Cтарый 4емодан
Глава четвертая
ФРИДРИХ ЭНГЕЛЬС
1
КОНТОРА И КАЗАРМА
Фридрих Энгельс родился 28 ноября 1820 г. в Бармене. Так же как Маркс, он не из родительского дома вынес свои революционные взгляды. Как и Маркса, его толкнула на революционный путь не личная нужда, а возвышенный ум. Отец его, состоятельный фабрикант, был консерватором и приверженцем церкви; в религиозном отношении Энгельсу пришлось преодолеть больше, чем Марксу.
Энгельс учился в гимназии в Эльберфельде, но оставил ее за год до выпускных экзаменов и посвятил себя торговому делу. Подобно Фрейлиграту, Энгельс сделался хорошим купцом, хотя у него никогда не лежало сердце к «проклятой коммерции». Личность его впервые обрисовывается в письмах, которые восемнадцатилетний юноша, ученик в конторе консула Лёйпольда в Бремене, писал братьям Греберам; они были его товарищами по гимназии и теперь учились на богословском факультете. В этих письмах мало говорится о торговле и торговых делах, но они содержат шутливые намеки на товарищеские попойки. Энгельс любил выпить в веселой компании уже в юные годы, как потом и в старости; и хотя он не предавался, как Гауф, грезам в бремен-ском пивном погребе городской ратуши и не воспевал его, как Гейне, но с грубоватым юмором рассказывал о «здоровой попойке» в этих стенах, освященных славными преданиями.
Подобно Марксу, Энгельс попробовал свои силы прежде всего на поэтическом поприще, но, как и Маркс, очень скоро убедился, что на этом пути лавров он не пожнет. В письме, помеченном 17 сентября 1838 г., т. е. когда ему еще не исполнилось восемнадцати лет, Энгельс сообщает, что отрешился от веры в свое поэтическое призвание под влиянием гётевских советов «Молодым поэтам». Он имеет при этом в виду две небольшие статьи Гёте, в которых великий старец объясняет, что немецкий язык достиг такой высокой ступени развития, что каждому дано изъясняться не без приятности в стихах, следовательно, не стоит придавать этой способности особое значение.
Гёте заканчивает свои советы четверостишием:
Каждый юноша пусть знает,
Где ума высок полет:
Муза лишь сопровождает.
Но вперед не поведет.
Советы Гёте молодой Энгельс нашел чрезвычайно применимыми к себе; они ему показали, что его стихи ничего не вносят в искусство. Он решил поэтому смотреть на свое поэтическое творчество лишь как на «приятное дополнение», как выражается Гёте, и все же печатать иногда в журналах свои стихи: «...так делают другие молодцы, которые такие же, если не большие, чем я, ослы, и потому также, что этим я не подниму и не понижу уровня немецкой литературы» Грубоватый тон немецких буршей, в котором Энгельс всегда любил выражаться, не был у него признаком легковесности даже и в юности: в том же письме он просил своих друзей прислать ему из Кёльна народные книги — «Зигфрида», «Уленшпигеля», «Елену», «Октавиана», «Шильдбюргеров», «Детей Хеймона», «Доктора Фауста»,— а также писал, что изучает Якоба Бёме. «Это темная, но глубокая душа. Приходится страшно много возиться с ним, если хочешь понять что-нибудь...» 2
Именно это искание глубины скоро отвратило молодого Энгельса от поверхностной литературы «Молодой Германии». В написанном немного позже письме, от 10 января 1839 г. 3, он обрушивается на этих «молодчиков» главным образом за то, что у них все выдуманное. «Этот Теодор Мундт марает, что ему в голову взбредет, о мадемуазель Тальони, «танцующей Гёте», украшает себя тем, что нахватал у Гёте, Гейне, Рахили 4 и Штиглица, пишет забавнейшую ерунду о Беттине 5, но все до того современно, до того современно, что у всякого щелкопера или у какой-нибудь молодой, тщеславной, сластолюбивой дамы обязательно явится охота прочесть это... А этот Генрих Лаубе! Парень без устали малюет характеры, которых не существует, пишет путевые новеллы, которые
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 41. С. 344.
2 Там же. С. 345.
3 Письмо Энгельса датировано 20 января 1839 г.
4 Имеется в виду Рахиль Варнхаген фон Энэе.
Арним.
вовсе не являются таковыми, городит всякую чепуху. Это ужасно!» «Новый дух» в литературе начался для молодого Энгельса с «раскатов грома июльской революции», «самого прекрасного со времени освободительной войны» проявления народной воли. К представителям этого духа он причислял Бека, Грюна и Ленау, Иммермана и Платена, Бёрне и Гейне, а также Гуцкова, которого он так верно ставил выше других светил «Молодой Германии». В издаваемый этим «чудеснейшим, честнейшим малым» журнал «Telegraph» («Телеграф») Энгельс, как видно из его письма от 1 мая 1839 г., дал статью, но просил строго хранить тайну его сотрудничества, потому что иначе он попадет в «адскую передрягу».
Свободолюбивые тирады «Молодой Германии» не обманывали Энгельса относительно малой художественной ценности его литературы. Но это отнюдь не вызывало в нем более снисходительного отношения к нападкам на «Молодую Германию» со стороны реакционного и ортодоксального лагеря. В этих случаях он становился всецело на сторону преследуемых, подписывался даже представителем «Молодой Германии» и грозил своему другу. «Но слушай, Фриц,— писал он,— так как ты вот-вот станешь пастором, то можешь стать ортодоксом, сколько душе угодно, но если ты сделаешься пиетистом, бранящим «Молодую Германию»... то берегись, тебе придется иметь дело со мной» . С такого же рода чувствами связано было его особое расположение к Бёрне. Книгу Бёрне против доносчика Менцеля молодой Энгельс считал в стилистическом отношении лучшим немецким произведением, а Гейне одновременно с этим он обзывал иногда «поросенком». То было, правда, время сильного возмущения против поэта, когда и молодой Лассаль писал в своем дневнике: «И этот человек отказался от дела свободы! И этот человек сорвал с своей головы якобинскую шапку и надел на свои благородные локоны шляпу с галунами!» 3
Но ни Бёрне, ни Гейне и ни какой-нибудь другой поэт не указали молодому Энгельсу пути его жизни, а его удел выковал из него того, кем он стал. Энгельс был родом из Бармена и жил в Бремене. Оба эти города были цитаделями северогерманского пиетизма. Избавление от оков пиетизма положило начало великой борьбе за освобождение, которой наполнена славная жизнь Энгельса. Когда он говорит о борьбе с верой своих детских лет, в тоне его звучит несвойственная ему обычно мягкость. «Я молюсь ежедневно,— пишет он,— даже почти целый день об истине; я стал так поступать с тех пор, как начал сомневаться, и все-таки я не могу вернуться к вашей вере...
У меня выступают слезы на глазах, когда я пишу это, я весь охвачен волнением, но я чувствую, что не погибну; я вернусь к
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 41. С. 363.
Там же. С. 374.
Лассаль Ф. Дневник. Петроград. 1918. С. 127.
богу, к которому стремится все мое сердце. И здесь тоже свидетельство святого духа, за это я жизнью ручаюсь, хотя бы в библии десять тысяч раз стояло обратное» С такими душевными муками молодой Энгельс отошел от Генгстенберга и Круммахера, главарей тогдашнего ортодоксального течения, на мгновение задержался, скорее всего в недоумении, на Шлейермахере и пришел, наконец, к Давиду Штраусу; и тогда он признался друзьям, что для него нет больше возврата. Рационалист обычного типа, писал Энгельс, мог бы, конечно, отвернуться от штраусовских объяснений чудес естественным путем и от его пресной морали и полезть обратно в смирительную рубашку ортодоксальности; но философское умозрение не может вновь спуститься с «высот, озаренных лучами зари» в «туманные низины» ортодоксальности. «Я как раз на пороге того, чтобы стать гегельянцем. Стану ли я им, я, право, еще не знаю, но Штраус так мне осветил Гегеля, что это кажется мне довольно правдоподобным. Кроме того, его (Гегеля) философия истории как бы вычитана из моей души» 2. Разрыв с церковностью привел непосредственно к политической ереси. По поводу одного поповского дифирамба тогдашнему прусскому королю, виновнику травли «демагогов», Энгельс восклицает с пылом неистового Перси 3: «От государя я жду чего-либо хорошего только тогда, когда у него гудит в голове от пощечин, которые он получил от народа, и когда стекла в его дворце выбиты булыжниками революции» 4.
Этими своими взглядами Энгельс перерос «Telegraph» Гуцкова и созрел для «Deutsche Jahrbiicher» и «Rheinische Zeitung». Он писал время от времени для этих изданий, когда служил — с октября 1841 г. до октября 1842 г.— вольноопределяющимся в гвардейской артиллерии в Берлине, в казарме у Купферграбена, неподалеку от дома, где жил и умер Гегель. Свой писательский псевдоним, Фридрих Освальд, принятый им вначале, чтобы не смущать консервативных и ортодоксальных родных, Энгельс вынужден был сохранить по еще более веским причинам, когда надел «королевский мундир». 6 декабря 1842 г. Гуцков, желая утешить одного писателя, которого Энгельс резко раскритиковал в «Deutsche Jahrbiicher», писал ему: «Печальная заслуга введения Ф. Освальда в литературу, к сожалению, принадлежит мне. Несколько лет тому назад один торговый служащий по фамилии Энгельс прислал мне из Бремена письма о Вуппертале. Я исправил их и напечатал, вычеркнув слишком резкие личные нападки. С тех пор он присылал еще кое-что, причем мне регулярно приходилось все переделывать. Потом он вдруг запротестовал против поправок, принялся изучать Гегеля и стал писать в других журналах. Еще незадолго до появления рецензии о Вас я послал ему в Берлин пятнадцать талеров.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 41. С. 411.
2 Там же. С. 436.
3 Персонаж трагедии Шекспира «Генрих IV».
4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 41. С. 444.
Новички почти все таковы. Они обязаны нам тем, что научились думать и писать, а первое же их самостоятельное выступление — духовное отцеубийство. Эта черствость не привела бы, конечно, ни к чему страшному, если бы ей не пошли навстречу «Rheinische Zeitung» и издание Руге». В этих словах Гуцкова слышится, ясное дело, не плач старика Моора в голодном заточении , а скорее кудахтанье курицы, которая видит, как высиженный ею утенок уплывает от нее.
Так же как конторская служба сделала Энгельса дельным купцом, выучка в казарме сделала из него хорошего солдата. Со времени военной службы и до конца жизни военная наука была для Энгельса одним из любимых предметов его занятий. Тесным и постоянным общением с действительной жизнью счастливо восполнились возможные пробелы умозрительной глубины в его философском сознании. Во время службы вольноопределяющимся Энгельс нередко принимал участие в попойках берлинских «Свободных», а также отчасти и в их борьбе, написав для них несколько брошюр. Это относилось, конечно, к тому времени, когда их движение еще не разложилось. Уже в апреле 1842 г. в одном лейпцигском издательстве появилась анонимная брошюра Энгельса в пятьдесят пять страниц под заглавием «Шеллинг и откровение» . В ней он критиковал «новейшее покушение реакции на свободную философию». Так он называл попытку Шеллинга, получившего кафедру в Берлинском университете, вытеснить своим учением об откровении гегелевскую философию. Руге думал, что брошюра написана Бакуниным, и приветствовал ее лестной похвалой. «Этот привлекательный юноша заткнет за пояс всех берлинских старых ослов» 3,— писал он. В действительности брошюра Энгельса представляла еще философию младогегельянства в его самых крайних выводах, хотя и другие критики не лишены правоты, усматривая в ней не столько резкую критику, сколько поэтически-философские излияния.
Приблизительно в то же время, под свежим впечатлением увольнения Бруно Бауэра, Энгельс напечатал, тоже под псевдонимом, в Неймюнстере близ Цюриха «Христианскую героическую поэму» в четырех песнях — сатиру на «торжество веры» над «верховным чертом», который «пришел в великий ужас». В этой поэме Энгельс широко пользуется правом юности презирать придирчивую картину. Образец его труда дают те стихи, где он описывает себя, а также Маркса, с которым он тогда еще не был знаком лично:
...Тот, что всех левей, чьи брюки цвета перца
И в чьей груди насквозь проперченное сердце,
Тот длинноногий кто? То Освальд 4 — монтаньяр!
Всегда он и везде непримирим и яр.
1 Персонаж драмы Шиллера «Разбойники».
2 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 41. С. 173—226.
3 Ruges A. Briefwechsel und Tagebuchblatter aus den Jahren 1825—1880. Bd I. Brl., 1886. S. 273.
4 Псевдоним Ф. Энгельса.
Он виртуоз в одном: в игре на гильотине, И лишь к единственной привержен каватине, К той именно, где есть всего один рефрен: Formez vos ba tail Ions! aux armes, citoyens!.. 1 Кто мчится вслед за ним, как ураган степной? То Трира черный сын с неистовой душой. Он не идет,— бежит, нет, катится лавиной, Отвагой дерзостной сверкает взор орлиный, А руки он простер взволнованно вперед, Как бы желая вниз обрушить неба свод. Сжимая кулаки, силач неутомимый Все время мечется, как бесом одержимый!
По окончании военной службы, в конце сентября 1842 г., Энгельс вернулся в родительский дом 3 и оттуда отправился два месяца спустя в Манчестер в качестве приказчика крупной бумагопрядильни «Эрмен и Энгельс» — фирмы, в которой отец его был компаньоном. Проездом через Кёльн Энгельс побывал в редакции «Rheinische Zeitung» и там впервые встретился с Марксом. Встреча их была довольно холодная, так как она произошла как раз в дни разрыва Маркса со «Свободными». Энгельс был настроен против Маркса письмами братьев Бауэр, а Маркс видел в Энгельсе единомышленника берлинских «Свободных».
2
АНГЛИЙСКАЯ КУЛЬТУРА
Энгельс прожил тогда двадцать один месяц в Англии, и это время имело для него такое же значение, как парижский год в жизни Маркса. Оба они вышли из школы немецкой философии и, исходя из нее, пришли за границей к одинаковым результатам. Но Маркс уяснил себе борьбу и стремления своего времени путем изучения французской революции, а Энгельс — благодаря знакомству с английской промышленностью.
Англия тоже пережила буржуазную революцию, даже на целое столетие раньше Франции, но именно поэтому — в гораздо менее развитых условиях. Революция вылилась в компромисс между аристократией и буржуазией, которые сообща основали монархию. Английскому «среднему классу» не пришлось вести такую упорную и длительную войну против королевской власти и аристократии, как французскому «третьему сословию». Во Франции историческая наука, просто оглядываясь на прошлое, поняла, что борьба «третьего сословия» была в действительности классовой борьбой, в Англии же мысль о классовой борьбе забила, так сказать, заново из свежего источника, когда пролетариат во время билля о парламентской реформе 1832 г. вступил в борьбу с господствующими классами.
1 К оружью, граждане! Сплотитесь в батальоны! (Слова из «Марсельезы»).
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 41. С. 303, 304.
3 Энгельс вернулся из Берлина в Бармен около 10 октября 1842 г.
Это различие объясняется тем, что крупная промышленность гораздо глубже взрыла почву в Англии, чем во Франции. Она уничтожила старые классы и создала новые в почти осязаемом процессе развития. Внутренняя структура современного буржуазного общества была в Англии гораздо более ясной, чем во Франции. Энгельс понял из истории, а также из знакомства с сущностью английской промышленности, что экономические явления,— которым до того историческая наука не придавала никакого значения или даже относилась к ним с презрением,— представляют собою, по крайней мере в современном обществе, решающую историческую силу, что они являются основой возникновения современных классовых противоречий, что эти классовые противоречия, полностью развившиеся благодаря росту промышленности, в свою очередь образуют основу возникновения политических партий, партийной борьбы и тем самым всей политической истории.
К тому же и деловые интересы Энгельса направляли его внимание прежде всего на область экономических отношений. Свое сотрудничество в «Deutsch-Franzdsische Jafrrbiicher» он начал с критики политической экономии, как Маркс — с критики философии права. Его маленькая статья написана еще с юношеским задором, но уже свидетельствует о редкой зрелости суждений '. Нужно было быть немецким профессором, чтобы назвать эту статью «чрезвычайно путаным пустячком». Маркс очень верно назвал ее «гениальным наброском». Это был именно «набросок», ибо то, что Энгельс говорит об экономических теориях Адама Смита и Ри-кардо, далеко не имеет исчерпывающего характера и даже не всегда верно, а многие его возражения против них были уже, быть может, отчасти высказаны английскими и французскими социалистами. Но действительно гениальной была попытка вывести все противоречия буржуазной экономии из истинного ее источника — частной собственности. Этим Энгельс пошел дальше Прудона, который пытался бороться против частной собственности, оставаясь на ее почве. В этой статье Энгельс писал об обесчеловечивающем влиянии капиталистической конкуренции, о мальтусовской теории народонаселения, о неустанно растущей лихорадочности капиталистического производства, о кризисах и законе о заработной плате, об успехах науки, которые при господстве частной собственности превращаются из средства освобождения человечества в средство все большего порабощения рабочего класса, и т. д. Сказанное им содержало плодотворные корни научного коммунизма в области экономической, и Энгельс действительно первый открыл эти корни.
Он сам слишком скромно судил о своих заслугах. Однажды он сказал, что окончательная, точная формулировка его экономических положений принадлежит Марксу. Он говорил также: «Маркс стоял выше, видел дальше, обозревал больше и быстрее всех
1 Имеются в виду «Наброски к критике политической экономии». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 544-571.)
нас» — и находил, что Маркс в конце концов сам бы открыл все, что сказано было им, Энгельсом. На самом же деле в их молодые годы в той области, в которой должен был произойти и действительно произошел решительный бой, Энгельс был тем, кто давал, а Маркс тем, кто воспринимал. Маркс был, несомненно, более одарен в философском отношении и, прежде всего, прошел более систематическую школу мышления. Из желания позабавиться детскими гаданиями на тему «если бы да кабы», ничего общего, впрочем, не имеющими с историческим исследованием, можно было бы задаться вопросом, справился бы Энгельс с их общей задачей в ее более сложном французском виде так, как с нею справился Маркс. Но ту же задачу в более простой английской форме Энгельс разрешил не менее удачно, и эта заслуга его недостаточно оценена. Впрочем, если рассматривать его критику политической экономии лишь с односторонней экономической точки зрения, то кое-что может вызвать возражения. Тем, чем она выделяется и что знаменовало в ней существенный прогресс, автор обязан диалектической школе Гегеля.
Философская исходная точка зрения выступает осязаемо и во второй статье, напечатанной Энгельсом в «Deutsch-Franzosische Jahrbucher». Он изображал в ней положение Англии, разбирая одно произведение Карлейля, которое он отметил как единственную достойную внимания книгу из литературной жатвы целого года. Такая бедность была характерной противоположностью французскому богатству. Энгельс писал по этому поводу о духовном истощении английской аристократии и буржуазии. Он утверждал, что образованный англичанин, по которому на континенте судят об английском национальном характере,— самый презренный раб под солнцем, утопающий в своих предрассудках, главным образом религиозных. «Лишь неизвестная континенту часть английской нации, лишь рабочие, парии Англии, бедняки действительно достойны уважения, несмотря на всю их грубость и на всю их деморализацию. От них-то и придет спасение Англии; они представляют, собой еще пригодный для творчества материал; у них нет образования, но нет и предрассудков, у них есть еще силы для великого национального дела, у них есть еще будущее» . Энгельс указывал на то, как, выражаясь по Марксу, философия начинает пускать корни на этой «наивной народной почве»: штраусовская «Жизнь Иисуса», которую ни один благопристойный писатель не решался переводить и ни один пользующийся авторитетом издатель — печатать, вышла в переводе одного социалистического агитатора, и ее распространяли выпусками ценою в один пенс среди рабочих в Лондоне, Бирмингаме и Манчестере.
Энгельс перевел «наилучшие из удивительно ярких мест, часто встречающихся в книге» Карлейля, рисующей положение
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 301. (Примечание Энгельса.)
2 Там же. Т. 1. С. 574.
Англии в самых мрачных красках. Но он возражал, ссылаясь на Бруно Бауэра и Фейербаха, против метода спасения, который предлагал Карлейль: против новой религии, пантеистического культа героев и тому подобного. Он доказывал, что все возможности религии исчерпаны, в том числе и пантеизм, с которым тезисы Фейербаха в «Anekdota» покончили навсегда. «До сих пор вопрос всегда гласил: что есть бог? — и немецкая философия разрешила его так: бог — это человек. Человек должен лишь познать себя самого, сделать себя самого мерилом всех жизненных отношений, дать им оценку сообразно своей сущности, устроить мир истинно по-человечески, согласно требованиям своей природы,— и тогда загадка нашего времени будет им разрешена» '. И как Маркс истолковал фейербаховского человека как сущность человека, как государство, общество, так Энгельс увидел в человеческой, сущности историю, которая «для нас все», которая стоит выше для нас, чем для всех прежних философских направлений, выше даже, чем для Гегеля, ибо для него, в конце концов, она служила только проверкой его логической конструкции.
Чрезвычайно интересно проследить по статьям, которые Энгельс и Маркс напечатали (каждый по две) в «Deutsch-Franzo-sische Jahrbiicher», как у них обоих зарождались одинаковые мысли, только по-иному окрашенные: у одного — в свете французской революции, у другого — в свете английской промышленности, этих двух великих исторических переворотов, с которых начинается история современного буржуазного общества. При таком различии окраски мысли их все же по существу одинаковы. Бели Маркс выводил из человеческих прав анархическую сущность буржуазного общества, то Энгельс следующим образом толковал конкуренцию, «главную категорию экономиста, его любимейшую дочь»: «Что должны мы думать о таком законе, который может проложить себе путь только посредством периодических революций? Это и есть естественный закон, покоящийся на том, что участники здесь действуют бессознательно» . Если Маркс пришел к выводу, что человеческая эмансипация осуществится только тогда, когда человек путем организации своих сил в силы общественные сделается родовым существом, то Энгельс соответственно этому говорит следующее: производите сознательно, как люди, а не бессознательно, как разрозненные атомы, и тогда вы покончите со всеми искусственными и беспочвенными противоречиями.
Отсюда видно, как тождество их мысли приводит почти к совпадению словесного выражения.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 593.
2 Там же. С. 559, 561.
3
«СВЯТОЕ СЕМЕЙСТВО»
Первой совместной работой Маркса и Энгельса было их сведение счетов со своей философской совестью. Оно облеклось в форму полемики против «Allgememe Literalur-Zeitung» («Всеобщей литературной газеты»), которую Бруно Бауэр издавал в Шарлоттенбур-ге с декабря 1843 г. вместе со своими братьями Эдгаром и Эгбертом.
В этом органе берлинские «Свободные» пытались обосновать свое мировоззрение, или то, что они называли таковым. Фрёбель приглашал Бруно Бауэра работать в «Deutsch-Franzosische Jahr-biicher», но тот в конце концов не решился примкнуть к этому изданию и продолжал твердо держаться своего философского самосознания. Упорство Бауэра объясняется, в сущности, не только тем, что его личное самосознание было очень больно задето Марксом и Руге. Его едкие замечания о «блаженной памяти «Rheinische Zeitung», о «радикалах», об «умниках 1842 года» имели, с его точки зрения, свою реальную основу, Быстрота и основательность, с которыми романтическая реакция уничтожила «Deutsche Jahrbiicher» и «Rheinische Zeitung», как только они повернули от философии к политике, и полное равнодушие «массы» к такой «резне» «духа» убедили Бауэра, что этот путь никуда не ведет. Он видел единственное спасение в возврате к чистой философии, к чистой теории, к чистой критике, и в области идеологической заоблачности ему нетрудно было возвести философию во всемогущего властелина мира.
Программу «Allgemeine Literatur-Zeitung», поскольку вообще эта программа представляла нечто понятное, Бруно Бауэр изложил в следующих словах: «Все великие дела прежней истории были ошибочны с самого начала и не имели настоящего успеха, потому что ими интересовалась и восторгалась масса. Или же они кончались самым жалким образом, потому что их руководящая идея была такого рода, что ей суждено было довольствоваться поверхностным пониманием и таким образом рассчитывать на одобрение массы». Противоположность между «духом» и «массой» проходила красной нитью через все, что писалось в «Literatur-Zeitung»; она говорила, что дух знает теперь, где обретается его единственный противник: в самообмане и бессодержательности массы.
В соответствии с этим газета Бауэра относилась с осуждающей пренебрежительностью ко всем «массовым» движениям современности, к христианству и еврейству, к пауперизму и социализму, к французской революции и английской промышленности. Энгельс выразился еще не слишком невежливо, написав о направлении газеты: «Она является и остается старой бабой; она — увядшая и вдовствующая гегелевская философия, которая подрумянивает и наряжает свое высохшее до отвратительнейшей абстракции тело и с вожделением высматривает все уголки Германии в поисках жениха» '. Гегелевская философия была действительно доведена Бауэрами до абсурда. У Гегеля абсолютный дух всегда лишь задним числом проявляется в сознании философа как творческий мировой дух, и этим он, в сущности, говорил, что абсолютный дух делает и историю только в воображении. Гегель поэтому очень настойчиво предостерегал от ложного предположения, что философствующий индивид и является сам абсолютным духом; Бауэры же и их приверженцы, напротив, считали себя самих воплощением критики абсолютного духа, который через них осознанно выполняет свою роль мирового духа в противоположность остальному человечеству. Эти грезы должны были скоро испариться даже в философской атмосфере Германии, ибо и в кругу самих «Свободных» «Allgemeine Literatur-Zeitung» встретила довольно холодный прием. Ни Кёппен, который и без того держался в стороне, ни Штирнер не примкнули к ней. Последний даже, напротив, втихомолку готовился разделаться с ней. Не удавалось также залучить Мейена и Рутенберга, и Бауэрам пришлось, за единственным исключением — Фаухера, довольствоваться третьестепенным составом «Свободных» — неким Юнгницом и псевдонимом Шели-га — прусским лейтенантом фон Цыхлинским. Он умер в 1900 г., в чине генерала от инфантерии. Весь этот мираж бесследно рассеялся в течение одного года, никем не оплаканный. «Literatur-Zeitung» не только умерла, но уже была забыта, когда Маркс и Энгельс выступили против нее в своей книге.
Это обстоятельство было весьма н еблагоприятно для их первого общего произведения — «Критики критической критики», как они сами его окрестили, или «Святого семейства» — это заглавие дано было книге по предложению издателя. Противники сейчас же стали вышучивать авторов, говоря, что они ломятся в открытую дверь. Да и Энгельс сам, получив книгу в готовом виде, высказался в том смысле, что она превосходна, но слишком объемиста. Величественное пренебрежение, с которым в ней трактовалась критическая критика, находилось в досадном противоречии с размером книги — ее двадцатью двумя листами. Энгельс к тому же считал, что большая часть содержания будет непонятна широкой публике и не представит общего интереса. В настоящее время это мнение еще более верно, чем тогда. Но зато книга приобрела очарование, которое не ощущалось, или по крайней мере не в такой степени ощущалось, при ее появлении.
Один новейший критик, отметив все ее недостатки, придирки к словам, пустые споры и даже чудовищные изгибы мысли, говорит, что книга эта содержит несколько прекраснейших откровений гения; эти страницы, по его мнению, по мастерству формы, по железной выкованности языка принадлежат к лучшему, что Маркс когда-либо написал.
Маркс проявляет себя в этих местах книги мастером плодотворной критики, которая побивает идеологическое воображение
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 38—39.
фактами. Она творит разрушая и созидает низвергая. Критической болтовне Бруно Бауэра о французском материализме и французской революции Маркс противопоставил блестящие очерки этих исторических явлений. На разглагольствование Бруно Бауэра о противоположности между «духом» и «массой», «идеей» и «интересом» Маркс холодно возражает: «Идея» неизменно посрамляла себя, как только она отделялась от «интереса». Всякий массовый интерес, который отстаивал себя в истории, переходил обыкновенно при выступлении на мировую арену в форме идей далеко за свои действительные пределы и отождествлялся с человеческим интересом вообще. Это иллюзии, которые Фурье называет тоном каждой исторической Эпохи. «Интерес буржуазии в революции 1789 г., далекий от того, чтобы быть «неудачным», все «выиграл» и имел «действительный успех», как бы впоследствии ни рассеялся дым «пафоса» и как бы ни увяли «энтузиастические» цветы, которыми он украсил свою колыбель. Этот интерес был так могущественен, что победоносно преодолел перо Марата, гильотину террористов, шпагу Наполеона, равно как и католицизм и чистокровность Бурбонов» В 1830 г. буржуазия осуществила свои желания 1789 г., с той только разницей, что закончилось ее политическое просвещение. В конституционно-парламентском строе она не стремилась больше к осуществлению идеального государства, блага всего мира и к достижению общечеловеческих целей, а видела в нем официальное выражение своей исключительной власти и политическое признание своего обособленного интереса. Ошибочной революция была только для той массы, политическая идея которой не являлась идеей ее действительного интереса.. Истинный жизненный принцип ее не совпадал поэтому с жизненным принципом революции. Реальные условия освобождения массы существенно отличались от условий, в рамках которых буржуазия могла добиться освобождения для себя и для общества вообще.
Бруно Бауэр утверждал, что государство сплачивает атомы гражданского общества; Маркс, возражая ему, объяснял сплоченность этого общества тем, что они являются атомами только в представлении, на небе своего воображения; в действительности же они — существа, чрезвычайно от ли чающиеся от атомов, т. е. не божественные эгоисты, а эгоистичные люди. «Только политическое суеверие способно еще воображать в наше время, что государство должно скреплять гражданскую жизнь, между тем как в действительности, наоборот, гражданская жизнь скрепляет государство» 2. На пренебрежительные слова Бауэра о значении промышленности и природы для исторического познания Маркс отвечает вопросом: полагает ли критическая критика, что она в познании исторической действительности подошла хотя бы к началу, пока она исключает из исторического движения теоретическое и практическое отношение человека к природе, естественные науки
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 89.
2 Там же. С. 134.
и промышленность? «Подобно тому как она отделяет мышление от чувств, душу от тела, себя самое от мира, точно так же она отрывает историю от естествознания и промышленности, усматривая материнское лоно истории не в грубо -материальном производстве на земле, а в туманных облачных образованиях на небе»
Как Маркс вступился перед критической критикой за французскую революцию, так Энгельс — за английскую промышленность. Ему пришлось при этом иметь дело с молодым Фаухером, который из всех сотрудников «Allgemeine Literatur-Zeitung» еще более других считался с земной действительностью. Любопытно читать, как верно Энгельс разъяснял тогда капиталистический закон заработной платы, который двадцать лет спустя при выступлении Лассаля он посылал в преисподнюю, называя его «гнилым рикардовским законом». При всех грубых ошибках, в которых его уличил Энгельс,— Фаухер в 1844 г. не знал, что английские коалиционные запреты были уничтожены в 1824 г.,— со стороны Энгельса имели иногда место и придирки к словам. Ошибался и Энгельс в одном существенном пункте, правда, в иную сторону, чем Фаухер. Последний вышучивал билль о десятичасовом рабочем дне лорда Эшли, говоря, что это — «ничтожная срединная мера», которая не с корнем вырывает зло; Энгельс же принимал его за выражение — правда, возможно более мягкое — безусловно радикального принципа, ибо он не только в состоянии занести топор над внешней торговлей и тем самым над фабричной системой, но и глубоко подрубить ее корни. Энгельс, а вместе с ним и Маркс видели тогда в билле лорда Эшли попытку наложить на крупную промышленность реакционные оковы, которые будут неминуемо снова и снова разбиваться при системе капиталистического общества 2.
От своего философского прошлого Энгельс и Маркс освободились еще не вполне. С первой же строки предисловия они выдвигают «реальный гуманизм» Фейербаха против спекулятивного идеализма Бруно Бауэра. Они безусловно признают гениальные выводы Фейербаха, признают за ним заслугу создания великих и мастерских основных положений для критики всякой метафизики, признают, что он поставил человека на место старого философского суррогата, в том числе и бесконечного самосознания. Но через гуманизм Фейербаха они идут дальше — к социализму, через абстрактного человека — к историческому человеку и с изумительной проницательностью разбираются в сложнейших вопросах социализма. Они раскрывают тайну игры в социализм, которой тешилась сытая буржуазия. Даже человеческая нужда и самое глубокое падение, вынуждающее принимать милостыню, служат на потеху денежной и культурной аристократии, принося удовлетворение ее эгоизму, приятно возбуждая ее высокомерие. В этом весь смысл многочисленных благотворительных обществ во Франции,
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 166.
2 См. там же. С. 12—17.
в Германии, многочисленных донкихотских затей с благотворительными целями в Англии, всяческих концертов, балов, спектаклей, кухонь для бедных, даже общественных подписок для пострадавших при разных катастрофах.
Из великих утопистов «Святое семейство» больше всего заимствовало в идейном отношении у Фурье. Но Энгельс уже отделял Фурье от фурьеризма; он говорил, что разбавленный водой фурьеризм, тот, который проповедовала «Democratic pacifique», есть не что иное, как социальное учение части филантропической буржуазии. Он и Маркс всегда настойчиво подчеркивали то, чего не понимали и великие утописты: историческое развитие, самостоятельное движение рабочего класса. Возражая Эдгару Бауэру, Энгельс писал: «Критическая критика не создает ничего, рабочий создает все, до такой степени все, что он также и своими духовными творениями посрамляет всю критику. Английские и французские рабочие являются лучшим свидетельством этого» А пресловутую, якобы взаимоисключающую противоположность между «духом» и «массой» Маркс устранял, между прочим, и тем замечанием, что коммунистической критике утопистов тотчас же ответило практически движение огромной массы. Нужно ознакомиться с любознательностью, умственной работой, духовной энергией, неутомимой жаждой умственного развития, проявляемыми французскими и английскими рабочими, чтобы составить себе представление о человеческом благородстве этого движения.
--->>>
