продолжение

---

В лагерях

Бонч-Бруевича всегда тянуло к природе. Чем безлюднее и первобытнее она была, тем сильнее она его привлекала. Окончив инженерное училище, М. А. Бонч-Бруевич выбрал назначение в Иркутск, стремясь быть поближе к привлекательному Байкалу. Любовь к природе у Бонч-Бруевича была развита ещё с детства. Он с нетерпением ожидал ежегодного летнего выхода училища в лагерь. Летом режим был свободнее. Кроме того, для свободолюбивого юнкера открывались возможности неделями не возвращаться в лагерь во время топографических занятий - съёмок, нивелировок, дорожных изысканий.

С планшетом в руках он бродил в кустарниках между Новой и Колпином, потом с мензулой и кипрегелем на берегу Невы снимал участок воображаемого тет-де-пона[примечание 3] , в холмистой Финляндии с нивелиром шагал по трассе намеченной железной дороги. Единственное, что портило Бонч-Бруевичу настроение в лагерях, - это близкое соседство гвардейских сапёр, вносивших диссонанс в демократический дух лагеря.

В Усть-Ижоре, при впадении в Неву реки Ижоры, вдоль берега Невы летом вытягивался фронт палаток инженерных частей Петербургского военного округа. На правом фланге - гвардейские сапёры, а ещё правее - дощатые бараки инженерного училища. Тыл лагеря был обращен к Неве, а перед передним краем, или "передней линейкой", едва ли не до горизонта, простиралась пустынная, поросшая кустарником равнина. Она была своего рода сапёрной лабораторией. К. концу лета ладони первокурсников покрывались окостенелыми мозолями, а равнина - зигзагами ходов сообщений и окопами всех профилей.

Когда умолкали отыгравшие зорю трубы горнистов и, пропев молитву, разбредались по баракам уставшие за день сапёры, лагерь и его окрестности погружались в тишину петербургской белой ночи. Только дневальные маячили у "грибов" на флангах своих батальонов. В неверном мерцающем свете перекопанная вдоль и поперёк равнина принимала ночью фантастический вид. Разбросанные фашины, плетёные хворостяные туры и недоделанные высокие брустверы окопов обращали её в поле недавней битвы. В белёсом сумраке ночи дневальному начинали мерещиться солдаты Петра в зелёных мундирах и белых буклях, шагающие на штурм Нотебурга.

Эти видения рассыпались в прах, когда тишину будил рёв труб оркестра гвардейских сапёров. Подобный рёв означал, что к гвардейцам на ночь приехало какое-нибудь "их императорское высочество". Рёв труб перекрывался нестройным "ура". Гвардейцы пировали в бараке своего офицерского собрания. После такого дневальства с музыкой Бонч-Бруевич впадал в раздражение.

Гвардейским сапёрам в Усть-Ижоре было скучно. Они грустили о Красном селе. Там на лето собиралась вся гвардия, а гвардейские сапёры поневоле оказывались отщепенцами. Там, в Красном селе, они были бы среди своих, а здесь приходилось терпеть общество армейских сапёров. Благородные гвардейские сапёры, как и благородные элементы таблицы Менделеева, ни с кем не входили в связь. Поэтому, чувствуя себя в блестящем одиночестве, они, чтобы не терять достоинства, воспроизводили в демократической Усть-Ижоре шум и суматоху Красносельского лагеря.

В Офицерской электротехнической школе

Инженерное училище М.А. Бонч-Бруевич оканчивает 6 августа 1909 г. и в звании подпоручика выходит в дислоцированный в Иркутске 5-й Сибирский сапёрный батальон. Там же была расквартирована 1-я Сибирская рота искрового телеграфа и Бонч-Бруевич добивается своего прикомандирования к ней. По положению об искровых ротах в них могли служить только офицеры, имеющие диплом инженера. Остальные могли быть только временно прикомандированными.

Бонч-Бруевич попал в искровую роту в тот период, когда происходило переоснащение армейских искровых рот более совершенной техникой: полевыми радиостанциями, передатчики которых работали по так называемой схеме ударного возбуждения. Из шести европейских и двух сибирских рот искрового телеграфа половина получила станции фирмы Телефункен, а другая половина - фирмы Mapкони. Телефункеновские станции собирались на заводе Сименс и Гальске (ныне завод Министерства электростанций и электропромышленности СССР), а станции фирмы Маркони-на заводе С. М. Айзевштейна, предприимчивого киевлянина, действовавшего под вывеской "Русское общество беспроволочных телеграфов и телефонов" (сокращённо РОБТиТ). Хотя общество и называлось "русским", на самом деле это было лишь маскировкой: подлинные хозяева общества находились в Лондоне. Общество по сути дела принадлежало фирме Маркони, которая уже давно протягивала свои жадные щупальца к России, но только в 1908 г. при организации этого "Русского общества беспроволочных телеграфов и телефонов" смогла закрепиться в Петербурге.

Какие коммерческие комбинации (и какие взятки в правящих кругах) были причиной такого разнобоя в техническом оборудовании армейской радиосвязи, - осталось неизвестным.

Обстановка и условия службы в искровой роте позволили Бонч-Бруевичу продолжить научную работу по изучению электрической искры, начатую в училище.

Окончившие три курса инженерного училища, как правило, получали следующее звание через два года службы и в 1911 г. Бонч-Бруевичу было присвоено звание поручика. Этого звания было достаточно, чтобы поступить в Инженерную академию или в Офицерскую электротехническую школу, но офицеры, вышедшие в сибирские части, должны были прослужить в них не менее трёх лет. По этим причинам Михаил Александрович лишь в 1912 г. поступает в Офицерскую электротехническую школу (при советской власти развёрнутую в Военную электротехническую академию, впоследствии Военную Краснознамённую академию связи им. Будённого).

В Офицерской школе Бонч-Бруевич снова начинает работать в лаборатории Инженерной академии и училища и восстанавливает прерванные временно связи с В. К. Лебединским и В. Ф. Миткевичем. Они рекомендуют его в члены Русского физико-химического общества. В протоколе 309-го заседания отделения физики РФХО от 12 февраля 1913 г. можно прочесть: "Предлагается в число членов отделения физики Михаил Александрович Бонч-Бруевич. Рекомендуют В. К. Лебединский, В. Ф. Миткевич, М. М. Глаголев". А в протоколе 311-го заседания 9 апреля 1913 г. значится: "Единогласно утверждается в числе членов Михаил Александрович Бонч-Бруевич".

В начале мая 1913 г., по окончании теоретических занятий, слушатели Офицерской школы переехали в Кронштадт, чтобы в районе Толбухина маяка проходить практику постановки минных заграждений; поэтому первый доклад в Русском физико-химическом обществе вместо Бонч-Бруевича делает В. К. Лебединский. В протоколе 312-го заседания общества 7 мая 1913 г. записано "В. К. Лебединский от имени М. А. Бонч-Бруевича делает сообщение о влиянии ультрафиолетового света на искру". Вскоре после этого в журнале РФХО публикуется уже упоминавшаяся нами статья Михаила Александровича "Об условиях различного действия света на искру и о способе регулирования искры".

Заведующим учебной частью Офицерской электротехнической школы и профессором по радиотехнике был военный инженер, полковник Илья Эммануилович Муромцев. Хорошо эрудированный инженер, он окончил, кроме нашей Инженерной академии, ещё и немецкую электротехническую школу в Дармштадте. По существу это был офицер, носивший русские погоны, но державшийся нескрываемо немецкой ориентации. Даже женат он был на немке, плохо говорившей по-русски. Склонность ко всему немецкому порождала в Муромцеве пренебрежительное отношение ко всему русскому, к слушателям русской Офицерской школы. Эти слушатели, поэтому часто обсуждали вопрос об истинной национальности полковника- Высокомерие Муромцева приводило к скрытому антагонизму между ним и слушателями. Как показало недалёкое будущее, интуиция не обманула слушателей: ещё летом 1917 г. Муромцев эмигрировал из России.

Естественно, что между Муромцевым и Бонч-Бруевичем, никогда не проявлявшим благосклонности к иноземцам, неизбежно возник антагонизм и установились очень натянутые отношения. Муромцев не мог примириться с тем, что среди его слушателей нашёлся офицер, неплохо разбирающийся в той дисциплине, в которой только самого себя Муромцев считал непререкаемым авторитетом. Полковник монопольно ведал всей русской военной радиотехникой и опасался в Бонч-Бруевиче возможного будущего конкурента.

Годы, предшествовавшие первой мировой войне, в радиотехнике были годами появления начальных сведений об электронной лампе. На своих лекциях Муромцев сухо говорил о вентиле Флеминга, пространно распространялся о неуклюжей газовой ламп Либена-Рейса и доверительно сообщал, что берлинская фирм Телефункен разработала особый тип усилителя, основанный н. изменении проводимости ионизированной среды.

На лекциях Муромцева нередко вспыхивали споры между ним и Бонч-Бруевичем. В сущности дискуссий, касавшихся вопросов электронной теории, аудитория плохо разбиралась. Ей было лишь видно, что профессору порою трудно тягаться с учеником. Тем временем этот молодой офицер делает свой второй доклад на заседании Русского физико-химического общества Оно проходило под председательством известного учёного Алексея Николаевича Крылова. В протоколе заседания занесено: "Сообщение делает М. А. Бонч-Бруевич на тему "О влиянии ультрафиолетового света и формы электродов на пробиваемость искрового промежутка в газах".

Доклад сопровождается демонстрированием явления тушения и зажигания электрической искры ультрафиолетовым светом электрической дуги.

По поводу доклада делают замечания и просят разъяснений О. Д. Хвольсон, Б. И. Зубарев, Ф. Я. Капустин, Л. В. Мысовский. Председатель благодарит докладчика". Так говорится в протоколе 327-го заседания РФХО от 9 декабря 1914 г- Связь Бонча с этим русским обществом, в котором Муромцев не состоял, портила последнему настроение.

Экзамен на манёврах

После теоретических экзаменов, перед выпуском из школы, слушатели должны были участвовать в манёврах, на которых они сдавали экзамены по практике радиосвязи. Разбившись на группы по восемь человек, будущие военные инженеры- электрики разъезжались в различные пункты, отстоявшие друг от друга километров на двести: куда-нибудь в Финляндию, в Царское село и в район железнодорожной станции Дно. Там они тренировались в развёртывании полевых радиостанций и несении службы радиотелеграфистов и мотористов, а полковник Муромцев совершал объезд этих станций и принимал экзамены. Вот почему группа слушателей школы, в числе которых находились М. А. Бонч-Бруевич и автор этих строк, оказалась на берегу озера Сайма, затерянного в глуши Финляндки. Радиостанцию развернули у вытянувшегося на скалистом берегу села Пуумала. Двое слушателей остались у радиостанции, чтобы войти в радиосвязь с Царским селом, а остальные, в том числе и Бонч-Бруевич, отправились искать пристанища.

Тем временем возле двуколок радиостанции появился полковник Муромцев, приезд которого ожидали днём позднее.

Теоретической "загвоздкой" в полевой радиостанции был так называемый резонанс-трансформатор [примечание 5] . Если высокочастотная цепь радиостанции представлялась довольно элементарной, то цепь питания контура - высокой частоты была трудно усваиваемой. Само по себе явление резонанса было относительной новинкой теоретической радиотехники того времени. Разработанной и опубликованной теории трансформатора, работающего на ёмкостную нагрузку, в то время ещё не было, если не считать небольшой статьи А. А. Петровского в "Известиях Николаевской морской академии". Поэтому хотя экзамен по радиосвязи и был чисто практическим, Муромцев тем не менее требовал при рассказе о работе аппаратуры станции и подробного объяснения теоретической сущности явлений, в ней происходящих. Слушатели готовились к пристрастному допросу. В голове проносились столь же пространные, сколь и туманные объяснения Муромцева о причинах повышения тона принимаемых радиосигналов при закорачивании части промежутков многократного разрядника типа Вина. А тут ещё, как назло, исчез Бонч-Бруевич. Если бы он здесь присутствовал, то, конечно, нашёл бы способ заставить Муромцева разрядиться на себя самого, с помощью своих каверзных вопросов, выводивших обычно полковника из равновесия.

Экзамен начался с того, что двое слушателей стали около двуколок. "Моторист" завёл бензиновый мотор, после чего "радиотелеграфист" стал выстукивать позывные радиостанции Царского села. Затем мотор был выключен: радиостанция перешла на приём. "Радиотелеграфист" озабоченно и очень долго искал своего корреспондента, то и дело перестраивая приёмник.

- Нет, не отвечает: Давай мотор!

Теперь у "моториста" заело: мотор плохо заводится, отказывает в работе. Стали возиться с мотором, исследовать свечи. Наконец, мотор пошёл; снова были переданы позывные Царского села, но корреспондент упорно молчал.

Игра в кошки-мышки продолжалась до тех пор, пока, наконец, полковник не раскусил, в чём дело, и приступил к экзамену. Обратившись к "радиотелеграфисту", он начал с резонанс-трансформатора. Приказав закоротить все искровые промежутки в разряднике, кроме одного, профессор изволил задать вопрос, почему в этом случае тон принимаемых сигналов, во-первых, высокий, а во-вторых, чистый. Каверза таилась во втором вопросе. "Радиотелеграфист" уныло бубнил в ответ одно - и то же:

- Потому что здесь перенапряжение резонанса!

Уклончивость ответа раздражила экзаменатора. Согласившись, что ответ правилен лишь с принципиальной точки зрения, он задал следующий вопрос, клавший жертву на обе лопатки:

- Какая связь между коэффициентом перенапряжения [примечание 7] и числом колебаний?

Жертва молча стала шарить по карманам в поисках носового платка. Остальные слушатели озабоченно искали глазами, на чём бы их остановить, лишь бы не видеть Муромцева. И вдруг, в этот столь трагический для "радиотелеграфиста" момент, раздаётся сзади голос Бонч-Бруевича, подоспевшего как раз вовремя.

-Господин полковник! Мне кажется, что поручик ошибается. При одном искровом промежутке дело не в перенапряжении резонанса, а лишь в обычном перенапряжении замыкания!

Тут разгорелась одна из обычных дискуссий. Сейчас она была спасительной. Хитроумные вопросы Бонч-Бруевича принудили экзаменатора незаметно для него самого разъяснить все те каверзные вопросы, которые он приготовил, а когда полковник вновь вспомнил о "радиотелеграфисте", то оказалось, что его уже в сущности и не о чем спрашивать.

Покинув неприветливую Пуумалу, слушатели переехали в Царское село, где на плацу была развёрнута типовая полевая станция "Русского общества беспроволочных телеграфов и телефонов" (РОБТиТ). Она отличалась тем, что вместо многократного неподвижного разрядника, применяемого в радиостанциях фирмы "Телефункен", в конструкции РОБТиТа на валу генератора переменного тока был посажен медный диск с редкими зубцами - электродами. Между этими зубцами и неподвижными электродами происходил искровой разряд. В схеме этой станции также имелся резонанс-трансформатор, но в общем она была проще и особых трудностей в себе не таила.

Одним из недостатков английской станции был хотя и чистый, но оглушительный шум искры. Работу этого искрового передатчика полевой радиостанции можно было отчётливо разбирать; метров за пятьдесят, а в тихую погоду и значительно дальше Когда дежурный радиотелеграфист, слухач, как тогда их вызывали, сидя на табуретке у двуколки, выстукивал позывные другой радиостанции, белая сверкающая искра в разряднике с характерным треском разрывала воздух. От ползучих разрядов стекавших с краев обкладок лейденских банок - конденсаторов исходило зловеще-таинственное фиолетовое сияние, а в воздухе пахло озоном.

Вот этот шум искры, невидимому, и привлёк к себе внимание коменданта Царскосельского дворца, совершавшего верховую прогулку в одно майское утро. В скакавшем курц-галопом в элегантном всаднике слушатели опознали генерала Воейкова. Он подъехал и поздоровался. Слушатели щёлкнули шпорами и откозыряли. Генерал молча взирал то на антенну, то на слушателей. Серая кобыла нетерпеливо перебирала ногами: неожиданная остановка нарушала заведённый порядок. Придворный генерал вопросил:

- Что это такое?

Ему ответили, что это полевая корпусная радиостанция мощностью в два киловатта.

- Кило, вата - задумчиво повторил для свиты его величества генерал Воейков.

- Так точно, ваше превосходительство,-бойко подтвердил Бонч-Бруевич, - кило ваты!

Генерал столь же многозначительно, как и раньше, молчал, после паузы он, кивнув на мачту, опасливо поинтересовался.

- А это что? Анатема?

Слушатели едва не прыснули самым непочтительным образом, блестящий царедворец умудрился перепутать драму известного в то время писателя Леонида Андреева с антенной. Неловкое молчание прервал опять Бонч-Бруевич.

- Так что, ваше превосходительство, она самая - анатема!

Присутствующие в молчаливом ужасе от этой дерзости поручика смотрели на генерала, который мистически уставился на верхушку мачты.

- Э... скажите, - продолжал интересоваться генерал, - а т- радий... он что же - наверху?

- Так точно, ваше превосходительство,- бодро рапортовал Бонч-Бруевич,- наверху анатемы, в маленькой коробочке.

Благодарю вас, господа. Всё это очень интересно! Длинноногая кобыла унесла сановного всадника. В конце мая 1914 г. М. А. Бонч-Бруевич окончил сдачу последних экзаменов в Офицерской электротехнической школе. По правилам одного из лучших слушателей школы оставляли для подготовки к преподавательской работе и зачисляли в постоянный состав школы. В этом году должен был бы остаться поручик Бонч-Бруевич. Но его не оставили. Профессор, полковник Муромцев, не пожелал иметь около себя столь опасного конкурента. Бонч-Бруевич получил назначение на Ташкентскую радиостанцию.

---

далее...