Cтарый 4емодан-г- Нельзя лишь одно,— говорил Калинин,— нечестно жить — вот это нельзя. Если без батраков, своими руками — да делай что душа захочет! Яблони — сажай, пожалуйста. Виноград освоил — никто против не будет. Пчелы завлекли — тоже не возбраняется. Но главное дело — артель на ноги поставить. Только сильная артель дает достаток всем.
— Вот тогда и сад-огород можно побоку! — заметил кто-то.
— Почему? — возразил Михаил Иванович.— Почему сад должен помешать усадьбе? Конечно, и свинья, и корова могут стать помехой, но не сейчас.
— Когда же? — спросил один из стариков.
— А когда артель разбогатеет и с пойлом да с месивом просто невыгодно будет возиться. Все в столовой будет. А вот фруктовый сад, думаю, даже при райской жизни неплохо возле дома иметь. Тут тебе и услада, и здоровье, и все, что сердцу любо.
«До конца жизни он был наш, деревенский»,— говорили о Калинине земляки.
Колхозники Верхней Троицы * первым в список членов артели включили Михаила Ивановича. Ему даже трудодни начисляли, когда, приезжая в отпуск, он выходил на полевые работы.
Пока жива была мать, Мария Васильевна, Калинин проводил свой отпуск в Верхней Троице. Приезжал он обычно к покосу и сразу же выходил на работу. В простых сапогах и белой косоворотке он ничем не отличался от других колхозников, когда ранним утром шагал в ряду со всеми, широко взмахивая косой.
После смерти матери Михаил Иванович ежегодно продолжал приезжать на родину и отдыхал в Тетьково, где на месте прежней усадьбы Мордухай-Бол-товских был выстроен дом отдыха.
Многим запомнился последний приезд Михаила Ивановича в Тетьково в 1935 году.
...Раннее утро, а он уже шагает знакомой тропинкой, которая вроде бы совсем не изменилась с тех пор, как босоногим мальчишкой бегал он на службу к Мордухаям. Сквозь густую зелень серебрится любимая Медведица. Так же как и полвека назад, щебечут птицы. Воздух напоен густым ароматом леса.
___________________
* Теперь колхоз носит имя М. И. Калинина.
Вот и троицкие угодья. Самая пора сенокоса. Поздоровался с косцами, попросил косу и себе. Два часа махал без передышки, пока спина не взмокла. Все-таки шесть десятков лет — не шутка! Попил квасу, поговорил с колхозниками, отмечая про себя недочеты, о которых следовало бы потолковать с председателем. Куда это годится — на косьбе одни женщины! Клевера перестаивают. Нет, так нельзя.
Вечером говорил с возмущением на правлении колхоза:
— Что ж получается, земляки мои любезные? Пока вы тут правление окуриваете, в поле добро колхозное пропадает. Разве это дело? И не стыдно вам? Прихожу сегодня на тетьковскую опушку — там одни женщины косами машут. Сейчас видел Дарью Сальникову. Дом у нее прохудился, сама болеет. А вам, здоровым мужикам, и горя мало.
Долго толковали они в тот вечер... Возразить Калинину было нечего. Действительно, прорех много.
— Не серчай, Михайло Иваныч,— подытожил разговор один из членов правления.— Все мы сделаем, как ты говорил. И клевер уберем. Завтра и со льном сладим. Год нынче — сам видишь какой. Просто беда для крестьянина — воевать с непогодой.
А на следующее утро Дарью Сальникову разбудил стук в дверь.
— Эй, хозяйка! Принимай гостей. Калиныч послал. Велел тебе избу править...
До сих пор хранят в своей памяти верхнетроицкие образ своего мудрого и простого земляка...
Любимым детищем Калинина была его приемная, созданная еще в 1919 году. Помещалась она на Воздвиженке* В это здание приезжали люди со всех концов страны. И каждый находил здесь справедливое и исчерпывающее решение.
Калинин вел прием лаконично, стараясь принять возможно больше народу, но всегда внимательно и заинтересованно выслушивал посетителей, каким бы малым ни казался вопрос.
Если видел, что человек нервничает, говорил, успокаивая:
— Волноваться не надо. Говорите просто, на что жалуетесь, чего просите.
Работники приемной удивлялись, как удается Калинину, мимо которого проходили сотни людей, после нескольких вопросов безошибочно угадывать, кто действительно нуждается в его помощи, а кто пришел требовать не принадлежащее ему по праву. Последним он говорил прямо:
— Просьба ваша незаконна, помочь ничем не могу.
Как-то раз в приемную пришли ходоки из колхоза «Красное знамя» Московской области. Они попросили прибавить им за счет земель соседнего колхоза «Золотой колос» несколько гектаров пашни и сада. Михаил Иванович ответил ходокам отказом.
— Ваше ходатайство я не могу удовлетворить, потому что колхоз «Золотой колос» владеет землей и садом, на которые вы претендуете, уже несколько лет, и они переданы ему по акту на вечное пользование.
Оба колхоза, и ваш и «Золотой колос», как видно, очень малочисленны. В интересах колхозного дела их следовало бы объединить, но, конечно, при соблюдении полной добровольности. Этим самым был бы положен конец вашим земельным спорам. Советую вам в этом направлении и вести свою работу.
________________________
* Ныне проспект М. И. Калинина.
Нередко к нему приходили руководящие работники, отчаявшиеся решить какой-либо вопрос на месте, рассчитывающие на то, что «всесоюзный староста» сразу же разберется и сделает все необходимые распоряжения. Иногда, конечно, Калинин так и поступал. Чаще же он стремился дать таким товарищам урок настоящего руководства, побудить их задуматься, заставить действовать.
В 1926 году приехал к нему в приемную молодой председатель горсовета города Вышнего Волочка. Приехал и рассказал о том, что живут вышневолоцкие скверно. Мало что в городе изменилось по сравнению с дореволюционным временем: та же грязь и пыль на немощеных и неосвещенных улицах. Средств же никаких для благоустройства нет...
Михаил Иванович внимательно выслушал жалобы председателя и задал неожиданный вопрос:
— Ну, а вы, руководители, что вы сами-то сделали?
— Средства же не позволяют,— возразил жалобщик.
Калинин не согласился с такой постановкой вопроса.
— Поезжайте домой,— сказал он.— Подумайте, что и как можете сделать своими силами. Если чего не хватит — приезжайте снова, будем разговаривать. А то, видишь ли, приехал гол как сокол, а правительство должно его всем обеспечить.
Поехал председатель обратно. Посоветовался с депутатами горсовета. Совместно решили обратиться за помощью к рабочим. И те их прекрасно поняли и охотно пошли навстречу.
На воскресниках люди очищали город от мусора, наводили чистоту и порядок. В центре города была базарная площадь, на ней ежедневно скапливалось много всякого хлама. Горсовет базар перенес в другое место, а здесь молодые рабочие и работницы за несколько воскресений разбили сквер, огородили его, засадили деревьями и кустарниками, засеяли травой...
Когда делегация горсовета приехала к Калинину вновь и рассказала о том, что сделано, Михаил Иванович удовлетворенно улыбнулся:
— Ну вот, хоть и с подсказкой, а работать умеете. Теперь давайте разберемся, чего у вас действительно не хватает.
Вскоре городу были выделены средства для строительства поликлиники и электростанции.
«Вышневолоцкие организации,— пишет в своих воспоминаниях председатель горсовета А. Иванов,— запомнили урок, данный им Михаилом Ивановичем: как сочетать инициативу трудящихся с государственными мероприятиями в строительстве нового, социалистического общества».
Калинин не часто отказывал жалобщикам в просьбах: знал, что обращаются к нему, как правило, в тех случаях, когда уверены в своей правоте.
Из Средневолжского края прислал письмо крестьянин Казанцев. Его хозяйство местные власти признали кулацким. Казанцева «раскулачили», отобрали дом и имущество и обложили индивидуальным налогом в 1250 рублей. Мало того, Казанцева арестовали, имущество его было конфисковано. Вскоре, правда, за отсутствием обоснованных обвинений Казанцева освободили. Калинин попросил председателя горсовета города Балакова дать объяснение по этому делу. Оказалось, что репрессии к Казанцеву были применены без проверки предъявленных к нему обвинений. На месте не учли, сообщал председатель, что Казанцев имел почти полувековой производственный стаж. По предложению Калинина лиц, совершивших беззаконие, строго наказали. Имущество, принадлежавшее заявителю, было ему возвращено.
Михаил Иванович непримиримо относился ко всякого рода волоките и бюрократизму. Каждого, кто справедливо выступал против этого страшного зла, он горячо поддерживал и одобрял. Как-то раз ему стало известно, что одного тверского селькора газеты «Социалистическое земледелие», критиковавшего местных руководителей за бюрократизм, стали не то чтобы преследовать, но высмеивать, всячески компрометировать. Об этом Калинину рассказали, когда он приехал в Кимры, где предстояло открытие Дома крестьянина. Он немедленно вызвал к себе тех, кто преследовал селькора.
— Видите ли, Михаил Иванович,— оправдывались они,— мы же не против селькоровского движения, пусть критикуют, в том числе и бюрократов. Но почему все они, как сговорились, бюрократов ищут только среди представителей власти.
Как ни зол был Михаил Иванович, но тут рассмеялся.
— Что-то я, грешным делом, не встречал бюрократов среди крестьян и рабочих. Если вы среди земледельцев или, скажем, сапожников бюрократов видели — говорите, не стесняйтесь!.. Вот так-то, друзья. Извольте не сбивать селькора с панталыку... И запомните, именно бюрократизм является злом номер один для нашего государства.
Калинин вот так же строго относился к проявлениям бюрократизма, если дело касалось жалоб, присланных ему в приемную.
Рассмотрение жалоб трудящихся он считал большим политическим делом. В наших условиях, говорил он, каждое решение, принятое по жалобе, есть политика. Ведь правильное решение касается не только одного человека, одной деревни. Оно становится известно далеко в округе. Жалобы помогают составить правильное представление о состоянии партийной и советской работы на местах.
На XVI партконференции в апреле 1929 года Михаил Иванович вспомнил о таком факте:
— Я могу смело сказать, что если посылаем мы определенного человека на определенную работу, то почти наверняка в моей приемной скажется политика этого человека. Осторожный, практически умеренный человек, который к каждому вопросу подходит обдуманно, сейчас же понижает количество ходоков в мою канцелярию. Это — факт. Я должен сказать, что год или полтора назад у меня было невероятное количество ходоков с Северного Кавказа не только по линии сельскохозяйственного налога, но и по судебной линии и по целому ряду других вопросов. В настоящий момент с Северного Кавказа ходоков стало гораздо меньше. Товарищи, я вам могу поименно перечислить, в чем у каждого ошибки: зайдите в мою канцелярию на Воздвиженке и по материалам увидите.
Со временем характер жалоб менялся. К 1933 году, например, вовсе исчезли жалобы на безработицу, на невозможность поступить учиться, получить медицинскую помощь и т. п.
В то же время увеличилось количество жалоб на то, что кулаки, пробравшиеся кое-где даже на руководящие колхозные посты, стремились использовать свое влияние для расправы с честными колхозниками. Анализируя эти материалы, Михаил Иванович счел необходимым информировать об этом советские органы на местах и предупредить о необходимости усиления бдительности.
До 1932 года еще жаловались на то, что кое-где власти препятствуют выходу из колхоза, а в 1933 году — что не принимают в колхоз. Все больше поступало писем, жалоб, предложений, связанных с культурным обслуживанием, и Калинин видел в этом хороший признак: значит, дело идет, если есть на что жаловаться, значит, запросы народа растут.
Работники приемной, и прежде всего сам Михаил Иванович, внимательно следили за тем, чтобы никто не мог быть наказан несправедливо.
В начале 1938 года Калинин познакомился с делом А. Г. Икрина и написал в Свердловский обком партии: «Ко мне обратился с жалобой на неправильное исключение из партии и снятие с работы зав. Еланским райзо гр. Икрин А. Г.
При личных с ним переговорах у меня создалось впечатление, что он честный человек. Поэтому прошу Вас в насколько возможно ускоренном порядке разобраться с его делом исключения из партии. При разборе его надо принять во внимание как его неопытность, так и всю сложность той обстановки, в которой он очутился при выдвижении его на работу зав. райзо. При этом необходимо строго отделить вопрос о том, есть ли в его бывшей работе элементы преступности или простое неумение разобраться в том или ином вопросе.
Очень прошу Вас сообщить о том, как будет у Вас решено его дело.
С коммунистическим приветом.
М. Калинин*.
Не мог согласиться Калинин с тем, что за ошибки мужа подвергают наказаниям жену. В Музее М. И. Калинина сохранилось его письмо коменданту отряда стрелковой охраны города Смоленска:
«У Вас в детском приемнике в течение двух лет работала воспитательницей беспризорных гр. Прудникова Ф. А.
В январе месяце она Вами была уволена с работы в связи с тем, что ее муж был исключен из партии и выслан.
Считаю увольнение гр. Прудниковой только по этой причине необоснованным. Считаю возможным оставление ее на работе, если за ней лично нет порочащих фактов».
По заданием Михаила Ивановича работники приемной часто выезжали на места для проверки жалоб. Калинин считал, что такие выезды в десятки раз сокращают сроки прохождения жалоб. На месте ведь намного легче разобраться в существе дела и решить его.
Калинин любил свою приемную, любил работу в ней: она, так же как и поездки по стране, помогала ему чувствовать биение пульса жизни, зримо ощущать живой ход истории. Не случайно Михаил Иванович любил повторять: «На материалах приемной можно писать историю».
Рост могущества Советского Союза вызывал озлобление империалистов Европы и Америки. Газеты западных стран не уставали клеветать на социалистическое государство. В Лондоне были организованы налеты на советские представительства и учреждения, в Варшаве убили советского полпреда Войкова. Заправилы английского капитала требовали, чтобы капиталистические страны порвали с нами дипломатические отношения. Не желали признавать Советский Союз и Соединенные Штаты Америки, несмотря на протесты прогрессивных сил своей страны.
Весной 1926 года СССР посетил видный американский экономист профессор А. Таннер. Представитель прогрессивных кругов Соединенных Штатов Америки, он не одобрял политику правящих кругов своей страны и президента Кулиджа по отношению к Советскому Союзу.
Михаил Иванович Калинин принял профессора и беседовал с ним. Таннера интересовало, как президент Калинин понимает коммунизм. «В Америке,— говорил он,— существует понятие, что будто бы Россия, СССР, желает всюду привести к коммунизму через посредство войны. Действительно ли у вас такие желания?»
Михаил Иванович ответил:
— Конечно, у нас есть желание укрепить коммунизм, но вот за восемь, и скоро уже девять, лет существования Советской власти мы ни разу не выявили своей международной агрессивности, в то время как ни одно крупное капиталистическое государство не оставило своих захватнических замашек.
Разговор зашел о среднеазиатских республиках. Таннер, который посетил их сразу же после Индии, заметил, что по сравнению с «жемчужиной британской короны» Средняя Азия показалась ему «райским уголком».
Калинин высказал сожаление, что Таннер не видел, что делалось там шесть лет назад. За эти годы, говорил он, гражданское самосознание узбеков, туркмен, таджиков выросло колоссально. К сожалению, не выросло параллельно с этим богатство...
— Я все-таки думаю, что и богатство у нас вырастет вместе с гражданским самосознанием. Сейчас именно эта задача — наживание богатства — и стоит перед нами, и думается, что мы его наживем.
— Я боюсь,— откликнулся Таннер,— что когда вы станете богатыми, то вы тогда потеряете свое самоуважение, как потеряла его Америка.
Калинин решительно запротестовал:
— Америка не потому потеряла самоуважение, что богата, тут есть разница. Она потеряла его потому, что колоссальные богатства сконцентрировались там в немногих руках. У нас богатства наживаются государством и растут как государственные богатства. Частные же богатства возрастают гораздо медленнее, чем государственные. Ведь и в Америке университеты "считаются общественными богатствами. Общественные богатства не портят людей.
Таннер согласился с Калининым. Он выразил надежду, что США установят дипломатические отношения с Советским Союзом.
Спустя несколько лет положение начало изменяться.
Пер
ед угрозой германской и японской агрессии американские правящие круги вынуждены были признать несостоятельность нелепой и неумной политики «непризнания» Страны Советов. Осенью 1933 года президент США Франклин Рузвельт предложил Советскому правительству начать переговоры об установлении дипломатических отношений. Это предложение свидетельствовало одновременно и о росте влияния СССР на мировую политику.
В ответном послании президенту США Калинин писал:
«Я всегда считал крайне ненормальным и достойным сожаления существующее в течение шестнадцати лет положение, при котором две великие республики — Союз ССР и Соединенные Штаты Америки — не имеют обычных методов сношений и лишаются тех выгод, которые эти сношения могли бы им давать. Я рад отметить, что и Вы пришли к такому заключению... я охотно принимаю Ваше предложение о посылке в Соединенные Штаты Америки представителя Советского правительства для обсуждения с Вами вопросов, интересующих наши страны».
20 ноября Михаил Иванович Калинин обратился по радио к американскому народу. Получасовую речь он произнес в микрофон прямо из кабинета наркома связи.
Его окружали американские журналисты, удивлявшиеся всему — и простоте обстановки в кабинете наркома, и демократичности советского президента. Много разных строк потом поместили они об этом в своих газетах, но почти каждый написал, что угостил Калинина папиросой и тот с удовольствием ее выкурил. На самом же деле папиросу предложил ему один корреспондент, и Михаил Иванович зажег ее только из вежливости: предпочитал самокрутку. Он Еесело смеялся, подсчитывая на досуге, сколько же он выкурил одновременно заграничных папирос — двадцать пять или двадцать шесть.
Страна Советов с каждым годом мужала и крепла, удивляя мир разносторонностью своих свершений. Вступали в строй все новые заводы и фабрики. Развивалось сельское хозяйство. Увеличивалось производство зерна и технических культур. Велики были успехи в развитии культуры, науки, техники, искусства.
В борьбе за высшую производительность труда выросли миллионы ударников, новаторов промышленности. Неуклонно поднималось материальное благосостояние людей.
Выступая в 1935 году на VII съезде Советов СССР, Михаил Иванович говорил о невиданном в истории росте народного хозяйства. Крестьянские спины выпрямились, люди выросли, в каждой национальности появились руководители, вышедшие из недр своего народа,— бойцы за социализм.
Делегаты съезда аплодировали Калинину. Каждый из них знал, какую огромную роль сыграл этот человек в сплочении советских национальностей. Не было республики, где бы он не побывал, где бы не показал, как нужно решать деловые вопросы, где бы не оставил яркий след своего большого влияния.
VII съезд Советов принял решение об изменении Конституции СССР. Михаил Иванович был утвержден членом комиссии по выработке текста новой Конституции СССР и председателем комиссии по выработке проекта Конституции РСФСР.
Новая Конституция СССР, принятая Чрезвычайным VIII Всесоюзным съездом Советов в декабре 1936 года, ликвидировала всякие ограничения при выборах в Советы, заменила многостепенные выборы прямыми. Устанавливались всеобщие, прямые, равные и тайные выборы во все Советы депутатов трудящихся.
Эти же принципы легли и в основу разработанной под руководством Калинина Конституции РСФСР, принятой по его докладу Чрезвычайным XVII Всероссийским съездом Советов в январе 1937 года.
Выборы в Верховный Совет СССР были назначены на 12 декабря 1937 года. В ноябре Михаил Иванович приехал в Ленинград. Здесь, на собрании избирателей Кировского и Ленинского районов, он сказал задушевную, полную теплых воспоминаний речь:
— За что меня выдвинули кандидатом в депутаты Совета Национальностей, чему я обязан этой честью? Я считаю, в главном и основном,— тому, что я сохраняю в себе революционные черты ленинградского пролетариата...
Ведь в Кировском районе началась моя сознательная жизнь. Среди рабочих Кировского района во мне начало создаваться, крепнуть, выковываться большевистское революционное мировоззрение. Среди рабочих Кировского завода во мне родились, росли и крепли способности к организации, пропаганде и агитации. В Кировском районе, среди рабочих Кировского района впервые у меня зарождается гордая мысль, что пролетариат должен не только бороться, но и обязательно победить...
Выборы прошли с огромным подъемом. Они показали, что в СССР сложилось подлинное единство людей, строяших новое общество.
далее...
