Cтарый 4емодан
ПУТЕШЕСТВИЕ ДАРВИНА ВОКРУГ СВЕТА
(1831-1836)
И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ В ИСТОРИИ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ
В ряду наиболее прославленных научных экспедиций XIX в. кругосветное путешествие небольшого английского брига «Бигль:- под командой капитана Роберта Фиц-Роя занимает одно из крупнейших мест. В истории географических исследований обычно отмечается то большое значение, которое имели съемочные работы, произведенные гидрографами «Бигля», для нанесения на карту точных береговых очертаний южной части Южной Америки и течения реки Сайта-Крус. Однако всемирная слава «Бигля» связана не с этим. Пребывание на борту «Бигля» в качестве натуралиста экспедиции величайшего биолога XIX в. Чарлза Дарвина представляет собою, несомненно, тот основной факт, который обессмертил имя «славного маленького кораблика» «Бигль».
Географы часто указывают, что Дарвин сделал для познания природы южной половины Южной Америки то, что Гумбольдт сделал для северной ее половины. Это, несомненно, верно, однако самый значительный результат путешествия на «Бигле» заключается в том, что биологические и геологические открытия и наблюдения Дарвина в Южной Америке, на Галапагосских островах и в других местах заложили основание эволюционной теории Дарвина, теории, благодаря которой Дарвин, говоря словами В. И. Ленина, «...положил конец воззрению на виды животных и растений, как на ничем не связанные, случайные, «богом созданные» и неизменяемые, и впервые поставил биологию на вполне научную почву, установив изменяемость видов и преемственность между ними...»*
Дарвин всегда сам подчеркивал, какую огромную роль в формировании его эволюционных воззрений сыграло путешествие на корабле «Бигль». Он подробно рассказал об этом в «Автобиографии», а во введении к «Происхождению видов», своему главному труду по эволюционной теории, он писал: «Путешествуя на корабле «Бигль» в качестве натуралиста, я был поражен некоторыми фактами, касавшимися распределения органических существ в Южной Америке, и геологическими отношениями между прежними и современными обитателями этого континента. Факты эти... освещают до некоторой степени происхождение видов—эту тайну из тайн...»**
Следует, однако, иметь в виду, что этот величайший результат путешествия Дарвина на «Бигле» стал известным миру лишь через двадцать три года после возвращения Дарвина на родину, в 1859 г., когда вышло в свет его «Происхождение видов». И только с этих пор название корабля «Бигль» стало неизменно связываться с эволюционным учением Дарвина. Между тем выдающиеся результаты экспедиции доставили широкую известность «Биглю» уже задолго до этого времени.
В «Автобиографии» Дарвин писал, что «путешествие на «Бигле» было, конечно, самым важным событием моей жизни, определившим всю мою последующую деятельность». И это верно не только в том смысле, что для Дарвина, уехавшего из Англии, когда ему не было еще 23 лет, путешествие явилось подлинной школой, позволившей ему выработать в себе навыки исследователя и окончательно определившей его научные интересы. Огромный фактический материал по геологии и зоологии, собранный Дарвином во время путешествия и в дальнейшем обработанный как им лично, так и рядом других исследователей, лег в основу длинного ряда капитальных произведений («Зоологические результаты путешествия на ,,Бигле», пять томов, под редакцией Дарвина, 1839—1843; геологические результаты путешествия в трех томах: т. I, Строение и распределение коралловых рифов, 1842; т. II, Геологические наблюдения над вулканическими островами, 1844; т. III, Геологические наблюдения в Южной Америке, 1846; монография о современных и ископаемых усоногих раках, в четырех томах, 1851—1854; наконец, большое число* статей по геологии, зоологии и другим вопросам, опубликованных Дарвином в различных научных журналах в 1837—1858 гг.).
Все эти работы, не утратившие своего первостепенного значения и до настоящего времени, были изданы Дарвином до выхода в свет «Происхождения видов»
_____________
• В. И. Лен и н, Сочинения, изд. 4, т. 1, стр. 124.
•• Ч. Д а р в и н, Сочинения, т. 3, стр. 270. M.—J1., 1939.
Благодаря всем этим исследованиям Дарвина плодотворные научные результаты путешествия на «Бигле» и имя Дарвина как крупнейшего натуралиста — выдающегося геолога и-не менее выдающегося зоолога — получили мировую известность и признание уже в сороковых и пятидесятых годах XIX в.: он создал замечательную теорию коралловых рифов, произвел глубочайшие и обширнейшие наблюдения над процессами поднятия и опускания земной коры, собрал богатейший и в большинстве оригииальный материал по животному миру Южной Америки и тихоокеанских островов и
написал исключительную по полноте и точности морфолого-систематическую и палеонтологическую сводку об усоногих раках.
Таково всемирное значение этого путешествия — путешествия, создавшего Дарвина как исследователя, давшего ценнейшие геологические и зоологические результаты и положившего начало дарвиновскому эволюционному учению.
В первый раз «Путешествие» Дарвина было опубликовано-им в 1839 г. в составе отчета капитанов Филиппа Кинга и Роберта Фиц-Роя о путешествиях судов «Адвенчер» и «Бигль». Это официальное издание, носящее заглавие «Отчет о путешествиях кораблей его величества „Адвенчер" и „Бигль", содержащий описание производившегося ими в 1826—1836 годах обследования южных берегов Южной Америки и плавания „Бигля" вокруг света»*,, состоит из четырех томов. Первый том заключает описание путешествия судов «Адвенчер» и «Бигль» в Южную Америку под командой капитана Ф. Кинга с 1826 по 1830 г. (в этом путешествии Фиц-Рой состоял с 1828 г. капитаном «Бигля») и написан Фиц-Роем по поручению Кинга; второй том, также написанный Фиц-Роем, содержит описание путешествия «Бигля» с 1831 по 1836 г.; третий том, носящий-подзаголовок «Дневник и заметки» («Journal and Remarks»), и представляет собой первое издание «Путешествия» Дарвина; четвертый том, носящий подзаголовок «Приложение ко II тому», содержит метеорологический дневник, судовой журнал «Бигля* и различные документы, связанные с путешествием «Бигля* под командой Фиц-Роя.
Очевидно, третий том этого издания, содержавший работу Дарвина, сразу же заинтересовал более широкие круги читателей: в том же 1839 г. издатель «Отчета» выпустил его отдельным оттиском, титульный лист которого носил следующее заглавие: «Ч. Дарвин.—Дневник изысканий по геологии и естественной
_____________
* Narrative of the surveying voyages of His Majesty's ships Adventure and Beagle, between the years 1826 and 1836, describing their examination of the southern shores of South America, and the Beagle's circumnavigation of the Globe, London, 1839.
истории различных стран, посещенных кораблем „Бигль"... в 1832—1836 годах». Через шесть лет, в 1845 г., книга была выпущена Дарвином вторично под тем же заглавием, в котором, однако, Дарвин поставил на первое место" слова «естественная история» и на второе «геология», желая этим как бы подчеркнуть, что его зоологические наблюдения имеют более существенное значение. В предисловии к этому второму йзданию Дарвин указывал, что он несколько переработал текст книги с целью сделать ее доступной и интересной для более широких кругов читателей. Все дальнейшие издания не отличались по своему тексту от второго издания, но, начиная с третьего издания (1860г.), на корешке и фортитуле книги появляется то добавочное заглавие, под которым книга и осталась широко известной по настоящее время: «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле „Бигль"».
Известный нам текст «Путешествия» является результатом литературной обработки «Записных книжек» и «Путевого дневника», которые Дарвин аккуратно вел в пути, записывая изо дня в день свои наблюдения, впечатления и мысли.
Эти «Записные книжки» и «Путевой дневник» Дарвина, изданные в недавние годы его внучкой Норой Барло, представляют большой интерес, так как в них Дарвин с большей откровенностью, чем в опубликованном им самим тексте «Путешествия», раскрывает постепенно складывавшееся у него во время путешествия скептическое отношение к церковной догме о постоянстве видов, а также с большей прямотой высказывает свое отрицательное отношение к рабству негров, истреблению индейцев и вообще к политике английских и других европейских колонизаторов в Южной Америке и на островах Тихого океана. Они позволяют, кроме того, проследить ход формирования Дарвина как ученого, понять, каким образом молодой Дарвин, не получивший систематического естественнонаучного образования, в течение пяти лет путешествия сформировался в выдающегося исследователя*.
* * *
Прежде чем приступить к анализу путешестрия и его научных результатов, следует остановиться коротко на вопросе о том, что представлял собой Дарвин, отправляясь в путешествие, какова была его научная подготовка и каким образом выбор натуралиста для столь трудного и ответственного поручения.
___________________
* «Записные книжки» и «Путевой дневник» использованы мною в настоящей статье и в примечаниях к тексту Дарвина в данном издании. Полный перевод их читатель найдет в изданиях: Ч. Дарвин, Сочинения т. 1, М.—Л., 1935
(Путевой дневник, стр. 425—564) и Ч. Дарвин, Путешествие на корабле «Бигль»—Письма и записные книжки. Перевод Э. Д. Маневич, под редакцией и с предисловием С. Л. Соболя, Москва. Издательство иностранной литературы, 1949.
как естественнонаучное обследование мало известных и плохо или и вовсе не изученных отдаленных стран, мог пасть на молодого человека, только что окончившего университет и притом богословский факультет.
Авторы популярных биографий Дарвина нередко изображают Дарвина-студента, как легкомысленного молодого человека, увлекавшегося охотой, спортом, лошадьми и кутежами и отправившегося в путешествие, не имея сколько-нибудь солидного естественнонаучного образования. Знакомство с «Автобиографией» Дарвина, его письмами из Эдинбурга и Кембриджа, где он учился, и некоторыми другими документами, относящимися к его студенческим годам, делают решительно несостоятельной эту точку зрения.
Дарвин действительно, как он сам об этом рассказывает, учился весьма посредственно и не проявлял никакого интереса к преподаваемым предметам как в средней классической школе, так и позже, в студенческие годы, в Эдинбурге, где он готовился стать врачом, и затем в Кембридже, куда он перешел в 1828 г., решив, по настоянию отца, стать священником ввиду обнаружившегося у него полного отсутствия интереса и вкуса к медицине. .
Эту посредственность успехов в ходе систематического образования Дарвина приходится, однако, отнести прежде всего за счет того непонимания, которое упорно проявлял отец Дарвина в отношении четко сложившихся уже в школьные годы интересов Чарлза. Его любовь к природе и одиноким длительным прогулкам в окрестностях Шрусбери (города, где родился в 1809 г. Дарвин), его «вкус к естественной истории и особенно к собиранию коллекций» («Автобиография»), его восторг перед логической последовательностью эвклидовой геометрии, его критическое отношение к описаниям природы в книге для юношества «Чудеса природы» и рожденное этой же книгой желание самому побывать в тропических странах и лично проверить правильность прочитанного, собирание насекомых, интерес к орнитологии, увлечение охотой и ужением рыбы, самостоятельные занятия химией вместе с братом Эразмом и вообще те «единственные качества, которые... подавали надежду на что-либо хорошее в будущем» («Автобиография»),—все это совершенно игнорировалось, не принималось всерьез его отцом и учителями. Совершенно понятно поэтому то внутреннее сопротивление, которое оказывал Чарлз по отношению к преподававшейся в школе схоластической «науке». Его заставляли проделать обычный в то время в Англии путь образования, между тем как, по его собственным словам, «ничто не могло оказаться хуже для развития моего ума, чем школа доктора Батлера, так как она была строго классической и, кроме древних языков, в ней преподавали в небольшом объеме еще только древнюю географию и историю».
То же повторилось и в Эдинбурге и в Кембридже, но юноша, отдавая формально дань университету в виде подготовки раз в год в течение одного или двух месяцев к экзаменам, упорно продолжал увлекаться вопросами естествознания, совершенно правильно определил круг своих знакомых и друзей и сумел если и не получить систематического естественнонаучного образования, то во всяком случае приобрести столь обширные познания и опыт в различных областях естествознания, что проф. Генсло, рекомендуя его в 1831 г. в качестве натуралиста на «Бигль», руководился далеко не одной лишь своей интуицией.
В Эдинбургском университете Дарвин учился два года (1825—1827), и именно здесь, наряду с возникшим у него резко отрицательным отношением к бездарным преподавателям медицины и к занятию практической медициной, он впервые в серьезной форме мог проявить свой интерес к естествознанию. В Эдинбурге он сблизился с несколькими людьми, занимавшимися—одни геологией, другие зоологией. Среди последних были Роберт Грант, который впоследствии состоял профессором зоологии в Лондоне, и Вильям Макджилливрей — хранитель Музея естественной истории в Эдинбургском университете. Вместе с Грантом и другим зоологом, Колдстримом, которые занимались изучением морских животных, Дарвин постоянно совершал экскурсии к берегам морского залива Форт, близ которого расположен Эдинбург. Известен рассказ Дарвина о том, как изложенное ему однажды во время прогулки Робертом Грантом учение Ламарка не произвело на него никакого впечатления. Но зато он с величайшим интересом воспринимал от Гранта непосредственное знакомство с морскими беспозвоночными, сам занялся их изучением и вступил в члены студенческого естественнонаучного кружка, носившего торжественное название Плиниевского общества. В этом обществе он сделал в марте 1827 г. (ему было тогда 18 лет) два доклада—о мшанке Flustra и пиявке Pontobdella muricata. Эдинбургская записная книжка Дарвина содержит, кроме этих двух докладов, и другие наблюдения Дарвина над морскими беспозвоночными.
Эти две маленькие работы Дарвина замечательны тем, что они обнаруживают не только его наблюдательность, но и большую самостоятельность в научной работе,—каждая из них содержит небольшое открытие. Дарвин изучил соответствующую литературу и на основании собственных наблюдений сумел показать ошибки прежних наблюдателей: снабженные ресничками образования, которые считались «яйцами» мшанки Flustra, оказались ее личинками, а шаровидные тела, которые принимали за ранние стадии водоросли Fucus loreus, были на самом деле оболочками яиц пиявки Pontobdella muricata.
Макджилливрей занимался орнитологией, и дружба Дарвина с ним, несомненно, способствовала более глубокому знакомству Дарвина с птицами Шотландии. На заседании Вернеровского общества в Эдинбурге Дарвин однажды слышал доклад Дж. Одю-бона, известного в то время американского орнитолога. В Эдинбурге же Дарвин познакомился с одним негром, весьма искусно приготовлявшим чучела птиц, и брал у него платные уроки. Страстный охотник, Дарвин «тщательно регистрировал каждую птицу, застреленную в течение сезона» («Автобиография»).
Хуже обстояло в Эдинбурге у Дарвина с геологией, хот» и в этой области он уже был, очевидно, настолько образован, что-отлично разбирался в спорах между нептунистами — сторонниками водной теории происхождения горных пород— и плутонистами, считавшими, что все горные породы возникли в результате действия вулканических процессов. Его настолько возмущала односторонность и слепота тех и других, что во время пребывания в Эдинбургском университете он принял «решение никогда не заниматься геологией» («Автобиография»). Этой фразой Дарвин заканчивает в своей «Автобиографии» рассказ о том, «как профессор в лекции, прочитанной во время экскурсии на Солсберийские скалы, говоря о трапповой дайке.., утверждал — и это в местности, где нас повсюду окружали вулканические породы,—что дайка представляет собой трещину,, заполненную сверху осадками, с насмешкой добавив при этом, что существуют люди, которые утверждают, будто она была заполнена снизу расплавленной массой»*.
Таким образом, в Эдинбурге были заложены основы естественнонаучных знаний Дарвина. В Кембридже, где Дарвин провел три года (1828—1831), он получил возможность значительно расширить и углубить их, чему способствовало и сближение его с несколькими крупнейшими натуралистами, работавшими там. Впоследствии Дарвин писал: «Три года, проведенные мною в Кембридже, были — в отношении академических занятий — настолько же полностью затрачены впустую, как и годы, проведенные в Эдинбурге и в школе» («Автобиография»). Но эти слова Дарвина, которые он упорно и часто любил повторять, относятся, конечно, только к «академическим занятиям», т. е. в данном случае в Кембридже к его занятиям богословскими науками. В 1876 г. Дарвин писал в «Автобиографии»: «Если вспомнить, как свирепо нападали на меня представители церкви, кажется забавным, что когда-то я и сам имел намерение стать священником». Но в действительности намерение это принадлежало не Чарлзу,—оно было навязано ему его отцом, принято им как послушным сыном и навсегда отброшено при первой же возникшей возможности.
В Кембридже Дарвин сразу же сблизился с группой молодых людей, увлекавшихся энтомологией. Письма его того времени вертикально подымающиеся среди пластов других пород.
_______________
* Напомним, что трапповыми дайками называются застывшие столбы древней мелкозернистой лавы, более или менее
свидетельствуют, с какой страстью он отдался своему давнишнему школьному увлечению—собиранию насекомых. Фауна кембриджских жуков была изучена им подробнейшим образом. Дарвин обнаружил исключительный талант в установлении новых видов и благодаря этому вскоре увидел даже свою фамилию впервые напечатанной в книге крупного английского энтомолога Стивенса «Изображения британских насекомых», где под изображением одного из жуков значилось: «Пойман Ч. Дарвином, эсквайром».
Несколько дней, проведенных Дарвином в феврале 1829 г. в Лондоне, были посвящены главным образом установлению связей с энтомологами: он завязывает там дружбу с основателем кафедры зоологии в Оксфорде Хопом, обладателем обширной коллекции насекомых, с которым в июле того же года совершает энтомологическую экскурсию по северному Уэльсу и которого впоследствии называл своим «учителем в энтомологии»; он отправляется с визитом к тому самому Стивенсу, который еще до их личного знакомства дал в своем сочинении изображение жука, впервые обнаруженного Дарвином. В эти же дни в Лондоне Дарвин «посетил Королевский институт, Линиеев-ское общество, Зоологический сад и много других мест, усердно посещаемых натуралистами» (письмо к Фоксу от 26 февраля 1829 г.).
Однако наиболее решающим для всей дальнейшей судьбы Дарвина было его знакомство с кембриджским ботаником профессором Джоном Стивенсом Генсло (1796—1861), с которым он вскоре тесно подружился. На собраниях на дому у Генсло— собраниях, которые в 1837 г. положили начало знаменитому естественнонаучному Реевскому обществу,—Дарвин получил возможность участвовать в обсуждении важнейших проблем естествознания. Там он познакомился с известным натуралистом, автором «Истории индуктивных наук» В. Уэвеллом (Юэллом), сблизился с Л. Дженинсом, энтомологом и ихтиологом, который впоследствии обработал коллекцию рыб для III тома «Зоологических результатов путешествия на „Бигле», там же, наконец, он испытал на себе благотворное влияние самого Генсло, одаренного и широко образованного человека.
Он посещал университетские лекции Генсло по ботанике, принимал постоянное участие в научных экскурсиях под руководством Генсло и по всем волновавшим его научным вопросам постоянно советовался с Генсло. Когда весной 1831 г. Дарвин сдал свой последний экзамен на звание бакалавра наук, Генсло познакомил его с профессором геологии Л. Седжвиком, которого просил взять Дарвина с собой в геологическую экскурсию по северному Уэльсу, так как считал, что Дарвину необходимо углубить свое геологическое образование путем полевой геологической работы. Эта экскурсия состоялась в августе 1831 г., и после нее-то, вернувшись домой в Шрусбери, Дарвин и нашел письмо Генсло с предложением занять место натуралиста на «Бигле».
Свое непосредственное, практическое ознакомление с естественными науками Дарвин в течение всех лет пребывания в Эдинбургском и Кембриджском университетах усиленно пополнял чтением. Даже в летние каникулы, которые «были целиком посвящены развлечениям», т. е. охоте и экскурсиям, он всегда имел при себе какую-нибудь книгу, «которую с интересом читал» («Автобиография»). В одной из эдинбургских газет за 1888 г. сообщается, что братья Чарлз и Эразм Дарвины были неизменными абонентами университетской библиотеки, появляясь там гораздо чаще, чем это было в обычае эдинбургских студентов того времени. Под конец своего пребывания в Кембридже Дарвин прочитал две книги, произведшие на него особенно глубокое впечатление. Это были «Введение в изучение философии естествознания» знаменитого астронома Дж. Гершеля и «Описание путешествия в Южную Америку» Александра Гумбольдта. Знакомство с этими книгами, как пишет в своей «Автобиографии» Дарвин, пробудило в нем «пылкое стремление внести хотя бы самый скромный вклад в возведение благородного здания наук о природе». Влияние Гумбольдта было настолько велико, что Дарвин решил по окончании университета во что бы то ни стало поехать на Тенериф, который так красочно описывает Гумбольдт.
Однако ни эти книги, ни ученые друзья Дарвина, многие из которых, например Генсло, Дженинс, Юэлл, были лицами духовными, «преподобными», ни в какой мере не способствовали тому, чтобы посеять в молодом Дарвине хотя бы и тень сомнения в истинности традиционных, религиозно-догматических представлений о природе, поддерживавшихся официальной наукой того времени. Наоборот, ни то поверхностное знакомство с эволюционным учением Ламарка, которое Дарвин почерпнул из беседы с Грантом,- ни более глубокое знание эволюционных воззрений его деда Эразма Дарвина не вызвали у него симпатии и интереса. К моменту окончания университета Дарвин не чувствовал, не видел никаких противоречий между наукой и религией.
Приведенные данные с несомненностью показывают, что к середине 1831 г. Дарвин, не получивший систематического естественнонаучного образования, обладал тем не менее обширным запасом знаний в различных областях естествознания и, что важнее всего, уменьем самостоятельно работать, наблюдать, улавливать своеобразие тех или иных явлений, пользоваться техническими приемами, применяемыми при зоологических, ботанических и геологических исследованиях в поле. Если прибавить к этому, что он был прекрасным спортсменом, наездником и охотником, имел большой опыт длительных экскурсий, а за годы жизни в Кембридже развил в себе вкус к живописи и музыке, читал много книг по истории и изящной литературе, наконец, был.жизнерадостным юношей и легко устанавливал дружеские отношения с людьми, то в лице двадцатидвухлетнего Дарвина, несомненно, можно видеть человека, всесторонне подготовленного к длительному и трудному естественнонаучному путешествию. Следует добавить, что по уму и способностям Дарвин, очевидно, в достаточно резкой степени выделялся среди своих сверстников, — этим, несомненно, приходится объяснять тот факт, что люди, значительно старше его и занимавшие видное академическое положение, часто встречались и дружили с ним.
Обстоятельства, сопровождавшие приглашение Дарвина в качестве натуралиста на «Бигль», достаточно подробно и точно рассказаны самим Дарвином в его «Автобиографии» и в введении к «Путевому дневнику». Предложение Дарвину было сделано профессором Генсло в связи с тем, что кембриджский астроном профессор Дж. Пикок, к которому обратились с просьбой рекомендовать натуралиста на «Бигль», не мог найти подходящего человека и просил Генсло помочь ему. В письме к Дарвину от 24 августа 1831 г. Генсло писал: «Я заявил, что считаю Вас из всех, кого я знаю, наиболее подходящим для этой цели. Я утверждаю это не потому, что вижу в Вас законченного натуралиста, а по той причине, что Вы весьма специализировались в коллекционировании, наблюдении и способности отмечать все то, что заслуживает быть отмеченным в естественной истории... Не впадайте из-за скромности в сомнения или опасения относительно своей неспособности, ибо — уверяю Вас—я убежден, что Вы и есть тот человек, которого они ищут».
И вот, несмотря на эту оценку Дарвина, данную Генсло, несмотря на слова Пикока о том, что «это счастливый случай, которого нельзя упускать», отец Дарвина едва не расстроил весь план, как «бесполезное», «дикое» предприятие, которое повредит «духовной карьере» Дарвина. Положение было спасено дядей Дарвина, известным фабрикантом фаянсовой посуды («веджвудовской посуды») Джосайей Веджвудом, который считал, что Дарвин, «находясь в экспедиции, будет продолжать тот же путь изучения науки, на котором он стоит и сейчас». Доводы Веджвуда убедили доктора Роберта Дарвина, отца Чарлза, и он дал свое согласие.
Дарвин отправился в Лондон для переговоров с Фиц-Роем. Некоторое время Фиц-Рой не давал ему определенного ответа относительно своего согласия на его кандидатуру. Как выяснилось впоследствии, Дарвин узнал, что очень серьезно рисковал быть отвергнутым из-за формы своего носа. Фиц-Рой, горячий последователь Лафатера, считал себя тонким физиономистом и «был убежден, что может судить о характере человека по чертам его лица. Он сомневался в том, чтобы человек с таким носом, как у меня, мог обладать достаточной для совершения путешествия энергией и решимостью. Но я думаю,—заключает, Дарвин,—впоследствии он вполне убедился в том, что мой нос ввел его в заблуждение» («Автобиография*).
В начале сентября Дарвин был, наконец, «внесен в списки на снабжение провиантом», т.е. включен в личный состав экспедиции и обеспечивался питанием, за которое, однако, он должен был, как и командный состав «Бигля», платить; однако в противоположность офицерам корабля, которые находились на государственной службе и получали жалованье, Дарвин не получал от Адмиралтейства никакого вознаграждения. Более того, он должен был на собственные средства приобрести необходимую экипировку, научное оборудование, охотничье оружие и нести расходы по сухопутным экскурсиям. Иначе говоря, английское правительство, снаряжая эту экспедицию, которая, как писал Дарвину Пикок, «преследует исключительно научные цели», не хотело брать на себя никакой заботы о натуралисте, считая, очевидно, далеко не обязательным его присутствие в составе экспедиции. Инициатива приглашения натуралиста принадлежала Фиц-Рою, и Адмиралтейство ограничилось лишь тем, что не препятствовало ему в этом.
Причина такого поведения Адмиралтейства станет ясной, когда мы познакомимся с подлинными, а не только официальными задачами экспедиции английского военного брига в колониальные страны.
• • •
Задачи, поставленные британским Адмиралтейством в официальных документах перед экспедицией на «Бигле», очень точно формулированы Дарвином во вступительных строках «Дневника изысканий». Напечатанные в «Отчете» капитанов Кинга и Фиц-Роя «Инструкции» Адмиралтейства первой и второй экспедициям и подробный «Меморандум» гидрографа Адмиралтейства, ведавшего снаряжением экспедиции на «Бигле», капитана Френсиса Бофорта (1774—1857), адресованный Фиц-Рою, намечают с большой полнотой будущую работу каждой из двух экспедиций.
Первой и основной задачей как первой, так и второй экспедиций являлась детальная съемка восточных и западных берегов Южной Америки (приблизительно от 10° ю. ш. до мыса Горна) и прилегающих островов. На основании этой съемки экспедиции должны были составить подробные морские карты, которые облегчили бы плавание судов в этих водах. Из пяти лет кругосветного плавания «Бигля» большая часть времени и была затрачена на эту работу: «Бигль» оставался у восточных и западных берегов Южной Америки три с половиною года (с 28 февраля 1832 г. до 7 сентября 1835 г.). За это время офицерами «Бигля» была действительно произведена очень большая работа по съемке берегов и нанесению их на карту. Некоторые из составленных ими карт приложены к «Отчету». Но они представляют лишь незначительную часть той большой картографической работы, которая была проделана обеими экспедициями и в особенности экспедицией 1831—1836 гг. Фиц-Роем в общем было доставлено в Адмиралтейство свыше 80 карт различных частей побережья и остроЕов, 80 планов бухт и гаваней с указанием всех якорных стоянок и 40 рисунков-пейзажей посещенных мест*.
Вторая задача, специально поставленная перед второй экспедицией «Бигля», заключалась в производстве цепи хронометрических измерений в последовательном ряде точек вокруг земного шара с целью точного определения меридианов этих точек,— огромное научнее и практическое значение этой задачи для составления точных мореходных карт мира очевидно. Именно для осуществления этой задачи «Бигль» и должен был совершить кругосветное плавание: убедиться в правильности хронометрического определения долгот можно при условии, что определение по хронометру долготы какой-либо исходной точки точно совпадает с таким же определением долготы этой точки, произведенным по возвращении в %нее корабля, объехавшего вокруг земного шара, так как 360° долготы дают разность местного времени в 24 часа (сутки). Чтобы добиться возможно большей точности, определение местного времени, т. е. определение момента прохождения солнца через меридиан данной точки (полдень), производилось одновременно при помощи 24 точных хронометров. «Ни одно судно не отходило от берегов Англии с таким набором хронометров, а именно 24-мя, причем все они очень хороши»,—сообщал Дарвин профессору Генсло из Девонпорта 15 ноября 1831 г. В качестве начальной, или исходной, точки для производства измерений была взята Баия (Сан-Сальвадор) у берегов Бразилии (13° ю. ш.), куда «Бигль» прибыл впервые 28 февраля 1832 г. и куда же вторично вернулся после кругосветного плавания 1 августа 1836 г., через 4 года 6 месяцев и 5 суток. За это время ошибка против 24 часов (суток) оказалась равной -t 33", что по экватору составляет расстояние в 15,2 километра, а на широте 13°—несколько меньше**. Практически такая ошибка почти не чувствительна, а для того времени, когда работал «Бигль», т. е. для 30-х годов прошлого века, представляла рекорд точности.
___________
* Некоторые из этих карт и значительная часть рисунков воспроизводятся в настоящем издании.
** «Разность местного времени в двух точках равна разности их географических долгот из следующего расчета:
360° долготы дают разность в 24 часа, 15° долготы—разность в 1 час и 1° долготы—разность в 4 минуты. На земном экваторе разнице в I минуту времени соответствует расстояние в 27,6 км; в наших широтах одна минута времени дает перемещение по параллели на расстояние ок. 15 км» (БСЭ, т. 13, стр. 471—472. 1-е изд., Москва, 1929).
Эти официальные, чисто научные задачи экспедиции на «Бигле» довольно откровенно выражали подлинные цели, кото-
рые преследовало английское правительство, снаряжая подобные дорогостоящие путешествия в отдаленные страны.
«Владычица морей», утерявшая свои североамериканские колонии, направила свои захватнические стремления на Южную Америку. Продолжая старую борьбу с некогда мощной Испанией, Англия в первой трети XIX в. решила воспользоваться внутренними брожениями в еще не окрепнувших латинских республиках Южной Америки, недавно объявивших себя независимыми от своей испанской метрополии. Аргентина, Чили и Перу в первую очередь становятся объектами английской торговой экспансии. Англичане захватывают в свои руки весь вывоз кож из Аргентины и Уругвая, достигавший уже в 30-х годах XIX в. громадных размеров, почти весь вывоз селитры из Перу, который, по словам Дарвина, начался в 1830 г., причем «за один год ее было отправлено во Францию и Англию на сумму в 100 тысяч фунтов стерлингов», скупают за бесценок в Чили медные и серебряные рудники (см. стр. 372) и находят более выгодным перевозить медную руду из Чили в необогащенном виде в Англию для обработки ее там (стр. 378). Множество английских резидентов, начиная от мелких спекулянтов типа Леннона и Лори, описанных Дарвином в «Путевом дневнике» (черновом тексте «Путешествия на „Бигле"»), и кончая дельцами более крупного масштаба, как лорд Кокрен, Эдварде и тот английский врач, который на одном пае, вложенном им в серебряный рудник в Чили, заработал 24 тысячи фунтов стерлингов (стр. 377), наводняют Южную Америку.
«Интересы» Англии в южноамериканских странах приобретали с каждым годом все больший размах, и, несмотря на то, что доктрина Монроэ была провозглашена уже в 1823 г., английские военные суда — под хорошо испытанным в истории империализма предлогом защиты своих резидентов — стояли во всех портах Южной Америки. Англия снабжала инсургентов оружием и пополняла их ряды наемными английскими солдатами; англичанин адмирал Кокрен возглавил флот чилийских повстанцев и напал на испанский флот. Истинная подоплека этой исполненной «гуманности» и «свободолюбия» помощи восставшим против Испании ее южноамериканским колониям была с откровенным цинизмом высказана английским премьер-министром Каннингом, который писал в 1827 г.: «Если мы достаточно ловко поведем дело, то освобожденная Испанская Америка станет английской».
Однако, торопясь поскорее пожать плоды своей «помощи», Англия не всегда оказывалась достаточно ловкой. Так, решив воспользоваться раздором между провинциями Ла-Платы, она организовала в 1806 г. военный набег в устье Ла-Платы с целью захватить Буэнос-Айрес и Монтевидео. Попытка эта кончилась скандальной неудачей: англичане встретили решительное сопротивление со стороны армии инсургентов и должны были 20 убраться восвояси. Более успешным, хотя и в достаточной степени «опереточным» (см. стр. 225—226), оказался захват Англией фолклендских островов.
В «Путевом дневнике» Дарвин описывает ряд эпизодов (не включенных им в- окончательный текст «Путешествия»), очень ярко иллюстрирующих подлинное лицо «защитницы свободы». Поведение командира «Бигля» в Буэнос-Айресе 2 августа 1832 г. может быть квалифицировано только как поведение победителя в завоеванной стране: требование портовых властей Буэнос-Айреса произвести проверку санитарного состояния «Бигля» до его пропуска в порт из-за опасения холеры было рассмотрено как «оскорбление, нанесенное английскому флагу»; в ответ на предупредительный выстрел сторожевого судна Фиц-Рой приказал «зарядить и нацелить все пушки с одного борта», и" в таком состоянии «Бигль» прошел «в непосредственной близости от сторожевого судна», которому было заявлено, что «если оно осмелится выстрелить, мы угостим его гнилой корпус полным залпом», а портовым властям было сообщено, что «инцидент этот будет подвергнут самому тщательному расследованию в другом месте». Описывая этот эпизод, Дарвин замечает: «Стоит нам где-либо появиться, как сразу исчезают мир и тишина».
<<<--->>>
