И все же среди эмигрантских произведений Бунина «Жизнь Арсеньева» как раз выделяется торжеством любви над смертью. В самом начале эмиграции Бунин уже обращался к воспоминаниям своей юношеской любви. Но каким был тогда его итог? Рассказ «В ночном море» (1923), навеянный разговором с мужем Варвары Пащенко — Бибиковым, приехавшим сразу же после ее кончины, неизбывно пессимистичен. На палубе парохода, в ночи, спокойно, с мертвенным равнодушием беседуют два бывших соперника, один из которых только что похоронил жену.
«И ведь это из-за нее сходил я с ума буквально день и ночь, целые годы,— недоумевает один.— Из-за нее плакал, рвал на себе волосы, покушался на самоубийство, пил, загонял лихачей, в ярости уничтожал свои лучшие, ценнейшие, может быть, работы... Но вот прошло двадцать лет — и я тупо смотрю на ее имя в траурной рамке, тупо представляю себе ее в гробу... Да и вы теперь,— теперь, конечно,— разве вы что-нибудь чувствуете?»
И его собеседник так же просто отвечает:
«Я? Да нет, что ж скрывать? Конечно, почти ничего...»
Время уничтожило все — страсть, любовь, ревность, соперничество. Героям остается пожелать друг другу покойной ночи. Слово «покойной», как стук гвоздя в крышку гроба завершает рассказ.
В «Жизни Арсеньева» этот взгляд опровергается: время бессильно убить подлинное чувство. «Недавно я видел ее во сне — единственный раз за всю свою долгую жизнь без нее. Ей было столько же лет, как тогда, в пору нашей общей жизни и общей молодости, но в лице ее уже была прелесть увядшей красоты. Она была худа, на ней было что-то похожее на траур. Я видел ее смутно, но с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал ни к кому никогда»—так заканчивается «Жизнь Арсеньева». Вспомним еще раз фразу из чернового наброска к роману: «Жизнь, может быть, дается нам единственно для состязания со смертью...»
В романе смерть и забвение отступают перед силой любви, перед обостренным чувством — героя и автора — жизни.