Cтарый 4емодан
Не параграфом единым
НЕДООЦЕНИЛИ..
Шло осенне-итоговое собрание секции рыболовов. Председатель в чуткой поклевочной тишине читал доклад:
— Итак, за летний период наша секция, которая насчитывает в своих рядах двадцать спортсменов, выловила полмиллиона рыбы общим весом в три тысячи тонн. Сорвалось с крючков три миллиона, общим весом примерно двадцать тысяч тонн, в том числе отдельные экземпляры, достигающие веса в центнер и больше, длиной несколько метров...
— Не верю! — вдруг раздался голос.
— Кто это не верит?! — председатель нахмурился.— Доклад составлен на основании цифр и размеров, данных членами секции.
Все угрожающе зашумели:
— Что за человек? Как он сюда попал?
Человек поднялся с места и прошел к трибуне.
— Я представитель краевого общества рыболовов и охотников... Так вот, товарищи, я не верю! Больше того, мне смешно!
Все угрюмо молчали, глядя вниз, как в зимние лунки.
— Вот у меня на руках отчеты других секций. Сравним их с вашими показателями. И что же получается?
Рыболовы еще ниже нагнули головы.
— У вас действительно смехотворные показатели! Вы оказались с ними на последнем месте, хотя у вас и не такая уж малочисленная секция. Так в чем же причина? Или у вас не здоровый, не работоспособный коллек-
24
тив? Или руководство плохое? А ведь у других секций в два-три раза больше количество пойманной рыбы и примерно в четыре раза больше количество сорвавшейся, хотя последнее — лишь показатель активности, а не мастерства спортсменов-
Члены секции начали оживать, как оттаявшие в тазу угри. А представитель бушевал:
— Я не верю, товарищи, что ваш работоспособный, здоровый коллектив примирился с такими низкими показателями. Или вы недооценили свои возможности? Надеюсь, что вы учтете ошибки в работе.
— Учтем! — раздалось с мест.
— И выловите в следующее лето больше рыбы!
— Выловим! —воодушевился один рыболов.—Пиши, председатель: «Выловим в будущем году в семь... десять раз больше рыбы».
— И количество той, что сорвется, увеличить! — из-за чужих голов, как из камышей, крикнул кто-то.
Все единодушно, словно со стопками «охотничьей», взметнули вверх руки.
БАННЫЙ ДЕНЬ
В субботу работники бани № 13 пришли на работу пораньше: намечалось производственное собрание. Открыл его директор Кошкотрусов. Он поднялся и сурово одернул зеленый китель.
— На повестке дня, товарищи, один наболевший и назревший вопрос, — сказал он. — О том, что у нас творится в бане. Вот здесь мы с предместкома Трошкиным вникнули совместно в отдельные фактики. И что же мы видим? Прямо скажу, мало хорошего. Человеко-помывок и шайко-часов у нас все еще очень и очень мало. Клиент ходит в баню от случая к случаю. Обещали сэкономить воду и уголь, а получается что? — сплошной перерасход. А как обстоит дело по линии дисциплины? Взять для примера такой случай. Послали мы кочегара Форды-бакина и шофера Щеткина заготовить березовых веников. И что же они сделали? Никуда не ездили, три дня пьянствовали, а веников наломали в последнюю ночь в городском парке культуры и отдыха, за каковым аморальным занятием их и обнаружили дружинники. В общем, получилось, что вышеуказанные работники наломали не веников, а дров, а за «дрова» придется нести ответственность мне. Дрова, кстати, тоже куда-то пропадают, в том числе и уголь. Этим фактом нужно пристально заняться общественному контролю в лице сторожа Бесхарактерного, так как я имею сведения, что сторож Бесхарактерный пьет водку с тем, кто расхищает уголь. Его, кстати, сейчас нет, он отдыхает с похмелья, то есть после ночного дежурства, но пусть учтет. Или другой факт. Буфетчица Семичасова по ошибке продала бочку «таежного» пива по цене «жигулевского», и разницу ей пришлось внести из своего кармана. Этим она нанесла ущерб и народу и себе. Прямо скажу, товарищи, мне такая ошибка кажется странной. Другое дело, если бы Семичасова продала пиво по завышенным ценам. С такими нормальными фактами я не раз сталкивался и наказывал виновных вплоть до увольнения по собственному желанию. А сейчас, товарищи, я стал в тупик и даже не знаю, как реагировать на поступок Семичасовой. Может быть, придется отдать ее под суд.
— А если фактуру не ту дали! — плачущим голосом выкрикнула с места буфетчица Семичасова.
— Фактура — фактурой, а бдительность тоже иметь надо, — вздернул ладонь Кошкотрусов. — В общем, придется еще разбираться, с какой целью ошиблась Семичасова.
Наш завхоз Шнякин окончательно обнаглел и дошел до того, что хозяйственное мыло, отпущенное на стирку банных полотенец и простыней, использовал для личных целей: менял в киоске на туалетное мыло «сирень» и мылся им в бане, а также мыл им своих знакомых, то есть близких родственников. Хорошо, что мы вовремя пресекли преступную деятельность Шнякина и обязали стоимость присвоенных восьми кусков мыла возместить в рассрочку в течение года.
Вот как обстоят дела в нашей бане. Естественно, что сегодня баня номер три, где руководителем товарищ Шишлов, может утереть нам нос.
Кошкотрусов мобилизующим взглядом обвел подавленно молчавших работников бани.
— Hoi Мы с товарищем Трошкиным подробно обсудили этот вопрос и решили: так дело не пойдет. Надо коренным образом перестраивать нашу работу. Изживать выявленные нами недостатки. Что я предлагаю? Необходимо осуществить ряд мероприятий. Первое: экономить уголь и воду. Как экономить? Наша ошибка заключается в том, что на моющуюся единицу мы отпускаем неограниченное количество шаек воды. В результате что? Перерасход. Значит так: в душевом отделении отключаем все сетки за исключением двух, которые будут работать с полной нагрузкой, так как моющиеся единицы будут торопить друг друга и устанавливать регламент помывки. В общем отделении ограничить количество шаек воды на человека и руководствоваться таким расчетом: одна шайка горячей воды и три холодных на билет. Мы подсчитали, что в сутки баня выработает пятьсот-шестьсот человеко-шаек. Установим дежурство: Лопухова — в первую смену, кассир Ляль-кина — во вторую. Пусть наблюдают за расходом воды.
— Я не пойду! — крикнула Лялькина и заплакала.
— Почему? — Кошкотрусов поверх очков недоуменно посмотрел на Лялькину.
— Ей нельзя в общее, Никифор Петрович, — привстав, сказал Трошкин. — Там мужчины в раздетом виде, то есть в голом, а она незамужняя.
— Лялькину отставить. Пойдет парикмахер Загреб-нюк. Дальше. Банщицам и дежурным общественникам проводить разъяснительную и агитационно-массовую работу по экономии воды. Мы с Трошкиным сочинили небольшой плакатец в стихах, который нужно повесить в раздевалке:
Сэкономив в бане воду, Пользу принесешь народу.
Что касается угля, то здесь нужно решать круто: выдаем Фордыбакину тонну угля в сутки и пусть обеспечит горячую воду и пар. Не обеспечит — уволим, как не соответствующего.
— Увольняйте хоть сейчас! — отчаянно пробормотал кочегар. — А тонны мало.
— Фордыбакин, не фордыбачься! — строго оборвал его директор. — Я тебя насквозь вижу. Знаю, куда у тебя уголь идет.
— Куда? — взъерошился кочегар, но тут же увял.— Давайте, валите все на Фордыбакина.
— Прошу без пререканий, — Кошкотрусов насупил редкие белесые брови. — Итак, товарищи, я ознакомил вас с теми мероприятиями, которые если осуществить, то мы станем лучшей баней в микрорайоне и, вполне возможно, что дадим рекордное количество человеко-помывок. Поэтому все как один поднимемся на экономию угля и воды — Трошкин, останься — и на улучшение дисциплины.
Когда все разошлись, директор вытащил из письменного стола полотенце, мыло и мочалку, аккуратно сложил это в небольшой чемоданчик.
— Возьми у Лялькиной веник, — приказал он Трош-кину, — и вынеси черным ходом, чтобы коллектив не видел.
— Ты куда, Петрович?
— Пойду к Шишлову, попарюсь. Ведь сегодня парной денек.
— И я с тобой.
— Захвати заодно у Семичасовой пару пива! — крикнул ему вслед директор.
СЛУЧАЙ С КОМИССИЕЙ
Сдавали в эксплуатацию только что построенный теплоход. Тележки, на которых стояло судно, плавно покатились в воду, а на теплоходе царила нервная беготня. Плотники неистово стучали молотками, котельщики ухали кувалдами, электросварщики, вися как дятлы прямо на переборках, доваривали последние швы: сроки сдачи судна трещали и срывались, как наспех сколоченные леса.
В кормовом отсеке собрались члены приемочной комиссии. Держал речь начальник комиссии Филимошин. Он морщился как от зубной боли.
— Недоделок, конечно, много, — говорил он. — Работы еще уйма. Но ведь все сроки прошли, братцы. Уже давно пора рапортовать, что судно спущено под во... тьфу, на воду то есть. Так что докладывайте.
Минуту все молчали.
— У меня все в порядке, — сказал Петренко, отводя
в сторону глаза. — Осмотрел двери^ иллюминаторы, люки. Сработано на совесть. Крепко держатся.
— А у тебя как, Сидореев?
Специалист по корпусу засуетился:
— Отлично, отлично. Швы — залюбуешься. Даже просвечивают.
Специалист по судовым системам доложил коротко:
— Работают — лучше не надо. Чуть ли не сами включаются и выключаются.
Специалист по палубе восторженно замахал руками:
— Подогнано, как в консервной банке!
— Ну что ж, — вздохнул начальник комиссии. — Будем подписывать акт. А на мелочи не обращайте внимания, иначе в них с головой утонешь.
Едва последний член комиссии вывел свою подпись, как специалист по палубе испуганно прошептал:
— Тонем!
— Это в каком смысле «тонем»? — строго спросил начальник комиссии, укладывая в портфель драгоценный акт. — Давайте без шуток. Посерьезнее нужно, товарищи, посерьезнее...
— Да какие же шутки! — завопил специалист по палубе. — Судно уже на воде и... и течет.
Теперь все явственно услышали плеск воды.
— Ага! — начальник зловеще надвинулся на специалиста по корпусу. — Значит, швы — залюбуешься. Просвечивают. Да я вам выговор вкачу за халатное...
— Потом, потом, — вмешался специалист по системам.— Давайте эвакуироваться.
Все ринулись к двери. Но она не открывалась.
— Заклинило! — закричал специалист по корпусу.— Кто дверь принимал? Куда вы смотрели?
— Я же говорил, сработано на совесть, — огрызнулся специалист по люкам. — Держится крепко. Даже очень.
— Уволю с такой характеристикой... — зловеще процедил Филимошин. Среди комиссии началась паника.
— Откройте! — забарабанил в переборку специалист по системам. — Погибаем! Тонем!
— Кто тонет? — спросили с той стороны переборки.
— Комиссия.
— Эк вас! — сейчас включу осушительную систему. Вдруг с потолка хлынул водопад.
— Ну как? — спросили с той стороны переборки. — Осушается отсек?
— Орошается! — закричали хором.
Специалист по системам втянул голову в плечи и саженками поплыл в другой конец отсека. И вовремя — еще мгновение — и все кинулись бы на него.
— Сами, говоришь, включаются? Под суд отдам!— потряс ему вслед посиневшим кулаком начальник комиссии. — Всех под суд!
Теперь они плавали под самыми бимсами. Начальник комиссии держался за портфель, набитый бумагами, который служил ему спасательным кругом.
— Что же будем делать? — жалобно спросил он.— Вносите предложения, товарищи. Только соблюдайте регламент.
В ответ послышалось бульканье.
— Вы что, воды в рот набрали? — повысил голос начальник комиссии, но скользкий портфель вдруг вырвался у него из рук и он испуганно рванулся за ним. Поймав портфель, он вынырнул и судорожно ударился головой о палубу. Вдруг... кусок палубы от его удара легко отделился и в отсек хлынул дневной свет.
— Ура, мы спасены! — закричали все. Один за другим члены комиссии выбирались торопливо на палубу. С них потоками струилась вода.
— Значит, говорите, открывается, как консервная банка? — прыгая на одной ноге, чтобы вылить воду из ушей, спросил начальник комиссии специалиста по палубе.— Какие будут насчет него предложения, товарищи?
— Строгача ему, — простучал зубами специалист по дверям, брезгливо выбрасывая из кармана мокрую пачку «Беломора».
— С последним предупреждением, — добавил специалист по корпусу. — Это тебе не батискаф, а судно.
— Но ведь я спас всех... — робко начал специалист по палубе.
— А за это мы представим тебя к медали «За спасение утопающих», — сказал начальник комиссии, вытирая актом шею. И заорал:
— Поднимай!
— Качество работ? — торопливо осведомился специалист по корпусу.
— Судно на слип!
ПРОСЧИТАЛИСЬ
В трамвае меня заинтересовал разговор двух мужчин. Они стояли спиной ко мне, рассматривая что-то на стене кабины вожатого, и я, чтобы лучше слышать, придвинулся поближе.
— Для начала я разобью два стекла — боковое и площадочное или тамбурное и дверное — на выбор, — сказал высокий... — Это обойдется мне всего лишь в десять рублей.
— Ну а я, — сообщил низенький, — сломаю воздушную предохранительную сетку, за что меня оштрафуют на двадцать пять рублей.
— Эту сумму можно потратить более экономно: разбить входную подножку, изрезать одно сиденье, а на оставшиеся деньги высадить малое стекло подъемной рамки. Но не большое. Иначе придется доплачивать.
Они помолчали, а я попытался заглянуть через их головы.
— Черт знает что! — воскликнул низенький. — Дороговизна какая! За разбитую лампочку дерут два рубля, а в магазине она стоит тридцать копеек.
— А как их бить-то? — задумался высокий. — Ведь они под плафонами, а на плафоны цена не указана. Значит, нужно осторожно снять плафон перед тем как разбить лампочку.
— Слушай, — прохрипел низенький. — С какими техническими трудностями мне придется столкнуться, если я буду ломать подвесную державку?
— Не знаю, что такое державка, но думаю, что тебе придется попотеть.
— Да, придется, — согласился низенький и снова углубился в ценник.
Я понял, что нельзя терять ни минуты. Сзади стояли три дюжих парня с красными повязками на рукавах. Я шепнул им:
— Будьте наготове. Тут замышляется что-то.
Мы взяли тех двоих в кольцо и еще послушали их разглагольствования. Потом один дружинник положил тяжелую руку на плечо низенькому, а я протиснулся вперед.
— Что обсуждаем? Очередное хулиганство? — спросил дружинник.
— Или что посерьезнее, — задышал я.
Высокий дружелюбно кивнул:
— Читаем «Ценник повреждений трамвайного вагона».
— Читаем и удивляемся, — подхватил другой. — Ведь для того, чтобы выполнить хотя бы пятую часть перечисленных здесь «работ», нужно иметь на вооружении: а) увесистый ломик, б) комплект гаечных ключей, в) домкрат, г) парочку динамитных шашек.
— А если вооруженный таким образом человек явится в вагон и начнет все кругом ломать, бить и взрывать,— добавил высокий, — то его действия будут уже оцениваться не с помощью ценника, а с помощью...
— Уголовного кодекса, — со знанием дела подсказал дружинник.
Я повернулся к ценнику и прочитал: «Поломка рейки...»
Через несколько минут все пассажиры в вагоне оживленно обсуждали, по карману им те или иные поломки.
И были восхищены: все, все предусмотрели и рассчитали составители ценника.
...Только никто из пассажиров не собирался ничего ломать и высаживать...
ДОКЛАДНАЯ И... КРОЛИКИ
На заседание сотрудников этого отдела я попал впервые.
Отчитывался в «проделанной работе» приехавший из командировки Иван Иванович.
— А еще я обнаружил, — заглядывая в кипу растрепанных листков, говорил он, — что плакат «Сделал дело, не гуляй смело, а помоги товарищу!» висел в углу, где коллектив его, разумеется, не видел. Я, конечно, сразу отреагировал и совместно с зам. начальника, председателем завкома и комсоргом повесил плакат на видном месте. По этому случаю был устроен небольшой митинг с чтением стихов и принятием новых индивидуальных обязательств. Дальше. Списки членов кружков были составлены по форме 1238-а, не соответствующей нашей директиве. Мною было дано категорическое указание, чтобы списки составили по форме 642-г. Правда, кое-кто заявил, что переделка списков займет много времени и отвлечет руководителей кружков от занятий, но я решительно пресек эти безответственные попытки.
Иван Иванович перевел дыхание и судорожно полистал свои записи.
— Не все обстоит благополучно и на самих занятиях. Я присутствовал лично на одном из них. Сел в углу, вытащил блокнот. Вдруг вижу: рядом человек стоит. Спрашиваю: «Почему стоишь?» Он отвечает, что все места заняты. Представляете? Его место кто-то занял, а он не решается сказать и стоя слушает доклад. Из этого случая можно сделать два вывода: зажата личная инициатива и нет внимания к живым людям со стороны руководителей.
Иван Иванович говорил громко, взмахивая кулаком. А я слушал его со все более нарастающим удивлением. Неужели он говорит это всерьез? Я огляделся. Работники отдела сидели с серьезными лицами, точнее, с сонными. Только один из них героически боролся со сном, чтобы время от времени задавать вопросы. Я слышал, что этот человек метит в руководители отдела и теперь изо всех сил старается показать себя мыслящим. Что ж, назовем его Мыслящим.
Он прервал Ивана Ивановича:
— Докладывай сразу, что ты сделал.
— Что сделал? После занятий провел личную беседу с товарищем, у которого не оказалось стула. Подбодрил его, заразил оптимизмом, открыл перед ним перспективы, вселил уверенность в завтрашнем дне.
— По выяснению общеобразовательного уровня коллектива что сделал? — спросил Мыслящий.
— Опросил всех работников. Я спрашивал, где находится Андорра и что она собой представляет. Результаты опроса отразил в небольшой диаграмме.
Иван Иванович развернул сложенный несколько раз лист бумаги, примерно с гектар, и показал присутствующим схему:
— Результаты, прямо скажем, неутешительные. Никто из работников не знал, что собой представляет Андорра, за исключением старшего дворника Брыкина.
Да и тот рьяно утверждал, что Андорра находится на Орловщине, его родине.
Он торжествующе оглядел присутствующих.
В таком же духе докладывали еще два работника. Один из них выявил перерасход канцпринадлежностей на две скрепки, другой организовал трехдневный семинар сборщиков цветного металлолома.
И каждый раз Мыслящий оборачивался и спрашивал начальника:
— Утвердим командировку?
— Одобрим... — отвечал начальник. — Не зря ездил. Выявил недостатки... Способствовал.
Я все-таки думал, что работники отдела шутят. Они просто разыгрывают кого-то. Может быть, меня? И я тоже решил пошутить.
— Ну, все? — спросил начальник.
— Нет, не все, — вскочил я с места. — Разрешите и мне отчитаться в своей командировке.
Я поспешно вытащил из кармана все бумажки, какие были, и сложил их вместе. Прибавил к ним еще записную книжку в металлическом переплете, карманное зеркальце в железной оправе и портсигар. Получилась увесистая пачка.
Я с торжеством держал ее перед собой.
Неожиданно Мыслящий протянул к ней руку. Я думал, что он заглянет в листки, но он просто взвесил их на ладони.
— Маловато для докладной, — крякнул он, покрутив головой.
— Разве? — ухмыльнулся я. — Этой пачкой можно убить кролика.
При таком кощунственном заявлении все мгновенно проснулись, а Мыслящий возмущенно воскликнул:
— Что ты, что ты, дорогой товарищ! Разве докладные для того составляются, чтобы ими кроликов бить? Нет, ты что-то явно недопонимаешь в этом вопросе.
И он с отвращением вернул мне «докладную», чуть не рассыпав ее.
— Придется тебе еще поработать над ней. Расширить. Углубить. Посоветоваться с Петром Петровичем. Он поделится опытом. Недавно он ездил в командировку на пятнадцать дней обобщать опыт ночных сторожей, а после командировки еще пятнадцать дней работал над докладной. Зато получился труд! Четыреста семьдесят пять страниц. Это же Лев Толстой! Бальзак! А написано как — не оторвешься. Булат Окуджава! Дюма! И помни — в сроках мы тебя не ограничиваем.
— Докладывай, — сказал начальник, и лица у всех стали сонными.
Я принялся рассказывать монотонным голосом:
— Придя в учреждение и разговаривая с руководителем, я заметил белую нитку на рукаве его пиджака. Сразу же отреагировал и снял ее. Помог машинистке расчехлить пишущую машинку. Отругал уборщицу за то, что она подметала пол не побрызгав предварительно его водой. От пыли сотрудники зверски чихали и не могли высокопроизводительно работать. Дал взбучку пожарникам— в одной печке обнаружилась трещина. Поставил вопрос об увольнении курьера без выходного пособия за опоздание.
— Постой, постой, — встрепенулся Мыслящий.— А с месткомом ты согласовал?
— Согласовал, — твердо сказал я. — Местком меня поддержал единогласно при одном воздержавшемся — курьере. У меня все.
Присутствующие зашевелились.
— Утвердим командировку? — спросил Мыслящий.
— Утвердим, — кивнул начальник. — Не зря ездил. Устранил недочеты...
На этом совещание закончилось.
Я пошел было к двери. Но тут меня остановил начальник.
На его руководящем лице отражалась работа мысли.
— Послушай, — обратился он ко мне. — А ты сделал это при подчиненных?
Я недоуменно посмотрел на него.
— Что именно?
— Ну, это самое... нитку с пиджака руководителя,— досадливо бросил он.
— Там было две машинистки, — растерянно затоптался я на месте.
— Да нет, я про подчиненных спрашиваю! — раздраженно перебил меня начальник. — Про тех, которые на собрании могут с критикой выступить, в стенгазету написать.
Я развел руками.
— Больше никого там не было.
— Ну, тогда все в порядке, — сказал начальник. Можешь идти.
И он махнул рукой.
Выходя, я слышал, как он пробормотал:
— Иначе подрыв авторитета.
Я так и не понял, удалась моя шутка или нет.
БДИТЕЛЬНОСТЬ ПОМОГЛА
Гражданин Остроухое случайно стал свидетелем разговора двух встретившихся людей. «Гэдэ» — сказал первый. «Семьдесят три эс», — ответил ему второй.
Разговор показался гражданину Остроухову весьма подозрительным. С помощью ближайшего милиционера неизвестные собеседники были задержаны. Они оказались радистами и переговаривались кодом, принятым в радиосвязи. «Гэдэ» означает «добрый день», «семьдесят три эс» — «наилучшие пожелания».
Гражданин Остроухое вынужден был извиниться перед задержанными. «Энэнэн!» 1 — сказали они ему.
Так бдительность помогла гр. Остроухову найти свое место в жизни.
1 «Энэнэн...» означает «кагись к черту!» или кое-что покрепче.
<<<---
