Cтарый 4емоданИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ XVII ВЕКА
ПЕСНИ РАЗИНЦЕВ 1 Ты возмой, возмой, туча грозная, Ты пролей-ка, част крупен дождик, Ты размой, размой земляну тюрьму! Что тюремщички, братцы, разбежались, Во темном лесе собирались, Во дубровушке во зелененькой Ночевали тут добры молодцы, Под березонькой они становились. На восход богу молились, Красну солнышку поклонились: «Ты взойди, взойди, красно солнышко, Над горой взойди над высокою, Над дубровушкой над зеленою. Над урочищем добра молодца, Что Степана свет Тимофеича! Ты взойди, взойди, красно солнышко, Обогрей ты нас, людей бедныих, Людей бедныих, солдат беглыих. Добрых молодцов беспачпортныих! Мы не воры и не разбойнички — Добры молодцы всё охотнички, Атамановы мы работнички, Есауловы мы помощнички». 2 Вы леса наши, лесочки, леса наши темные, Вы кусты ли наши, кусточки, кусты наши великие, Вы станы ли наши, станочки, станы наши теплые! Вы дружья ли наши, братцы-товарищи! Леса наши все порублены, А куста наши все поломаны. Все станы наши разорены. Все дружья наши, товарищи переловлены. Во крепкие тюрьмы наши товарищи посажены, Резвы их ноженьки в кандалах заклепаны, У ворот-то стоят грозные сторожи, Грозные сторожи, бравые солдатушки. Никуды-то нам, добрым молодцам, Ни ходу, ни выпуску, Ни ходу, ни выпуску из крепкой тюрьмы. 3 Вы леса мои, леса, братцы, лесочики, леса темные, Вы кусты ли мои, братцы, мои кусточки, кусты чистые. Вы станы ли мои, вы мои, братцы, станочки все поразорены. Как и все мои, братцы, лесочки все порублены. Как и все-то мои, братцы, кусточки все повыжжены. Как и все-то мои, братцы, товарищи все половлены. Как один из нас, братцы, товарищей не пойманный, Не пойман из нас, братцы, товарищ наш Стенька Разин сын. Выходил же тут Стенька Разин сын на Дунай-реку, Закричал же тут Стенька Разин сын своим громким голосом: «Как и все-то вы, мои братцы товарищи, все половлены! Вы возьмите-тко, мои братцы товарищи, свой тугой лук, Натяните-тко, братцы мои товарищи, калену стрелу, Прострелите-тко, братцы товарищи, грудь мою бе-белую». 4 Ах туманы вы мои туманушки, Вы туманы мои непроглядные, Как печаль-тоска ненавистные! Не подняться вам, туманушки, со синя моря допой, Не отстать тебе, кручинушка, от ретива сердца прочь! Ты возмой, возмой, туча грозная, Ты пролей, пролей част крупен дождик. Ты размой, размой земляну тюрьму. Чтоб тюремнички, братцы, разбежалися, Во темном бы лесу собиралися. Во дубравушке во зелененькой Ночевали тут добры молодцы, Под березонькой они становилися, На восход богу молилися, Красну солнышку поклонилися: «Ты взойди, взойди, красно солнышко, Над горой взойди над высокою. Над дубровушкой над зеленою, Над урочищем добра молодца, Что Степана свет Тимофеевича, По прозванью Стеньки Разина. Ты взойди, взойди, красно солнышко, Обогрей ты нас, людей бедныих, Добрых молодцев, людей беглыих. Мы не воры, не разбойнички, Стеньки Разина мы работнички, Есауловы все помощнички. Мы веслом махнем — корабль возьмем, Кистенем махнем — караван собьем. Мы рукой махнем — девицу возьмем». 5 «Ой не вечор то ли, не вечор Мне малым-мало спалось, Ой мне малым-мало спалось. Во сне виделося: Ой будто конь мой вороной Разыгрался подо мной, Ой разыгрался, расплясался Под удалым добрым молодцом. Ой налетали ветры да буйны Со восточной стороны, Ой сорывали-то черну шапку С моей буйной головы. Ой отрывался лук звончатый Со могучего плеча, Ой рассыпались каленые стрелы Как по матушке сырой земле. Ой да и кто бы мне этот да сон Разгадал его бы он?» Ой есаулушка был догадливый. Есаул тот сон всё рассуживал: «Степанушка ты наш, Тимофеевич, По прозванью Разин-сын! Сопадала у тебя с головы черна шапка — Пропадет твоя буйна головушка; Отрывался, ой ли, лук звончатый — То мне, есаулушке, ой ли, быть повешену; Ой рассыпались каленые стрелы То казаки наши, ой ли, все разбойнички, Они во побег пойдут». 6 Как по морю было, морю синему, По тому морю по Каспицкому, Супротив было островов Орловых, Стоял на якоре воровской корабль. На кораблике состроен был муравён чердак, В чердаке состроен был золотой бунчук, В бунчуке стояли царские знамечки, Позлаченые, распущеные. У знамечек стоит часовой казак, Перед ним стоит раздвиженный стул, На стулу сидит наш батюшка воровской атаман, Степанушка Тимофеевич, по прозванью Разин-сын, Перед ним стоит старшой есаул. Атаман есаулу сон рассказывал: «Что-то мне, брат, ночью мало спалось И во сне мне много виделось: Сопадала с меня с головы кунья шапка, Распоясался у меня золот колчан, И рассыпались у меня калены стрелы». Есаул этот сон рассуживал: «Сопадала у тебя с головы кунья шапка — Это пропадет твоя буйная головушка; Распоясался твой золотой колчан — То мне, есаулу, быть крепко ранену; Рассыпались калены стрелы — то казаки наши, Воры-разбойники, на побег пойдут». 7 Из-зa лесику, лесику, лесочику темного, Лесу темного Вылетала вот птица, птица камская, Птица камская; Птица камская, летела она из Уральского. Из Уральского; Во когтях-то она несет белу рученьку, Белу рученьку, Белу рученьку она несет со златым перстням. Со златым перстням. Как садилася эта птица она всё на сырой дуб, Всё на сырой дуб. Всё на сырой-ат она на дубок только над Крякай-рекой, Над Крякай-рекой, Над Крякай-то всё она рекой, над Волгой-матушкой, Над Волгой-матушкой; Уронила она эту рученьку во Кряку-реку, Во Кряку всё реку, право, Волгу-матушку, Волгу-матушку. Вдоль по бережку тута ну-ка шли, право, красны девушки. Красны девушки; Увидала эту рученьку, право, Стешка-девушка, Стешка-девушка: «Ох эта, право, рученька вот мово милого дружка, Мила дружка. Ох всё мила-та вот мово дружка, право, Стеньки Разина, Стеньки Разина. Знать, мово-та всё мила дружка, его во живых нету, Во живых нету, Ох растерзали его тело бело по дикой степе, По дикой степё, Ох по дикой-то, право, степё по саратовской». 8 Как по три года Азов-город заперче стоял, На четвертый-то год отпирается он без ключика. Без ключика, без замочика, без притворочка. Выезжают два удалые елынчата, У добрых коней по колен ноги закованы, Присмотрели очи ясные во чисто поле, Во белых руках придержали сабли вострые. Выезжает к ним навстречу Сеньки Разина сын, Победил этих двое елынчата. «Победил я этих двое елынчата, Выводите мово отца Сенька Разина из заклятия!» Еш е что же вы, братцы, призадумались. Призадумались, ребятушки, закручинились, Что повесили свои буйные головы. Что потупили ясны очи во сыру землю? Еще ходим мы, братцы, не первой год, И мы пьем, едим на Волге всё готовое, Цветно платье носим припасеное. Еше лих на нас супостат-злодей, Супостат-злодей — генерал лихой: Высылает из Казани часты высылки. Высылает всё-то высылки солдатские. Они ловят нас, хватают, добрых молодцов, Называют нас ворами, разбойниками. И мы, братцы, ведь не воры, не разбойники — Мы люди добрые, ребята всё повольские. Еще ходим мы на Волге не первой год, Воровства и грабительства довольно есть. 10 Ах ты наш батюшка Ярославль-город! Ты хорош-пригож, на горе стоишь, На горе стоишь на всей красоте, Промежду двух рек, промеж быстрыих, Промежду Волги-реки, промеж Котрасли. С луговой было со сторонушки Протекала тут Волга-матушка, Со нагорной да со сторонушки Пробегала тут речка Котраска; Что сверху-то было Волги-матушки Что плывет, гребет легка лодочка. Хорошо-то была лодка изукрашена, У ней нос, корма раззолочена, Что расшита легкая лодочка на двенадцать весел. На корме сидит атаман с ружьем, На носу сидит ясаул с багром, По краям лодки добры молодцы, Посреди лодки красна девица, Ясаулова родна сестрица, Атаманова полюбовница; Она плачет, что река льется, В возрыданьи слово молвила. «Нехорош-то мне сон привиделся. Уж как бы у меня, красной девицы, На правой руке на мизинчике Распаялся мой золот перстень. Выкатался дорогой камень, Расплеталася моя руса коса. Выплеталась лента алая, Лента алая ярославская. Атаману быть поиману, Ясаулу быть повешену, Добрым молодцам голова рубить, А мне, красной девице, в темнице быть». Расправа с губернатором Что повыше было города Царицына, Что пониже было города Саратова, Протекала, пролегала мать Камышинка-река. За собой она вела круты красны берега, Круты красны берега и зеленые луга. Она устьицем впадала в Волгу-матушку реку. Что по той ли было матушке Камышинке-реке Как плывут тут, выплывают есаульные стружки. На стружках сидят гребцы, всё бурлаки-молодцы, Всё бурлаки-молодцы, все заволгски удальцы. Хорошо братцы молодцы переряжены сидят, На них шапочки собольи, верхи бархатные, Однорядочны кафтаны все камкой подложены. Канаватные бешметы в одну нитку строчены. Все тафтяные рубашки галуном обложены, На них штаники суконны по-старинну кроены, Что желтой сафьян сапожки, все шильцом каблучки. Они веслами гребут, сами песенки поют. Становилися стружочки среди Волги к островку, Они ждал и-поджидал и губернатора к себе, Губернатора к себе астраханского еще. Ах, что взговорят молодцы бурлаки-удальцы: «Еще что-то на воде у нас белеется? Забелелися тут флаги губернаторские. Кого ждали-поджидали, того ляд и несет». Астраханский губернатор догадается: «Ах вы гой еси, бурлаки, люди вольные! Вы берите золотой казны что надобно, Вы берите цветно платье губернаторское, Вы берите все диковинки заморские, Вы берите ли вещицы астраханские». Ах, что взговорят молодцы люди вольные: «Нам не дорога твоя ли золота казна, Нам не дорого цветно платье губернаторское, Нам не дороги диковинки заморские, Нам не дороги вещицы астраханские Дорога нам буйная твоя головушка». Как срубили с губернатора буйну голову, Они бросили головку в Волгу-матушку реку, И что сами молодцы насмеялися ему: «Ты добре ли, губернатор, к нам строгой был, Ах, ты бил ли нас, губил, много в ссылку посылал. Ах, ты жен наших, детей на воротах расстрелял». Казаки убивают князя Репнина Промеж было Казанью, промеж Астраханью, А пониже города Саратова, А повыше было города Царицына, Из тое ли было нагорную сторонушки Как бы прошла-протекла Камышевка-река, Своим устьем она впала в матушку Волгу-реку. А по славной было матушке Камышевке-реке Выгребали-выплывали пятьдесят легких стругов Воровскиех казаков, А на всяком стружечку по пятьдесят гребцов, По пятьдесят гребцов — воровскиех казаков. Заплывали-загребали в Коловинские острова, Становились молодцы во тихих заводях Выгулять они на зеленые луга, Расставили майданы терские И раздернули ковры сорочинские, А играли казаки золотыми они тавлеями, Кто-де костью, кто-де картами — все удалы молодцы. Посмотрят молодцы вниз по Волге-реке: Как бы чернь-то на Волге зачернеется, А идут гребные из Астрахани; Дожидались казаки, удалые молодцы. Губернатора из Астрахани, Репнина князя Данилу Александровича. А на что душа рождена, того бог и дал. Подошли те гребные в Коловинские острова, И бросали казаки они потехи все, И бросалися во свои легоньки стружки, Напущалиси казаки на гребные струги. Они все тута торговых перещупали, Они спрашивают губернатора из Астрахани: «А токо ли он с вами, покажите его нам, А до вас, до купцов, удалых молодцов, и дела нет». Потаили купцы губернатора у себя, Они спрятовали под товары под свои. Говорили молодцы, воровские казаки: «А вы сами себе враги, за что его спрятовали». Обыскали под товарами губернатора Репнина князя Данилу Александровича, Изрубили его во части мелкие, Разбросали по матушке Волге-реке, А его-то госпожу, губернаторску жену, И со малыми детушками Они все, молодцы, воровские казаки, помиловали, А купцов-молодцов ограбили, Насыпали червонцами легки свои струги, Пошли по Камышевке-реке. Князь Голицын возвращается в Москву Как не кулик по болотам куликает, То князь Голицын по лугам гуляет Со своими со стрелецкими полками. Он думает, князь, гадает, Про всё размышляет: Где б пройти ему, проехать? Если полем князю ехать, Ему будет пыльно, По глухим дорогам ему ехать, Будет князю стыдно. Вот поехал князь Голицын На Тверскую заставу. У Тверской ли у заставы Его окликали: «Как, кто это по дорожке, Кто изволит ехать?» Отвечает князь Голицын: «Здешний ваш начальник». Подъезжает князь Голицын К Казанску собору, Скидывает князь Голицын Шапочку соболью, Полагает князь Голицын Три поклона в землю. Помолившись, князь Голицын Во Кремль-город едет. Как подъехал князь Голицын Ко кремлевским палатам, Как и вышла-та ему навстречу Матушка-царевна, Матушка-царевна Софья Алексевна. Атаман Фрол Минаев жалуется Петру I Приуныли, приутихли на Дону донски да казаки, А яицкие, донские, запороцкие. А и почем они приуныли? Потому они приуныли на Дону донски да казаки, Ах, что взял у них государь-царь (...) город Со тремя с темя со малыми с пригородками, А и со славною со Губаньей, с крепким Лютиком. А во славном да во Черкасском во земляном городке А стоит у казаков золотой бунчуг, А на бунчуге стоит чуден золот крест, А перед крестом туто стоит войсковой их атаман, А по именю ли Фрол сын Минеевич. Ко кресту тут собиралися донски казаки, А и донские, гребенские, занороцки хохлачи. Становились молодцы во единой войской круг. Середи круга стоит войсковой атаман, А по именю ли Фрол сын Минеевич. Атаман речи говорил, будто в трубу трубил: «А и вы братцы казаки, вы яицкие, донски, запороцкие! Пособите мне, атаману, вы думу думати — Челобитна ли нам писати, государю (...) подавать, Самому ли мне, атаману, в Москву ехати. Перемирье бы нам взять перед самим царем: Залегли пути-дороги за сине море гулять, Еще от вора от Васьки от Голицына с детьми. Залегли пути-дороги за сине море, А и не стало нам добычи на синем море И на тихом Дону на Иваныче». И поехал атаман в каменну Москву. Еще будет атаман в каменной Москве, Поклонился государю о нраву руку. Сквозь слезы он словечко едва выговорил: «Ах ты свет наш надежда благоверны царь, А и грозен сударь Петр Алексеевич! Прикажи нам на Дону чем кормитися: Залегли пути-дорожки за сине море От вора от Васьки от Голицына с детьми. Еще те (......) дороги увольные»... ПЕСНИ О ВОССТАНИИ СТРЕЛЬЦОВ 1 Бывало-де православный царь Любил стрельцов, много жаловал. Нынче государь на нас прогневался И хочет стрельцов казнить-вешати, С самого с атамана голову рубить. Сходились стрельцы во единый круг, Они думали крепку думу заединую, Посылали атамана к самому царю: «Поди-ка, атаман, к самому царю. Кланяйся царю в резвы ноженьки. Проси у царя большой милости: Не можно ли нас, батюшка, стрельцов, простить? Возьмем мы ему город, который надобно. Без свинцу возьмем, без пороху. Без его снаряду государева — Возьмем город грудью белою». Тут пошел атаман к самому царю, Пошел он вдоль по улице, Подходит он к государеву двору. На то время государь-царь по дворцу гуляет. Он и пал, молодец, на коленочки. Стал кланяться царю в резвы ноженьки, Стал просить у него большой милости: «Ох ты гой еси, наш батюшка православный царь. Всея Руси царь Петр Федорович! Не можно ли нас, стрельцов, простить? Возьмем мы тебе город, который надобно. Без свинцу возьмем, без пороху, Без твоего снаряду государева, Возьмем город грудью белою». Выходит царь-государь на Красён крылец, Возговорит он громким голосом: «Ох ты гой еси, стрелецкий атаманушка! И нет от меня вам милости. Ступай, сбирай стрелецко свое войско, Гони ты их на Красну площадушку, А которых на поля на Куликово то: Кого стану казнить, кого вешати, С тебя, с атамана, голову рубить». Тут у молодца резвы ноги подогнулися, Белы руки его опустилися, Буйна его головушка с плеч долой катится, Соболина его шапочка из рук выпала — Соболина шапка на нем во сто рублей, А кунья шуба на молодце во тысящу. Пошел молодец с широка двора, С того двора с государева. Всходит во Стрелецку большу улицу; Тут не золоты трубоньки вострубили, Не серебряны сиповинки возыгрывали. Тут вскричал атаман громким голосом, Чтобы слышно было по всему городу: «Ох вы гой еси, стрельцы, добры молодцы! Вы ступайте, убирайтеся вон из городу: И нет нам, братцы, от царя большой милости. Велел гнать на Красную площадушку, А которых на поля на Куликово то, Кого хочет казнить, кого вешати, А с меня, с атамана, голову рубить». 2 Дотолева зелен сад зелён стоял, А нонче зелен сад присох-приблек, Прнсох-прнблек, к земле прилег, Приуныли в садочке вольны пташечки, Всё горькие кукушечки. На заре было на утренней, На восходе солнца красного. Государь-царь по дворцу гулял. Он в однех чулках без чоботов. Тоненький созямчик наспашечку. На все сторонки обзирался: Никто нейдет к белу царю с повинной. Ни князья, ни бояре, ни сильны могучи богатыри, Только один из них пошел добрый молодец. По имени Иванушка Иванович, Стрелецкий атаманушка. Несет с собой топор и плаху. Подходил он к белу царю близехонько, Кланялся белу царю низехонько, Речь возговорил добрый молодец белу царь: «Гой ты гой еси, батюшка православный царь! Не прикажи казнить, прикажи слово молвити: Никто нейдет к тебе, к белу царю, с повинною. Только я пришел к тебе с повинною. Принес с собой топор и плаху». Речь возговорит православный царь: «Да бог простит те за все вины, да и я прощу!» Послал в силу-ратию посланника: Шла бы шла ратия к белу царю с повинною. Опять никто нейдет к белу царю с повинною. На то же православный царь осержаился, Приказал их всех казнить-вешать. 3 Стрелецкий атаман и царь Петр В одалече, водалече во чистом поле, А еще того подале во раздольице. Тут не красное солнышко выкаталося, Выезжает-то удалый добрый молодец, Еще тот же стрелецкий атаманушка. Хороша больно на молодце приправушка: Под ним добрый конь, ровно лютый зверь. Кольчуга-то на молодце серебряная, Соболина на нем шапка до могучих плеч, На нем тугий лук, как светел месяц. Калены стрелы, как часты звезды. Он и держит путь-дороженьку в каменну Москву, Он и горы и долы вперескочь скакал, Темные лесы межу ног пускал, Быстрые реки перепрыгивал. Возъезжает он во матушку каменну Москву, Приезжает ко дворечушку к осудареву. Караульщиков он не спрашивал, Приворотничкам не бил челом. Он и бьет свого добра коня, не жалует. Его добрый конь осержается. От сырой мати-земли отделяется, Перепрыгивал он стенушку белокаменну. Подъезжает он ко крылечушку к осудареву, Воскрикнет он, возгаркнет громким голосом: «Ох ты гой еси, наш батюшка православный царь, Во всеё Руси царь Петр сударь Лексеевич! Ты за что, про что на нас, сударь, прогневался, Ты за что наш зеленый сад хочешь выжечь, вырубить. Все и ветвицы, кореньицы повысушить? Не можно ли тебе, сударь, нас, стрельцов, простить? Мы возьмем тебе город, какой надобно, Без свинцу-то мы, без пороху сударева. Мы без ружеец, без сабелек без вострыих, Мы возьмем тебе город своей грудью белою». Выходил-то тут батюшка православный царь Во одних-то он чулочках, он без чоботов, Во одной-то он сорочке, он без панцуров, Воскричит-то он, возгаркнет громким голосом: «Ох ты гой, стрелецкий атаманушка! Уж и вот-то я с боярами подумаю, С сенаторами, с фельдмаршалами переведаю». Уж возговорит тут стрелецкий атаманушка: «Ох ты гой еси, наш батюшка православный царь, Во всеё Руси царь Петр сударь Лексеевич! В глазах ты меня, сударь, обманывашь. Не видать тебе меня у себя в дворце». Он и бьет свого добра коня, не жалует, Его добрый конь осержается, От сырой мати-земли отделяется, Перенрыгиват он стенушку белокаменну, Он и держит путь-дорожку во далече во чисто поле. Возъезжает он во стрелецкую армеюшку, Воскричит-то он, возгаркнет громким голосом: «Ох вы гой еси, стрелецкие головушки! Еще хочет нас православный царь всех жаловать. Жаловать хоромами, хоромами высокими — Двумя столбами дубовыми И петлями шелковыми!» 4 Казнь стрелецкого атамана Из Кремля, Кремля, крепка города. От дворца, дворца государева Что до самой ли Красной площади Пролегала тут широкая дороженька. Что по той ли по широкой по дороженьке Как ведут казнить тут добра молодца. Добра молодца, большого барина, Что большого барина, атамана стрелецкого, За измену против царского величества. Он идет ли, молодец, не оступается, Что быстро на всех людей озирается. Что и тут царю не покоряется. Перед ним идет грозен палач, Во руках несет остер топор. А за ним идут отец и мать, Отец и мать, молода жена, Они плачут — что река льется, Возрыдают — как ручьи шумят, В возрыданье выговаривают: «Ты дитя ли наше милое, Покорися ты самому царю. Принеси свою повинную, Авось тебя государь-царь пожалует, Оставит буйну голову на могучих плечах». Каменеет сердце молодецкое, Он противится царю, упрямствует. Отца, матери не слушает, Над молодой женой не сжалится, О детях своих не болезнует. Привели его на площадь Красную, Отрубили буйну голову Что по самы могучи плеча.
<<<------>>>
