П. Н. Мартынов ПОЛВЕКА В МИРЕ КНИГ. |



Я отдал всю свою жизнь книге, и она мне отплатила сполна.
Благодаря ей я познал всю глубину человеческого разума,
общался с замечательными людьми, радовался величию дел великих мастеров.
От души желаю молодому поколению любить и ценить книгу, беречь ее для будущего,
как наши предки сохранили книги для нас, оставив нам это бесценное наследство.
П. Н. Мартынов

ПОЛВЕКА В МИРЕ КНИГ

Несколько слов о книге П. Н. Мартынова «Полвека в мире книг»
На вопрос: «Ваше любимое занятие?»—К. Маркс отвечал: «Рыться в книгах». В. И. Ленин писал: «Без книг тяжко». «Прощайте, друзья!»—шептал умирающий Пушкин, обращаясь к любимым книгам.
Подобные примеры любовного отношения великих людей—и не только великих—к книгам можно приводить без конца. Советский читатель проявляет большой интерес к книгам о книгах, о собирателях книг, книгопродавцах, букинистах. «Рассказы о книгах» Н. П. Смирнова-Сокольского, «Друзья мои — книги» В. Г. Лиди-на, «Записки старого книжника» Ф. Г. Шилова имели большой и заслуженный читательский успех и вызвали ряд более или менее удачных подражаний.
Книга П. Н. Мартынова по своему содержанию и характеру изложения примыкает к традиционным «повестям старых книжников», возникшим в русской литературе во второй половине XIX века,— воспоминаниям И. Т. Лисенкова. Н. Г. Овсянникова, Н. И. Свешникова, А. А. Астапова—и упомянутым «Запискам» Ф. Г. Шилова, вышедшим уже в наше время.
«Полвека среди книг»—книга, которая действительно заслуживает того, чтобы ее прочитать! Автор ее—человек уже немолодой, обладающий трезвым, умным взглядом на жизнь, наблюдательный, не лишенный своеобразного юмора и сохранивший прекрасную память. Умело, хотя и без соблюдения строгих литературных норм рассказывает он о том, что прошло перед его глазами и при его участии за полвека советской букинистическо-антикварной торговли.
233
П. Н. Мартынов уже много лет печатает в различных библиографических и книготорговых изданиях — в журналах «В мире книг», «Советская книжная торговля», «Книжная торговля»—отрывки из своих воспоминаний. Но одно дело — маленькие статьи и заметки, другое—большая книга. Впервые выступая перед читателем с книгой, и притом в таком трудном жанре, как мемуары, П. Н. Мартынов с самого начала прочно овладевает нашим вниманием. Он обладает едва ли не важнейшим качеством, которое привлекает симпатии читателей к мемуаристам,— житейским и литературным тактом, диктующим ему отбор фактов и их освещение. П. Н. Мартынов знает по своей теме много больше того, что говорит, и поэтому говорит о том, что в самом деле заслуживает рассказа. Ему присуща литературная и личная скромность, он решительно непохож на тех мемуаристов, в воспоминаниях которых почти на каждом шагу проглядывает мысль, что автор— центральная фигура в среде и в событиях, о которых он повествует. П. Н. Мартынов умеет сохранить должные пропорции, и поэтому его личность нигде не выступает на передний план в такой степени, чтобы заслонить остальное и остальных. И даже тогда, когда по ходу изложения он рассказывает о себе, о своем детстве, первых и последующих шагах на букинистическом поприще, он умеет придать своему повествованию характер обобщения, типизации: за личностью автора мы видим жизнь и судьбу многих тысяч молодых русских людей накануне Великой Октябрьской революции и в последующие годы. В конечном счете при чтении этой книги создается впечатление, что П. Н. Мартынову личное начало в повествовании нужно только для того, чтобы иметь право и возможность от своего имени рассказать молодому поколению советских читателей о старой книге и людях старой книги. Но его воспоминания с интересом, пользой и эстетическим удовольствием прочтут не только молодые читатели.
Я отметил выше, что П. Н. Мартынов ведет свой рассказ умело, хотя и без соблюдения литературных
норм. В его простом, порою неправильном с грамматической и стилистической точки зрения разговорном русском языке есть своя прелесть, свое очарование. Мы слишком привыкли к сглаженной, нивелированной, олитературенной речи, царящей в наших книгах и статьях. Признавая в теории право каждой эпохи развивать и творить язык, на практике мы делаем все, чтобы устранить из печатного текста сколько-нибудь своеобразное, отходящее от привычного, «среднего» языка. Некоторые наши издательские редакторы исходят из неверного положения, что только их собственная речь есть истинная и непререкаемая норма, и поэтому лишь те мемуары нелитературных людей (актеров, военных, инженеров, врачей и т. д.) оказываются не только интересными по своему фактическому содержанию, но и эстетически действенными своей художественной формой, редакторы которых сохраняют уважение к манере изложения мемуариста и не стремятся уложить материал в прокрустово ложе сомнительных рецептов из области стилистики. Неторопливая, «бытовая» манера повествования, почти разговорная интонация воспоминаний П. Н. Мартынова несомненно придают особую прелесть его книге, столь богатой фактическим материалом.
По сравнению с воспоминаниями других «книжников», даже с «Записками» Ф. Г. Шилова, книга П. Н. Мартынова имеет в глазах советского читателя немалое преимущество: в то время как его предшественники рассказывали либо только о букинистической торговле XIX — начала XX в., либо больше о дореволюционном и бегло—о советском периоде (Ф. Г. Шилов), в книге П. Н. Мартынова от начала и до конца говорится о советской книжной торговле, о советских букинистах, антикварах и собирателях, о книжных редкостях советского времени и о многом другом. В ней говорится о том, что нигде не напечатано, о многих людях, о которых только здесь и будут сохранены сведения для истории советской книжной торговли, советского библиофильства.
Превосходно зная мир ленинградских «книжников» и собирателей, П. Мартынов живо изображает и круп-
236
ных людей, с которыми ему приходилось сталкиваться на «книжной» почве в течение ряда десятилетий, и тех «маленьких», но интересных работников книги, о которых легко и «естественно» забывает случайный покупатель букинистического магазина, но которые занимают немалое место в воспоминаниях истинных книголюбов и в конечном счете в истории нашей культуры.
В самом деле, книгопродавец-букинист, антиквар— не простой «работник торговой сети», которому безразлично, продает ли он гвозди, оглобли или гречневую крупу. «Работники книжного прилавка» (конечно, не все, есть и среди них «случайные люди», которые не удерживаются в мире книг) в большинстве глубоко преданные своему делу люди, влюбленные в него, часто приходящие в книжную торговлю из любви к книге. Они, как и многие типографские работники, очень начитанные, любознательные, пытливые люди. Среди «торговых работников» они отличаются своей культурностью, интеллигентностью. «Книжники»—полезные, хотя, на взгляд поверхностного наблюдателя, и незаметные деятели прогресса: благодаря их проницательности, вдумчивости, профессиональному чутью сохраняются для науки, для собирателей, для исследователей и редчайшие памятники культуры прошлого, и литературные документы современности, которым угрожает уничтожение вместе с архивами их владельцев после смерти последних. В воспоминаниях П. Н. Мартынова читатель найдет много примеров подобного рода.
Книга старого советского букиниста-антиквара учит нас ценить людей его профессии. После ее прочтения начинаешь понимать, почему же молодые книжные работники, которые на наших глазах стали за книжные прилавки в 20—30-е годы, остались верны избранному делу.
Ко всем достоинствам книги П. Н. Мартынова присоединяется еще одно—ее документальность, добросовестная проверка сообщаемых сведений и по печатным источникам, когда они существуют, и по устным консультациям со старыми коллегами по профессии и старыми собирателями. Это делает книгу чем-то
237
большим, нежели обычные мемуары. Перед нами источник сведений по истории ленинградской букинисти-ческо-антикварной книжной торговли за несколько десятилетий.
Я твердо убежден, что разные категории советских читателей по достоинству оценят интересную книгу П. Н. Мартынова.
П. Н. Берков

ОТ АВТОРА

В беседах со мной различные собиратели старых и антикварных книг часто советовали мне написать свои воспоминания о столь интересном, по их мнению, периоде антикварно-букинистической торговли, как двадцатые—тридцатые годы. Этот период для истории книжной торговли очень важен, а в литературе почти не затронут, не освещено и то, что происходило в последующие годы. Поэтому я решил сообщить некоторые подлинные сведения о букинистической торговле и букинистах, поделиться с читателями моими воспоминаниями о библиофилах и собирателях старых и антикварных книг, гравюр, литографий и рисунков, а также рассказать о судьбах некоторых ленинградских библиотек и отдельных книжных собраний за четыре десятилетия после Великой Октябрьской социалистической революции.
В своих записках я касаюсь лишь самого памятного из пережитого мною в мире книг за многие годы, описываю встречи с людьми, с которыми я общался по книжным делам, и события, свидетелем которых мне случалось быть. Конечно, это лишь малая часть из того, что мне пришлось испытать на моем жизненном пути.
Все фактические сведения—имена, даты, улицы, номера домов—сверены и уточнены мною по достоверным источникам.
239
Мои воспоминания разделены на два периода: первый—с 1920 по 1930 год (с незначительными экскурсами в предреволюционные годы), второй—1930—1950 годы.
Прошу читателей извинить меня за плохой язык и стиль повествования, я ведь впервые в жизни стал писать воспоминания, воспользовавшись досугом, случайно мне выпавшим.

И с глубокой верою в истину моего убеждения я говорю всем: любите книгу,
она облегчит вам жизнь, дружески поможет разобраться в пестрой и бурной путанице мыслей,
чувств, событий, она научит вас уважать человека и самих себя,
она окрыляет ум и сердце чувством любви к миру, к человеку.
М. Горький

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Немного о моих детских и юношеских годах в Петербурге и в деревне.
Как я стал книжником

Родился я в Петербурге в 1902 году в семье петербургского ремесленника, бывшего крестьянина. Нас, детей, было четырнадцать человек — двенадцать мальчиков и две девочки. Я был тринадцатым ребенком и одиннадцатым из числа мальчиков. Конечно, не у всех детей были отдельные кровати. За стол у нас садились в строго установленное время, иногда более двадцати человек. В семье, кроме детей, отца и матери, были еще дедушка, бабушка и другие престарелые домочадцы.
Я помню, как в годы моего раннего детства приходили к моим старшим братьям товарищи—студенты, которые приносили младшим детям сласти и детские книги. Иногда они брали малышей на руки, садились к столу и читали им сказки. У моих родителей были знакомые и родственники из книжного мира, которые тоже дарили нам книги. Я с интересом разглядывал картинки в книгах и детских журналах «Тропинка», «Игрушечка», «Задушевное слово». Сначала жадно слушал все, что мне читали вслух взрослые,
241...
.................

<<<---