Cтарый 4емоданФЕЛЬЕТОНЫ И ЮМОРЕСКИ О СТАРЫХ И НОВЫХ ПОРЯДКАХ И НРАВАХ
Лет через пятьдесят
(Не фантазия)
Дед Юхим ни на столечко вот не верит в новые порядки... Ну никак!..
Когда бы я с ним ни встретился, он непременно почешет затылок и скажет:
— Натворили дел?! Ну и к чему? К чему, скажите, это все? Кому оно нужно? Жили же когда-то... Жили бы и дальше. А так что?
И пошел, и пошел, и пошел...
Деда Юхима я давно знаю, и всегда он такой. Почитай, с самого что ни на есть детства враг всякому новшеству.
Когда-то, когда проводили в волости телефон, он бранился страшно и кричал:
— Порубаю! Столбы чисто порубаю!
— А зачем вам, дядько, их рубать?
— Кому оно тут нужно? Ям понавыкапывали! Еду давеча ввечеру со станции, людей везу. На дворе тьма. Я шагаю себе рядышком с возом, а оно темень, хоть в око стрель. Иду, иду да как шарахну в эту яму, думал, на тот свет лечу. Что уж испугался, а что уж побился — не приведи господи! А вы говорите — телефон! Вот вам и телефон... То ямы были — падал в них, а нынче столбы — зацепишься за них возом... Смеетесь? Оно, ей-богу, коли б знатье, что не в ответе будешь, порубал бы эти столбы на чурки...
С дедом Юхимом трудно говорить; никакие доводы, никакие доказательства не в силах переубедить деда Юхима.
На все, что ему ни скажешь, дед Юхим машет рукой:
— Юрында!
Вот таков дед Юхим...
* * *
Эх, деды Юхимы, деды Юхимы! Чем же вам доказать, что за десять лет революции жизнь улучшилась? Как вас убедить, что чем дальше, тем она все краше будет?
Трактор — юрында!
Днепрогэс — юрында!
Образование — юрында!
Электрификация — юрында!
Все, одним словом, ерунда.
Я когда-то добрых два дня распинался перед дедом Юхимом, доказывая ему, какая настанет прекрасная жизнь, когда до социализма дойдем.
Не взяло.
— Что ты мне про социализм намекаешь? Что ты мне про электрику, что ты мне про радио? А землю мне твоя электрика даст? Чтоб десятин по десять на едока? Даст она мне земли столько или не даст?! Это ты мне скажи! Чтоб у меня в закромах было — завались... А ты мне электрику... Посею я на твоей электрике ар-наутку, чтобы после, заложив руки за спину, ходить да покашливать?! Вот ты что мне скажи!
Я тогда рассердился на деда и ничего ему не ответил.
А теперь вот для всех дедов Юхимов расскажу, как оно у нас будет, как появится у нас электричество... Как жить будем, когда везде у нас будет:
Советская власть плюс электрификация.
* * *
Слушайте, деды Юхимы! Для вас специально.
Вам хорошей жизни хочется?
Я знаю, какой именно.
Она будет! Будет еще лучше, чем вы думаете.
Слушайте.
Когда проведем всюду электрификацию, когда в каждое советское жилище протянут провода, когда проводами этими поля наши обовьются, тогда вам всем, деды Юхимы, останется только заложить руки за спину, ходить да покашливать.
Все за вас электричество сделает.
Вот вы встали с кровати. Вы перво-наперво что делаете? Чешете поясницу, затылок, грудь почесываете. Для этого надо всюду рукой достать, где чешется. А есть такие места, что и достать невозможно. Вот тогда Советская власть придумает такие вроде бы руки: кнопку нажмешь — они сами тебя чешут... И такой будет аппарат, что ежели на него лечь, так он сам будет тебя переворачивать, а руки — чесать. И всюду, всюду почешет. Не останется ни одного непочесанного места.
Когда вы уже будете весь обчесанный, тогда протягиваете ноги, нажимаете на кнопку, и штаны сами на ноги лезут, онучи сами наматываются, и чёботы обуваются. Вам даже нагнуться не придется.
Одело вас электричество, тогда вы становитесь перед иконами. Включаете радио — громкоговоритель за вас молитвы читает, а электричество руку вашу подымает на лоб, на живот, на плечи. Крестит вас электричество.
Это так называемый электрифицированный «Отче наш».
Проэлектрифицировавшись богу, садитесь за стол. Ваше дело только рот разинуть и распорядиться жене:
— Надави кнопку с пампушками...
— Надави на сало!
— Теперь на сметану... Да не жми так долго, а то глотать не поспеваю. Нажимай отрывисто!
Поэлектрозавтракав, вы делаете то, что вам делать надлежит.
А делать вам только и того, что кнопки всюду нажимать.
Все по хозяйству — на кнопках.
Чистите вы, к примеру, хлев: одна кнопка вилами управляет, другая — лопатой, третья — граблями.
Не стоит корова — тык в кнопку, а держальце само корову по ребрам — хлоп!
Всех мелочей по хозяйству не перечесть. Одно помните — на все будет своя кнопка.
Вам только похаживать да поплевывать.
Кубы для самогона — и те электрифицируют. И никакого тебе дыма. Милиции и невдомек будет, где гонят...
В углу будет электрифицированный прутик для детей. Вставил штепсель — прутик непослушных порет, а громкоговоритель бранит.
Электрифицируем семечки — сами будут в рот прыгать.
На что уж гребень частый — и тот электрифицируем. Сам чуприну расчешет. Ваше дело только поворачиваться.
Рассердились на жену, подвели ее к специальному аппарату, нажали на кнопку, из аппарата выскакивает пестик и давай супружницу по чем следует молотить.
Я уже не говорю здесь об основной нашей работе на селе...
Само собой разумеется, что и вспашка, и косовица, и жнитво, и молотьба, и помол — все это возьмет на себя электричество.
Кое-где это уже применяется у нас, а тогда будет повсеместно.
Вечорнйцы — и те электрифицируем.
Изобретут такие аппараты, что сами за вас в подкидного резаться будут. Нажал кнопку — и вылетит либо пиковая краля, либо — по надобности, конечно,— трефовая шестерка.
Картами уже шлепать незачем.
Посему не забывайте, что электричество не простая вещь, это вещь весьма примечательная.
Его и учитывают не как-нибудь, а на лошадиные силы. Две лошадиные силы, три лошадиные силы и т. д.
Днепрогэс, к примеру, даст нам энергии на 650 тысяч лошадиных сил.
Пестик, чтобы жену бить, разумеется, на полмиллиона лошадиных сил не потянет, а то уж больно большой пест получится... На две лошадиные силы, не больше, будем делать такую аппаратуру.
Как двинет — получится, будто две кобылы жену лягнули.
А нынче? Кулаком замахнулись, да к тому же пьяным кулаком. Какова уж в нем сила?
А жены между тем не слушаются: на делегатские собрания ходят, клуб посещают. А тогда черта с два походят-
Покорятся. Трепетать будут и покорятся.
И дети послушными станут.
И думать нам с вами не о чем будет: и думать и решать станет за нас электрическая кнопка.
Представляете ли вы себе, деды Юхимы, электрифицированную, к примеру, ярмарку?
Там не будет лошадей. Коней ведь вообще к тому времени у нас не останется — их полностью заменит электричество.
Одна будет торговля — электрическими кнопками.
Там, где нынче у нас по ярмаркам лошади стоят, тогда в два ряда по сю и по ту стороны дороги разложены будут электрические кнопки.
Ни ржания, ни хлопанья бичей.
Просто вы подходите:
— Что просит эта кнопка?
— Эта? Сто двадцать.
— Сто двадцать? Такая плюгавая кнопка, а такие деньги... Что ж она такого делает у тебя?
— Плюгавая?! Очи у тебя плюгавые. Да ты прицепи к ней арбу или плуг да погляди, а тогда скажешь «плюгавая»! Эта кнопка не из какой-нибудь там паршивенькой мастерской, а от самого ГЭЗа — государственного электрического завода! Ты приглядись получше, что это за кнопка! Да ни в жизнь я б ее не продавал, так грошей надо! Дочку замуж выдаю.
— Молись богу! Бери восемьдесят. И то деньги.
— Восемьдесят? За такую кнопку восемьдесят? Вон стоит за восемьдесят. Крестись! Меньше как за сто пятнадцать и не думай!
Хлоп! Хлоп! Хлоп!
Вот какие у нас будут ярмарки...
А храмы?
Электрические колокола на церквах.
Громкоговорители «Иже херувимы» поют...
А батюшка- знай ходит да кнопки нажимает...
А после храма — электрифицированные пироги, горилка, капуста.
Ешь — не хочу.
Подвыпил у кума на храме, осоловел, штепсель в тебя воткнули — он твою особу домой и дотащит.
Неужто и такая жизнь будет вам не по нутру, дорогие деды Юхимы? Неужто и тогда говорить станете:
— Юрында?!
Электричество ведь за вас делать, за вас думать будет?
Власть — у нас!
Земля — у нас!
Господ нету!
Тракторы да машины уже рокочут на нивах!
А вы на все:
— Юрында!
Нельзя все сразу.
Повремените маленько — и осуществится все то, о чем я здесь написал.
Ничего не будете тогда делать — только ходить да покашливать!
1927
Вот вам и шутка!
Все вы знаете, что, приехав в село, найти сельсовет не представляет никакой трудности. В передовых селах сельсовет стоит, как писанка. В отсталых — тоже найти сельсовет проще простого: не надо даже никого спрашивать. Вы ищете самую обшарпанную хату, где двор не огорожен, хлевы развалены, посреди двора лежит без колес тачанка, а перед конюшней такая гора навоза, что не всяким стратостатом на нее взлетишь. Облюбованная воробьями вывеска над крыльцом скособочена, а в углу двора дремлет бывший «клозет», давно уже потухший, который старательно при надобности обходят десятой дорогой, так как добраться к нему возможно разве что с помощью ледореза.
Это и есть сельсовет отсталого села. Но случается, что и в передовом селе помещение сельсовета такое же, как в отсталом.
В одном селе, где находился вышеописанного типа сельсовет, произошла трагическая история.
В селе том есть колхоз. Крепкий колхоз, обслуживаемый МТС. В МТС имеется начальник политотдела. Колхоз под руководством политотдела МТС успешно закончил сельскохозяйственный год: своевременно обмолотился, выполнил все обязательства перед государством, сдал натуроплату МТС, распределил результаты колхозного труда, посеял озимые, вспахал на зябь, наделил бескоровных колхозников коровами.
Сделал, одним словом, все, что и надлежит делать подлинно большевистскому колхозу.
Завершив дела по артельному хозяйству, колхоз, памятуя, что зажиточная жизнь определяется не одними паляницами, взялся за свой внешний вид: обмазали колхозники хаты, очистили дворы, отремонтировали хлевы, починили Дом коллективиста, поправили мостки и дороги.
За культуру взялись колхозники.
Село стало как цветочек: чистенькое, аккуратненькое, песнями по вечерам слух радует.
Один только сельсовет стоит немазаный, неубранный, грязный.
Однажды приехал как-то вечером в село начальник политотдела МТС и спрашивает:
— Председатель сельсовета не знаете где?
— Был в сельсовете, а теперь домой пошел.
— Нету, значит, его в сельсовете?
— Нету. Спать пошел.
— Вот что, товарищи! Давайте все соберемся сейчас и приведем в порядок сельсовет! Увидите, что завтра будет!
Не теряя времени, собрался актив; колхозники, колхозницы гуртом взялись... Колхозницы стены мажут, колхозники навоз вывозят, двор чистят, вывеску, окна моют, ограду чинят, ворота ставят.
За каких-нибудь четыре-пять часов не узнать сельсовета— стоит побеленный, вычищенный, новым плетнем огороженный, с новыми воротами...
Закончили колхозники работу и отправились по домам.
Проснулся утром председатель сельсовета, позавтракал, взял портфель и пошел управлять.
Идет, задумался — мысли государственные одолевают.
Дорожка знакомая — можно идти и думать.
Дойдя до сельсовета, поднял голову и остановился.
Стал и смотрит на новые ворота.
— Сплю или не сплю? — это он сам себе.
Ударил себя по руке, хлопнул по ноге, подергал за ухо.
— Не сплю! Куда ж это я попал? Ночевал-то дома! Дома и завтракал, а в чужое село меня занесло!
Пожал недоуменно плечами, повернулся, оглядывается, побледнел.
— Да что за напасть такая? Куда это меня нечистый затащил?
Навстречу человек идет. Председатель к нему:
— Товарищ, ты не знаешь, какое это село?
— Стратосферовка.
— Не могит быть!
— Как это не могит, когда я хорошо, знаю, что Стратосферовка!
— Да что ты мне торочешь, когда я сам председатель Стратосферовского сельсовета?!
— Тю! Так это же и есть Стратосферовка!
— А сельсовет где же?
— Да он перед вами — сельсовет!
— Да что ж, по-твоему, я дурной или маком обсыпан?
— Вам виднее!
Как крутнется председатель, как схватит себя за голову— да галопом в правление колхоза!
Бежит, дрожит весь.
Тут председатель колхоза подошел:
— Эк тебя растрясло... По единоличному сектору хлебосдачу закончил, что ли?
Председатель сельсовета к нему:
— Ты это или не ты?
— Я.
— Сельсовет украли!
— Где?
— У нас!
— Кто?
— А я почем знаю?
— Да опомнись, что ты плетешь?!
— Ничуть не плету, а пойди сам погляди: был сельсовет, а теперь вот стоит чистая чья-то хата, огороженная, при новых воротах. Дай воды!..
.... .........
А колхозники, а колхозницы со смеху помирают, за животы хватаются...
Ну да, им смешки, а председатель сельсовета прямо поседел, бедолага!..
Нельзя же, товарищи, так жестоко шутить!
1932
Тише, ради бога!
I
Они познакомились на республиканской спартакиаде.
Она приехала из Харьковской области, он — из Черкасской. Оба легкоатлеты, спринтеры, и он и она выполнили на спартакиаде нормы мастеров спорта.
Кроме того, что она спринтер, кроме того, что ей вот-вот присвоят звание мастера спорта, у нее во-о-о-от такие голубые глаза и во-о-о-такущис ресницы, до того густые и длинные, что закурчавились на краях, и глаза ее словно голубые озера в густых вербно-тростниковых берегах...
...Ну и как, по-вашему, мог он засмотреться на такие глаза?
Он и засмотрелся... Он долго-долго всматривался в ее чудесные глаза под темными курчавыми ресницами. Смотрел он, а его взгляд смягчался, теплел, ласкал, и лучи его глаз нежным теплом опахнули и ее голубые глаза, и милое ее лицо, и всю ее стройную, как молодой яворок, фигурку.
Сам он был высокий, широкоплечий, видный, с горделиво вскинутой головой, укрытой волнами густых русых волос.
Каковы были у него глаза?
Серые... Большие... Лучистые...
Так что вы думаете, она от него отвернулась?
Нет, она нежно взглянула на него и приветливо улыбнулась.
Они знали друг друга, но знакомы не были.
Он подошел, поклонился ей:
— Будем знакомы! Сергей!
Она протянула ему руку:
— Роксана!
Что было дальше, я не пишу подробно!
Почему? Да просто из зависти!
Должен вам сказать, что не так просто лысоватому автору писать о кудрявом герое!
Одним словом, наши молодята доказали всем, что не ошибся поэт, когда писал:
Только утро любви хорошо: хороши Только первые, робкие речи...
Первое свидание было назначено в Первомайском саду над живописными склонами синего Днепра, там, откуда такая чарующая синь Днепра, такой неоглядный простор заднепровский...
Именно здесь он мог ей сказать:
— Я вас люблю!
И спросить:
— А вы меня?
А она именно здесь могла ему ответить:
— И я вас!
И вот когда они стали на высокой круче, стали близехонько друг к другу, так что его плечо слегка прикоснулось к ее плечу (она, имейте в виду, не отодвигалась!), и он вертел в руке пунцовую розу, а она кусала своими жемчужными зубками стебелек пышного гладиолуса, он не совсем уверенным, а немножко трепещущим голосом начал:
— Я вас...
И нате вам...
Над головой наших влюбленных зашумело, захрипело, и из радиорепродуктора вырвалось и залило и сад Первомайский, и склоны над Днепром, и синь днепровскую, чарующую, и неоглядную заднепровскую ширь громоподобное:
«...Навоз следует сберегать в навозохранилищах, так как разбросанный кучами по двору он, во-первых, теряет свои полезные свойства, а во-вторых, способствует распространению различных болезней у животных, в особенности заболеваний глистами...»
Первую стометровку наши влюбленные пробежали из сада за 11,8 секунды. Он мог бы пробежать быстрее, но бежал, равняясь по ней.
Само собою разумеется, что он не сказал ей последнего слова «люблю», не спросил: «А вы меня?», она ему не ответила: «И я вас!».
А ночью они уже разъезжались по домам, дав друг другу слово переписываться.
Но переписка — это не живое, горячее, трепетное слово в зеленом саду над синим Днепром!
Поживем — увидим, что выйдет из переписки. Возможно, что все будет хорошо да гладко, так как очень уж наши молодята пришлись друг другу по сердцу.
Вот какую драму может натворить в общем-то весьма полезная радиопередача о сельском хозяйстве, если такую передачу подали несвоевременно и громоподобно.
II
Вообще вынуждены констатировать, что чудесное творение человеческого гения—радио—в последнее время начало пугать киевлян мощью своего голоса, так что один персональный пенсионер как-то заявил своим внукам и правнукам после очередного «выстрела» из одного репродуктора, установленного на территории дома отдыха:
— Будь я Александром Степановичем Поповым, я бы тоже изобрел радио, но руководить им поручил бы рассудительным людям, которые бы все-таки понимали, что человеку, кроме радио, необходимы еще покой и отдых...
Мы полностью согласны с уважаемым персональным пенсионером, и прежде всего я остановил бы динамик, орущий с шести часов утра до двух ночи на территории лесопильного завода в Святошине. У жителей окружающих улиц уже барабаны в ушах в ниточки истрепались от этого радиорева.
А директор завода неприступен.
— Динамик,— говорит он,— мой! Территория моя! Деньги плачу я! Слушают мои рабочие! Пускай кричит все три смены.
Может, поставил бы товарищ директор этот динамик в своей спальне? Пусть бы он был уже окончательно его?
На центральном пляже радиомузыка гремит с десяти часов утра до девяти вечера, и все «Осенние листья», «Фраскита», «Домино»... А потом—«Домино», «Фра-скита», «Осенние листья»... Залить их водой невозможно: высоко. И задремать невозможно: гремит. Просто хоть ныряй! Нырнуть невыгодно, вынырнешь, а оно тебе: «До-о-омино! Доми-и-но!» Домино на его голову.
Нужно все эти шумы прекратить, нужно дать людям покой.
Неужели это не ясно?
Неужели... О! Заработал соседний громкоговоритель! Нужно кончать! Черта лысого напишешь, если рядом кто-то орет «Домино»...
«До-о-омино! До-о-о-м-и-но!». Чтоб ему хоть легонькую лихоманку!
1949
<<<---
