Cтарый 4емоданСЕМЕЙНАЯ ТРАДИЦИЯ
Однажды наш учитель истории Георгий Георгиевич, заканчивая урок, сказал:
— В следующий раз начнем изучать особенно интересный и важный период в истории нашей Родины — Отечественную войну тысяча восемьсот двенадцатого года. В этот день я покажу вам, — говорил он, — боевую реликвию.
Ребята зашумели, стали спрашивать, что это такое.
Уже в дверях учитель обернулся.
— Увидите, все увидите!
С нетерпением мы ожидали урок истории. И вот наступил этот час... Раздался звонок. В класс вошел наш любимый учитель Георгий Георгиевич. На его груди мы увидели серебряную медаль на голубой ленточке. Мы знали, что он не был на военной службе. Перешептываясь, недоумевали. Хотели получше рассмотреть медаль.
Георгий Георгиевич начал свой рассказ об Отечественной войне 1812 года. Он говорил о былых сражениях, о действиях отважных партизан. Говорил, как всегда, увлекательно, образно, приводил столько интересных подробностей, будто сам видел все это. А когда урок уже подходил к концу, сказал:
— Дорогие ребята, все, что вы слышали сейчас, я знаю из книг. Из них узнал о славных подвигах солдат, матросов, партизан в Отечественную войну тысяча восемьсот двенадцатого — тысяча восемьсот пятнадцатого годов. Но кое-что поведал мне и дед-артиллерист, прослуживший в солдатах двадцать пять лет и не раз побывавший в сражениях. От него я услышал о своем прадеде, унтер-офицере гренадерского полка.
Он был из крепостных крестьян. Служил под командованием великого полководца Александра Васильевича Суворова, сражался во многих баталиях: при штурме крепости Измаил, под Рымником, в итало-швейцарском походе.
В тысяча восемьсот двенадцатом году вновь ушел на войну. Участвовал в кровопролитных сражениях при Бородине, Красном, на реке Березине, в «Битве народов» под городом Лейпцигом в тысяча восемьсот тринадцатом году, дошел до самого Парижа и на знаменитых Ели-сейских полях, где проводился смотр победоносной русской армии, был награжден высокой солдатской наградой — Георгиевским крестом.
Прадед мой уже имел не одну награду за суворовские походы. Среди них и вот эта серебряная медаль на голубой андреевской ленте. По традиции в память о заслугах нашего предка-прадеда перед Родиной в каждом новом поколении ее носят старшие сыновья.
Прослужив более двадцати пяти лет в гренадерском полку, мой прадед должен был выйти в отставку. Полк тогда возвращался в Россию из далекого заграничного похода и на пути к Петербургу остановился на отдых. На третий день постоя командир приказал вывести полк в поле.
Построились в каре. В середине — офицеры, оркестр, барабанщики, знамена.
— Полк! Слушай мою команду! — раздался голос капитана, адъютанта командира -полка. — Полк, смирно! Развернуть знамена!
Загремел оркестр. В середину каре вошел полковник с двумя офицерами, писарем и казначеем. Поздоровавшись с солдатами, он поздравил полк с награждением серебряным горном, перевитым Георгиевской лентой.
Троекратное «ура» унеслось далеко в поле.
В краткой речи командир напомнил о славном боевом пути полка и приказал уходящим со службы солдатам и унтер-офицерам подойти и попрощаться со знаменем.
Стоявшие в двух шеренгах ветераны полка подходили по одному к полковому знамени и, встав на колено, целовали боевую святыню, с которой пронесли славу своей матери-Родины по полям многих сражений.
Каждому ветерану командир полка собственноручно прикалывал на грудь медаль и троекратно целовал героя. В это время раздавалась барабанная дробь.
Подошел и мой прадед к знамени. Поцеловал святыню. Полковник приказал ему повернуться лицом к строю. Громко, чтобы всем было слышно, начал свою речь:
— Поглядите на этого русского богатыря, георгиевского кавалера, унтер-офицера Георгия Бороду! За преданность матушке-Родине, за службу верную, за храбрость и отвагу в боях приказал я писарю выдать ему отпускной билет и вольную да записать ему фамилию новую, достойную его ратных подвигов — Георгиевский.
Так получил мой прадед вот эту самую медаль Отечественной войны тысяча восемьсот двенадцатого года.
Георгий Георгиевич прикоснулся пальцами левой руки к медали и продолжал:
— И по сей день в нашем роду свято оберегают боевые реликвии — кресты и медали прошлых войн, в том числе и прадеда-гренадера, участника многих сражений. А в память о прославленном герое Отечественной войны тысяча восемьсот двенадцатого года первому родившемуся мальчику дают имя Георгий.
Сегодня, по семейной традиции, я надел медаль героя предка Георгия Георгиевского, чье имя и фамилию ношу с гордостью.
Этот урок остался в моей памяти навсегда и во многом определил мою судьбу.
УНИЧТОЖЕННАЯ НАДПИСЬ
За несколько лет до первой поездки в села Новгородской области я имел разговор с известным петербургским антикваром Федором Григорьевичем Шиловым,
1я которого знал многие годы. Он рассказал мне, что ездил в село Кончанское в конце девяностых годов по просьбе авторов книги «Суворов в художественных изображениях», военных историков Стремоухова и Симанского. В городе Боровичи он приобрел около двух тысяч томов из суворовской библиотеки: военную, научную, художественную и мемуарную литературу на русском и иностранных языках. В дальнейшем часть книг попала в библиотеку Академии наук СССР, где растворилась среди множества других...
Впервые приехал я в Новгородскую область в 1927 году. Как-то в ожидании транспорта сидел я с двумя попутчиками в столовой. Мои собеседники, уроженцы здешних мест, вспоминали передаваемые из уст в уста легенды и сказания из жизни великого полководца, приводили его поговорки и прибаутки. Здесь же мне указали на одного старика, сказав по секрету, что он носит на шее медаль своего прадеда, служившего под командованием Суворова. Мы разговорились. Иван Егорович долго не решался показать медаль.
— Неудобно как-то!
Все же выйдя со мной в прихожую, он быстро расстегнул полушубок и, раскрыв ворот рубахи, потянул длинный шнурок.
Я увидел сильно потертую от времени овальную серебряную медаль. На лицевой стороне был вензель Екатерины II, а оборотная — имела надпись: «За отменную храбрость при взятии Измаила декабря 11 1790».
— Это благословение отца. Он тоже в солдатах служил, на Балканах воевал, под Шипкою... В штыковой атаке дважды ранен. Медаль-то прадеда — благословение отца, когда я уходил на японскую войну в тысяча девятьсот четвертом году, — сказал Иван Егорович, торопливо застегивая полушубок.
Я горячо поблагодарил старика, похвалив его за то, что бережет боевую награду героя Измаила.
— Не из родни ли какой приходитесь Александру Васильевичу? — улыбнулся Иван Егорович.
— Почитатель великого полководца, — ответил я. — Вот ожидаю попутную... Хочу съездить в село Кончанское.
— Приезжайте и к нам, в деревню Лядинку, многое поузнаете! Приезжайте обязательно!
В первый приезд в Боровичи мне удалось приобрести пять старинных книг на латинском и французском языках. На обложке одной из них были видны слабые следы надписи, сделанной старинными чернилами.
Еще в 1928 году я пытался расшифровать надпись. Специалисты из лаборатории реставрации документов Академии наук СССР охотно взялись за разгадку тайны, но очень плотная бумага восемнадцатого века была в этом месте размочена и сильно повреждена. Установить содержание надписи оказалось невозможно.
Прошло более десятка лет, и я вновь поехал в Новгородскую область. В этот приезд я побывал в нескольких селах и деревнях, с жителями которых был связан перепиской. Во многих избах мне показывали цветные литографии — портреты Суворова, которые были подарены жителям округи в 1900 году, в столетнюю годовщину со дня смерти великого полководца, книги из усадьбы полководца на русском и иностранных языках.
Очень удачной оказалась поездка в село Каменку, там я обнаружил картину художника К. Штейнбена, написанную в 1815 году и изображавшую фельдмаршала на поле сражения в итало-швейцарском походе 1799 года. Ныне она находится в Музее Суворова в городе Измаиле.
Вскоре после Великой Отечественной войны две книги из приобретенных мною в 1928 году в Боровичах я подарил другу—известному писателю, автору романов «Генералиссимус Суворов», «Фельдмаршал Кутузов», «Адмирал Ушаков» Леонтию Осиповичу Раковскому в знак глубокой благодарности за его труд и талант.
В январе 1973 года ко мне обратился старший научный сотрудник библиотеки Академии наук СССР Иван Федорович Мартынов. Его продолжала интересовать судьба суворовской библиотеки.
Я обещал ему содействие и начал просматривать свои путевые заметки о селах и деревнях Новгородской области, где мне доводилось видеть книги из усадьбы великого полководца.
Вспомнил я и о книге, на которой остались следы какой-то надписи. Именно ее я и подарил Леонтию Осиповичу... Немедля я позвонил писателю и попросил одолжить книгу на время, для детального изучения в специальной лаборатории Академии наук, оснащенной новейшей техникой. Леонтий Осипович дал согласие.
Усердно потрудились сотрудники лаборатории. Используя новейшие химические средства и особо чувствительную технику, по частично утраченным деталям букв удалось прочитать размашистую подпись латинскими буквами: «Александр Дмитриев-Мамонов».
В числе друзей и близких полководца такая фамилия не значилась. Не было ее и в списках дворян-помещиков Новгородской губернии. Но нашлось немало других источников, из которых выяснилось, кто же такой был Александр Дмитриев-Мамонов.
Общеизвестно, что книги, как и люди, имеют свою судьбу. Книги переходят от одного владельца к другому. Часто можно проследить по печатям, книжным знакам, надписям судьбу и книги, и ее владельца. Возможно, что книга с автографом фаворита императрицы, а с ней и другие, попали к опальному полководцу от его друзей из Петербурга.
В ДАР МУЗЕЮ СУВОРОВА
В тридцатые годы я впервые побывал в селе Кончан-ском-Суворовском Новгородской области, бывшей родовой вотчине великого полководца А. В. Суворова.
Внимательно осматривал я старинные постройки: избы, амбары, сараи, погреба, сохранившиеся до нашего времени. Вместе с председателем сельсовета, в сопровождении двух школьников мы поднялись на чердак двухэтажного дома, построенного внуком великого полководца Александром Аркадьевичем.
В разных местах валялись обломки мебели и всякий хлам. В темном углу что-то блестело. Я попросил паренька глянуть, что там такое. Он пробрался в дальний угол и вытащил из хлама каску. Она могла принадлежать только внуку полководца Александру Аркадьевичу, служившему в лейб-гвардии кавалергардском полку. Покрытая червонным золотом каска имела повреждения. Отсутствовал большой двуглавый орел на вершине головного убора, порваны были чешуйчатые золоченые застежки, но в полной сохранности оказался накладной серебряный знак — звезда ордена святого Андрея Первозванного. Это головной убор офицера кавалергардского полка, где служили представители знати.
Школьники заглядывали во все уголки чердака, поднимали все, что казалось им важным и нужным. Один из них подал мне какой-то необычный, сильно помятый и грязный сверток. Стряхнув пыль и расправив его, я увидел, что это нарядный женский головной убор, шитый золоченой мишурой. Несомненно, это восемнадцатый век, решил я, вспомнив портреты, которые не раз видел в Эрмитаже и Русском музее. Положив находку к дымоходу, мы продолжали осматривать чердак.
Я поднял обломок сильно поврежденной фигурной рамочки. Местами сохранились следы позолоты. По работе можно было убедиться, что ей не менее полутораста лет.
Вскоре нашлись еще два кусочка, но сильно побитые.
С трофеями мы спустились с чердака.
На следующий день ко мне пришли мои «следопыты», а с ними еще трое ребят.
Они успели уже обшарить весь чердак и принесли старые, дореволюционные журналы, поврежденную фарфоровую фигурку, сломанную вазочку и еще два крохотных кусочка от рамки.
Впоследствии каску я передал в ленинградский Музей А. В. Суворова, а шляпу — в Краеведческий музей города Боровичи.
Много лет хранил я кусочки разломанной рамки. Все мечтал ее восстановить. За эти годы показывал свою находку нескольким мастерам, но ни один не хотел браться за ее реставрацию. А ведь так хотелось вернуть ей прежний облик и передать музею исторического села...
Однажды зашел я в Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции в Ленинграде.
В вестибюле мастер-реставратор трудился над скульптурой из дерева. Подойдя ближе, я увидел, как умело он работает резцами. Разговорились.
— Анатолий Лев, — представился мне молодой мастер с комсомольским значком на груди. Он рассказал, что с четырнадцати лет занимается резьбой по дереву. Отойдя к окну, где лежала его рабочая сумка, Анатолий извлек пачку фотографий и протянул мне. Это были снимки отреставрированных им произведений искусства. — Я люблю трудную работу, — с гордостью заявил парень. — Восстановив утраченную деталь, радуешься, что вернул к жизни произведение искусства или старины. Вообще, когда сложное задание попадается и есть над чем позадуматься, то и жить интересней...
Тут-то я вспомнил о хранящейся у меня рамочке, вернее, ее обломках. Рассказал я Анатолию, как создавался в селе Кончанском музей прославленного полководца, как были найдены реликвии в суворовской вотчине.
Анатолия очень заинтересовала рамка, и он решил ее посмотреть. На следующий день он пришел ко мне.
Разостлав лист белой бумаги, Анатолий начал складывать кусочки по форме рамочки, карандашом заштриховывая недостающие детали.
— Я охотно возьмусь за работу. Мне доставит большое удовольствие восстановить ее в прежнем виде. Это будет мой вклад в коллекцию музея А. В. Суворова.
Много дней Анатолий трудился над реставрацией рамки и, покрыв позолотой, принес мне вместе со специально изготовленным ящиком и письмом в адрес суворовского музея, в село Кончанское-Суворовское.
Так спустя полвека рамочка была вновь возвращена в домик, где когда-то находилась.
ОФИЦЕРСКИЙ ШАРФ
Бывая в деревне Каменка, я всякий раз наведывался к Феодосии Михайловне, моей давней помощнице. Не изменил своему обыкновению и в этот приезд.
Феодосия Михайловна встретила меня радушно, сказав, что увидела в окошко и сразу признала.
— Теперь порадую вас, — продолжала она. — Отыскала я книги, только все на чужестранном языке. Ведь правду сказывают, что Александр Васильевич Суворов знал все языки?..
Не дожидаясь ответа, она быстро прошла в соседнюю комнату и принесла несколько книг, бережно завернутых в серую бумагу.
С радостным волнением я развернул сверток.
Передо мною лежали небольшого размера книги в кожаных переплетах коричневого цвета, с золотым тиснением на корешках и позолоченными обрезами листов. Внимательно перелистывая страницу за страницей, я тщательно искал пометки или надписи, сделанные рукой великого полководца.
— Вот вам подарок от меня, — сказала сидевшая рядом у стола Феодосия Михайловна. — Свое обещание выполнила. Да вот еще старинные деньги в сундуке нашла. Возьмите их... Тоже, наверно, понадобятся?
В это время луч заходившего солнца осветил висевшие в углу иконы. Как-то ярко, словно серебром, блеснуло над ними полотенце. Я невольно приподнялся, спросив разрешения посмотреть образа.
— Это еще от бабушки остались. Уж больно старые, — заметила хозяйка.
Передо мною был типичный офицерский шарф восемнадцатого века из парчи, довольно хорошо сохранившийся, с длинными пушистыми кистями из тонких крученых серебряных ниток.
Я словно зачарованный смотрел на шарф, стремясь разгадать, как он попал в эту избу. «Нет, это не русский, — твердо решил я. — Русский имеет золотистые и черные шелковые полосы... Несомненно, это трофейный... Твердо помню — серебряные и черные полосы — прусский шарф Семилетней войны тысяча семьсот пятьдесят шестого — тысяча семьсот шестьдесят третьего годов».
Сдерживая радостное волнение, я спросил Феодосию Михайловну:
— Давно ли это у вас?
— Много годов... Хозяин мой принес. Сказал, из нашей церкви. Помню, еще до революции там на стене в раме висел мундир самого Суворова и его шпага. Да вот где же все подевалось? Не припомню. Шпагу милиционер забрал, чтобы ребятишки не набедокурили... На образа-то, — продолжала Феодосия Михайловна, — нужно красивое полотенце, а не кушак, которым господа подпоясывались... Верно ведь?.. — вопросительно взглянула она на меня.
Я одобрительно кивнул головой.
— Феодосия Михайловна! — обратился я к ней. — Через месяц, а то и раньше, я снова приеду в район и обязательно привезу вам красивое полотенце.
Она широко улыбнулась.
— Да отдам я этот кушак... К чему он мне, а вам к делу.
В дороге я обдумывал, как вознаградить милую старушку, если она пожелает расстаться с «кушаком».
Возвратившись в Ленинград, я сразу же начал поиски красивого полотенца ручной работы. Вскоре приобрел очень нарядное. Еще решил купить головной платок, чашку с блюдцем, большую пачку чая да конфетки с печеньем и отрывной календарь. «Вот уж каждый день будет вспоминать», — думал я.
Не прошло и двух недель, как я вновь двинулся в путь. В этот раз встреча была еще радушнее.
— Вот и приехал к вам, дорогая Феодосия Михайловна! Торопился, пока погода стоит хорошая... Привез вам обещанное. — Раскрыл чемоданчик и выложил все на стол. — Все, все здесь ваше.
Феодосия Михайловна развернула полотенце, качая головой.
— И до чего же все красивое, — улыбаясь, говорила она, восторгаясь платком и чашкой. — Порадовали вы меня, старую. Уж так благодарна вам, Владимир Николаевич. Буду всю жизнь помнить.
Полотенце сразу поднесла к образам и, сняв офицерский шарф, подала мне.
Феодосия Михайловна отыскала у своих соседок еще одну книгу и несколько старинных монет. Среди них одна французская конца восемнадцатого века. Наверно, занес ее в глухую далекую деревеньку побывавший в итало-швейцарском походе солдат.
Много лет шарф хранился у меня. Давно хотел передать его в один из суворовских музеев, но не решил, какому он будет особенно дорог. И наконец, я передал трофейный офицерский шарф Музею А. В. Суворова в селе Кончанское-Суворовское.
Трудно сказать, как попал в деревню боевой трофей. В то далекое время у некоторых пленных генералов и офицеров личное холодное оружие: шпаги, сабли, палаши и шарфы как принадлежность мундира — не отбирались. Возможно, шарф был снят с убитого прусского офицера в Семилетнюю войну 1756—1763 годов и завезен в деревеньку Каменку одним из ветеранов, служивших под командованием Суворова.
КРЫЛАТАЯ ПОГОВОРКА
Ни один народ в мире не имеет такого множества поговорок, как великий русский народ. Поговорки живут веками, передаются из рода в род, из поколения в поколение. Немало поговорок обязаны своим рождением славе и доблести русских воинов.
Вот уже третью сотню лет бытует поговорка — памятник блестящей победы русских над шведами под Полтавой 27 июня 1709 года: «Погиб, как швед под Полтавой». В этих словах память народа о страшном сражении восемнадцатого века, решившем судьбу нашей Родины.
Много интересных поговорок оставил нам в наследство великий полководец А. В. Суворов. Но вот одна поговорка о самом полководце — «Затерло, как Суворова с пирогами» — имела, как выяснилось, очень занятное происхождение. На протяжении нескольких лет кряду, с 1928 года, я наезжал в родовые «вотчины» великого полководца. Отправляясь в очередную поездку по местам пребывания Суворова, я записал у себя в походном блокноте все, что требовало выяснения. В списке значилось: «Затерло, как Суворова с пирогами». Во многих местах Владимирской, Пензенской, Новгородской, Ивановской областей, где в прошлом находились поместья Суворова, я слышал эту поговорку.
Беседовал со многими почтенными старожилами. С большим вниманием я их выслушивал, сравнивая поговорки с теми, которые ранее слышал. В основном все рассказы о происхождении этой забавной поговорки совпадали. Часто я наезжал в Новгородскую область, с которой неразрывно связан многие годы. Сколько интересных рассказов, народных преданий и легенд узнал я от колхозников, сельской интеллигенции, и среди них была легенда, занимавшая меня несколько лет. Однажды ехал я на попутной машине. Увидев на обочине дороги остановившуюся грузовую автомашину, мой водитель резко затормозил. Выскочив из машины, он подошел к шоферу грузовика.
— Что случилось, Павлуша?
— Сам не пойму, Вася. Вожусь целый час... Затерло, как Суворова с пирогами!
Повозились вдвоем у мотора.
Вскоре мой водитель радостно воскликнул:
— Все в порядке! Езжай, Павлуша!
Я стал допытываться у Василия, откуда пошла эта поговорка «Затерло, как Суворова с пирогами». Тот, пожав плечами, ответил:
— Говорят у нас так... Сказывали старики, что Суворов все мог сделать, а слепить пирог и не смог. А правда ли это? Кто его знает... Да только говорят у нас... Вы поспрашивайте наших стариков, — добавил Василий. — Вот от них-то и идет присказка.
Вот что рассказала мне старая сельская учительница Анастасия Ивановна Филиппова из деревни Ярошата Никандровского сельсовета, предки которой были суворовскими крестьянами.
Однажды штаб Суворова остановился в маленьком итальянском городке. Офицеры штаба разместились в нескольких домах, а Суворову предоставили красивейший и богатый дом, утопающий в зелени чудесного сада. Хозяйка дома была польщена тем, что знаменитый полководец, слава которого гремела в Европе, остановился у нее, и не знала, чем только угодить прославленному гостю.
На второй день она решила дать званый обед в честь именитого полководца. С раннего утра в доме шли напряженные приготовления. Хозяйка сама хлопотала на кухне. В просторном зале настройщик проверял клавесин. Взрослые дочери сервировали стол, украшали зал цветами. А Суворов сидел в беседке с одним из офицеров штаба, играл в шахматы.
Играет... и поглядывает в открытые двери кухни, где хозяйка тесто месит. Сняв у противника сразу две фигуры, Суворов вскочил со скамейки и мигом был на пороге у двери кухни. Стоит Александр Васильевич и по-итальянски разговаривает. Упрашивает хозяйку разрешить ему пирог слепить. А хозяйка его отговаривает. Как ни убеждала Александра Васильевича, он все на своем стоит. И слышать не желает. Видит хозяйка, что делать нечего. Пришлось уважить знаменитого человека.
Вымыл Александр Васильевич руки, надел передник хозяйки и, подойдя к столу, взялся за дело, как заправский кондитер. Повязала хозяйка платок на голову «своему помощнику» и покинула кухню. Месит тесто Александр Васильевич да все как-то у него не ладится. Тесто липнет к рукам, не отодрать. Не поймет Александр Васильевич, что и делать... А на ту беду хозяйка не идет. Суворов раскатал кусок теста, положил начинку из ягод и давай лепить пирог. Но не получается у него ничего. Тесто от рук не отходит. Он и так, и сяк. Делать нечего, покинул Суворов кухню, вышел на крыльцо, посмотрел по сторонам. Не видно хозяйки. Только офицеры штаба сидят в беседке и балагурят, а по двору стайки кур, гусей, уток, индюков пасутся.
Спрыгнул полководец с крыльца и стал сдирать прилипшее тесто с рук. Быстро сбежались куры, а за ними утки, гуси, индюки. Атаковали Суворова со всех сторон. Куры подпрыгивают к рукам, норовят за пальцы схватить, а их подпирают утки да гуси. Горланят индюки, расталкивая прожорливых уток...
Не выдержал атаки Александр Васильевич и отступил. Подбежали двое офицеров на подмогу, а за ними и казак задержать «неприятеля». Да Александр Васильевич сам избежал конфуза, скрывшись в своей комнате. А офицеры, видевшие все происшедшее, чуть животы не надорвали, смеявшись.
С того времени, говорят в народе, и пошла поговорка «Затерло, как Суворова с пирогами».
<<<---
