Cтарый 4емоданИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ XVII ВЕКА
Гибель С. Р. Пожарского За рекою, переправою. За деревнею Соеновкою, Под Конотопом под городом, Под стеною белокаменной, На лугах, лугах зеленыех Тут стоят полки царские. Все полки государевы, Да и роты были дворянские. А из далеча-далеча из чиста поля. Из того ли из раздолья широкого. Кабы черные вороны табуном табунилися. Собирались, съезжались Калмыки с башкирцами, Напущалися татарове На полки государевы. Они спрашивают, татарове, Из полков государевых Себе сопротивника. А из полку государева Сопротивника не выбрали, Не из стрельцов, не из солдат-молодцов. Втапоры выезжал Пожарской-князь, Князь Семен Романович, Он боярин большой слывет, Пожарской-князь. Выезжал он на вылазку Сопротив татарина И злодея наездника. А татарин у себя держит В руках копье вострое, А славны Пож'арско<й)-князь — Одну саблю вострую Во рученьки правые. Как два ясные соколы В чистом поле слеталися, А съезжались в чистом поле Пожарской-боярин с татарином. Помогай, бог, князю Семену Романовичу Пожарскому! Своей саблей вострою Он отводил востро копье татарское И срубил ему голову, Что татарину-наезднику. А завыли злы татарове поганые,— Убил у них наездника, Что не славного татарина. А злы татарове крымские. Они злы да лукавые, Подстрелили добра коня У Семена Пожарского, Падает его окарачь доброй конь. Воскричит Пожарской-князь Во полки государевы: «А и вы солдаты новобраные. Вы стрельцы государевы! Подведите мне добра коня, Увезите Пожарского, Увезите во полки государевы!» Злы татарове крымские. Они злы да лукавые, А метал ися грудою, Полонили князя Пожарского, Увезли его во свои степи крымские, К самому хану крымскому, Деревенской шишиморы. Его стал он допрашивать: «А и гой еси, Пожарской-князь, Князь Семен Романович! Послужи мне верою, Да ты верою-правдою, Заочью не изменою; Еще как ты царю служил, Да царю своему белому, А и так-то ты мне служи. Самому хану крымскому; Я ведь буду тебе жаловать Златом и серебром. Да и женки прелестными И душами красными девицами». Отвечает Пожарской-князь Самому хану крымскому: «А и гой еси, крымской хан. Деревенской шишиморы! Я бы рад тебе служить, Самому хану крымскому; Кабы не скованы мои резвы ноги, Да не связаны белы руки Во чембуры шелковые, Кабы мне сабелька вострая,— Послужил бы тебе верою На твоей буйной голове, Я срубил <бы) тебе буйну голову!» Скричит тут крымской хан. Деревенской шишиморы: «А и вы татары поганые! Увезите Пожарского на горы высокие, Срубите ему голову. Изрубите его бело тело Во части во мелкие, Разбросайте Пожарского По далече чисту полю!» Кабы черные вороны Закричали-загайкали, Ухватили татарове Князя Семена Пожарского, Повезли его татарове Они на гору высокую, Сказнили татарове Князя Семена Пожарского, Отрубили буйну голову, Иссекли бело тело Во части во мелкие. Разбросали Пожарского По далече чисту полю. Они сами уехали К самому хану крымскому. Они день-другой не идут. Никто не проведает, А из полку было государева Казаки двое выбрались, Эти двое казаки-молодцы. Они на гору пешком пошли, И зашли тута на гору высокую, И увидели те молодцы То ведь тело Пожарского: Голова его по собе лежит. Руки, ноги разбросаны, А его бело тело во части изрублено И разбросано по раздолью широкому. Эти казаки-молодцы его тело собрали Да в одно место складовали; Они сняли с себя липовой луб Да и тут положили его, Увязали липовой луб накрепко, Понесли его, Пожарского, <К> Конотопу ко городу. В Конотопе-городе Пригодился там епископ быть. Собирал он, епископ, попов и дьяконов И церковных причетников И тем казакам, удалым молодцам. Приказал обмыть тело Пожарского. И склали его бело тело в домовище дубовое, И покрыли тою крышкою белодубовою. А и тут люди дивовалися. Что его тело вместо срасталося. Отпевавши надлежащее погребение, Бело тело его погребли во сыру землю И пропели петье вечное Тому князю Пожарскому. Русское войско под Смоленском Не злаченая труба в поле трубилася, Не скаченая жемчужинка прокатилася — Пригласил-то нас надежа православной царь: «Ох вы дети мои, дети мои, мои детушки, Развоенные мои да вы солдатушки! Послужите вы, робята, верой-правдою, Верой-правдою, робята, неизменною. Вы достаньте, допустите взять Смолин-город». Еще во ту пору робята запечалились: «Как теперыче нам на свете живым не буть, Не видать-то нам, робята, отца, матерей, Отца, матерей, робята, молодых жен. Молодых жен, робята, малых детушок». «Еще дам я вам воеводу неизменную, Свет любимого моего шурина, Света Якова дам вам да Люпопостовича». Тут пошла-то наша сила Да по горе, горе Покровской, Под славной город Смолинской. Шел Илья сын Мирославской. На приступ ставал не крепко, Раздражал полки не ланно. Велел схоняя он подрубити, По схоням скоро бегите. Один маленькой панёнок Ниоткуль он выбегаёт, В пушку порох зажигаёт. В пушке порох заражатся, Люто зелье раздрыватся. Царь и бояре решают судьбу Смоленска Посредё ль было Московского царства, Середи было Российска государства. Как у света у Архангелы Михайлы, У Ивана у Великого в соборе Зазвонили во большой во колокол, Всих князей-бояр к обедне созывали, Там служили святыи молебен. Выходил наша надежа государь-царь, Алексей сударь Михайлович московский, Становился государь на ровно место, На все стороны он поклонился. Что не золота труба да вострубила, Не серебряная полочка звенела — Зговорил наша надежа государь-царь, Алексей сударь Михайлович московский: «Ай же вы мои князья-бояра! Пособите государю думу думать, Дума думать государю, не продумать: А отдать ли мне-то город Смоленец?» Из того ли из боярского из круга Ещё первый боярин выступает, Тимофей сударь Иванович казанский. Поблизешеньку к царю он становился, Понизешеньку царю он поклонился: «Ах ты свет наша надежа государь-царь, Алексей сударь Михайлович московский! Благослови-тко, государь, мне слово молвить, Не возьми-тко мое слово во досаду, Не вели-тко скоро за слово казнити. А отдай-ко ты город Смоленец — А Смоленец-то город не крепок, Во Смоленце золотой казны немножко, Не московское строеньице — литовско». Государь-то ведь тем речам не принялся, Алексей сударь Михайлович московский. Из того ли из боярского из круга Еще другии боярин выступает, А Илья сударь Иванович Хованской. Преблизешенько к царю он становился, Понизешенько царю он поклонился: «Ах ты свет наша надежа государь-царь, Алексей сударь Михайлович московский! Благослови-тко, государь, мне слово молвить, Не возьми-тко мое слово во досаду, Не вели-тко скоро за слово казнити. Ты отдай-ко ведь город Смоленец — А Смоленец-то город не крепок, Во Смоление золотой казны немножко». Государь-то ведь тем речам не принялся, Алексей сударь Михайлович московский. Из того ли из боярского из круга Еще третии боярин выступает, А Иван сударь Иваныч Милославской. Приблизешенько к царю он становился, Понизешенько царю он поклонился: «Ах ты свет наша надежа государь-царь, Алексей сударь Михайлович московский! Не отдай-ко ты города Смоленца — А Смоленец-то ведь город очень крепок, В Смоление золотой казны бессчётно, Не литовское строеньице — московско». Тут проговорит свет наша надежа государь-царь, Алексей сударь Михайлович московский: «Ай же ты храбрый воин Иван сударь Иваныч Милославской! А ты знаешь ведь с царем и говорити. Поезжай туда во полки воеводой!» А как тех бояр велел да царь казнити. Поход под Ригу А под славным было городом под Ригою, Что стоял царь-государь по три годы, Еще бывшей Алексей царь Михайлович. Изволил царь-государь наряжатися. Наряжается царь-государь в каменну Москву, А и бывшей Алексей царь Михайлович. Что поутру было рано-ранешенько, Как на светлой заре на утренней, На восходе было красного солнушка, Как бы гуси-лебеди воскикали. Говорили солдаты новобраные: «А свет государь благоверной царь, А и бывшей Алексей царь Михайлович! Ты изволишь наряжаться в каменну Москву, Не оставь ты нас, бедных, под Ригою, Уж и так нам-де Рига наскучила, Она скучила нам, Рига, напрокучила. Много холоду, голоду приняли, Наготы-босоты вздвое того». Что злата труба под Ригою протрубила — Прогласил государь благоверной царь: «А и детушки вы солдаты новобраные! Не одним вам Рига та наскучила. Самому мне, государю, напроскучила. Когда бог нас принесет в каменну Москву, А забудем бедность-нужу великую, А и выставлю вам погребы царские. Что с пивом, с вином, меды сладкие». Соловецкое восстание Да господь бог прогневился, государь-царь воспалился. Выбирал-то наш государь-царь боярина большого, Из большия из породы, из породы Салтыковы, Монастырь разорити, старую веру порудити, Старые книги изодрати, Старые книги изодрати, во сине море потопити, И Зосима и Саватия соловейских чудотворцев монастырь разорити И всех старцев прирубити. Что спроговорит боярин да царев воевода: «Прикажи, сударь, слово молвить, хоть словечко едино, А нельзя, сударь, подумать — не токмо дело делать!» Воспалился государь-царь: «Ты добро, добро, боярин, прикажу тебя казнить. Рука, нога отрубить, буйную главу отсещи». Выбирал-то наш государь-царь да второго боярина; Что спроговорит боярин да царев воевода: «Ты давай мне силы много да стрельцов и солдатов!» Как садился воевода на червленые корабли, Как по божию изволению, по цареву пове<ле)нию Подымалась погода с полуденный страны, Тонки парусы подымали, по синю морю бежали. Подбегали под монастырь. Они якори бросали, корабли все становили, Они учали стрелять во пиченой да во монастырь, Устрелили на престоле чуден образ. Уже вси старцы испугалися, во одно место сбежалися. Они думали и говорили: «Нам хоть головы сложить, нам по-старому служить!» Выходил тут един старец на святые на ворота. Он правой рукою машет на червленые корабли, Он левою рукою машет на святые на ворота. Ворота сам отпирает, он всю силу сам пущает. Уже вся сила вступила да всех старцев прирубила. Аминь. Рождение царевича Петра Когда светел-радошен о Москве благоверной царь, Алексей царь Михайлович: Народил бог ему сына, Царевича Петра Алексеевича, Первого императора по земле светорусския. Как плотники-мастеры Во всю ноченьку не спали, Колыбель-люльку делали Они младому царевичу. А и нянюшки-мамушки, Сенные красные деушки Во всю ноченьку не спали, Шинкарочку вышивали По белому рытому бархату Они красныем золотом. Тюрьмы с покаяннами Они все распущалися, А и погребы царские Они все растворялися. У царя благоверного Еще пир и стол на радосте, А князи сбиралися, Бояра съезжалися И дворяна сходилися, А всё народ божей На пиру пьют, едят, Прохлаждаются. Во веселье, в радосте Не видали как дни прошли Для младого царевича Петра Алексеевича, Первого императора. Убийство Карамышева Уж не травушка в чистом поле зашаталась, Не муравая ко сырой земле приклонялась — Подымается с Москвы большой боярин Он на тихий Дон на Иванович гуляти. Не доехавши он тиха Дону становился, Похвалялся он казаков всех там перевешать. Во единой круг казаки тотчас собирались. Посередь круга становился царев боярин. Он начал читать государевы для них указы. Дочитался он до царского только титула, Казаки тотчас все шапки тут поснимали, А большой-ат царев боярин шляпы не снял. Оттого-то все казаки тотчас взволновались, Разъярившись, они на боярина вдруг бросались, Буйну голову от бела тела отрубили, А бело тело во тихий они Дон бросали, А убивши, они его телу говорили: «Почитай ты, большой боярин, государя, Не гордися ты перед ним, боярин, и не славься». Ко царю они с повинною приходили: «Ты гой еси, наш батюшка православный царь! Ты суди, государь, нас праведной расправой, Повели над нами делать что изволишь, Уже ты волен над нашими головами». ПЕСНИ О РАЗИНЕ 1 Разин и казачий круг У нас то было, братцы, на тихом Дону, На тихом Дону, во Черкасском городу, Породился удалой доброй молодец. По имени Степан Разин Тимофеевич. В казачий круг Степанушка не хаживал, Он с нами, казаками, думу не думывал, Ходил, гулял Степанушка во царев кабак, Он думал крепку думушку с голутьбою: «Судари мои братцы, гать кабацкая! Поедем мы, братцы, на сине море гулять, Разобьемте, братцы, басурмански корабли, Возьмем мы, братцы, казны сколько надобно, Поедемте, братцы, в каменну Москву, Покупим мы, братцы, платье цветное, Покупивши цветно платье, да на низ поплывем». 2 Царь требует выдачи Разина К ак у нас было на батюшке На тихом на Дону, Что на тихом Дону на Иваныче, Что во славном городе Было во Черкасске. Как со вечера у нас есаул гребенской Клич закликивал: «Уж вы други мои донские казаки, Вы испейте-ка дорогого вина, Дорогого вина, пойлица некупленного! Поутру-то у нас, у казаченьков, Будет весь повальный круг. Что и всех ли-то казаченьков Сорок тысяч будет, Кроме старых-стародавних, Кроме малых-малолетних». Во кругу стоит золотой бунчук, Во кругу стоит атаманушка, Перед ним стоит войсковой писарь, В руках держит три указа государевы. Он читает указушки скорописные, Чтобы выслать Сеньку Разина Во каменну Москву. А до этого Сенька Разин В круг не хаживал, А теперь у нас он во кругу стоит, Во кругу стоит он и речь говорит: «Что не царские-де эвто грамоты, А боярские-де эвто вымыслы». И сказавши этак, он вышел из круга. 3 Поход разинцев на Яик Течет Яик быстрехонько. Урываючи круты бережки. Желты пески сыпучи всё поверх воды, сверх воды несет, 164 Всё поверх-то воды он несет. Ни сверх было Яика, ни сверх было Горыныча было самого, Сверх Горыныча было самого, Не серые гуси там всё возгоковали, возгоковали, Возгоковали, не черные там, Черны там три ворона возлетывали, возлетывали,— Из устьица там выбегали три стружка. Один из них стружек наперед всех выбегал, вперед выбегал, Вперед он бежит, как сокол летит. Уж как этот-то стружечек изукрашен был, изукрашен был. Изукрашен был знаменами он, Дубовыми весельцами, копьями, ровно лесом усажен. Середь этого всё стружечушка Золотой бунчук стоит, а под бунчуком сидит атаманушка, Атаманушка Степан, по имю Степан Разин. Уж он громко речь возговорил, он возговорил, Он возговорил, как в трубу протрубил: «Уж вы гряньте-ка, ребята, ко городу Гурьеву, да ко Гурьеву, К крутому его, его бережку. Мы стружечки причалим и положим сходенки на крут бережок». И по сходенкам сошел воровской. Сошел на берег душа воровской атаманушка, атаманушка: «Вы пойдите доложите своему Атаманушке: жаловал, мол. к нему в гости Степан Тимофеевич. Я приехал к вам не пить, не гулять. Не баталище с вами заводить, а святым храмам поклонитися, Поклоиитися и молебен отслужить». Воротички отворились и пустили Стенюшку со ватагою. 4 Разин на Каспийском море Тихохонько сине море становилося, Ничем наше Каспийское не шевельнулося. Что осенним ледочком покрывалося. Замерз-то наш воровской стружок. Что на том ли на стружке атаман сидит. Что по имени Степан Тимофеевич, По прозванью Стенька Разин сын. Он речь говорит, братцы, как в трубу трубит: «Ах вы гой еси, удалы добры молодцы! Вы берите еловчатые веселечки, Вы бейте-пробивайте тонкой осенний лед. Ах, как бы нам добиться до тихих мест. Что до той ли до проточинки Червонныя, Как до славного до острова Кавалерского. Ах, там ли нам, братцы, дуван делить. Нам атласу и бархату по размеру всем, Золотой парчи по достоинствам. Жемчугу по молодечествам, А золотой казны сколько надобно». 5 Молодец на острове Как из славного царства Астраханского Что не грозная тут туча подымалася — Подымалась, снаряжалась грозна высылка. Что разъезд она держит до кругла острова, До славного пристанища молодецкого, До соборища бурлацкого, До притону ли казацкого. Казаки, там сидя, догадалися. Что во легкие во лодки пометалися. Одного ли добра молодца покинули, Что не лучшего ль из молодцов ясаула. Доброй молодец по острову похаживает, И он добрую свою фузею за плечам носит, И он острою своею саблей подпирается. Сам горючими слезами обливается. Он вскричал ли, возопил ли громким голосом: «Государи вы братцы товарищи! Не покиньте доброго молодца при бедности. Уж как в некоторо время пригожусь, братцы, вам, Заменю я вашу смерть животом моим, Животом моим и грудью белою». Как товарищи от молодца уехали, Поимали молодца на острове. 6 Разин и девка-астраханка Уж вы горы мои, горы, Прикажите-ка вы, горы, Под собой нам постояти; Нам не год-то годовати. Не неделюшку стояти — Одну ночку ночевати, И тою нам всю не спати, Легки ружья заряжати. Чтобы Астрахань нам город В глуху полночь проехать. Чтоб никто нас не увидел, Чтоб никто нас не услышал. Как увидел и услышал Астраханский воевода. Приказал же воевода Сорок пушек заряжати, В Стеньку Разина стреляти. «Ваши пушки меня не возьмут, Легки ружьецы не проймут, Уж как возьмет ли, не возьмет Астраханска девка Маша». По бережку Маша ходит. Шелковым платком машет. Шелковыим платком махала, Стеньку Разина прельщала. Стеньку Разина прельстила, К себе в гости заманила, За убран стол посадила. Пивом, медом угостила И допьяна напоила. На кровать спать положила И начальству объявила. Как пришли к нему солдаты, Солдатушки молодые, Что сковали руки, ноги Железными кандалами, Посадили же Стеньку Во железную во клетку. Три дни по Астрахани возили. Три дни с голоду морили. Попросил же у них Стенька Хоть стакан воды напиться И во клетке окатиться. Он во клетке окатился — И на Волге очутился. 7 Разин и воевода Чтo да на матушке на Волге не черным да зачернелось, Не черным да зачернелось, не белым да забелелось, Зачернелися на Волге черноярские стружочки, Забелелися на мачтах тонкие белые парусочки. Что не черной ворон гаркнул, что возговорит Стенька Разин: «Ой вы гой еси, казачье наше вольное собранье! Вы гребите, не робейте, белых ручек не жалейте. Нам бы Астрахань-город ополноче бы пробежати, Черноярской городочек что на утренней на зоре, Чтоб никто нас не увидел и никто бы не услышал». Как один, братцы, увидел и один, братцы, услышал — Господин большой боярин, черноярский воевода. Шел от ранния от обедни, велел в колокол звонити, Велел в колокол звонити во большой во набатной, Чтоб стрельцы да собирались, пушкари бы снаряжались. Они пушки бы заряжали и но Стеньке бы стреляли. Что возговорит Стенька Разин городскому да воеводе: «И вы пороху не теряйте и снарядов не ломайте — Меня пулечка не тронет, меня ядрышко не возьмет». Что метался Стенька Разин на угольную на башню, Со великого раскату воеводу долой сбросил, Его маленьких деток он всех за ноги повесил. 8 «Сынок» Разина в Астрахани Как во городе во Астрахани Проявился тут детинушка незнамый человек. Чисто, щепетко во Астрахани похаживает, Смур кафтанчик, черной запанчик нараспаску, гуляет, Плат персидский кушачок во правой руке несет, Черну шляпу с прозументами на русых кудрях, Вострой сабелькой булатной подпирается идет. Никому этот детинушка не кланется, Ни штабам, ни офицерам челом не бьет, К астраханскому губернатору под суд нейдет. Увидал же его губернатор из высокого окна, Закричал он, губернатор, своим голосом: «Ох гой еси, ребята, мои верные слуги! Вы подите, приведите удалого молодца». Они взяли, подхватили на высокой горе, На высокой на горе, во царевом кабаке, Проводили же детинушку к губернатору на двор, Выходил же губернатор на высокое крыльцо, И стал же губернатор детинушку выспрашивати: «Ты скажи, скажи, детинушка, незнамый человек, Али питерский, казанский или астраханский?» — «Я не питерский, не казанский и не астраханский, Заутро мой батюшка к тебе в гости будет». оутру-то раным-ранехонько сверху лодочка бежит, На той ли же на лодочке немного людей, На счет полтораста человек. «Приворачивайте-ка, ребята, к городу Астрахани. Приколочки ударим пихтовые, Причалим мы лодочку причалами шелковыми. Мы остроги и тюрьмы все по камню разберем, С астраханского губернатора с живого кожу сдерем». 9 Есаул сообщает о казни Разина На заре то было, братцы, на утренней, На восходе красного солнышка, На закате светлого месяца. Не сокол летал по поднебесью — Ясаул гулял по на садику. Он гулял, гулял, погуливал, Добрых молодцов побуживал: «Вы вставайте, добры молодцы, Пробужайтесь, казаки донски! Нездорово на Дону у нас, Помутился славной тихой Дон Со вершины до Черна моря, До Черна моря. Азовского. Помешался весь казачий круг, Атамана больше нет у нас, Нет Степана Тимофеевича, По прозванию Стеньки Разина. Поймали добра молодца, Завязали руки белые, Повезли во каменну Москву И на славной Красной площади Отрубили буйну голову».
<<<------>>>
