Cтарый 4емоданОПИСАНИЕ ПОХОДА ПРОТИВУ ФРАНЦУЗОВ В 1805 ГОДУ В АВСТРИИ *
К ДРУГУ МОЕМУ
Чувствительный путешественник Стерн в предисловии своем, рассуждая о причинах, побуждающих людей к путешествиям, разделяет всех путешественников на разные роды. Он называет их: 1) праздными, 2) любопытными, 3) лживыми, 4) гордыми, 5) пустыми, 6) мрачными. Читая сие, я не мог причислить себя ни к одному из сих отделений, ибо путешествовал по обязанности, а не от праздности или пустого любопытства. Служа в полку адъютантом, я старался воспользоваться некоторыми свободными минутами, которые мог похищать от своей должности, часто на голом поле в черных мазурских избах, писал к тебе, любезный друг. Теперь предлагаю весь веденный мною журнал, одна часть его в виде писем, другая в рассказах и замечаниях, разнообразие сие не вредит порядку. Здесь найдешь ты, во-первых, изображение всех военных происшествий и многих геройских
* В тексте в основном сохранена авторская орфография и пунктуация (Прим. редактора).
деяний россиян, потом описание о нравах, обычаях народов и о прочих любопытных вещах, замеченных мною мимоходом. Что касается до слога, то я не старался, а может быть, и не мог сделать его витье-ватым и кудреватым, я желал одного, чтобы все повествования мои отличались простотою и истиною *.
ЗАМОК В ПОДГОРЦАХ
Почти во всей Польше, а равно и здесь в Галиции отменно много древних замков, большая часть из них разрушена временем. У нас в России не видно подобных укреплений от того, что русские ограждали Отечество свое любовню к нему и, подобно спартанцам, грудь свою подставляли твердейшим оплотом противу врагов. Прежние жители Польши источали чрезвычайные усилия и невероятные издержки для построения огромных замков на неприступных местах, в них укрывались они от нашествия турок и набегов запорожцев и прочих, живших грабежом народов. После знатные господа, поселившиеся в замках, сделались, так сказать, самовластными владетелями (феодалами), железным скипетром самопроизвольного правления отягщали подчиненных им вассалов, копили сокровища и в недрах роскоши вели уединенную жизнь, не принося никакой пользы Отечеству. Всякий феодал имел право производить суд в своем округе и предавать смертной казни обвиненного по законам своим, с тем только, если сей осужденный будет находиться на его земле. Первая урожденная княжна Литовская, королева Бонна и потом прочие короли, стараясь обессилить феодалов, ходили на них войною, а некоторых привлекали ко двору лестными обещаниями, возлагая на них блистательные должности. Таким образом чрез несколько времени все большие господа переехали в столицы, права феодалов ослабли, и замки опустели.
* И теперь при вторичном издании сих писем я почти не касался слога. Обязанности по службе и заботы по жизни отъем-лют у меня весь досуг, а при том и самая разнообразность слога в книгах моих, показывая, как с летами и опытностью изменяется образ мыслей и выражений, послужит некоторым поучением для начинающих писать. (Здесь и далее прим. Ф. Глинки).
ГЕРМАНИЯ. ГОРОД ЭБЕРШБЕРГ В ВЕРХНЕЙ АВСТРИИ
Хорош путешественник! Кто не станет смеяться над ним? Проехав столько земель Германии, едва при конце схватился писать об ней. Признаться, я говорю это о себе, но ты знаешь, любезный друг, что я иду, куда меня ведут и не так, как хочу, а как велят, то есть я служу, следовательно и досужным временем очень небогат. Но, оставя лишнее, скажу тебе, что мы, от города Белой (там была прежде граница Польши с немецкой землею), пройдя города Тешин, Ольмуц, Брин, Креме, Знайм и прочие, находимся теперь уже близ границы баварской и почти в глазах неприятеля. Что сказать о сей половине Германии? Увидев один немецкий город, получишь понятие и о всех прочих: везде большие каменные дома, по большей части под одну крышу, в середине прекрасные площади с водометами, улицы неширокие. Природа здесь также однообразна, но приятна, всякая частица земли, всякий уголок кажется населенным, везде видны маленькие каменные домики, окруженные пахотными полями, а на горах виноградные сады. Здесь крестьяне вольные и те, которые пашут землю, нанимают ее у помещиков, другие живут различным промыслом и рукодельем. На всякой миле есть две или три деревни, а через две или три мили город, так что кажется, будто все едешь селением. Думаю, что ни один путешественник не ехал так скоро, как мы*, ибо в двенадцать дней миновали мы всю Австрию, и я ничего почти не заметил. Удалось только взглянуть на монастырь Готвег, который стоит на превысокой горе, верстах в двух от Кремса. Здесь имели мы дневку и я ходил смотреть библиотеку древних рукописей и собрание хороших живописен. Гора, на которой стоит монастырь, столь высока, что в хорошую погоду с высоты замка можно видеть пятьдесят деревень и несколько городов.
В аббатстве Мельк (в двенадцати милях от Вены), вндел я людей, которые всем наслаждаются, всего имеют довольно, окружены изобилием, а сами ничего
* С самого Тешина войска наши для ускорения походу везены были на подставных подводах и делали в день до осьмидесяти верст. Одна половина войск ехала, другая шла пешком попеременно, три дня поход, в четвертый роздых.
не делают и ни о чем не заботятся. Аббатство Мельк есть огромный древний замок на крутом берегу Дуная: снаружи украшен пышными колоннадами и великолепными садами, внутри везде блистает изящество художеств. Там есть большая библиотека древних и новых книг, редкие живописи, и особливо Рафаэловы, как уверяют, подлинники. Великолепный костел и в нем чрезвычайная редкость — распятие Иисуса Христа, сделанное совсем из особливого роду камня (человеческие жилы). Все жилы василькового цвету, которые должны быть видны у человека умирающего, находятся там и неискусственные, но сама природа провела их в недрах твердого камня. Сию бесценную редкость подарил аббатству нынешний император Франц II.
Тут в обширных садах восхищался я, глядя на редкое собрание из всех частей свста растений и дерев, большие светлые пруды наполнены карпами и прекрасные водометы придают также много прелести сим местам. Много деревень и богатых дач принадлежат к сему аббатству, которыми владеют двадцать четыре монаха доминиканского ордена.
Зодчий, соорудивший аббатство Мельк, построил также монастырь Сент-Флориана, недалеко от города Эбершберга, на превысокой горе и удивительной огромности. Там видел я опять чудеса искусства и редкие художества, чрезвычайные живописи всяких родов, огромные колоннады, резьба, позолота, стены, украшенные лепною работою и прекрасными дорогими коврами, одним словом, всевозможные украшения, однако, не нового вкуса, видны в сих монастырях. В прежние времена, когда духовенство имело большую силу в Германии, знатные господа, оставаясь бездетными, принуждены были законом по смерти отказывать все свое имение в пользу монахов, которые, живя в роскоши, были основателями сих славных монастырей.
ВОИНСКИЕ ЗАПИСКИ
На баварской, границе, город Браунау, Октября 2, поутру
Наконец ввечеру вчерашнего числа прибыли мы в город Браунау. Колонна наша под начальством генерала Милорадовича вступила в город с восклицанием: ура! Во всех полках играла музыка и пели веселые песни. Город Браунау, стоящий на берегу реки Инна, пограничный между Австрией и Баварией, имеет прекрасные укрепления, но ни одного человека в гарнизоне, имеет много медных пушек в арсеналах, но очень мало исправных на валах и ни одного запасного магазейна. Удивительно, для чего цесарцы не хотели привести славной крепости сей в оборонительное состояние. Правда, что между ею и французскою армиею стоит около ста тысяч австрийцев при Ульме, под начальством принца Фердинанда и генерала Макка.
Октября 2, пополудни
Сейчас разнесся слух, и весьма достоверный, что в тридцати только верстах от Браунау за Инном, стоит генерал Мармон с сорока тысячами французов, а в пятнадцати верстах от нас на баварской же стороне австрийский генерал Кин-Мейер с десятью тысячами. Говорят, что наших двадцать тысяч русских, соединясь с десятью австрийцев, учинят нападение на генерала Мармона, который дерзнул зайти так далеко. Генерал сей должен быть окружен, ибо между им и большою французскою армиею стоит Макк со ста тысячами. Итак, завтрашний день мы должны сражаться: штыки навострены, ружья исправны и сердца россиян пылают геройским рвением. Неприятель в глазах, все приуготовляется, скоро загремит война!..
Октября 6-го
Мы еще в Браунау, занимаемся различными военными приготовлениями, всякий день приходит к нам артиллерия, которая по причине худой погоды оставалась позади, конница наша еще переходов за пять отсюда. Генерал Мармон стоит в прежнем положении, но мы не пойдем против него, а только приводим себя в безопасность от внезапного нападения неприятеля. Главнокомандующий генерал Кутузов собирал военный совет, на котором рассуждали, итти ли сражаться с Мармоном? Многие генералы, воспламененные свойственным россиянам духом мужества, просили сражения, но генерал Кутузов, может быть, провидя будущее, не согласился на их мнение, говоря, что с двадцатьми только тысячами не может он итти на столь сильного неприятеля, не имев никакого сношения с главною австрийскою армиею и не получая никакого о ней сведения. Посмотрим, оправдает ли последствие его предусмотрительность.
Октября 8-го
Сегодня праздновали здесь пятнадцать дней пред сим одержанную австрийцами над французами небольшую победу.
Октября 11-го
Жители приходят в уныние, весьма печальные слухи об армии союзников начинают распространяться, однако ж их почитают пришедшими из-за Инна и нарочно выпущенными от злонамеренных баварцев.
Октября 12-го
Какое волненце! весь город в тревоге, жители в слезах и в отчаянии. Сегодня генерал Макк, отпущенный из плену на честное слово, прибыл в Браунау и объявил главнокомандующему, что вся австрийская армия, стоявшая при Ульме, разбита и забрана в плен, остатки сей несчастной армии, потеряв знамена и честь, некоторые даже без ружей и без амуниции, бегут чрез Браунау и рассеиваются по Австрии. Солдаты наши в недоумении, им велят отступать, но что делать? Счастливый неприятель со ста двадцатью тысячами победоносного войска, шагает к Браунау, а нас только двадцать тысяч, Россия и помощь далеко от нас, должно отступить, завтрашний день до рассвета оставим Браунау.
Октября 28-го, город Креме
Мы только что немного приостановились, перейдя за Дунай и сжегши на нем весьма длинный мост, все утомлены от ретирады. О! сколько трудна она! Ксенофонтова вряд ли тяжелее. От Браунау до Кремса, около четырех сот верст, шли мы день и ночь и во все время становились лагерем всегда на голом поле, без палаток и всякого прикрытия, кроме самых худых шалашей из соломы или тростнику, а от сильного холоду согревались у огня, который каждый у своего шалаша раскладывал. Надобно испытать такую нужду, чтобы иметь о ней понятие: итти целые ночи насквозь в грязи по колено, измокнуть от снега или дождя и дрожа от холоду или в изнеможении от усталости, на одну минуту броситься на солому, которая тогда покажется несравненно приятнее бархатных и сафьяновых диванов: вот каково было наше положение. Сии стихи Петрова очень приличны трудам, понесенным нами: Воины, говорит он,
Далекие пути и трудные подъемлют;
Томятся день и ночь, едва когда воздремлют;
Нездравы воды пьют, зной терпят, бури, мраз
И дышат воздухом, исполненным зараз!
По причине трудных ночных переходов, испорченных дорог и самой дурной погоды, много отставало людей от полков, но при первой возможности большая часть из них возвращались к своим местам. Крайне любопытно заметить, что люди сии, не зная языка и не имея ни вожатых, ни географических карт, пробирались сквозь горы и леса окольными дорогами. Каким же образом прокрадывались они сквозь места, занятые неприятелем, по сту и более верст проходя путями неизвестными? Многие рассказывают, что направляли путь свой по солнцу, по ветру и по звездам, а некоторые говорят просто: «к своим сердце ведет!» Желаю сообщить тебе нечто подробнее о нашей ретираде!
Прибытие Макка в Браунау и несчастие наших союзников склонило главнокомандующего спасти армию ретирадою, почему и было положено, чтоб остаться еще несколько дней в Браунау для выве-зения большого парка цесарской артиллерии и прочего.
Российские кирасиры, драгуны и артиллерия, кои еЩе не дошли до Браунау, получили повеление остановиться и дожидать прибытия к ним армии. Войска наши разделены были на три корпуса, которые один за другим выступили в течение трех дней. Тогдашнее время года не позволяло оставлять большой дороги (шоссе), почему и должно было итти всем одною дорогою, кроме цесарского генерала Кнн-Майера, который с войсками своими вступил в Австрию через Браун-Гаузен. Ему должно было проходить по мостовой, ведущей из Зальцбурга к Ламбаху и провожать нас стороною до Штеера. Генерал Ностиц, командовавший венгерскими гусарами, шел из Пассау в Линц. Все мосты на реке Инне были разорены, и главная квартира чрез два перехода перенеслась в Ламбах. Одна часть войск заняла Вельс, где и простояла около трех дней, дожидаясь прибытия австрийцев.
Прекрасный город Вельс погружен был в чрезвычайное уныние: дома опустели, жители, нагрузив имуществом барки и лодки, вместе с своими семействами садились па них и предавались на волю течения реки, которая несла их в недра гор венгерских: там надеялись они укрыться от нашествия врагов. Те, которые по различным обстоятельствам принуждены были остаться в городе, по три раза в день собирались в церкви и с коленопреклонением, обливаясь горестными слезами, умоляли Бога о защите их страны. В сие самое время, то есть 16 Октября, приехал из Вены в Вельс император Франц II. Какое зрелище представилось сему монарху! Скорбь и отчаяние, так сказать, блуждающие по стогнам града, унылый звон колоколов и стон несчастного народа на улицах, мертвое молчание и пустота в великолепных домах!
Там видит он знатного вельможу, удаляющегося от пышных чертогов своих, в другом месте бедного ремесленника и скорбящую нежную мать, вместо всех сокровищ, несущую на руках своих болящих чад. Какою горестню должно поражаться сердце монарха, взирающего на бедствие своего народа! Каждая слеза сироты, каждый вздох вдовицы, кажется, призывают на главу его гнев небес! Градские чиновники вышли навстречу своему государю: какая встреча! Толпа опечаленных немцев, стеснившись около кареты, прокричала раза три сквозь слезы: «Да здравствует император Франц II!» После депутаты от города приходили просить у императора защиты от лютости врагов, особливo единоверцев их баварцев, которые все предают огню и мечу. «Друзья мои,— говорил опечаленный монарх,—единая надежда нам на бога и на великодушие союзного императора Александра I. Скоро получим мы сильную помощь, и бедствия прекратятся». Так говорил монарх, но бедный народ оставался безутешен. Ах! во время всеобщего злополучия и царская корона — тягостное бремя.
Из Ламбаха главное отделение войск перешло в Вельс, а то, которое было в Вельсе, в Эбершберг и служило отрядом в Линце к принятию генерала Но-стица. Все прочие малые дороги заняты были пехотою, арьергард же, иод начальством князя Багратиона, остался в Ламбахе. На другой день по прибытии австрийцев в Вельс, началось первое дело в Ламбахе: войска цесарские, возвращавшиеся по большой дороге из Браунау, были жестоко преследованы французским авангардом.
Цесарский генерал Мейерфельд потребовал помощи, и генерал Багратион, расположась позади Ламбаха, отрядил два егерских полка, Павлоградских гусар и батарею конной артиллерии. Весь сей отряд, порученный под начальство генерала Мейерфельда, исполнял долг свой с примерною отличностию, навел ужас на неприятеля и получил похвалу от цесарского генерала. На сей сшибке был ранен смертельно граф Головкин, шеф егерского полку: он сражался как истинный герой и россиянин. Таким образом отразив неприятеля, войска цесарские перешли реку при Ламбахе, разорили на ней мост и направили путь свой к Штееру. Армия российская пошла на Эбершберг, где, присоединив к себе австрийского генерала Ностица, российских генералов Штрика и Лидерса и разорив мост на Дунае в Линце, пошла на Энс, где и переправилась чрез реку того же имени. Там-то гусары австрийские, заключавшие поход войск, были сильно теснимы неприятелем, который вез пушки, желая захватить мост на Энее. В сем месте в первый раз был я свидетелем военного позорища. Колонна наша отошла уже четыре версты от реки. Князю Багратиону поручено было защищать переправу; однако ж генерал Милора-Дович, будучи охотник до военных зрелищ, поехал к реке, взяв и меня с собою.
Издали еще услышали мы глухой стон, казавшийся выходящим из-под земли, а на небе увидели багряное зарево. Но как описать то, что поразило меня, когда мы приближались к месту сражения? Глубокая темнота ночи освещалась пожарами: артиллерия наша действовала ужасно!
Вся земля потрясалась, окрестные горы трепетали, и встревоженное эхо в глубине долин повторяло стоп природы. Зажигательные вещества положены были на мосту. Каким-ro нечаянным случаем он загорелся прежде с нашей стороны. Французы бросились на противный конец и хотели гасить, но генерал Кутузов приехавший также к реке, дает знак, и вдруг несколько отважных егерей, под картечными выстрелами, бросаются через «гонь, прогоняют французов и зажигают с их стороны мост: вот каковы русские!
Загоревшийся мост увеличил пожар. Все небо побагровело, и бурные волны реки Энса приняли вид пламенной тверди. Разряжавшиеся каркасы и гранаты стремили потоки огненных искр. Если прибавить к всему ужасный стук барабанов, сильную ружейную стрельбу двух тысяч кроатов, залегших в шанцах и действовавших из двуствольных своих ружей, и крик сражающихся: то можно иметь некоторое понятие о ночной сшибке при Энсе.
С нашей стороны сделаны были шанцовые укрепления, войска цесарские под начальством генерала Мейерфельда поставлены в Штеер, все опасные места реки охраняемы, и мы надеялись долго держаться в сем положении. Но вскоре неприятель вытеснил це-сарцев из их мест, почему и мы должны были оставить Энс и итти на Амштетен. Близ сего города по двудневном походе арьергард наш под начальством князя Багратиона жестоко притеснен сильным неприятельским отрядом и принужден был отступить к отделенной бригаде генерала Милорадовича
--->>>
