Эта книжка - рассказ о жизненном пути замечательного человека, коммуниста, соратника Ленина Михаила Ивановича Калинина. Через царские тюрьмы и ссылки, сквозь огонь трёх революций прошел он, испытанный революционер, признанный вожак питерских пролетариев. Почти четверть века после победы Октября бессменно находился Михаил Иванович на посту главы Советского государства. "Всесоюзным старостой" любовно называл его наш народ.

Если интересуемая информация не найдена, её можно Заказать

А.Толмачев

Содержание

УЧЕНИЕ ВРАССЫПНУЮ 1

НА ПУТИЛОВСКОМ ЗАВОДЕ 9

«НЕВЕРОЯТНАЯ СИЛА СОПРОТИВЛЯЕМОСТИ» 23

В КАНУН ОКТЯБРЯ 4G ОТ ПЕТРОГРАДСКОГО ГОЛОВЫ ДО «ВСЕСОЮЗНОГО СТАРОСТЫ» 56

В ГОДЫ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО СТРОИТЕЛЬСТВА 71

ВКЛАД В ПОБЕДУ 108

СЫН ПАРТИИ КОММУНИСТОВ 123

Издательство политической литературы Москва • 1970

— Давай, давай, поспешай, милый,— Иван Никифорович дернул его за руку.

Они вышли из вокзала — и вот он, Петербург, во всем своем великолепии предстал перед глазами мальчишки.

А мать, отец, сестренки, родная его деревушка — все это отодвинулось куда-то далеко. Неужто где-то есть сейчас тишина, безлюдье, маленькие деревянные домишки?

Однако заснуть удалось не скоро. Едва Миша сомкнул веки, как нахлынули воспоминания. Он видел родную Верхнюю Троицу с одной улицей, с покосившимися крытыми соломой избами, тихую чистую речку Медведицу и мать, долго семенившую за телегой, увозившей его на чугунку...

Семья Калининых — Иван Калиныч, Мария Васильевна да детишки (десятерых произвела на свет Мария Васильевна, одни рождались, другие умирали, не успев вырасти) — размещалась в крохотной четырехстенной избе, стоявшей на краю деревни. Труд, тяжкий труд от зари до зари, ради куска хлеба,— этим жили Калинины, как, впрочем почти все в Верхней Троице.

Окружавшие деревню поля приносили ничтожные урожаи. Да и земли-то было на всю деревню 470 десятин. Из сорока семи хозяев не больше тридцати имели либо корову, либо лошадь. А уж о «технике» и говорить нечего — соха, борона — вот, пожалуй, и все.

От голода многих спасали отхожие промыслы. Каждый, кто хоть малость владел топором, занимался плотничаньем. Великим счастьем считалось устроиться на работу в Кашин или Тверь. Отца своего Михаил порой не видел месяцами. Огменным плотником был Иван Калиныч. Только его трудом и удавалось семье сводить концы с концами.

Одиннадцать лет исполнилось Михаилу, когда случай помог ему попасть в школу.

Неподалеку от Троицы находилась усадьба «Тетьково». Владел ею петербургский чиновник министерства путей сообщения гражданский генерал Мордухай-Болтовский. Генерала в деревне побаивались: уж больно строг и толст, сразу видно — большая персона... К его жене Марии Ивановне относились с уважением и даже любили ее. Была она мягкой, приветливой, не гнушалась заходить в крестьянские избы, лечила заболевших крестьян. Мария Ивановна была матерью шестерых мальчишек, самый младший из них еще не учился.

Михаил подружился с барчуками, и те упросили своего отца послать его в Яковлевское земское училище, что в двенадцати верстах от Верхней Троицы.

В училище, у учительницы Анны Алексеевны Бобровой, за две зимы вместо четырех освоил Миша и чтение, и письмо, и арифметику, перечитал все книжки из скудной школьной библиотеки. Он оказался способным учеником. В числе немногих был удостоен от попечительского совета Похвального листа за примерное поведение, прилежание и успехи.

Может быть, и не так уж много дало бы ему училище, если бы не неуемная тяга к книгам. Анна Алексеевна поощряла это увлечение, приносила любознательному ученику книжки из личной библиотеки. Так он познакомился с произведениями Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова...

Уже тогда Мишу Калинина тревожили контрасты жизни, которые он наблюдал повседневно. Маленькая угрюмая избушка родителей — и большой веселый дом Мордухай-Болтовских; грубые, мозолистые руки матери — и холеные Марии Ивановны; постные, забеленные молоком щи на обед у них в семье — и дразнящие запахи, доносившиеся из барской кухни. А самое главное: у одних — изнурительный труд и бедность, у других — праздность и изобилие.

Родители наставляли: так повелось испокон веков, так установлено богом. Но книги говорили другое, будили ненависть к праздности, рождали протест против несправедливости.

Дорога от вокзала до господского дома на Рыночной площади показалась Михаилу неимоверно длинной. За ужином он почти ничего не ел и очень обрадовался, когда камердинер Иван Никифорович показал ему место, где отныне он будет спать.

В училище Калинин впервые задумался над тем, что ожидает его впереди. А. А. Боброва рассказывала, что, когда настала пора прощаться со школой, Михаил спросил растерянно:

— Куда же я теперь денусь?

— Поди к барину, сынок,— сказала Михаилу мать,— поклонись, может, возьмут в дом для работы какой...

Так Калинин стал «мальчиком для услуг» в доме Мордухай-Болтовских.

... Четыре года его жизни были неразрывно связаны с этой семьей. Лето — в Верхней Троице, зима — в Петербурге. Эти годы были для подростка годами накопления знаний.

Болтовские уважали стремление Михаила к учению и даже старались помочь ему. Работой его не перегружали, кормили и одевали неплохо. Библиотекой он пользовался без ограничений и глотал книги одну за другой.

Впоследствии Михаил Иванович вспоминал об этом времени:

«Питерская обстановка нельзя сказать, чтобы меня поставила в очень благоприятные условия в смысле обучения, но все-таки я был мальчиком в семье, где было много учащихся, которые со своей стороны стремились идти навстречу моему желанию учиться и даже, насколько помню, некоторые давали мне уроки, во всяком случае, помогали мне в том, в чем они сами разбирались. Затем они меня снабжали в достаточном гголичестве необходимыми книгами».

Живя в интеллигентной семье, Михаил невольно подражал привычкам ее членов. Заметив, что и генерал, и старшие сыновья обязательно по вечерам просматривают газеты, решил обзавестись своей. Какой? Выбрал «Новое время». Наивно думал, что эта реакционная газетенка позволит ему «знать, что делается сейчас в мире». Больше всего интересовался отделами дипломатии и политическим.

Многое почерпнул Михаил из нелегальных изданий, имевшихся в библиотеке генерала. Среди них попался ему знаменитый альманах А. И. Герцена ♦ Полярная звезда», «С того берега» и другие революционные подпольные издания.

Книги рассказывали, что немало голов положено за то, чтобы попытаться вывести народ на широкую, ясную дорогу свободы: Разин и Пугачев, декабристы и те, кто убил царя Александра II. Эти люди казались ему необыкновенными, чуть ли не сказочными богатырями, умными, отчаянно храбрыми.

Профили повешенных декабристов с обложки «Полярной звезды» всплывали перед мысленным взором Михаила, когда он сталкивался с нищетой, бесправием, угнетением. Бессмертные строки Некрасова начинали звучать в его сознании, когда вспоминал беспросветную нужду родной Верхней Троицы.

Я видел красный день: в России нет раба! И слезы сладкие я пролил в умиленье... «Довольно ликовать в наивном увлеченье,-Шепнула муза мне: — Пора идти вперед: Народ освобожден, но счастлив ли народ?..

Идти вперед, бороться. Это Миша понял. Но вот как бороться? Где люди, готовые не пощадить себя ради народного счастья? Как найти их?

Все чаще и чаще задумывался он о своем следующем жизненном шаге, ведь всю жизнь «мальчиком* в барском доме не проживешь.

Почему-то одно время очень привлекала морская жизнь. Всерьез готовил себя к ней: для закалки даже спал на голом полу, без подушки. Потом в мечтах сменил еще ряд профессий, но ни на одной не остановился. Душа его рвалась к бурной, кипучей жизни.

И все упорней, настойчивей думалось — а не пойти ли в рабочие?

Он часто вспоминал демонстрацию петербургского пролетариата, свидетелем которой оказался. Это было в 1891 году, в день похорон писателя и философа Н. В. Шелгунова, чьи произведения оказали на него большое влияние. В рядах демонстрантов были арсенальцы, судостроители, путиловцы. Они шли, не успев сменить свою повседневную рабочую одежду, шли, крепко сжав кулаки и гордо подняв головы. На венке из дубовых листьев надпись: «От петербургских рабочих». Их не так было много, но шли они уверенно, спокойно, сознавая свою силу, не обращая внимания на окружавших полицейских.

Не тогда ли появилось у него желание стать в их ряды? Попасть на завод было не так-то легко. Наплыв из деревень «раскрестьянившихся» был огромен. В конце концов Калинину удалось устроиться на «Старый арсенал».

Это был небольшой, тихий, патриархальный заводик, где тон задавали старые высокооплачиваемые рабочие, где всеми средствами поддерживались «добрые традиции». Рабочим настойчиво внушали, что хорошим трудом на хозяина можно достичь и достатка, и положения.

Калинин резко выделялся среди других рабочих грамотностью, манерами, образом мышления.

«...Пока я жил у Болтовских мальчиком,— уже на склоне лет рассказывал он, — я прочитал русских классиков почти полностью и целый ряд научных трудов, как «Жизнь животных» Брема, Джона-Стюарта Милля и т. д. Одним словом, учение шло врассыпную, от философии до беллетристики, и когда я поступил на завод,— литературно был уже довольно грамотный».

О том, что представляла собой жизнь рабочего в это время, рассказывают скупые строчки, написанные Михаилом Ивановичем: «Я еще захватил время, когда работа на заводе начиналась в 6 час. 30 мин. утра и кончалась в 6 часов вечера при полуторачасовом перерыве на обед. На фабриках работа начиналась в 5 часов утра и кончалась в 8 часов вечера при двухчасовом перерыве на обед и завтрак. Рабочие в своем большинстве жили в общежитиях барачного типа...

... Заработок рабочего был настолько низок, что его едва хватало для поддержания полунищенского существования рабочей семьи».

Михаил еще не обзавелся семьей, но ему приходилось ежемесячно посылать часть заработка в деревню. Как ни скудна была его жизнь в Питере, он знал, что родным в Троице приходилось еще хуже...

Проработав на «Старом арсенале» несколько лет, Калинин стал тяготиться этим заводом. Раболепство, процветавшее здесь, поклоны, чинопочитание были противны ему, начитавшемуся вольнолюбивых книжек. Его все сильнее тянет на крупное предприятие, на такое, где, по слухам, рабочие не хотят мириться со своим угнетенным положением, выступают против хозяина и даже против властей, борются за свои права. По заводу ходили рассказы о собраниях, забастовках, о протестах рабочих против произвола начальства. Поговаривали, что на одном заводе нескольких мастеров, надев им на головы мешки, вывезли на тачках за ворота, а на другом — побили булыжниками окна конторы. Особенно много разговоров было о «бунтах» на Путиловском.

Как и многие другие, Калинин заинтересованно слушал эти рассказы. Думал: «Вот бы поступить на Путиловский!» Но тут же сомневался: «Так ли надо бороться за народное счастье?» Настоящие революционеры виделись ему в романтическом ореоле: то заговорщиками, обсуждающими план переустройства общества, то вооруженными бойцами, идущими на штурм дворцов. Конечная цель борьбы была для него еще весьма неясной, влекла сама борьба, полная тревог, опасностей.

♦ Всякий человек боится опасности, — обращаясь к этим годам, вспоминал он позднее, — но, с другой стороны, опасность, особенно для молодого, энергичного человека, особенно увлекательна. Чем больше опасность, тем более она увлекает отдельных людей. Старая революционная партия была очень своеобразной, заманчивой по своей увлекательности в этом смысле».

Работая на «Старом арсенале», Калинин не знал о том, что именно в это время в русском социал-демократическом движении произошло событие величайшей исторической важности. В 1895 году находящийся под негласным надзором полиции Владимир Ильич Ульянов создал в Петербурге политическую организацию, объединившую все марксистские кружки столицы. Эта организация, вошедшая в историю как «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», стала зачатком пролетарской партии в России. Она-то и повела борьбу за соединение марксизма с рабочим движением.

На фабриках и заводах Петербурга стали появляться листовки «Союза борьбы», то и дело вспыхивали стачки, руководимые его членами. Это было время «знаменитых петербургских стачек 1896 года,— писал В. И. Ленин, — которые открыли эру неуклонно поднимавшегося затем рабочего движения...»