Cтарый 4емоданЛЕТОПИСЕЦ БУРНОЙ ЭПОХИ
В самом конце прошлого века московские литераторы организовали кружок, знаменитую «Среду». Кружок стал центром прогрессивных сил русской литературы, он объединил почти всех выдающихся писателей-реалистов того времени. В него входили А. Серафимович, И. Бунин, В. Вересаев, А. Куприн, Л. Андреев, на его заседаниях бывали М. Горький, А. Чехов, В. Короленко, Д. Мамин-Сибиряк и многие, многие другие. Здесь читались и обсуждались новые, еще не опубликованные произведения. Талантливые люди обычно склонны к шутке. Был в «Среде» обычай: каждый, кто постоянно посещал кружок, получал прозвище. В. Вересаева за «нерушимость взглядов» называли «Каменным мостом». Более меткого прозвища для В. Вересаева, пожалуй, и нельзя было придумать, если бы оно учитывало и другое, столь же существенное его качество — удивительную чуткость к любому новому веянию в жизни и искусстве.
Редкое творческое долголетие выпало на долю В. Вересаева. Современник М. Салтыкова-Щедрина и В. Гаршина, В. Короленко и Л. Толстого, А. Чехова и М. Горького, он был и нашим современником, современником М. Шолохова, А. Твардовского, Л. Леонова...
Его романы, его повести и рассказы, словно главы истории революционной борьбы в России конца XIX — первой половины XX века, страницы летописи исканий русской интеллигенции. Повесть «Без дороги» (1894) рисовала крах народничества; рассказ «Поветрие» (1897) написан в поддержку только-только зарождавшегося марксистского движения; повесть «На повороте» (1901) отражала борьбу марксистов претив «экономистов» и либералов; повесть «Два конца» (1899— 1903) обращала внимание читателей на растущий протест в рабочем классе; записки «На японской войне» (1906—1907) славили революционные свершения народа в 1905 году; повесть «К жизни» (1908) посвящена глухому времени реакции после поражения первой русской революции; произведения, написанные после Октября, повествуют о революции, гражданской войне, годах строительства социализма, а самые последние рассказы и статьи писателя рождены Великой Отечественной войной... Крах народничества, три русские революции, русско-японская, империалистическая, гражданская и Великая Отечественная войны, победные свершения социализма... Таковы исторические вехи, которые определили судьбы вересаевских персонажей. Его любимые герои нередко переходят из рассказа в повесть, из повести в рассказ, а события чаще развертываются в одних и тех же городах — Пожарске, Слесарске, Томилинске. Все это превращает произведения В. Вересаева в своего рода цикл — «цепь... повестей, отражающих душевную жизнь «хорошей» русской интеллигенции» («Записи для себя»). Как говорил сам писатель а 1936 году на вечере, посвященном пятидесятилетию его литературной деятельности, прошлое не знало «ничего подобного тому бешеному ходу истории, подобно курьерскому поезду мчавшемуся. который на протяжении моей сознательной жизни мне пришлось наблюдать».
Талант В. Вересаева был на редкость многогранен. Кажется, нет ни одной области литературного творчества, в которой бы он не работал. Он писал романы, повести, рассказы, очерки, стихи, пьесы, литературно-философские трактаты, выступал как литературовед, литературный критик, публицист, переводчик. Но, несмотря на долгую жизнь в литературе бурной эпохи социальных сломов, несмотря на многоплановость литературной деятельности, В. Вересаев — писатель удивительно цельный. Двадцати двух лет, 24 октября 1889 года он записал в дневнике: «...пусть человек во всех кругом чувствует братьев,— чувствует сердцем, невольно. Ведь это — решение всех вопросов, смысл жизни, счастье» '. В. Вересаев порой менял свое отношение к тем или иным социальным силам России, подчас ошибался, но никогда не расставался с мечтой о гармоническом человеке, об обществе людей-братьев.
____________
1 Далее при ссылках на неопубликованный дневник В. Вересаева будет указываться только дата записи. Дневник хранится у племянницы и литературного секретаря писателя В. М. Нольде. -I
Сочетание столь, казалось бы, противоречивых качеств — «нерушимость взглядов» и страстное тяготение ко всему новому — определяло характер его творчества, неизменно вызывавшего у читателей острый интерес. Весь жизненный и литературный путь В. Вересаева — это поиски ответа на вопрос, как сделать реальностью общество людей-братьев. Борьбе за этот идеал писатель отдавал весь свой труд, свой талант, всего себя.
Мечта об обществе людей-братьев родилась еще в детстве, и первый ответ на вопрос, как ее достичь, дала семья.
Викентий Викентьевич Смидович (Вересаев — это псевдоним писателя) родился 4 (16) января 1867 года в семье тульского врача, в семье трудовой, демократической, но религиозной. Его отец, Викентий Игнатьевич, воспитывал детей на лучших произведениях родной литературы, научил «читать и перечитывать» Пушкина и Гоголя, Кольцова и Никитина, Помяловского и Лермонтова. Считая, что «цель и счастье жизни — труд» («Воспоминания»), он стремился привить детям уважение к любому труду, и В. Вересаев, проводя лето в крохотном имении родителей Владычня, пахал, косил, возил сено и снопы. Труд, либеральные реформы и истая религиозность — вот те средства, с помощью которых, по мнению Викентия Игнатьевича, можно было добиться всеобщего благоденствия.
На первых порах сын свято чтил идеалы и программу отца. Его дневник и первые литературные опыты красноречиво об этом свидетельствуют. В стихах — а именно поэтом он твердо решил стать еще в тринадцать-четырнадцать лет — юный лирик звал следовать «трудною дорогой», «без страха и стыда», защищать «братьев меньших» — бедный люд, крестьянство. Жизнь будет легче, светлей и чище, когда люди станут лучше. А в моральном облагораживании людей могущественнейшими и единственными факторами являются труд и религия.
В. Вересаев уже в гимназии чувствовал безоружность своих идеалов и в дневнике мучительно размышлял над вопросом: для чего жить? Он занимается историей, философией, физиологией, изучает христианство и буддизм и находит все больше и больше противоречий и несообразностей в религии. Юноша то «положительно отвергает всю... церковную систему» (24 апреля 1884 года), то с ужасом отказывается от столь «безнравственных» выводов.
Летом в деревне он с болью наблюдает то бесправное положение, в котором находились «загорелые, пахнущие здоровым потом, исполненные величавой надменности и презрительности к неработающим крестьяне». «...Стыдно становится и не веришь глазам, что это возможно». Зарождалась «неистовая ненависть к самодержавию, возмущение его угнетением и злодействами...» («Воспоминания»), В. Вересаева поражает в этих простых, морально крепких и чистых людях отсутствие религиозного благочестия, которое у них в семье считалось синонимом нравственности. Растет убежденность, что в религии нет спасения для людей. Это был тяжелый внутренний спор с непререкаемым авторитетом отца.
Полный тревог и сомнений отправляется В. Вересаев в 1884 году учиться в Петербургский университет, поступает па историко-филологический факультет. Здесь, в Петербурге, со всей самозабвенностью молодости отдается популярным тогда в студенческой среде народническим теориям, с ними связывает надежды на создание общества людей-братьев. Увлеченно читает статьи лидера народничества Н. К. Михайловского, организует кружок, где велись жаркие споры не только на литературные и моральные темы, но и на темы общественные.
Однако «в начале 80-х годов,— вспоминал позднее В. Вересаев,— окончился героический поединок кучки народовольцев с огромным чудовищем самодержавия». 1 марта 1881 года народовольцы-террористы убили Александра II. Первая решительная попытка осуществления террористической программы русского народничества была одновременно и первым практическим доказательством ее тщетности. Царское правительство перешло в наступление: разгромило «Народную волю», ликвидировало высшее женское образование, усилило гонения на студентов. В. Вересаев так впоследствии характеризовал этот период: «самодержавие справляло свою победу... Наступили черные восьмидесятые годы. Прежние пути революционной борьбы оказались не ведущими к цели, новых путей не намечалось. Народ безмолвствовал. В интеллигенции шел полный разброд». Многие из тех, кто еще вчера увлекался народническими идеями, впадают в отчаяние и растерянность, отказываются от общественной борьбы, ищут забвения в поэтических грезах Н. Минского и С. Надсона, популярность которых стремительно растет.
В литературе тех лет было и другое направление: достигает сокрушительной силы сатира М. Салтыкова-Щедрина; своими очерками о деревне протестует против бесправия народа Глеб Успенский; усиливаются обличительные тенденции в творчестве В. Гаршина; о стремлении даже самых последних бродяг к «вольной волюшке» рассказывает В. Короленко. Но под впечатлением угасания народнического движения В. Вересаеву начинает казаться, что надежд на социальные перемены нет, и он, еще недавно радовавшийся обретенному «смыслу жизни», разочаровывается во всякой политической борьбе. «...Веры в народ не было. Было только сознание огромной вины перед ним и стыд за свое привилегированное положение... Борьба представлялась величественною, привлекательною, по трагически бесплодною...» («Автобиография»). «Не было перед глазами никаких путей»,— признавался писатель в мемуарах. Появляется даже мысль о самоубийстве.
С головой уходит студент В. Вересаев в занятия и пишет, пишет стихи, прочно замкнутые в круге личных тем и переживаний. Лишь здесь, в любви, думается ему теперь, возможна чистота и возвышенность человеческих отношений. Да еще в искусстве: оно, как и любовь, способно облагородить человека.
Именно в это трудное для В. Вересаева время и начался его литературный путь. Ему не было и девятнадцати лет, когда 23 ноября (5 декабря) 1885 года журнал «Модный свет» напечатал стихотворение «Раздумье», подписанное никому не известной фамилией В. Викентьев (под таким псевдонимом вначале выступал в печати В. Вересаев). «Раздумье», по мнению самого автора, относилось к эпохе его «байронизма», целиком примыкало к темам и настроениям юношеской поэзии.
Напряженная духовная жизнь, поиски смысла человеческого бытия и своего места в нем необычайно рано — по сути, уже в детстве — отодвинули у В. Вересаева на второй план обычные мальчишеские развлечения. Если первые опыты девятилетнего гимназиста, пытавшегося сочинять сказки, еще были скорее литературной шалостью, то через пять лет, подростком, страстно увлекшись поэзией, он связывает с литературой все свои планы на будущее. Много пишет и много читает, стремясь овладеть «секретами» творчества. В гимназические и первые студенчеокие годы им было написано около восьмидесяти оригинальных стихотворений и переведено свыше сорока поэтических произведений И. Гете, Г. Гейне, Ф. Шиллера, Т. Кернера, Ф. Горация и др. Время от времени юноша посылал свои стихи в редакции журналов, но неизменно получал отказ, стихи не печатали. Однако первое увидевшее свет стихотворение было одновременно и одним из последних. В. Вересаев еще 8 мая 1885 года записывает в дневнике: «... Во мне что-то есть, но... это «что-то» направится не на стихи, а на роман и повесть».
В. Вересаев решительно обращается к прозе. Заканчивает начатую год назад повесть «Стоячая вода» (она не дошла до нас), а в декабре 1885 г. пишет рассказ «Мерзкий мальчишка», который был опубликован двумя годами позже во «Всемирной иллюстрации». Своим ранним поэтическим опытам, как, кстати, очеркам, публицистическим и научным статьям, писатель позже значения не придавал и никогда не включал их в сборники и собрания сочинений. Началом серьезной литературной работы он считал рассказ «Загадка», написанный в 1887 году.
На первый взгляд «Загадка» мало чем отличалась от стихов юного поэта: тот же молодой герой со своими чуть грустными, чуть нарочитыми раздумьями, не идущими дальше сугубо личного и интимного. Однако писатель не случайно именно с «Загадки» исчислял годы жизни в литературе, именно ею открывал свои собрания сочинений: в этом рассказе намечены многие мотивы, волновавшие В. Вересаева на протяжении всей его литературной деятельности. Писатель славил человека, способного силою своего духа сделать жизнь прекрасною, спорил, по сути дела, с модной тогда философией, утверждавшей, что «счастье в жертве». Призывал не терять веры в завтрашний день («Пускай нет надежды, мы и самую надежду отвоюем!»). Правда, ему все еще казалось, что только искусство может превратить человека в Человека.
Скромный и застенчивый студент Петербургского университета становился писателем. В 1888 году, уже кандидатом исторических наук, он поступает в Дерптский университет, на медицинский факультет. «...Моею мечтою было стать писателем; а для этого представлялось необходимым знание биологической стороны человека, его физиологии и патологии; кроме того, специальность врача давала возможность близко сходиться с людьми самых разнообразных слоев и укладов»,— так позднее объяснял В. Вересаев свое обращение к медицине («Автобиография»). В тихом Дерпте, вдали от революционных центров страны, провел он шесть лет, занимаясь наукой и литературным творчеством, по-прежнему охваченный мрачными настроениями.
Как и в «Загадке», в первых произведениях, последовавших за ней, тему борьбы за человеческое счастье, за большого и прекрасного человека, борьбы со всем, что мешает утвердиться такой личности в жизни, В. Вересаев решает в плане морально-этическом. Показателен рассказ «Порыв» (1889). Поводом для его написания явились споры молодого писателя с отцом о праве человека на участие в общественно-политической борьбе (подробнее см. в примечаниях). Однако в рассказе тема решительно переведена в морально-этический план: имеет ли право человек броситься в трудную минуту на помощь людям, рискуя заставить родителей поволноваться за его жизнь?
Точно так же, с горечью рисуя в рассказе «Товарищи» (1892) деградацию части русской интеллигенции, В. Вересаев сосредоточил свое внимание на моральном ее оскудении, лишь мельком и глухо отметив, что это духовное опустошение явилось следствием измены былым идеалам, то есть результатом политической капитуляции, отказа от общественной борьбы.
Переделка общества с помощью одного лишь искусства либо морального совершенствования людей — надежда не менее иллюзорная, чем ставка на религию. Ощущая это, В. Вересаев настойчиво продолжает поиски ответов на вопрос, почему благие порывы интеллигенции столь беспомощны, так мало способствуют созданию общества людей-братьев. И заявленная в «Товарищах» тема судеб русской интеллигенции, ее заблуждений и надежд получает новое решение — писатель заговорил об общественном «бездорожье».
«Без дороги» (1894) — это повесть о поколении, «ужас и проклятие* которого в том, что «у него ничего нет». «Без дороги, без путеводной звезды оно гибнет невидно и бесповоротно...»
Повесть написана в форме исповеди-дневника молодого врача Дмитрия Чеканова, тщетно пытавшегося претворить в жизнь свои мечты о служении народу. Он отказался от научной карьеры, от обеспеченного и уютного дома, бросил все и пошел на земскую службу. Земское начальство, однако, невзлюбило гордого и независимого доктора, и он «должзн был уйти, если не хотел», чтобы ему «плевали в лицо...».
Больной туберкулезом, сломленный и растерявшийся, мечется Чеканов по жизни, не находя применения своим силам. И когда газеты принесли вести о катастрофическом распространении холерной эпидемии, он отправился на борьбу с нею. Чеканов уже не верит в народнические теории о «природной революционности русского мужика», о святой миссии интеллигенции, просветительная работа которой среди народа якобы может коренным образом улучшить его жизнь. Он просто истомился бессмысленным своим существованием, просто ке мог сидеть сложа руки, когда темные и забитые трудовые люди России бедствовали. Но, несмотря на самоотверженную работу Чеканова, связанную с риском для жизни, народ в массе своей ни в коей мере не проникается гуманистическими идеалами честных интеллигентов, хуже того: он видит в них своих врагов. Избитый толпой, одинокий и отчаявшийся, герой умирает.
Изобличение прожектерского характера программы народников было тем убедительнее, что героем явился человек, неспособный на компромиссы и сделки с совестью, человек большого ума и сердца. Он предпочитает смертельно опасную дорогу обывательскому благополучию (герои «Товарищей», жившие, кстати, в том же Слесарске, поступили по-иному). Но если даже такие люди, как Чеканов, теряли веру в будущее, то, значит, программа, которой они хотели руководствоваться в своей деятельности, никуда не годилась.
В повести «Без дороги» В. Вересаев спорил и с совсем недавними собственными заблуждениями. Идеи одного из персонажей Гавриловаг — это доведенные до логического конца иллюзии самого В. Вересаева, которыми вчера еще жил писатель. Гаврилов ненавидит общество, построенное «на крайне ненормальных отношениях», эксплуатирующее труд голодного народа. Он мечтает, чтобы господа сумели «возвыситься до идеи... слиться с народом и прийти к нему на помощь, как брат к брату». А ликвидировать «крайне ненормальные отношения» и эксплуатацию народа можно живым примером «уважаемых людей в городе», надо лишь получше убедить этих «уважаемых», «пригласить к себе в дом три-четыре нищих семьи, поселить их здесь, кормить, поить и обучать»—словом, «братски разделить с обиженными свой дом, стол, все». Подобный почин обязательно «найдет подражателей», и все бедствия уничтожатся разом. Может быть, и не в такой наивной форме, но В. Вересаев сам раньше тоже рассчитывал на морально-этические пути преобразования общества. В повести же писатель оценил их как «карикатурно убогую... программу».
В. Вересаев высмеял предлагаемое Гавриловым моральное усовершенствование общества, хотя сама идея союза людей-братьев, так настойчиво проповедуемая Гавриловым, писателю по-прежнему дорога. Конечная цель, к которой он звал людей, осталась прежней, но все предлагавшиеся русской действительностью начала 90-х годов средства изменения жизни были категорически отвергнуты В. Вересаевым. В этом смысле он тоже остался «без дороги» и вслед за Чекановым мог бы воскликнуть: «Я не знаю! — в этом вся мука». Фраза из дневника писателя: «Истина, истина, где же ты?..» —стала в те годы лейтмотивом его жизни.
Этой мыслью он жил в Дерпте, эта мысль не оставляла его в Туле, куда он приехал заниматься врачебной практикой после окончания Дерптского университета в 1894 году; с этой мыслью он отправился в том же году в Петербург, где поступил работать сверхштатным ординатором в Боткинскую больницу. В. Вересаеву необходимо было найти те реальные общественные силы, которые смогли бы претворить в жизнь его идеалы.
Еще в повести «Без дороги» он рассказал о деревенском парне Степане Бондареве, тянущемся к знанию, ставшем первым помощником Чеканова во время холерной эпидемии. В. Вересаев видел, что и в среде интеллигенции появляется молодежь, которую, как и Чеканова, не удовлетворяют «малые дела», но которая верит, что истинная дорога есть, не отчаивается и упорно, страстно ищет эту дорогу. Такова Наташа. В финале именно Степан и Наташа стоят у постели умирающего Чеканова. Символика очевидна: будущее за народом и передовой интеллигенцией. Вместе с тем характерна одна деталь. Когда в 1892 году В. Вересаев заведовал холерным бараком на юге России, лучшим его помощником был шахтер Степан Бараненко, ставший прообразом Степана Бондарева. Но в повести он не шахтер, а «деревенский парень». Писатель продолжает считать крестьянство главным союзником революционно настроенной интеллигенции.
Однако набиравшее силу рабочее движение в России не могло остаться вне поля зрения В. Вересаева, столь упорно искавшего тех, кто в состоянии построить общество людей-братьев. «Летом 1896 года вспыхнула знаменитая июньская стачка ткачей, поразившая всех своею многочисленностью, выдержанностью и организованностью. Многих, кого не убеждала теория, убедила она,— меня в том числе»,— писал он в автобиографии.— «Общественное настроение было теперь совсем другое, чем в 80-х годах. Пришли новые люди — бодрые и верящие. Отказавшись от надежд на крестьянство, они указывали на быстро растущую и организующуюся силу в виде фабричного рабочего... Кипела подпольная работа, шла широкая агитация на заводах и фабриках, велись кружковые занятия с рабочими, яро дебатировались вопросы тактики». В пролетариате ему «почуялась огромная прочная новая сила, уверенно выступающая на арену русской истории». В. Вересаев отмечает в дневнике, что у духовной истории человечества две вершины: в искусстве — JI. Толстой, в науке — К. Маркс. Марксизм стал для него «самым дорогим... учением» (письмо к В. А. Поссе от 31 августа 1900 г.).
В. Вересаев одним из первых среди русских писателей поверил в революционеров-марксистов. В 1897 г. он пишет рассказ «Поветрие» — своего рода продолжение повести «Без дороги». Та самая Наташа, которая растерянно задавала Чека-нову вопрос «Что мне делать?», теперь «нашла дорогу и верит в жизнь». Для нее стали врагами и прекраснодушные интеллигенты вроде Сергея Андреевича Троицкого и выродившиеся народники. Вместе с Наташей В. Вересаев приветствует развитие промышленности в России, вместе с нею он радуется: «Вырос и выступил на сцену новый, глубоко революционный класс».
«Поветрием» завершается второй после юношеского период творчества писателя. Поиски ответов о путях достижения общества людей-братьев привели В. Вересаева в конце 90-х годов к выводу, что будущее за пролетариатом, марксизм — единственно верное учение.
К этому времени складывается и вересаевский метод изображения действительности. В его юношеских стихах характер лирического героя раскрывался почти исключительно через отношение к девушке или к религии; и высшим критерием в оценке человеческой личности являлась способность или неспособность к большой любви, к святой преданности богу. В повести же «Без дороги» основной аспект изображения характеров героев — уяснение их мировоззрения, а оценивается человек в первую очередь по той роли, которую он играет в борьбе за лучшую жизнь простых людей России.
Изображение человека, при котором главным в его характеристике является мировоззрение, повлекло за собой целый ряд своеобразных стилевых особенностей. В. Вересаев отказывается от любовной интриги, а ведь чаще всего основные персонажи его повестей и рассказов — молодежь. Все внимание писателя теперь сосредоточивается на идейных исканиях героев. Излюбленной формой повествования становится диалог, жаркий спор героев о жизни, о политике, о проблемах социально-экономических. Такая всепоглощающая устремленность на решение социальных проблем приводила иногда даже к тому, что философ, общественник, публицист побеждал в его творчестве художника. Произведения В. Вересаева порой привлекали внимание не столько яркостью образов и языка, тонкостью психологического рисунка, сколько остротой и глубиной постановки социальных проблем.
С этим же ярко выраженным социально-политическим пафосом его произведений связано и тяготение В. Вересаева к документально точному изображению жизни, к использованию реальных фактов, свидетелем которых он был сам или о которых слышал от близких людей. Показательно, что повесть «Без дороги», написанная в форме дневника героя, включила немало эпизодов из личного дневника писателя, причем с той же датой. Да. и вообще большинство героев вересаевских произведений обычно имело вполне определенных прототипов.
Однако столь очевидная документальность произведений В. Вересаева объяснялась не только его нацеленностью на анализ социально-политической проблематики, но и тем, как он понимал долг писателя. Отношение В. Вересаева к литературе лучше всего, пожалуй, характеризуется несколько старомодным словом — «служение». Литература была для него «дороже жизни», за нее он бы «самое счастье отдал» (31 декабря 1894 года). В ней—совесть и честь человечества. И поэтому всякий идущий в литературу возлагает на себя святую обязанность пером своим помогать людям жить лучше, счастливее. Посвятивший себя служению литературе не имеет права ни сомнительным поступком в быту, ни единой фальшивой строкой запятнать ее и тем самым скомпрометировать, поколебать к ней доверие читателей. «...Только величайшая художественная честность перед собою, благоговейно-строгое внимание к голосу художественной своей совести» дает право работать в литературе,— говорил В. Вересаев много позже в лекции «Что нужно для того, чтобы быть писателем?» А по его дневнику 90-х годов видно, с каким самозабвенным упорством он воспитывал в себе эту художническую честность, так как «нужно громадное, почти нечеловеческое мужество, чтоб самому себе говорить правду в глаза» (1 апреля 1890 г.).
И действительно, во имя правды он всегда был беспощаден. «Лжи не будет,— я научился не жалеть себя» — эта дневниковая запись от 8 марта 1890 года стала одним из его главных литературных заветов. В воспоминаниях о детстве и юности, стремясь на собственном примере детально разобраться в становлении духовного мира молодого человека конца прошлого века, он не побоялся рассказать о самых интимных движениях души, о неблаговидных поступках, которые по тем или иным причинам совершил, о том, что редко рассказывают даже близким друзьям. В «Записках врача» смело поднял завесу над той стороной деятельности врачей, которую его коллеги относили к области профессиональных тайн. В лекции о М. Горьком, оставшейся неопубликованной, писатель говорил: «...Такова должна быть философия всякого настоящего революционера: если какое-нибудь движение способно умереть от правды, то это — движение нежизнеспособное, гнилое, идущее неверными путями, и пускай умирает!»
Испытания жизни, а они бывали суровыми, не смогли заставить В. Вересаева хоть раз сфальшивить. С полным правом он мог заявить в одном из писем 1936 года, когда большая часть пути была уже позади: «Да, на это я имею претензию,— считаться честным писателем».
Именно в силу неприятия любой фальши, «писательства», как говорил В. Вересаев, он стремился изображать в своих произведениях только то, что знал досконально. Отсюда и склонность к документализму. Нередко этот сознательно отстаиваемый им принцип встречал скептическое отношение критики, которая порой склонялась к мысли, что В. Вересаев не художник, а просто добросовестный протоколист эпохи, умеющий сгруппировать факты и в беллетристической форме пропагандирующий определенные теории. Критика явно заблуждалась. В искусстве есть два пути к правде: обобщение многочисленных фактов в вымышленном образе и выбор для изображения какого-то реального факта, однако содержащего в себе широкий типический смысл. Эти способы типизации достаточно ярко представлены в истории литературы, оба закономерны и оправданы. Таланту В. Вересаева был ближе второй.
Путь этот, конечно, имеет свои плюсы и минусы. Произведения такого рода, будучи художественным обобщением явлений действительности, приобретают к тому же и силу документа. Не случайно Л. Толстой и А. Чехов отметили великолепные художественные достоинства «Лизара», и одновременно В. И. Ленин в «Развитии капитализма в России» при характеристике положения русского крестьянства сослался на тот же рассказ В. Вересаева как на живую и типическую иллюстрацию.
Но эта творческая позиция В. Вересаева рождала и определенные противоречия. Досконально он знал быт и думы интеллигенции, однако все больше понимал, что волнующие его социальные проблемы эпохи будет решать простой народ. Обойти его в своих исполненных социальных исканий произведениях он не мог, а художническая честность не позволяла писать о том, что знал хуже.
Попыткой преодолеть это противоречие явилась серия рассказов о крестьянстве, написанная в самом конце 90-х — начале 900-х годов. Если в произведениях об интеллигенции писатель рисовал своих героев «изнутри», используя внутренние монологи, дневниковые записи и письма, детально анализируя психологическое состояние персонажа, а зачастую и все повествование строя как исповедь героя-интеллигента, то в рассказах о крестьянстве В. Вересаев всячески избегает подобных форм. Рассказ, как правило, ведется от третьего лица, чаще всего это сам автор, «Викентьич», случайно встретившийся с человеком из народа. Тем самым подчеркивалось, что крестьяне изображаются так, как их видит и представляет себе интеллигент. Иногда В. Вересаев стремился еще больше усилить это впечатление, ставя подзаголовок — «рассказ приятеля» («Ванька»).
Причем в этих рассказах порой резко разграничивались два стилевых пласта: рассуждения автора по социально-экономическим вопросам перемежались примерами-случаями из крестьянской жизни. Поэтому рассказы нередко выглядели своего рода иллюстрациями к различным социально-экономическим тезисам марксистской теории. «Лизар» был посвящен процессу обезземеливания крестьянства, «В сухом тумане» — перераспределению сил между городом и деревней, «Об одном доме» написано в пику народникам: община—одно из средств закабаления крестьянина, одна из причин его быстрого разорения. В дальнейшем, при переизданиях рассказов, В. Вересаев сокращал публицистические куски. Они были явно лишними, опасения же писателя, что он не вправе браться за художественные произведения о простом народе, напрасными. Жизнь простого народа он наблюдал достаточно много, а его художнический глаз был зорким. И возница Лизар, «молчаливый, низенький старик», с его страшной философией «сокращения
человека» («Лизар»); и литейщик, бросивший родную деревню в поисках заработка, лишенный семьи и простого человеческого счастья («В сухом тумане»); и герои рассказов «К спеху», «Об одном доме» — все они сами, без авторских комментариев достаточно убедительно доказывали, что процесс разорения крестьянства, классового расслоения деревни идет в России стремительно, а люди искалечены.
Тем не менее писатель настойчиво ищет такой жанр, где бы, казалось, разнородные элементы — публицистика и собственно художественное описание—совместились органически. Публицистическая повесть полумемуарного характера долгие годы была жанром, наиболее любимым В. Вересаевым.
Ярким образцом такого жанра явились «Записки врача» (1895—1900), отражавшие все усиливающийся интерес писателя к революционным марксистским идеям. Повесть написана от первого лица, основные вехи биографии героя почти полностью совпадают с биографией самого В. Вересаева. Его герой, как и сам автор, «кончил курс на медицинском факультете», затем «в небольшом губернском городе средней России» занимался частной практикой и, поняв, что для самостоятельной работы еще не подготовлен, уехал в Петербург учиться: устроился в больницу «сверхштатным». Многие рассуждения героя, эпизоды дословно переписаны из личного дневника писателя 1892—1900 годов. Задумывая книгу, В. Вересаев собирался даже так и назвать ее — «Дневник студента-медика». Он и потом настойчиво возражал против восприятия ее как чисто художественного произведения: «сухое описание опытов, состоящее почти сплошь из цитат, занимает в моей книге больше тридцати страниц». Но, с другой стороны, какой же это дневник, если сам писатель всячески подчеркивал: «В беллетристической части «Записок» не только фамилии, но и самые лица и обстановка — вымышлены, а не сфотографированы с действительности». Возражал он и против восприятия книги в качестве его автобиографии. Органически объединяя художественные зарисовки, элементы очерка, публицистики и научной статьи, В. Вересаев развивал традиции шестидесятников, традиции народнической литературы, которая, особенно очерками Гл. Успенского, утверждала подобный синтез. Но «Записки врача» отражали качественно новый этап революционной борьбы. Да и для самого В. Вересаева повесть тоже стала новым шагом в его идейных исканиях.
«Поветрие» рассказывало о спорах марксистов с народниками. «Записки врача»—об исторической неизбежности объединения сил пролетариата и передовой интеллигенции. В «Поветрии» В. Вересаев скорее просто декларировал свою увлеченность марксистскими идеями, а его героиня Наташа чисто теоретически доказывала их истинность. В публицистической повести «Записки врача» писатель уже скрупулезно прослеживает, как сама логика жизни превращает честного и ищущего интеллигента в сторонника пролетарского движения.
В книге этой снова возникает излюбленная вересаевская тема — история «обыкновеннейшего, среднего» трудового интеллигента, история о том, как формировалось его мировоззрение. Герой-интеллигент В. Вересаева впервые изображен на столь широком фоне жизни общества царской России. Молодой врач, в поисках куска хлеба занятый частной практикой, встречается с самыми разными людьми, и встречи эти раскрывают перед ним мрачную картину бесправного положения народа, классового неравенства, деградации общества, где «бедные болеют от нужды, богатые — от довольства». Он понял, что наука, власть, закон — все на службе лишь у людей обеспеченных. Пользуясь темнотой, бесправием бедноты, врачи нередко ставят на своих пациентах чреватые смертельным исходом опыты. Но даже тогда, когда больной попадает в руки честного медика, настоящее лечение невозможно.
Страдающему от обмороков мальчишке-сапожнику Ваське врач вынужден прописывать железо и мышьяк, хотя на самом деле единственное спасение для него — вырваться «из... темного, вонючего угла», каким была «мастерская, где он работает». А «прачке с экземою рук, ломовому извозчику с грыжею, прядильщику с чахоткою», «стыдясь комедии, которую разыгрываешь», приходится говорить, «что главное условие для выздоровления — это то, чтобы прачка не мочила себе рук, ломовой извозчик не поднимал тяжестей, а прядильщик избегал пыльных помещений».
Герой повести приходит к выводу, что обязанность врача — «прежде всего бороться за устранение тех условий», которые делают молодых стариками, сокращают и без того короткую человеческую жизнь. Поначалу эта борьба представляется ему чисто профессиональной борьбой: «мы, врачи, должны объединиться» для совместных действий. Однако он вскоре понимает, что общественная деятельность врачей не многое меняет в судьбе народа. Сам же народ меньше всего рассчитывает на помощь добрых интеллигентов, он не ждет, он поднимается на борьбу. Бастуют рабочие. Финальная встреча молодого врача с литейщиком окончательно рассеивает иллюзии: «...выходом тут не может быть тот путь, о каком я думал. Это была бы не борьба отряда в рядах большой армии, это была бы борьба кучки людей против всех окружающих, и по этому самому она была бы бессмысленна и бесплодна». Лишь коренной слом существующего общественного строя, лишь революция способны изменить условия жизни народа; рабочий-революционер — вот тот, кто сумеет наконец осуществить заветные идеалы человечества,— таков результат тех идейных исканий, к которому пришел герой «Записок врача», а вместе с ним и автор.
Правда, литейщик по меди, пролетарий, появляющийся лишь в одном, хоть и кульминационном, эпизоде, не показан в условиях своей революционной деятельности, не стал в повести полнокровным человеческим характером. Это была пока робкая попытка создать образ нового героя, но уже само появление его — принципиальное завоевание В. Вересаева.
--->>>
