ОБ АВТОРЕ И КНИГЕ

Случилось так, что этот мемуарный роман я прочитал впервые, когда работал в Берлине и часто встречался с Гюнтером Вайзенборном. У нас были добрые, можно сказать дружеские отношения. И Вайзенборн дал мне почитать корректуры своей будущей книги.
— Ну как? спросил он, зайдя за корректурами.
— Это очень сильная, интересная, значительная книга,— сказал я. И поблагодарил Вайзенборна от всей души.
Тогда «Мемориал» представлялся мне прежде всего сильнейшим человеческим документом, ценным историческим свидетельством. Взволнованный непосредственным впечатлением от содержания книги, я, кажется, позабыл сказать Гюнтеру Вайзенборну, что «Мемориал» написан с большим мастерством, что в нем неотступно ощущаются сердце и рука художника.
И вот снова я читаю это талантливое произведение исповедальной прозы писателя-антифашиста, участника немецкого подпольного Сопротивления гитлеризму. Читаю и вновь переживаю это обжигающее душу повествование. Читаю и думаю об его авторе, который был мужественным общественным деятелем и ярким человеком искусства, бойцом и художником слова.
Читаю «Мемориал» и думаю о Вайзенборне, о замечательных героях этой книги, о том, как опа написана. Читаю, и возникают в памяти факты, которыми следует прокомментировать советское издание «Мемориала», рождаются мысли, которыми хочется поделиться с читателями.
* * *
Итак, прежде всего о том, кем создана эта книга — о Гюнтере Вайзенборне.
Он родился в 1902 году в Фельберте. Отец его был коммерсантом. С 1922 года (после окончания средней школы) до 1927 года Вайзенборн изучал филологию, медицину и философию в университетах Кёльна, Бонна и Берлина (годы учебы запечатлелись в ряде записей «Мемориала» вместе с образами его наставников, среди которых Вайзенборн особо чтил известного литературоведа — боннского профессора Оскара Вальцеля, впоследствии погибшего в фашистском концлагере).
С 1928 года началась литературная биография Гюнтера Вайзенборна. В театре «Фольксбюне» («Народная сцена») в Берлине была поставлена и прошла с успехом пьеса молодого драматурга «Подводная лодка С-4» — антимилитаристская трагедия, в которой история гибели шести матросов-подводников комментировалась на экране, установленном в глубине сцены и в броских кадрах обпажавшем лицо империалистических преступников, игравших жизнями простых людей. Обратившись к драматургии, к театру, Вайзенборн сошелся с видными деятелями сцены — с режиссерами Эрвином Пискатором и Юргеном Фелин-гом, с актером Генрихом Георге. Пресса приветствовала его как восходящее дарование.
В 1930 году молодой писатель уехал в Аргентину, работал на ферме и вскоре вернулся па родину.
Шли тревожные годы и месяцы предфашист-ской поры. Было время напряженной борьбы между силами демократии, возглавленными коммунистами, и яростно атаковавшими их гитлеровцами. В эту пору Гюнтер Вайзенборн проявил себя как антифашист, как демократ.
В 1931 году вышли в свет две новые работы Вайзенборна. Он выступил соавтором Бертольта Брехта в пьесе «Мать», созданной по мотивам знаменитого одноименного романа Горького; написал песни дли фильма «Ничейная земля», сделанного по либретто ппсателя-демократа Леонгарда Франка. Обе работы утвердили прогрессивную общественную репутацию Вайзенборна. «Мать» стала крупнейшим событием в развитии немецкого революционного театра. «Ничейная земля» была отчетливо антимилитаристской лентой.
С 1933 года, когда власть в Германии на годы захватили гитлеровцы, положение Гюнтера Вайзенборна стало весьма сложным. Писатель остался в Германии, но был явно враждебен той обстановке, которую насаждали фашисты,— он находился в духовной оппозиции к нацистскому режиму. В 1935 году ему удалось выпустить книгу «Девушка из Фанё», любовный роман, поэтизирующий нравы простых тружеников, детей природы. Тогда же вышла на сцену пьеса Вайзенборна «Нойбер-ша», запечатлевшая романтический образ знаменитой немецкой артистки XVIII века Каролины Нойбер, боровшейся за освобождение театра от уз классицистических условностей. Эту пьесу он мог выпустить, скрывшись под псевдонимом.
Однако Гюнтер Вайзенборн отлично понимал, что интеллигенту-демократу невозможно продержаться в гитлеровской Германии на позициях нейтралитета. Он стал искать возможностей перехода от пассивного сопротивления к Сопротивлению активному. В 1937 году он выехал за границу, в Соединенные Штаты Америки, надеясь повести оттуда открытую борьбу против немецкого фашизма. Но в США он не встретил поддержки. В конце того же года он вернулся в Берлин и стал искать контактов с антифашистским подпольем.
Через некоторое время такие контакты были налажены. Гюнтер Вайзенборн вступил в подпольную организацию, возглавлявшуюся выдающимся ученым-экономистом, доктором Арвидом Харна-ком и молодым литератором и журналистом, в ту пору обер-лейтенантом авиации Харро Шульце-Бойзеном. Группа Харнака — Шульце-Бойзена, известная в истории немецкого антифашистского Сопротивления под названием «Красная капелла», объединяла многих мужественных бойцов против гитлеризма,— в ней ведущую роль играли коммунисты, представители идеологической гвардии немецкого рабочего класса, стремившиеся объединить в единый фронт все демократические антифашистские силы.
Более трех лет действовал Гюнтер Вайзенборп в рядах «Красной капеллы», выполняя разнообразные задания ее руководителей. Он расклеивал в ночном Берлине антифашистские листовки и плакаты, участвовал в приеме и распространении известий антифашистских радиостанций. По указанию руководства «Красной капеллы» он ноител работать на берлинское радио и сумел (как о том рассказано в «Мемориале») незаметной правкой информации разоблачить перед слушателями и мировой общественностью лживую геббельсовскую пропаганду.
При разгроме «Красной капеллы» гестаповцами Гюнтер Вайзенборн был арестован. Его судили и приговорили к смертной казни, замененной затем заключением в тюрьме Лукау. Вслед за ним была арестована гестаповцами и его молодая жена — Джой Вайзенборн, также участница Сопротивления фашизму. Супруги Вайзенборн, пройдя через ад гитлеровских застенков, встретились вновь весной 1945 года, когда войска Советской Армии, громя гитлеровцев, освобождали пленников из заключения.
В ту историческую весну Гюнтер Вайзенборн пробыл некоторое время в должности сельского бургомистра, затем вернулся в Берлин и вместе с выдающимся режиссером Карлхейнцем Мартином создал Театр имени Геббеля, в котором был некоторое время заведующим литературной частью.
Именно в ту пору, весной — летом 45-го, я познакомился с Гюнтером п Джой Вайзенборн. Помню их домик в районе Вильмерсдорф, маленький сад, Гюнтера за работой, его Джойкен в заботах п хлопотах. Хорошо запомнилась мне премьера первой послевоенной пьесы Вайзенборна — «Подпольщики», посвященной памяти героев «Красной капеллы» и запечатлевшей некоторые характерные черты суровой будничной работы бойцов Сопротивления, помню Гюнтера Вайзенборна на трибунах послевоенных антифашистских собраний, митингов, конгрессов, съездов немецкой творческой интеллигенции, его речи, проникнутые горечью пережитого и радостью участия в строительстве новой, демократической Германии. Помню первые номера сатирического журнала «Уленшпигель», который Гюнтер Вайзенборн издавал вместе с талантливым художником-коммунистом, недавним узником Бухенвальда — Гербертом Зандбергом, помню и рукописи его пьес и стихов, с которыми он меня знакомил, желая узнать мнение советского товарища, советского читателя.
Около четырех послевоенных лет длились наши встречи с Вайзенборном, потом я уехал на родину и следил за творчеством этого писателя по тем книгам, которые он мне присылал. Я прочитал его повые пьесы — «Баллада об Ойленшпигеле...» (1949), «Лофтер, пли Потерянпое лицо» (1956), «Луиза Лей» (1956), «Семья из Невады» (1958). Прочитал его прозу — роман «Построено на песке» (1956) и другие произведения, его драматическую поэму «Геттипгенская кантата» (1958), его мемуарную книгу «Разделенный горизонт» (1965).
В 1968 году в Берлине на «Диалоге о Брехте» судьба еще раз свела меня с Вайзенборном. По вечерам после заседаний мы много и долго беседовали, многое вспоминали. Я рад был услышать и о творческих планах писателя, о его намерении вновь посетить Москву (впервые в нашей столице он побывал в апреле — мае 1948 года в составе первой немецкой писательской делегации, тогда он написал интересные очерки о своих московских впечатлениях). Вайзенборн, который в пятидесятых и шестидесятых годах жил в Западной Германии и в Западном Берлине, рассказал мне о своей упорной борьбе против реакционеров, против пронацпстов и неонацистов. Об этой борьбе говорили и ранее прочитанные мною произведения Вайзенборна, его социально-критические романы, его антифашистская публицистика.

Гюнтер Вайзенборн не был сложившимся мыслителем-марксистом, его представления о марксизме были далеки от систематичности, стройности, совершенства, но он был и оставался верным рыцарем антифашистской борьбы, союзником немецких социалистов, создателей первого немецкого социалистического государства — ГДР, он был убежденным и стойким демократом и антимилитаристом. Таким его знали и любили читатели и зрители в демократических кругах разных стран. Таким его знали и ненавидели идеологи реакции и неонацизма, реакционные фальсификаторы истории немецкого Сопротивления, пропагандисты шовинизма и реваншизма. Таким, убежденным и боевым общественником, оставался он всегда, в своих произведениях, выступлениях, в своей кипучей творческой работе.
В ту нашу берлинскую встречу Гюнтер Вайзенборн впервые пожаловался на нездоровье. Он сказал, что болен; из его слов я понял, что дело шло о тяжелой болезни печени (отозвались тюремные годы). Он добавил, что сроки его измерены. Но держался он бодро, мысли его были захвачены интересами жизни, борьбы. И вскоре он отправился в поездку туда, где чувствовал себя моложе,— в Москву. Наша последняя мимолетная встреча с Гюнтером и Джой была в Москве; я приехал из командировки в тот самый день, когда Вайзенбор-ны уезжали домой, и мы успели втроем пробежаться по улице Воровского, поговорить накоротке. Больше я Гюнтера Вайзенборна не видел,— из газет я узнал о его кончине.
Вайзенборн любил нашу страну, наш народ. Вместе со своими товарищами по борьбе, с бойцами немецкого Сопротивления, он верил в силу Октября, в мощь Советской Армии, армии социалистического народа. И советские люди знали и знают Гюнтера Вайзенборна, ценят его творчество и его боевые дела. Вместе с рядом подполыцнков-аптифашистов пз «Красной капеллы», вместе с павшими в борьбе и с немногими уцелевшими в тюрьмах товарищами он был награжден высоким боевым советским орденом.
* * *
«Мемориал» — книга подневных записей, книга-дневник. «Мемориал» Гюнтера Вайзенборна — прежде всего записи о лично пережитом, свидетельства о героях, с которыми жизнь-борьба свела его в общем деле Сопротивления гитлеризму.
Эту книгу нельзя считать историей «Красной капеллы»,— в силу законов революционной конспирации Вайзенборн знал лишь некоторую часть подпольщиков, входивших в боевую организацию, и — соответственно этому — был информирован лишь о части дел, которыми занималась группа Харнака — Шульце-Бойзена. В «Мемориале» нет и подробно выписанных портретов тех героев «Красной капеллы», которых лично знал автор,— это книга, содержащая, однако, выразительные штрихи к их портретам, к нх характеристикам.
Думается, что нужно пояснить читателям некоторые имена героев, фигурирующих в мемуарном романе Вайзенборна, порою упоминаемых под "инициалами или псевдонимами. История немецкого Сопротивления гитлеризму позволяет это сделать.
Так кто же они, эти герои? X.—это Харро Шулъце-Бойзен (1909 — 1942), один из главных руководителей «Красной капеллы», до 1933 года — студент юридического факультета, журналист. В годы гитлеризма он вошел в контакт с подпольщиками-коммунистами и выдвинулся в первые ряды организаторов антифашистского подполья. Его положение обер-лейтенанта авиации помогало ему скрывать свою нелегальную деятельность. Арестованный 31 августа 1942 года, он вместе с рядом товарищей и с женой Либертой Шульце-Бойзен был казнен «под рождество», 22 декабря 1942 года.
К., или Курт,— талантливый скульптор Курт Шумахер (1905—1942), видный деятель коммунистического антигитлеровского подполья. Занимался распространением антифашистских листовок среди населения и в армии, связал прибывшего из Советского Союза в августе 1942 года коммуниста,бывшего бойца батальона имени Эрнста Тельмана в Испании Альберта Хёслера с руководителями «Красной капеллы». Арестованный, как и Гюнтер Вайзенборн, в сентябре 1942 года, он был казнен вместе с А. Харнаком, X. Шульце-Бойзеном и другими товарищами. Вместе с ним погибла и его жена Элизабет Шумахер, также член группы «Красная капелла».
Вальтер, или В.,— Вальтер Хуземан (1909— 1943), сын старого коммуниста, сам член КПГ с 1928 года, рабочий, корреспондент партийных газет. После 1933 года — подпольщик, один из организаторов нелегальной газеты «Внутренний фронт», в которой сотрудничал вместе с журналистами В. Гуддорфом, X. Шульце-Бойзеном, писателем Адамом Кукхофом и другими. Впервые был арестован гестапо в 1936 году и заключен на два года в концлагерь Заксенхаузен. Вновь арестованный в сентябре 1942 года как член «Красной капеллы», был казнен 13 мая 1943 года.
Пауль Браун, о котором домогались показаний у Вайзенборна,— Вильгельм Гуддорф (1902— 1943), член КПГ с 1923 года, выдающийся ученый-филолог, знаток множества европейских и азиатских языков, историк, экономист, искусствовед, человек редчайшей образованности. До 1933 года — активный сотрудник партийной прессы, в годы Сопротивления — организатор подпольной антифашистской печати. В партийных кругах и среди подпольщиков был известен под псевдонимом Пауль Браун. С 1934 по 1939 год находился в тюрьме и концлагере. Затем в «Красной капелле» был официальным представителем нелегальной берлинской организации КПГ. Вместе с доктором Арвидом Харнаком написал исследование «Об экономическом фундаменте нацистской Германии». В подпольной печати обосновывал в соответствии с линией КПГ принципы Национального фронта антигитлеровского Сопротивления. Арестован в октябре 1942 года, казнен 13 мая 1943 года.
Филипп Шеффер (1894—1943) — видный ученый-филолог, член КПГ с 1928 года. В 1935 году был арестован за подпольную деятельность и до 1940 года находился в тюрьме. Затем вступил в «Красную капеллу». Весной 1942 года, пытаясь спасти от самоубийства чету евреев, преследовавшихся нацистами, спустился по стене с третьего этажа на второй, но сорвался и получил тяжкие увечья. Был арестован гестапо в сентябре 1942 года, казнен 13 мая 1943 года.
3., «наш главный»,— вероятно, Джон Зиг (1903—1942), рабочий-коммунист, член КПГ с 1929 года, активный сотрудник партийной прессы. Деятельный организатор антифашистского подполья, один из руководителей «Красной капеллы». Арестованный в октябре 1942 года, вскоре покончил с собой в здании гестапо, чтобы положить конец пыткам, которым его подвергали.
Хорст Хайлъман (1923—1942), с 1940 года— студент Берлинского университета, затем переводчик при штабе главного командования гитлеровской армии. С осени 1940 года — в «Красной капелле». Сообщал руководству группы важные данные военного характера. Сотрудничал с X. Шульце-Бойзеном в составлении труда о причинах двух мировых войн. Казнен вместе с А. Харнаком, X. Шульце-Бойзеном и другими.
Хельмут Химпелъ (1907—1943) — зубной врач, вместе со своей невестой Марией Тервпль состоял в «Красной капелле». Весной 1942 года распространил листовки, разоблачавшие лживый и клеветнический характер антисоветской выставки, состряпанной геббельсовским министерством пропаганды. В конце 1942 года был арестован, казнен в начале 1943 года. Вслед за ним была казнена Мария Тервиль.
Ион Риттмайстер (1898—1943) — выдающийся ученый-психолог и врач-психиатр. С 1933 по 1938 год вел антигитлеровскую пропаганду из Швейцарии, за что был выслан швейцарскими властями. Вернувшись в Берлин, оказывал помощь антифашистам и преследовавшимся нацистами. В 1941 году вступил в «Красную капеллу», распространял антифашистскую литературу, писал листовки. Арестован в сентябре 1942 года, казнен 13 мая 1943 года.

Поэт семнадцати лет — видимо, Отто Холънов, . о котором упоминается в одном из предсмертных писем из тюрьмы активистки «Красной капеллы» Като Бонтьес ван Беек. В этом письме Хольнов охарактеризован как человек «полный любви», т. е. исполненный сочувствия ко всем угнетавшимся нацистами.
Г.— возможно, Ион Грауденц (1884—1942), журналист, активный пропагандист достижений Советского Союза. Участник подпольного Сопротивления. Арестован в сентябре 1942 года, казнен в декабре 1942 года вместе с А. Харнаком, X. Шульце-Бойзеном и другими активистами «Красной капеллы».
Студент, насвистывавший в тюрьме песни Брехта — Вайля и Брехта — Эйслера, далее названный Вайзенборном Куртом Штреловом,— Хейнц Штрелов (как называет его в своих предсмертных письмах из тюрьмы Като Бонтьес ван Беек), студент-антифашист, вместе с Ионом Грау-денцом и Като Бонтьес размножавший и распространявший подпольную революционную литературу. Казнен 13 мая 1943 года.
Таковы были этн люди — герои Сопротивления, ни разу не дрогнувшие под нытками гестаповцев, люди, словно выкованные из благородного металла.
* * *
Припоминаю один из разговоров с Гюнтером Вайзенборном. Речь шла о его пьесе «Подпольщики», о его книге «Мемориал».
Вайзенборн сказал, что он писал для молодежи и, в сущности, о молодежи, писал для будущей демократической Германии о тех, кто в годы зла и насилия восстал против насилия и зла во имя будущего отчизны. Он особо подчеркивал, что эти люди не знали чувства социального эгоизма.
Эта же мысль о «жпзни для других» выражена в одном из афоризмов, в одном из эпиграфов в «Мемориале», где сказано о самоотдаче как основе деятельности, как радости борьбы:

Чем меньше человек ощущает самого себя,
тем он счастливей.
Чем больше он думает о других,
тем меньше он ощущает самого себя.

«Мемориал» — книга, не только насыщенная фактами, событиями, наблюдениями, но и кпига, запечатлевшая характерные особенности психологии героев революционной борьбы, их сознательность, убежденность, органичность их подвигов.
Бойцы немецкого Сопротивления гитлеризму — те из них, что уцелели в застенках и копцлагерях, что не пали под топором или от пули,— написали ряд отличных книг из истории антифашистской борьбы. Некоторые среди них беллетристичны по манере письма — от сравнительно ранней книги Вернера Эггерата «Только человек» до более поздней — «Солдаты без ружей» Херберта Гуте.
«Мемориал» — одно из наиболее оригинальных произведений такого рода. В этой книге повествование идет в двух планах, словно развертываются параллельно два свитка воспомпнаний: один, главный, рассказывает о годах борьбы и испытаний, о времени освобождения и перехода к новой, свободной жизни, а другой — как бы эмоционально сопоставительный — обращен к воспоминаниям прошлого, к детству, отрочеству, юности, к годам учения и странствий, к началу литературно-театрального пути автора, к его пребыванию в Аргентине и Соединенных Штатах Америки, к эпизодам из жизни «третьей империи» (вплоть до остро обличительных зарисовок Гитлера и его клики).
Есть в исповедальном романе Вайзенборна и тема любви: былым, неглубоким и непрочувство-ванным отношениям с женщинами противопоставлена сильная, горячая, выдержавшая все невзгоды и испытания, любовь Гюнтера к Джой, образ которой, словно луч солнца, освещал сырые и серые стены его камеры. В тюремных письмах к Джой, подписанных инициалом П., жили прекрасные чувства, ставшие любовью-дружбой на всю жизнь.

«Мемориал» — киига честная, искренняя. Ее автор не претендовал на то, чтобы задним числом приукрасить историю своей жизни, он не намеревался «прихорашивать» самого себя,— он исповедовался, он писал правдиво. И мы видим его в книге таким, каким он был: с его исканиями, с его недостатками, с его «непроясненностямн» того или иного времени по ряду вопросов общественных, психологических, бытовых. И мы видим, как шел его духовный рост, как укреплялся в нем, управляя мыслями и чувствами, боевой демократизм, как формировался его революционный характер. «Мемориал» Вайзенборна — это сплав жизненной правды и мастерства художника, сплав «документальности» и психологичности, делового повествования с повествованием лирическим, энергии чувства с энергией слова.
* * *
Когда я впервые читал «Мемориал», эта книга, вышедшая непосредственно из пламени событий и переживаний, вызвала у меня глубокое волнение. И сегодня я читаю ее как хронику событий и переживаний, прошедших через сердце художника, опаленных его горячей мыслью, его пылкими чувствами, израненными, но живыми и сильными. Это волнует и сегодня.
И это рождает надежду, более того — уверенность, что «Мемориал» не оставит равнодушным современного читателя. Книга Гюнтера Вайзенборна учит ненавидеть фашизм и войны, учит любить людей, отважно борющихся за свободу п счастье пародов. Она богата жизненным материалом, из которого нельзя не сделать серьезных революционных выводов.
Можно не сомневаться в том, что чистый и сильный голос бойца и художника Вайзенборна, его выстраданное, искреннее слово отзовутся в сердцах читателей.
Александр Дымшиц

НЕСКОЛЬКО ВСТУПИТЕЛЬНЫХ СЛОВ ДЛЯ ТЕХ, КТО РОДИТСЯ ПОСЛЕ НАС

Публикуя эти записки, я прежде всего обращаюсь к тем, кто через сто или пятьсот лет, недоуменно качая головой, возьмет в руки книгу о том времени, которое было нашим временем. Жизнь тогда будет весьма отличаться от нашей, но и тогда люди будут голодать, будут и умирать, особенно если им кто-нибудь в этом поможет, преподнеся немного строфантина или выстрелив в затылок; родившиеся после нас испытают и радости любви, как испытывали их мы; не чужды им будут и некоторые пороки, так же как чувства ненависти и сострадания; изредка они будут вспоминать о молитве и частенько прикладываться к рюмке; трудясь, они будут проклинать свой труд, в большинстве своем жаловаться на судьбу и, конечно же, стремиться изменить мир.
Но когда родившиеся после нас станут изучать историю последних тысячелетий, они натолкнутся на главу — ибо, что бы мы ни совершили, больше одной главы в учебнике истории это не займет! — итак, они натолкнутся на главу, полную описания войн, страшнейших убийств, невероятных разрушений, главу, непревзойденную по перечисленным в ней позорным деяниям! Возможно, она будет называться «Злоупотребления властью погубили Европу» и во вступительном слове к ней будет сказано, что «это самая мрачная глава всемирной истории». Родившиеся после нас прочтут в этой главе, вероятно, о том, что человечество на своем мпоготрудном и таком болезненном пути через тысячелетия было ведомо людьми, узурпировавшими власть,— одни получали ее по наследству, другие — прибегнув к оружию или к заговору; творя произвол, они подчиняли себе племена или государства, смотря по тому, как в те годы именовались человеческие общины. Пребывая в королевских замках, куриях, имперских канцеляриях или на бирже, узурпаторы эти делали, что хотели, человечество же было призвано повиноваться. Однако во все эпохи человечеством управляло не более нескольких тысяч людей, призывавших народы либо к пактам, либо к лютой вражде.
А какие благородные, какие прекрасные цели были у этих властителей! Они звали людей отстоять то праведную веру, то отечество, проклинали еретиков, подстрекателей, смертельных врагов, низшие расы. Человечество же, которому строго-настрого запрещали задумываться, теряло при этом чудовищно много крови. И горе его росло и росло, ведь каждый отдельный человек верил в необходимость убивать как можно больше смертельных врагов, варваров и неарийцев, ибо только тогда для него, человека, размахивающего копьем, мушкетом или автоматом, наконец-то настанет лучшая жизнь, мир будет прекрасен.
Но эта лучшая жизнь, этот прекрасный мир никогда не наступали. Нищета большинства росла, как росло богатство тех, кто окружал власть имущих. Но когда нищета большинства тех, кто рабом ли, крепостным или фабричным рабочим служил богачам, стала и вовсе невыносимой, некоторые люди принялись размышлять и, поразмыслив, сказали, что земной шар способен прокормить всех живущих на нем, если дары его лучше распределить. Властители не пожелали согласиться с подобным выводом, но миллионы бедняков прислушались к этому учению и обратили великий гнев свой против богачей и власть имущих. Именно от этой борьбы и сотрясалось тогда наше столетие.
На нижеследующих страницах родившиеся после нас обнаружат то тут, то там ссылки на эту борьбу наших дней. Они увидят также, что узурпатор по имени Гитлер омрачил не один час в жизни многих жителей Европы, в том числе и в жизни автора этих строк.
Обнаружат они также эскиз некой биографии, кстати не лишенной типических черт, эскиз жизненного пути молодого интеллигента, приехавшего с берегов Рейна, из провинции в столицу, дабы стать писателем. То обстоятельство, что в этой биографии читатель найдет зафиксированными лишь отдельные мгновения, связано не только с историей ее написания, но и с интересом автора к отдельному мгновению в жизни человека, к тому молниеносному, ослепительному мгновению, когда взгляд вечности на миг останавливается на нем.
Оглядываясь, каждый человек вспомнит в свое-ей жизни мгновения, когда перед ним как бы распахивались двери. И эти мгновения суть не что иное, как важнейшие вехи его внутренней биографии, их ему никогда пе забыть.
Впервые я пережил подобное мгновение, когда двенадцати лет от роду услышал «Хроматическую фантазию и фугу» Баха, потом, когда я, будучи студентом, заговорил на вечере у своего учителя Оскара Вальцеля с Теодором Дойблером. Он произвел на меня впечатление заросшего, как животное, допотопного феномена, пребывающего по ту сторону тысячелетий. Еще одно из таких мгновений мне довелось пережить на вскрытии в кёльнской больнице Линденбург, когда я впервые увидел в микроскоп мерцательный эпителий зев-ной пленки лягушки; мой последний, почтп беззвучный разговор с матерью у ее смертного одра был тоже таким мгновением, как и трапе_за у бенедиктинцев в монастыре Марии Лаах, и еще звездная ночь во ржи неподалеку от Годесберга, которую я провел не в одиночестве, и какой-то миг после премьеры моей первой пьесы «Подлодка С-4>> в берлинском театре «Фольксбюне», когда упал занавес.
Все это были лишь мгновения, но они означали целые этапы. Вереница пройденных дверей остается открытой позади каждого человека, стоит ему только оглянуться.

Когда я оглядываюсь, передо мпой всплывают лица политических заключенных. Кое-кто из них дождался свободы, многие погибли. Л я вижу их лица, вижу, как они переговариваются в камере, тихо-тихо, измученные, исхудавшие, неустрашимые. Они ждут великого счастья, ждут свободы, ждут погибели оборотня, окончания войны. Все сбылось, как мы мечтали тогда. II в то же время совсем по-другому.
Я остался в живых, и я думаю неотступно о миллионах ушедших навсегда, думаю с глубокой скорбью, ибо в годы, когда человеческая жизнь стоила не больше кулька ежевики, в те годы мне открылись величие и мощь человеческого племени.
Мужчины и женщины нашей страны подходили к судейскому столу, поднимались на эшафот, исполненные такого мужества, какое достойно вечности, какое никогда не должно быть забыто. Здесь, в Германии, идея свободы жила несломленной, жила в тысячах камер, но она жила. А этажом ниже, в полицейских подвалах нашей страны, десятки тысяч сердец бились в унисонном ларго страданий. Человеку, переходящему улицу, достаточно было прислушаться, и он услышал бы похоронный гул тысяч и тысяч голосов.
Значительную часть нашего народа схватили и бросили в подвалы страны. II здесь, внизу, а не там, наверху, в сверкающих позолотой исступленных буднях нацистского рейха, здесь, внизу, раскрывались красота и величие человека, молчаливое товарищество обреченных, братство благородной нищеты. Здесь томилась пленная армия свободы, здесь человечество шагало вперед, шагало в будущее, и путь его был мучительным! Здесь факел, озарявший этот путь, передавался из рук в руки, от одного величественно умиравшего к другому, от эшафота к эшафоту.
Но факел этот никогда не гас в нашем отечестве.
Пожалуй, следует еще сказать, что отрывки, повествующие о жизни за пределами тюремной ограды, я писал чаще всего за решеткой и, как правило, на оберточной бумаге, предназначенной для изготовления пакетов. И напротив, отрывки, где речь идет о жизни в заточении, я написал после того, как вышел оттуда. Дабы нарушить однообразие тюремных отрывков, я каждому противопоставил отрывок о жизни на свободе, надеясь тем самым создать более или менее полное представление о жизненном пути человека того времени.
Если кому-нибудь число отрывков о личной жизни покажется чересчур большим, то ему следует напомнить, что в местах, где они записывались, было естественно ограничиваться воспоминаниями личного характера. Некоторые страницы написаны в состоянии отчаяния и потому так часто посвящены величию и красоте этой жизни — ведь автор их ожидал смертного приговора. И напротив, я был краток в описании пережитых ужасов. Как и всякий бывший узник, я бы мог многое сообщить об этом, но полагаю излишним увеличивать и без того .многочисленные описания ужасов и жестокостей, которые чинили над нашим народом наряженные в мундиры прислужники диктатуры.
Пусть родившиеся после нас узнают также, что чувство меланхолии, в которое нас, выживших, повергла чудовищная смерть столь многих друзей, еще усилилось чувством глубокого разочарования в послевоенном развитии мира. Но какой прок предаваться стенаниям среди стенающих?
И если когда-нибудь родившиеся после нас прочтут главу о времени, которое было нашим временем, то я, не боясь показаться нескромным, настойчиво прошу не забывать о тех сотнях тысяч людей, которые с высоко поднятой головой сражались против кровавого террора и, сражаясь, погибли на эшафотном фронте.
Г. В.