Cтарый 4емоданБунинские воспоминания содержат и немало светоносного — вспомним тональность, окрашивающую страницы, посвященные Рахманинову, Эртелю, Шаляпину, Семеновым или даже Куприну. Но если говорить об основной их массе,— не как о ведущей тенденции, а лишь как о методе исполнения.— то это и есть, в сущности, собрание карикатур, зло выпячивающих отдельные, но очень характерные, предельно «живописные» черточки. Вспомним хотя бы необыкновенно выразительный, шаржированный портрет Максимилиана Волошина: «Он был невысок ростом, очень плотен, с широкими и прямыми плечами, с маленькими руками и ногами, с короткой шеей, с большой головой, темно-рус, кудряв и бородат: из всего этого он, невзирая на пенсне, ловко сделал нечто довольно живописное на манер русского мужика и античного грека, что-то бычье и вместе с тем круторого-баранье... Начиная читать, тотчас поднимал свои толстые плечи, свою и без того высоко поднятую грудную клетку, на которой обозначались под блузой почти женские груди, делал лицо олимпийца, громовержца и начинал мощно и томно завывать» и т. д. Эти гротески поражают читателя тенденциозностью, односторонностью авторского подхода и вместе с тем художественной силой, меткостью внешней изобразительности, за которой, однако, стоит нечто большее. Ибо и внешность каждому человеку «дается» не случайно: непрямо, таинственными нитями связана она с характером, психическим складом, внутренним обликом личности. Вспомним еще раз признание Бунина: «Я как-то физически чувствую людей», записал однажды про себя Толстой. Вот и я тоже. Этого не понимали в Толстом, не понимают и во мне, оттого и удивляются порой моей страстности, «пристрастности». То, что для других могло быть общими словами или именами, для Бунина всегда представлялось как лица, глаза, рты, звуки голосов. Созданные Буниным на закате дней мемуарно-филосоз-ский трактат «Освобождение Толстого», «вспоминательная» книга о Чехове, литературные статьи, а также лучшие страницы воспоминаний — явление необыкновенное, уникальное в русской литературе. В них оживают — с необыкновенной силой стереоскопичности,— образы великих деятелей русской культуры и многих талантливых бунинских современников — Льва Толстого, Чехова, Рахманинова, Жемчуж-никова, Шаляпина, Куприна. В них кроме того раскрывается авторский идеал Бунина. Этот высокий нравственный идеал и в прежних, чисто художественных и зачастую «беспощадных» произведениях, как заметила Л. Крутикова, «угадывается по той высоте требований к человеческой личности, которая обусловливала беспощадное изображение писателем отступлений от нормы. Своими книгами художник учил людей постигать свое место в истории человечества, в цепи поколений, быть достойными человеческого призвания, развивая лучшие стороны своей натуры и подавляя, искореняя все худшее — своеволие, деспотизм, раболепие, косность. Лишь изредка, в таких рассказах, как «Лирник Родион», «Хороших кровей», «Божье древо», «Лапти-», «Ночь», «Воды многие», или в очерках «Думая о Пушкине», «Эр-тель», в романе «Жизнь Арсеньева», приоткрывал писатель свои позитивные представления о смысле жизни и назначении человека. Лучшими представителями человечества он считал Чехова, JI. Толстого, Пушкина — «воплощение простоты, благородства, свободы, здоровья, ума, такта, меры, вкуса»34. И конечно, с наибольшей силой и глубиной эти бунинские позитивные идеи воплотились в его книгах «Освобождение Толстого» и «О Чехове».
<<<---
