а мы зайдем с севера. Остальное: все как и в прежние два вылета.
Решение комэска правильное. Тактика боя не терпит шаблона. Только мы не учли одного: высокие заводские трубы в северной части города. Пришлось подняться выше труб. Нас, конечно, сразу обнаружили вражеские зенитчики.
Мы еще не вышли на цель, как уже появились трассы «эрликонов». Огонь был сосредоточен по самолету ведущего.
Комэск быстрым маневром уходит из-под огня зенитки. Он у самой цели. И вдруг попадает в перекрестие нескольких пушечных трасс. Его самолет загорается от прямого попадания снарядов. Пламя сбить невозможно: мала высота. Выпрыгнуть с парашютом тоже нельзя, да еще на чужой территории, — это плен. И капитан Васильев направляет объятый пламенем штурмовик в гущу самолетов противника.
Я вижу слева внизу столб огня. Горящие обломки самолетов огненными клочьями катятся вдоль стоянки. Я был так поражен геройской гибелью своего командира, что упустил момент сбрасывания бомб.
Ошеломленные товарищи тоже замешкались на мгновение. Они тоже видели, как, не колеблясь, отдал свою жизнь за Родину ее отважный сын Вениамин Федорович Васильев, повторивший подвиг капитана Гастелло.
Очнувшись от внезапного оцепенения и поняв смысл происшедшего, ребята пришли в страшную ярость. Всю мощь своих пушек они обрушили на зенитную батарею, не обращая внимания на смертоносные трассы «эрликонов».
Огонь вражеских зениток заметно ослабел. Со второго захода мы сбросили бомбы и со снижением до нескольких
28
метров от земли ушли домой, унося с собой очередную горькую весть о гибели своего командира эскадрильи.
Было это 11 июня 1942 года.
После перебазирования на аэродром Трехизбенка у нас уже оставалось совсем мало самолетов. Полк нес большие потери.
— Надо менять тактику!
— Попробуем летать на большой высоте, — предложил Федя Картовенко, по характеру спокойный и твердый, как скала, прирожденный летчик-бомбардировщик. — Ведущий, имея оптический прицел, сбросит бомбы. А по его команде и мы — ну, как раньше, на Су-2.
Командование полка отнеслось к этому одобрительно. На очередное боевое задание пошли мы шестеркой на высоте 1200 метров. Лидером был седьмой, шедший впереди всех самолет Су-2.
Я шел слева вторым ведомым. Вася Локаткин был за мной — замыкающим и, как всегда, отставал от строя метров на пятьдесят. Нехорошая это привычка...
«Ну, — думаю, — зря, Вася, пренебрегаешь советом Ивана Раубе. Чуть-чуть отстал от своих — и поминай как звали...»
В полку почему-то все называли Локаткина Васей, хотя его настоящее имя — Семен. Он мог великолепно летать, был отважным парнем, но эта его привычка...
Вышли на цель. Отбомбились по танкам и уходим домой.
Ведущий развивает максимальную скорость. Мотор моего самолета тянет слабо. Я отстаю, а Локаткин где-то совсем позади.
«Вася, прибавь газу!» — хочется мне крикнуть, но на моей машине нет передатчика.
Сбавляю немного скорость в ожидании Васи.
Откуда-то сверху, точно коршуны, кидаются на нас «мессеры». Атакуют Васю, клюют его из пушек один за другим.
Самолет Локаткина загорелся, вошел в штопор и врезался в берег Донца, на территории, занятой противником.
«Теперь, — думаю, — очередь за мной».
29-
На меня идут три «мессера». Они заходят слева.
Удачно маневрирую. В крыле пробоины, но самолет идет нормально. Вдруг справа удар по бронестеклу. В кабину летят осколки. А «мессер» отваливает с набором высоты. Одно мгновение без маневра и опять — удар под самым полом кабины. Мне показалось, будто оторвало ногу. Смотрю в кабину и не ощущаю ее. Шевелю ногой — цела. И тут сверху опять удар, как палкой, по голове.
Темнеет, и все плывет перед глазами. Усилием воли отгоняю противное ощущение полуобморока. Словно в тумане различаю приборы. Пробую управление, самолет послушен. «Значит, еще не все... Поближе, давай, к матушке-земле, пока не поздно...»
С крутым доворотом влево ухожу вниз на бреющий полет. «Добить не успеют... Скоро Донец... Сяду у своих...»
«Мессеры» почему-то отстают.
Вот и Донец. Мелькают крыши и сады городка Красный Лиман. Позади последние домики.
Шасси! (Почему я решил садиться на колеса, не понимаю до сих пор. Ведь это было опасно: самолет весь избит и неизвестно, какая площадка). Выпускаю шасси и сажусь. Как ни странно, все в порядке...

НОВАЯ ТАКТИКА
С вечера прошел сильный дождь. Рано утром над аэродромом нависли белые, словно ватные, хлопья тумана. Летать в такую непогоду нельзя. Майор Зуб созвал на КП командиров эскадрилий, их заместителей.
— Подведем некоторые итоги, — начал он разговор. — Итак, в первом туре нас крепко побили. Здесь, на Кавказе, мы действуем лучше. Точнее и вернее бьем фашистов и меньше несем потерь. Однако сбиты Гаврилов и Майоров, Тимофеев и Епифанов. А почему?
Майор сделал паузу и обвел сидевших вопрошающим взглядом.
.30
— Да потому, что тактика хромает. Мы идем на цель и обратно звено за звеном. Все звенья защищены мощным огнем пушек идущих сзади товарищей. Все, кроме последнего звена. С него-то и начинают истребители противника. Надо менять тактику. Ваши соображения?
— Истребители прикрытия должны лучше охранять последнее звено, — тихо высказывает свое мнение мой комэск капитан Кондратков. — И летать нужно выше. Местность тут гористая.
— Кто еще хочет сказать?
— На дядю надейся, а сам не плошай, — изрек Иван Ка-рабут. — Свои пушки надо использовать в полную силу для защиты от истребителей врага.
— Правильно, — поддерживает его командир полка. — Но иметь хорошие пушки еще не все. Надо уметь еще навести их на врага. Необходим маневр!
— Последнее звено не прикрыто, а первое — никого не защищает, — спокойно произнес капитан Панин, командир первой эскадрильи. Его волнение выдала слегка покрасневшая во всю голову лысина. — Замкнуть круг, тогда все будут защищены.
— Верно, — заключает майор Зуб. — «Оборонительный круг» уже известен и применяется на других фронтах. — И словно сам с собой, вполголоса: — Почему до сих пор мы не додумались использовать его, просто непонятно. Ведь мы давно уже не бомбардировщики и не имеем на машине сзади пулемета. А придерживаемся старой тактики. Видно, по привычке...
В тот же день, как только немного очистилось от тумана небо, мы попробовали «каруселить» над своим аэродромом. И вскоре с наступлением летной погоды испытали в бою эту новую для нас «круговую оборону».
В очередной боевой вылет повел шестерку командир полка Зуб. Бомбы сброшены точно по цели. А вот и «мессеры» ринулись в атаку.
Наш ведущий с завидным спокойствием говорит по радио:
31
— Внимание, внимание! Слева сзади — истребители противника. В «круг»!
Он закладывает глубокий вираж. Повторяю маневр своего командира, не отстаю. В четком порядке выполняют вход «в круг» и остальные четыре самолета. «Круг» замкнут. Теперь к нам не подойдешь. Атаки «мессеров» всюду встречают немедленный отпор. Противник отлично знает силу наших двадцатитрехмиллиметровых пушек ВЯ — названных так по первым буквам фамилий их конструкторов — Волкова и Ярцева.
Прекратив атаки, «мессеры» улетают, а мы выходим из «круга» и торопимся домой.
По дороге неожиданно всплывает в памяти один из рассказов отца о случае в ночном. Люди, пасшие табун, заснули у костра. А волки тут как тут. Лошади их учуяли, сбились в круг: посередине молодняк и старые лошади, а кругом ездовые, рабочие кони. Не подступиться к ним: ударят копытами задних ног. Покрутились волки, покрутились, зубами пощелкали да и, как только стало светать, убежали в лес. Здесь уже и люди проснулись...
— Новая тактика — стоящая тактика, — подытоживает этот боевой вылет командир полка. — Проверили и берем на вооружение.
Боевой порядок «круг» применялся в полку до самого конца войны. Он позволял надежно обороняться от атак вражеских истребителей и сохранил жизнь многим моим товарищам по оружию.

ОБОРОНА ОРДЖОНИКИДЗЕ
Танкам противника не удалось прорваться на Кавказ через Малгобек. Все атаки бронированных полчищ были отбиты частями Красной Армии. Но фашистское командование, сосредоточив большое количество войск и техники, предприняло еще одну попытку проникнуть в Закавказье.
На этот раз главный удар был направлен со стороны Нальчика через Эльхотовские ворота — узкий проход по долине ре-
32
ки Терек между двух горных хребтов. Врагам удалось вырваться на равнину Северной Осетии. Они решили с ходу захватить город Орджоникидзе и по Военно-Грузинской дороге проникнуть в Закавказье. (Недаром город Орджоникидзе в прежнее время назывался Владикавказом: он прикрывает путь в Закавказье.) Однако планы командования противника провалились. Наши наземные части в тяжелых боях сумели остановить броневую лавину. Серьезную помощь в этом им оказала авиация. Целыми днями соединения штурмовиков и бомбардировщиков Северной группы войск Закавказского фронта «долбили» скопление вражеских танков на подступах к городу Орджоникидзе вблизи населенного пункта Гизель. Совместными усилиями всех родов войск атаки противника были отбиты. Скопление бронетанковых войск под Гизелем окружено и разгромлено.
В эти напряженные дни немецкие истребители появлялись над полем почти при каждом боевом вылете наших групп. И мы настолько уже привыкли к этому, что чувствовали себя неспокойно, когда не видели «мессеров», помня, что самое страшное — это внезапный удар противника. Поэтому, обнаружив истребителей, мы чувствовали себя увереннее, зная, как от них защищаться.
В «оборонительный круг» вставали довольно часто, случалось, по нескольку раз в одном боевом вылете. Маневр этот был освоен в совершенстве. Но для того, чтобы «круг» был замкнутым, требовалось не менее шести самолетов. Иногда же приходилось летать и небольшими группами — по два-четыре самолета.
...Фашистские танки пытаются форсировать реку Терек в районе Ардона.
На КП полка поступило боевое распоряжение:
— Срочно помочь наземным войскам отбить танковую атаку.
Погода плохая. Низкая облачность. Поэтому решено лететь звеньями на малой высоте и без истребителей прикрытия.
2 Бойцы вспоминают
33
Одну из троек веду я. Мои ведомые — Борис Киселев и Саша Кубай — летчики из молодого пополнения, но машинами владеют отлично.
В районе цели погода оказалась лучше. Облака поднялись метров до 800 и редеют. Просвечивает солнце. А это плохо, могут быть истребители противника...
Едва успеваем сбросить бомбы по танкам, как из-за облака выскочили два Ме-110 — двухкилевые двухмоторные истребители. Про них на фронте ходили легенды. Говорили, что Ме-110 обладает огромной скоростью и высокой маневренностью. Сзади к такому самолету не подойдешь: сидит стрелок с крупнокалиберным пулеметом. С такими самолетами встречаемся впервые.
Они уже атакуют второго ведомого Киселева. Кричу ему по радио:
— Борис, маневрируй! Сзади 110-й!
А сам ввожу самолет в глубокий вираж. Ведомые летят за мной, не отстают. Немцы, надеясь на маневренность своих машин, вслед за нами тоже вошли в вираж и пытаются поймать в прицел самолет Бориса.
Однако «илы» оказываются маневреннее «мессеров». И уже на втором вираже — мы в хвосте у немцев. Да поторопились: открыли огонь с большой дистанции. Сбить фашистов не удалось. Но они все же учуяли, чем, как говорится, пахнут наши пушки, дали полный газ и удрали, пользуясь преимуществом в скорости.
Это был уже выигрыш в бою. Хваленые двухмоторные скоростные истребители Ме-110 спасались бегством от «илов»!
Пришли домой. Доложили обо всем на КП.
— Так, значит, и ушли фрицы, не попрощавшись? — улыбаясь, спрашивает гвардии майор Зуб.
— Удирали без оглядки! — вторим мы в тон командиру полка. — На скорости больше пятисот километров в час. А может, и оглядывались, как бы их не догнали на скорости четыреста километров.
— Радиус виража пропорционален квадрату скорости,—
34
посерьезнев, продолжает командир полка, — а на глубоком вираже у нас радиус меньше. Значит, мы можем бить Ме-110. Хлопцы, надо обязательно об этом рассказать всем летчикам. Развенчать дутую славу двухкилевых разбойников.
— Может, в стенгазете поместить заметку? — спрашивает у командира полка капитан Лещинер. Он еще по старой памяти отвечает по партийной линии за выход стенгазеты. — Как раз там место осталось.
— Это, пожалуй резон, — соглашается гвардии майор Зуб. — Давайте. Так, пожалуй, дойдет быстрее и лучше.
Стенная газета в полку выпускалась регулярно. Красочно, ярко оформлялась. Содержала довольно острые заметки, не только писала о положительном, но и критиковала недостатки, называла фамилии допустивших ту или иную оплошность, тот или иной промах. Обычно около свежего номера всегда толпились люди. Вывешивалась газета на стенде, рядом со столовой.
Некоторые заметки потом горячо обсуждались ребятами на отдыхе, в общежитии. Написал и я свою первую статью в полковую стенную газету. Долго еще потом надо мной ребята при случае подшучивали:
— Нашел время Сивков заняться теорией...
— В академию его...
— Чего уж там академия... прямо в генштаб...

КОНЕЦ ВТОРОГО ТУРА
Еще несколько дней напряженных боев в районе города Орджоникидзе. Теперь уже ясно, что враг не пройдет. Это, по-видимому, понимает и командование немецко-фашистских войск. Танковые соединения настолько искромсаны совместными усилиями «земли и неба», что врагу не до жиру, быть бы живу.
На смену нам прилетел 214-й штурмовой авиационный полк. Наш полк должен направиться на пополнение и кратковременный отдых.
35
Капитаны Кондратов и Токарь, старший лейтенант Кара-бут и я остаемся на несколько дней на старом месте, чтобы передать боевой опыт вновь прибывшим товарищам, как это делали полгода назад гвардейцы 7-го полка, обучая летчиков наших эскадрилий. По всему похоже, что мы завершаем второй тур на Ил-2.
Майор Провоторов заканчивает очередную запись в дневнике боевых действий полка. Смотрю на его твердый почерк. Читаю крупные, аккуратно выведенные строчки.
«10 октября 1942 года. Произведено 24 боевых вылета.
12 октября. 33 боевых вылета. Подбиты четыре самолета. Приземлились дома.
14 октября. 24 боевых вылета. Отбита танковая атака противника...
19 октября. 12 боевых вылетов на станцию Моздок. Сбит Тимофеев, самолет его взорвался в воздухе. Подбит самолет Киселева, он ранен.
25 октября. Воздушный бой над своим аэродромом. Сбит один Ме-110 и один ЛАГГ-3. 5 боевых вылетов. Сбит Земляков зенитной артиллерией. Сивков ceл на вынужденную посадку.
26 октября. 12 боевых вылетов по танкам в районе Котляровской.
27 октября. 12 боевых вылетов по танкам. Кочкарев сел на вынужденную посадку.
29 октября. 22 боевых вылета.
31 октября. 12 боевых вылетов. Не вернулись с задания Карташов и Епифанов.
1 ноября. 22 боевых вылета по танкам. Сбит самолет Ка-рабута, он спасся с парашютом. Вернулись Карташов и Епифанов.
2 ноября. 12 боевых вылетов. Прибыл Карабут.
4 ноября. 10 боевых вылетов парами на Гизель.
5 ноября. 27 боевых вылетов на Гизель. Подбит Хлопин. Ранен Ишмухамедов. Сбиты летчики из 7-го гвардейского полка Кузнецов и Жуков.
36
6 ноября. 16 боеЪых вылетов на Дзуарикау и Ардон. Жуков и Хлопин вернулись в полк.
7 ноября. 14 боевых вылетов. Бой с истребителями противника. Не вернулись Епифанов, Демидов, Кочкарев, Гладков. Самолет Кубая получил 142 пробоины.
13 ноября. 4 боевых вылета парами на бреющем полете. Самолет Токаря получил 97 пробоин. Не вернулся Кубай».
— Ну, как? — спрашивает начальник штаба, дождавшись, пока я читаю последнюю строку. — Есть чего добавить?
— Нечего. Все правильно, хотя и скупо.
— Эмоции не для военного документа, — замечает как всегда резко и прямолинейно Провоторов.
Да, действительно, эмоций у нас теперь все меньше и меньше. По крайней мере так кажется внешне. Но мы теперь умеем бить врага.
Берегись, заклятый враг — немецкий фашизм. Ты никуда не спрячешься. Тебя будет жечь неистребимый огонь возмездия наших сердец, везде и всюду, пока не испепелит дотла!
ПОДВИГ НИКОЛАЯ КАЛИНИНА
Наши войска гонят фашистов все дальше и дальше на запад, к Керченскому проливу.
Освобождена станция Славянская, родина Николая Есау-ленко. С разрешения нового командира полка подполковника Галущенко Прохоров и Есауленко на По-2 летали к матери Николая. Пробыли там два дня.
А 17 сентября мы перебазировались ближе к линии фронта, в станицу Славянскую. Не успели еще зарулить на стоянки, как поступило срочное задание: бить по немецким эшелонам на станции Джигинская.
Мне приказано вести четверку. В составе группы — экипажи Александра Маркова, Николая Калинина, Николая Антонова.
Как всегда перед вылетом, майор Провоторов, поставив задачу, предупредил:
37
— Поосторожней будь, Гриша... Зениток там чертова уйма.
Линия фронта находилась в постоянном движении, и где расположены зенитные точки противника, мы, конечно, в этот раз не знали. Поэтому было решено нанести короткий удар с ходу, с прямой. Затем разворот на 180 градусов, обстрел пушечно-пулеметным огнем и уход от цели со снижением до бреющего полета.
Спокойно миновали линию фронта. Ни истребителей, ни зениток. Подошли к станции. Вижу два эшелона. Небольшой доворот, и мы входим в пикирование. Две-три очереди из пушек, залп ракетных снарядов — и бомбы пошли в цель. Порядок!
Теперь быстрый разворот на 180 градусов для повторной атаки.
И вдруг со всех сторон засверкали красные шарики «эрликонов»! «Ах, бандюги, плотный огонь по ведущему! Старый прием!..»
Треск справа спереди! В кабине стало жарко, как возле чугунной печки. «Кажется, все, — мелькнуло в сознании, — горим...»
Но нет, еще не все. Мотор пока работает отлично. Запахло кипящей водой. «Ага, значит, пробита система охлаждения, но сам мотор не пострадал. Долго, однако, не протянет, перегреется и заклинится... До своих далеко, километров сорок... Не дотянуть... надо на север, ближе к реке Кубань. Там камыши и кустарник. Можно спрятаться, пока придут наши...»
Разворот влево. Курс 360 градусов. Оглядываюсь назад. За мной идут только два самолета: Марков и Калинин. «Где же Антонов?» В свистопляске огня и маневров я не заметил, как он куда-то исчез.
Три-четыре минуты полета, и вот она, полноводная красавица Кубань. Идем на восток, вдоль северного берега. Скорость уже заметно падает. Обороты двигателя уменьшаются. Вот-вот мотор остановится. И тогда немедленная посадка
38
где придется... на более или менее пригодную площадку. Пожалуй, эта... Пора, пока не поздно... «Убрать газ. Выпустить посадочные щитки. Шасси ие выпускать. Садимся на фюзеляж. Зачем жалеть машину — ведь это территория противника».
...Самолет уже несется над землей. Вот-вот коснется ее, уже, кажется, чуть-чуть зацепился. Руку вперед, на приборную доску, перед головой, чтобы смягчить удар и не набить шишек...
Р-раз!.. Из глаз — искры. Сухой металлический треск. Облако пыли. И вдруг все стихло...
Поднимаю голову. Ветерком быстро относит пыль. Земля необычно близко. Самолет лежит на фюзеляже.
Медлить нельзя. Фашисты будут охотиться за нами. Надо во что бы то ни стало вовремя уйти, спрятаться получше.
Фонарь открыт. Шлемофон с головы долой. Вместо него — пилотка из кармана. Лихорадочные, машинальные действия. И вполне осознанное: подготовить пистолет к бою.
Спрыгиваю с крыла на землю. Воздушный стрелок Степан Пластунов уже выскочил из кабины, с пистолетом наготове.
Над нами проносятся самолеты Маркова и Калинина. Накренив машины, они смотрят, что с нами.
Оглядываюсь вокруг. Площадка приличная. Сесть можно. И неожиданно для себя делаю широкий взмах руками — сверху вниз к земле: «Садись! Выручай! Сесть можно!»
Саша Марков понял: покачивает самолет с крыла на крыло. И заходит на посадку, но... садиться нельзя. Шасси повреждено зенитным огнем. Перебит подкос левой стойки шасси. Саша снова проходит над головой и покачивает крыльями. Расшифровываю этот ответ: «Смотри, рад бы выручить из беды, да не могу!..»
Медлить нельзя.
— Степан Иваныч! — кричу Пластунову. — Бежим в камыши, пока не спохватились фрицы!
— Смотрите, смотрите! — кричит Пластунов. — Калинин заходит на посадку.
39
Коля Калинин хороший летчик, умный, спокойный парень. Но сесть на маленькую площадку, да еще на территории противника, — совсем не так просто. Тут надо обладать железной выдержкой и сознательно принять решение добровольно полезть дьяволу в пасть, которая в любой момент может захлопнуться: достаточно одной пули из автомата в баллон колеса — и уже не взлетишь!..
Риск огромный. Но решение ребята принимают мгновенно. Летчик Николай Калинин и воздушный стрелок Леонид Тата-ренко, рискуя собственной жизнью, садятся на вражескую территорию ради спасения товарищей.
Калинин планирует. Шасси выпустил, выравнивает, вот-вот коснется колесами земли, но... дает газ и уходит на второй круг. Не рассчитал. Площадка все же маловата...
До камышей метров пятьсот. Мы бежим туда. Не успели пробежать и полпути, видим, как Калинин, сделав небольшой круг, снова пытается сесть. Теперь уже нам не до камышей. Надо бежать туда, где его самолет остановится после пробега. И мы поворачиваемся в сторону садящегося самолета.
Калинину опять не удается сесть. Мы снова бежим к камышам. Раз пять заходил Николай на посадку. И мы метались туда и обратно. Степан Иваныч — спортсмен. Он — впереди, я — позади. Ему ничего. А из меня уже и дух вон.
— Хватит бегать туда-сюда, — говорю Степану Иванычу, — прячемся в камышах. Слышишь, стреляют? Наверно, фрицы очухались...
Высоченный — метра четыре — густой камыш. Задыхаясь, как загнанные лошади, бежим в глубь зеленой чащи. Пытаемся «замести» свой след в камыше. Руками выравниваем за собой высокие упругие стебли.
Остановились. Прислушиваемся. Что же дальше? Над головой по-прежнему рокот моторов и почему-то короткие очереди из пушек, сухой треск крупнокалиберного пулемета.- Что они кружат? Почему не идут домой? Почему стреляют?
Снова подбираемся к краю зарослей. Осторожно выглядываем. Но что это?! Самолет Калинина уже катится по земле!
40
Бежим!!!
Калинин ждет, винт вращается на малых оборотах.
Бежать осталось метров четыреста. И вдруг справа от самолета взрыв. Значит, нас уже заметили фашисты!
По самолету Калинина бьет тяжелый миномет врага. Разрывы все ближе и ближе. Вот-вот накроет, тогда амба... Бегу, а сам машу рукой к себе, — мол, Коля, отрули от разрывов, к нам поближе. А он почему-то медлит и продолжает стоять на месте. По-видимому, понял меня по-своему: дал команду воздушному стрелку Леониду Татаренко поджечь наш самолет. Леонид мчится к самолету, лежащему на фюзеляже, прострелил бензопровод, поджег бензин и — обратно.
Калинин увидел разрывы мин и стал подруливать к нам поближе. Запыхавшись, вскакиваем с Пластуновым на крыло. Николай освободил уже место в кабине летчика, спрашивает меня:
— Сами будете взлетать?
— Сам.
Калинин, Пластунов и подоспевший Татаренко быстро втискиваются в кабину стрелка. Я сажусь за управление.
Спешно выруливаю на взлет. С одной стороны — стена камыша, с другой — воронки от разрывов мин.
Начинаю взлет. Самолет что-то тяжело разбегается. Того и гляди, врежемся в кустарник... Включаю форсаж. Едва-едва оторвался от земли.
Смотрю на счетчик оборотов: он показывает 1800 вместо 2300 взлетных оборотов. Оказывается, второпях я не перевел регулятор оборотов винта во взлетное положение. И из-за моей оплошности все мы могли погибнуть. «Пускай уже взлетал бы Коля Калинин, — поймал я себя на мысли, — он это сделал бы лучше...»
Все, к счастью, обошлось благополучно. Мы прилетели на свой аэродром в станицу Славянскую.
...Экипаж Коли Антонова не вернулся с боевого задания. А Саша Марков удачно приземлился на одно колесо. Только в конце пробега его самолет, как подстреленная птица, опу-
41
стился на подбитую «ногу», чиркнул концом крыла по земле и, описав небольшую дугу, замер.
— Кто же стрелял из пушек? — спросил Пластунов Сашу, когда тот, не спеша, подошел к землянке КП.
— Я... увидел, как на дороге остановилась машина с немецкими автоматчиками. Они пытались окружить вас. Я и решил придержать их немного...
4 февраля 1944 года за этот подвиг и за отличное выполнение боевых заданий Николаю Калинину было присвоено звание Героя Советского Союза. Но Коли тогда уже не было с нами...

«СЕРДЦУ НЕ ПРИКАЖЕШЬ...»
Войска Советской Армии на всех фронтах осуществляли зимнее наступление. Фашисты с боями отходили на запад, туда, откуда они пришли.
...Вспоминается праздничный вечер 6 ноября 1943 года. Накануне полк провел массовые боевые вылеты. Помогали морским десантникам боеприпасами, продовольствием, медикаментами, поливали свинцом с воздуха немецкие окопы. А в этот праздничный день не было боевых вылетов.
Сидим с Женей Прохоровым в президиуме торжественного собрания личного состава полка. Майор Провоторов зачитывает праздничный приказ.
Коля Есауленко в зале важно восседает между двумя девушками.
— Смотри-ка, он уже проник в этот монастырь, — толкает меня Женя и показывает на Колю глазами.
— Откуда девчата? — шепотом спрашиваю у него.
— Откуда ж им быть, как не из полка майора Бершанской.
Неподалеку размещался женский авиационный полк ночных бомбардировщиков.
— Жень, где-то эту чернявую, круглолицую, слева от Коли сидит, я мог видеть?
42
— Поди у нее спроси, — смеется Женя.
Девушки, очевидно,' заметили наше перешептывание и чересчур пристальное внимание. Порозовели от смущения.
Потом мы узнали, что это были Ава Артемова и Катя Рябова. Ава до войны окончила Херсонскую авиашколу и работала летчиком-инструктором в Краснодаре. Опытный летчик, она успешно выполняла боевые задания в 4-й эскадрилье женского авиаполка. Катя была штурманом 4-й эскадрильи.
...После торжественной части мы с Женей пригласили девушек танцевать. А Николай уже успел предупредить нас:
— Между прочим, симпатичная блондинка — это Ава. Она уже занята...
Чернявая, круглолицая оказалась Катей Рябовой. Танцевала она со мной. А месяц спустя мы с ней случайно повстречались в Кисловодске, куда меня командование направило на отдых.
...Так вот негаданно-нежданно свела меня судьба с Екатериной Рябовой.
...Вскоре мы вместе уезжали из Кисловодска, каждый в свой полк.
Шла война. Как и прежде, вылетали мы на боевые задания. И продолжали дружить. Таков уж закон жизни: сердцу не прикажешь...

ЗАМПОЛИТ ПРОВОДИТ ЗАНЯТИЕ
Душой и костяком полка, как и в других полках дивизии, были коммунисты. Они работали на всех ответственных участках в эскадрильях большого полкового хозяйства. Участвовали в самых сложных и ответственных боевых операциях. Обычно они были там, где наиболее трудно и опасно. Первыми осваивали новые самолеты, первыми летали на них по новым трассам воздушных дорог войны, первыми принимали иа себя атаки вражеских истребителей и огонь зенитной артиллерии. Своим личным примером, отвагой и мужеством, лютой ненавистью к фашизму, беззаветной преданностью Ро-
43
дине, своей партийной принципиальностью они вели за собой личный состав полка в жестоких схватках с немецко-фашистскими оккупантами. Вместе с ними бок о бок шли их верные и надежные помощники — комсомольцы полка.
Для всех нас навсегда останутся примером партийного, самозабвенного и честного отношения к общему делу, к своему воинскому долгу командиры-коммунисты. Лично я с большой любовью и глубоким уважением храню память о своих командирах, боевых товарищах коммунистах подполковнике Николае Антоновиче Зубе, майоре Артемии Леонтьевиче Кон-драткове, майоре Иване Ивановиче Панине, старшем лейтенанте Иване Раубе и многих, многих других.
...Партийная организация полка систематически пополняла свои ряды за счет лучшей части комсомольцев и беспартийных личного состава полка.
...После гибели воздушного стрелка Леонида Татаренко в его вещах была найдена записка: «Если я погибну, прошу считать меня коммунистом. Товарищи, громите врага, гоните немцев с нашей земли. Дадим нашему народу такую счастливую жизнь, какой она была до войны. Вперед, на запад!»
Партийной работой в полку руководили заместитель командира полка по политической части майор Афанасий Григорьевич Кущ и парторг полка капитан Ясырев.
Помню, как в одну из передышек между боями майор Кущ мне сказал:
— В двадцать один ноль-ноль будет инструктивное политзанятие.
Поужинали на скорую руку. Вышли из столовой, стоим разговариваем, курим. Женя Прохоров рассказывает очередную байку. Вокруг него стайка молодых летчиков.
— Все в сборе? — спрашивает подошедший майор Кущ.
— Все, — отвечает парторг полка Ясырев.
— Тогда пойдемте в аудиторию.
Пропускаем вперед майора и следуем за ним в столовую...
— На сегодняшнем занятии мы начнем изучение доклада Председателя Государственного Комитета Обороны на торже-
44
ственном заседании Московского Совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями города Москвы 6 ноября 1943 года о 26-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.
Майор отрывается от тетради, окидывает взглядом аудиторию. Слушают его с вниманием. Он отходит от трибуны, держа в руке, словно указку, карандаш...
— Первый раздел доклада называется: «Год коренного перелома в ходе войны». Что это означает? — Майор сделал паузу. — Это означает, товарищи, что надежды немецко-фашистского командования на «молниеносную войну» провалились и враг терпит поражение на всем советско-германском фронте.
Майор опять приблизился к трибуне, окинул взглядом сидевших, очевидно, проверяя, как доходят его слова. Все по-прежнему были во внимании.
— Почему именно истекший год — от 25-й до 26-й годовщины Октября — является переломным? Давайте рассмотрим в деталях. Во-первых, прежде всего потому, что именно в этом году Красная Армия осуществила впервые за время войны большое летнее наступление. Фашисты вынуждены были поспешно оставлять временно захваченную ими территорию, бросив большое количество техники, вооружения, раненых солдат и офицеров. Успехи летнего наступления явились продолжением и завершением успехов нашего зимнего наступления этого года.
...Майор сделал паузу.
— Истекший год является переломным и потому, во-вторых, что Советская Армия нанесла поражение врагу под Сталинградом, а затем закрепила успех в битве под Курском; в короткий срок перебила опытные старые кадры немецко-фашистской армии. Только за этот год немцы потеряли более 4 миллионов солдат и офицеров, 14 тысяч самолетов, более 25 тысяч танков и не менее 40 тысяч орудий. Кадры Советской Армии за истекший год выросли, окрепли и закалились в огне успешных наступательных боев. Мы это, товарищи,
45
чувствуем по себе в своем полку. Сколько у нас выросло способных и опытных командиров эскадрилий и их заместителей.
Майор указал на Михаила Ткаченко, Женю Прохорова и Николая Есауленко.
— В-третьих, этот год является переломным еще и потому, что успешное наступление Советской Армии коренным образом ухудшило хозяйственное и военно-политическое положение фашистской Германии, которая переживает глубокий кризис и стоит перед своей катастрофой.
Майор закрыл тетрадь, в которую он так и не заглянул ни разу, а вел беседу по памяти, без конспекта.
...Расходились мы под впечатлением беседы майора Куща. Нам предстояло провести такие же политбеседы среди коммунистов и комсомольцев своих эскадрилий.
Подобные беседы закаляли нас идейно, повышали наше политическое, классовое чутье, помогали осмысливать события на фронтах войны, давали новый заряд нашей обыденной жизни, вселяли еще большую уверенность в нашей окончательной, победе над врагом, звали к новым боевым сражениям с немецким фашизмом.

--->>>