Cтарый 4емоданМосква и москвичи
Записки Богдана Ильича Вельского, издаваемые М. Н. Загоскиным
ГЛАВЫ ИЗ КНИГИ
ВЫХОД ВТОРОЙ
ПЕРВЫЕ ТЕАТРАЛЬНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ В МОСКВЕ
Можно полагать с достоверностью, что театральные представления не были известны русским до второй половины XVII столетия. В 1659 году российский посол Лихачев видел во Флоренции в первый раз театральное представление; ему более всего понравилась скорая перемена декораций и деревянные лошади, которые двигались, как живые. Вероятно, возвра-тясь в Россию, он подал мысль царю Алексею Михайловичу завести нечто похожее на театр в доме боярина Матвеева; потом в 1676 году, под надзором того же боярина, были представления в кремлевском дворце, Преображенском селе и Потешном дворе. От царя Алексея Михайловича до императрицы Елизаветы, то есть до того времени, как начались театральные представления в кадетском корпусе, были частные театры в Киеве, в Москве, в Заиконоспасском монастыре, в новгородской семинарии и в Ростове в доме архиерейском: играли обыкновенно семинаристы. Все драматические сочинения того времени могли, по содержанию своему, называться духовными представлениями. Вот названия некоторых: «Грешник», «Есфирь и Агасфер», «Рождество Христово и Воскресение» — сочинены св. Дмитрием Ростовским; «Олоферн и Иудифь», «Иосиф с братьями и Навуходоносор» — сочинены иеромонахом Семионом Полоцким; «Владимир» — сочинение Феофана Прокоповича; Феофан, игумен Батуринского монастыря, сочинил несколько комедий стихами; царевна София Алексеевна написала также трагедию «Екатерина мученица», в которой лицо Екатерины представляла Татьяна Ивановна Арсеньева; сверх того, разными лицами сочинены: «Св. мученица Евдокия», «Пиролюбец и Лазарь», «Второе пришествие Господне» и многие другие. Наконец, в 1748 году основался в Ярославле первый постоянный театр, актеры которого в 1756 году, по высочайшему повелению, переведены в С.-Петербург. Дмитревский, два брата Волковых, Шумский и Попов были лучшими актерами
267
этой труппы. Вскоре после' этого, благодаря Фонвизину и Княжнину, русские увидели на своем национальном театре прекрасные комедии, разыгранные хорошими актерами.
Большая часть наших русских духовных представлений, или мистерий, писана прозою, а некоторые весьма простыми силлабическими стихами с рифмами; в том числе комедии: Притча о блудном сыне, в которой секут этого расточителя нещадно плетьми, и комедия о Навуходоносоре царе, о теле Злате и трех Отроцех, в пещи сожженных. Вот образец тогдашних драматических стихов. Царь Навуходоносор, замыслив выставить перед народом собственное свое изображение, вылитое из золота, с тем, чтоб ему поклонялись, как Богу, говорит:
Тем же умыслих образ сотворити Лица нашего и всем представите На поле Дейре, да все почитают Образ наш, и нас Богом нарицают, Слыши, Казначей! Се велим мы тебе: Даждь чиста злата, елико есть требе, Абие вели наш образ творити На высоце столбе поставити.
.Вы видите, что наши древние поэты вовсе не щеголяли ни богатством рифм, ни гладкостью стихов, ни даже правильностью ударений, которые в их стихах всегда подчиняются необходимому созвучию рифм.
Другая комедия, названная также Навуходоносором, но в которой изображена в действии история Олоферна и Юдифи, писана прозою. Эта комедия едва ли не более бесконечной трагедии Шиллера Дон Карлос. Действие начинается в Вавилоне и потом переходит в Иудею, где беспрестанно переносится из Иерусалима в ассирийский лагерь и обратно. Интрига этой мистерии до того перепутана, что нет никакой возможности следовать за действием и даже часто нельзя понять, где оно происходит. Пустословие и многоглаголание действующих лиц не имеют никаких границ, и все они говорят языком надутым, высокопарным и чрезвычайно тяжелым. Самые нелепые анахронизмы встречаются на каждой странице. Древние ассирияне и евреи говорят о рублях, алтынах и ефимках; о блинах и калачах; рассуждают о кислой капусте и немецких колбасах; упоминают о рейтарах, огнестрельном оружии,. барабанщиках, войсковых маршалах и называют Олоферна гетманом. В этой мистерии
268
есть комическое лицо, довольно замечательное по некоторому сходству со знаменитым Фальстафом Шекспира. Это какой-то ассирийский воин, по имени Сусаким: он большой балагур и точно такой же обжора, хвастунишка и трус, как Фальстаф; точно так же, как он, попавшись в беду, старается отделаться шуточками, по большей части весьма пошлыми, но иногда довольно замысловатыми. Иудеи делают вылазку и захватывают его в плен. Вот Сусаким начинает их уверять, что он человек не военный и во всю жизнь свою не убил ни одного жида; а когда его спрашивают, зачем же при нем ружье и сабля, то он отвечает, что из ружья бьет свиней, а саблею крошит начинку для колбас. Иудейские воины, заметив из его речей, что он шут, начинают над ним забавляться и объявляют, что им приказано сначала его повесить, потом допросить, а после отрубить голову. «Как отрубить голову? — кричит Сусаким. — Помилуйте, да разве это можно?.. Да на чем же я стану шапку носить?» Вместо ответа ему приказывают стать на колени, чтобы, в силу данного указа, отрубить ему голову, то есть укоротить его на целую четверть. Сусаким бросается на колени и говорит, что указ исполнен и что он теперь стал не только одною, но двумя четвертями короче. Но так как воины не принимают этой отговорки, то он просит дозволения проститься с белым светом. Ему позволяют. И вот он начинает прощаться со всеми родственниками, а в особенности со старшей сестрой своей, которая, по его словам, торгует в Ниневии треской, веревками и сапожными колодками. «Прощайте, мои благородные братья, — говорит он,—земские ярыжки, трубочисты и вы, о, высокие чины, питающиеся мирским подаянием!» Потом прощается с жареными телятами, баранами, гусями, цыплятами, крупичатыми калачами, пшеничными блинами и всеми другими радостями земными, а в заключение приглашает ворон попировать над его трупом.
«Ну,—говорит один из воинов,—коли уж ты гостей зазвал, так время на стол накрывать!» Тут схватывают его, кладут на землю, вместо меча бьют по шее лисьим хвостом и уходят. Сусаким, оставшись один, не верит, что он жив и, конечно, от испуга начинает врать такой вздор, что уж ни на что не походит. Он говорит, что душа его перешла в ногу, потом кинулась в горло и вылетела в правое ухо, что он не может никак ощупать своей головы и что ее решительно нет у него на плечах. Этот длинный монолог оканчивается точно так же, как известный моно-
269
лог Мольерова скупого. Гарпагон обращается к зрителям и спрашивает, не украл ли кто-нибудь из них шкатулку с деньгами? Сусаким также относится к публике и спрашивает: не вздумал ли кто-нибудь, ради шутки, спрятать его голову? Этим шутовством оканчивается шестой акт комедии «Навуходоносор». В ней всего семь действий, разделенных на явления, которые в оригинале называются сенъми.
РУССКИЙ МАГАЗИН
Мы все более или менее любим мечтать, все строим воздушные замки: но вряд ли вы найдете, в этом отношении, такого неутомимого архитектора, как я. Сколько в жизнь мою перестроил я этих замков! Чего не приходило мне в голову во время бессонницы! Как много сооружал я колоссальных зданий, перед которыми ничто и Альгамбра, и Версальский дворец, и древние златые чертоги Нерона, и новейший Ватикан! Сколько создавал великолепных местоположений, какой придумывал климат, в какой земной рай превращал я всю Россию! В этих случаях я обыкновенно не скуплюсь и, чтоб украсить и обогатить мою родину, забираю все, что ни есть лучшего во всей Европе. Из Швейцарии перетаскиваю горы, из Англии — феодальные замки с их живописными парками, из северной Франции — виноградники, из южной — оливковые леса, из Италии — безоблачное небо и развалины древнего Рима, из Испании — померанцевые и апельсиновые рощи, а из Германии — Рейн, разумеется, с его берегами. Иногда спускаюсь и пониже,, и мечты мои становятся хотя также довольно несбыточными, однако ж все-таки, по-человечески, возможными. Я строю великолепные города по всей Волге, соединяю Каспийское море с Черным, восстановЛяю древнюю столицу России, первопрестольный град Киев, сооружаю вновь Десятинную церковь, перекидываю через Днепр чугунные мосты, соединяю судоходные реки каналами, перекрещиваю всю Россию железными дорогами, провожу их от Петербурга до Одессы, от Нижнего Новгорода до Варшавы и, по милости этих быстрых сообщений, превращаю южный берег Крыма в предместье Москвы. Все это прекрасно и даже возможно, были бы только деньги. Правда, их бы понадобилось так много, что, для исполнения половины этих патриотических замыслов, не достало бы всех сокро-
270
вищ не только великого Могола, который, говорят, в старину был очень богат, но даже и всех наличных денег Англии, с прибавкою ее долгов, а это, кажется, не безделица! Случается также, что я, утомясь от этого пиитического бреда, перехожу к мечтам и желаниям, самым умеренным и самым прозаическим. Вот, например, сколько раз, бывало, читая на раззолоченных вывесках: «английский магазин, французский магазин, голландский магазин», я думаю: «да почему же у нас в Москве нет русского магазина?..» Лет сорок тому назад, на этот вопрос можно было бы отвечать также вопросом: «А что же вы будете продавать в этом магазине? Линючие выбойки, солдатское сукно, сало, кожу и паюсную икру?..» Но теперь, когда развитие нашей мануфактурной промышленности становится с каждым годом блистательнее; когда наши публичные выставки начинают соперничать с выставками почти всех европейских государств; когда вы платите два рубля за фарфоровую чашку; за которую не так еще давно брали с вас рублей десять; когда хрустальный графин сделался для нас так же обыкновенен, как простая стеклянная бутылка; когда мы носим фраки из русского сукна, а наши барыни одеваются, конечно, большая часть по неведению, в шелковые материи, вытканные русскими людьми на русских фабриках,— когда все это делается перед нашими глазами, так почему бы, кажется, не завести русский магазин или, если хотите, складочное место русских мануфактурных изделий? Таскаться по рядам, а особливо зимою, не все любят; да там же обыкновенно и запрашивают: надобно торговаться, а и того хуже,— чуть товар получше, так его тотчас вам назовут немецким или французским. Думая таким образом, я обыкновенно начинал мечтать и, разумеется, сыпал деньгами, потому что в этих случаях я всегда бываю миллионщиком. Я покупал большой дом на Кузнецком мосту, превращал его в огромный магазин, забирал у русских фабрикантов весь лучший их товар, делал заказы первым московским и петербургским ремесленникам, и вот из моего русского магазина выходит постоянная выставка отечественных изделий во всех возможных родах. В огромных его залах, так же, как в Петербурге в английском магазине, всегда толпятся покупщики и покупщицы; а чтоб московским дамам не стыдно было покупать и употреблять для своего туалета изделия русских фабрикантов, то я постарался бы, чтоб все мои приказчики были люди ловкие и любезные и все
271
непременно говорили по-французски,— на первый раз это необходимо: звуки милого языка невольным образом примирили бы наших барынь с неприятною мыслью, что они в русском магазине, покупают русские товары и что эти товары показывают им не французские commis', а русские приказчики.
Я вовсе не думал, чтоб эта мечта, которая забавляла меня тому назад несколько лет, осуществилась в нынешнем году, не скажу вполне, однако ж, для первой попытки, весьма удовлетворительным образом. Под руководством председателя московского отделения мануфактурного совета, барона Мейендорфа, составилось общество русских фабрикантов, которые, наняв на Кузнецком мосту прежде бывший дом г. Волынского, а ныне княжны Долгорукой, открыли в нем магазин русских мануфактурных изделий. Изящная архитектура этого дома, его щеголеватая наружность, аристократическое положение, посреди красивого двора, отделенного от улицы прекрасной чугунной решеткой,— все это с первого взгляда заставит вас подумать, что в этом доме живет богатый московский барин; и вы не ошибетесь: конечно, в сравнении с другими магазинами, этот первый русский магазин, может, по своему удобству, красоте и роскоши, назваться барином. Разумеется, его прежние заморские дядьки и нянюшки станут долго кричать: «Помилуйте, что это: называть безграмотного ребенка барином! Да у нас последний мальчишка умнее его. Ходил бы себе да ходил на наших помочах, а то туда же — в люди нарахтится!.. Эка важность, что он живет в великолепных палатах! Да разве от этого в нем ума прибудет?..» Легко быть может, что найдутся и домашние, которые, по старой привычке, будут говорить то же самое... Так что ж? Пускай себе кричат, пусть называют его безграмотным ребенком; а он, под шумок, растет себе да растет!.. Кто и говорит, теперь этот барин еще молод, мало известен, не оперился; но подождите немного, дайте ему возмужать, поознакомить-ся с добрыми людьми и доказать им на самом деле, что он уже вовсе не дитя, и тогда вы увидите, каким он сделается вельможею.
Если вы придете зимой в этот магазин, то можете в теплых сенях отдать вашу шубу не швейцару, а заслуженному унтер-офицеру, у которого грудь закрыта не шутовскою перевязью, а целым рядом почетных медалей.
1 commis — продавцы (фр.).— Ред.
272
По мраморной красивой лестнице, уставленной цветами, которые также продаются, вы взойдете в верхние сени, с большим вкусом украшенные зеркалами и колоннами под белый мрамор. Из этих сеней вы входите в небольшую проходную комнату; в ней продаются косметические товары братьев Шевелкиных, стальные вещи Завьялова и табакерки, подносы, ящики и разные другие изделия фабрики г. Лукутина. Об этой последней фабрике я уже говорил в первом выходе «Москвы и москвичей» и могу прибавить только одно, что г. Луку-тин продолжает с прежним постоянством улучшать произведения своей фабрики, что вообще его бумажно-лаковые вещи становятся с каждым годом отчетливее, красивее и прочнее. Придуманные им лепные барельефы на табакерках и бумажные шарньеры истинно могут называться образцовыми. Стальные изделия Завьялова, которые, если не ошибаюсь, продаются в одном только русском магазине, заслуживают также особенного внимания. Попробуйте, хотя из любопытства, купить любой перочинный ножик его работы, и вы уверитесь на самом опыте, что этот ножик, ни по наружной отделке, ни по внутреннему своему достоинству, не уступит ни немецкому, ни французскому, ни даже... страшно вымолвить!.. Ну, да и то сказать: «волка бояться, в лес не ходить». Если уж я, отъявленный патриот, из уважения к нашим европейцам не осмелюсь вымолвить правды, так кто же решится ее сказать? Да, стальные изделия Завьялова не уступают ни в чем того же рода изделиям инностранным, не исключая даже английских, и продаются несравненно их дешевле. Впрочем, несмотря на мой патриотизм, я должен признаться, что до сих пор это можно сказать об одних только стальных вещах Завьялова; в особенности же ружья делаются несравненно лучше, прочнее и добросовестнее прежнего.
Во второй комнате продается писчая бумага фабрики г. Усачева. Тут найдете вы все возможные сорта бумаги, от самой дешевой до самой дорогой. Если вы заметите, что бумага английская, голландская и французская, разумеется, самого высшего достоинства, превосходнее той, которую вам здесь покажут, то я попрошу вас вспомнить только о том, в каком положении была у нас эта мануфактурная промышленность лет пятнадцать тому назад, и вы тогда поневоле удивитесь ее быстрым успехам. Я уверен даже, что вы не станете спорить со мною, когда я скажу, что мы хотя и отстали в этом слу-
273
чае от англичан, голландцев й французов, однако ж гонимся за ними и, конечно, рано или поздно, а непременно догоним.
Вся третья комната занята хлопчатобумажными изделиями фабрики гг. Прохоровых, Титова, Битепажа, Матвеева и некоторых других. Не говоря уже о коленкоре, ситцах, холстинке, кашемире и полубархате, которые, конечно, ни в чем не уступают иностранным, вы найдете тут и самые модные товары, например: креп-шине, креп-рошель, и, может быть, узнаете в них ваших прежних знакомых, которые не так еще давно прикидывались французами.
То же самое можно сказать и о шелковых изделиях, которые продаются в четвертой комнате. Особенно замечательны великолепные парчи фабрики гг. Сапожнико-вых. По сознанию самих иностранцев, московские парчи, бесспорно, самые лучшие в Европе, и если нужно подтвердить это каким-нибудь фактом, то я могу удостоверить моих читателей, что известный пэр Англии, маркиз Лондондери, которого я имел удовольствие знать лично, уезжая из Москвы в свое отечество, купил на десять тысяч рублей парчи в здешних городских рядах, Отдавая полную справедливость шелковым дамским материям фабрики гг. Сапожниковых, нельзя, однако же, не пожалеть, что в русском магазине вы не найдете шелковых материй г. Кондрашова, которые доведены у. него до такого совершенства, что почти везде продаются за французские. В этой же самой комнате вы можете покупать русские сукна фабрик гг. Невиля, Новикова, Тугариновых, Четверикова и разных других. Это мануфактурное изделие, которое стоит наряду с первыми и необходимыми потребностями каждого европейского государства, идет быстрыми шагами к совершенству. Давно ли никто из нас не смел даже и мечтать, что русское сукно, в которое мы, с грехом пополам, одевали наших кучеров, заменит нам большую часть иностранных сукон? Сначала попытки наших суконных фабрикантов не имели большого успеха; русские сукна были, вообще, грубы, ворсисты, непрочны и весьма скоро белели по швам. Эти неудачные опыты имели весьма неприятные последствия. Мы забыли русскую пословицу: «первую песенку зардевшись спеть» — и решили почти единогласно, что у нас не может быть хороших сукон. К счастью, этот слишком поспешный приговор не расхолодил наших фабрикантов: они продолжали с необыкновенным посто-
274
янством улучшать свои изделия; выписывали из-за границы мастеров, выучились красить шерсть, не жалели ни трудов, ни денег, и вот, наконец, мы носим наше собственное сукно и можем без стыда называть его нашим. Конечно, есть люди, которые и теперь еще уверены, что русское сукно, хотя по наружности и довольно красиво, однако ж непрочно и чрезвычайно скоро "белеет по швам. Я могу уверить этих господ, что они ошибаются; хорошее русское сукно ни в чем не уступает равноценному с ним сукну иностранному. Я знаю это по опыту, потому что ношу всегда русское сукно, не очень часто дарю себя обновками, а, несмотря на это, никогда не хожу в платьях, у которых швы побелели. Впрочем, из этого не должно заключить, что наши фабриканты достигли вполне своей цели,— нет, русские сукна (я говорю о самых лучших) требуют еще больших улучшений. Я желал бы,— и почему не желать этого? — чтоб наше сукно первого сорта ни в чем не уступало французскому сукну Лувье и английскому Регенту.
В пятой комнате продаются шерстяные и полушерстяные изделия, шали, платки, полутерно, мебельная материя и шерстяная кисея (mousseline de lain) фабрики братьев Тучковых; жилетные материи и платки фабрики г. Локтева; шерстяные и полушелковые материи фабрики Рошефора. Все эти изделия более или менее могут заменить нам привозные товары того же рода, а особливо шерстяная кисея братьев Тучковых и жилетные материи г. Локтева: эти изделия решительно ничем не хуже иностранных. В той же комнате помещаются серебряные и золотые вещи фабрики г. Губкина, который может назваться единственным соперником г. Сазикова, приобретшего такую большую известность серебряными изделиями.
Вся шестая комната занята зеркалами завода г. Ме-лешкина. Тут нет колоссальных зеркал, которые отливаются на петербургской казенной фабрике, но вообще все зеркала очень чисты, правильны и продаются за весьма умеренную цену.
В седьмой комнате вы можете покупать прекрасные ковры фабрики г. Бпанечникова; льняные и пеньковые изделия, накладное серебро и лакированные вещи фабрик гг. Козмина, Эмме и Кондратьева. Средину комнаты занимает огромная горка с фарфоровыми и фаянсовыми вещами братьев Гарнер и хрусталем заводов гг. Бахметьева и Мальцова. Превосходные хрустальные изделия сих за-
275
водов всем известны. Может быть, они несколько .уступают в достоинстве богемским хрустальным изделиям; но не должно забывать, что богемские хрустальные заводы признаны первыми во всей Европе. С нас будет покамест и того, что мы в этой мануфактурной промышленности если не опередили, то уж, конечно, не отстали от англичан и французов; те, которые никак не хотят с этим согласиться, говорят, между прочим, что английский хрусталь тяжелее, как будто бы не чистота и совершенство отделки, а тягость составляют достоинство хорошего хрусталя. Будь английский хрусталь легче, тогда бы эти господа стали говорить: «Ну, конечно, русский хрусталь недурен, но он несравненно тяжеле английского». Фарфоровые и фаянсовые изделия братьев Гарнер, кроме существенной своей доброты и отчетливой отделки, отличаются особенно своей неимоверной дешевизной. Мне захотелось однажды купить себе чайную фарфоровую чашку, которая, своей прекрасной формой и простым, но чрезвычайно милым узором, очень мне понравилась. Я спросил о цене; мне отвечали, что одну чашку купить нельзя, а должно взять, по крайней мере, полдюжины. Полагая, что чашка не может стоить менее полутора рубля серебром, я решился не покупать, а спросить из одного любопытства, что стоит полдюжины — и, представьте мое удивление, когда мне объявили, что я могу купить не одну, а шесть чашек, как вы думаете, за что? — С небольшим за два рубля серебром!.. В числе фарфоровых и хрустальных изделий вы едва заметите несколько бронзовых вещей, которые служат доказательством, как мы отстали в этой мануфактурной промышленности от французов. Мне скажут, может быть, что в Петербурге делают прекрасные бронзовые вещи, — не спорю; но не угодно ли вам узнать, почем они продаются? А это весьма важное обстоятельство. Мне кажется, что нам тогда только позволительно думать, что мы не отстали от других, когда какое-нибудь русское художественное или ремесленное изделие, совершенно одинакового достоинства с привозным, продается у нас дешевле или, по крайней мере, не дороже того, как оно продается за границей.
Ну вот, любезные читатели, вы прошлись со мною по всему русскому магазину. Не правда ли, что мечта моя осуществилась на первый случай весьма удовлетворительным образом? Мне помнится, я хотел, между прочим-, чтоб все приказчики моего русского магазина были люди ловкие, любезные и все без исключения говорили по-
276
французски. Кажется, и это желание не вовсе осталось без исполнения. Управляющий конторою магазина, г. Быковский, умный, просвещенный и любезный человек, знает иностранные языки; все приказчики весьма вежливые молодые люди, ловкие, предупредительные; не знаю, говорят ли они по-французски, но могу вас уверить, что по-русски они изъясняются как люди образованные и вовсе не походят на прежних наших гостинодворцев, из которых иному и теперь еще можно сказать: «конечно, любезный, ты носишь фрак, повязался галстуком и бороду себе выбрил, а все бы не мешало тебе умыться».
<<<---
