RSS Выход Мой профиль
 
Александр Беляев. Замок ведьм. | ЗЕМЛЯ ГОРИТ


Из брошюры В. Куликова «На дне Каспия»
"Два гигантские совхоза раскинулись на "бывшем" дне морском по обе стороны Волго­канала. На правом берегу – совхоз имени тов. Сатина, или Сатинка, и на левом – совхоз имени тов. Левшина, или Левшинка. Плодо­родный ил, нанесенный веками Волгой, не уступающий нильскому, дает неслыханные урожаи. Пласт ила так мощен, что миллиарды тонн его, без ущерба для совхозов, были сняты с поверхности и перевезены на скудные земли когда – то "потребляющей" полосы.
Площадь совхозов и техническое вооружение почти одинаковы. И с самого основания Са­тинка и Левшинка находятся в бесконечной войне соцсоревнования.
Впрочем, история знает случаи, когда сатин­цы и левшинцы заключали оборонительные союзы против общего врага. Так было, напри­мер, в первые годы их существования, когда южные, более низменные участки совхозов за­ливались морем: южный ветер гнал воду и за­топлял нивы. Тогда сатинцы и левшинцы объ­единяла свои силы и бросались на водяного врага: возводили плотины. Но море давно укрощено. Вражеские волны разбиваются о ба­стионы плотин. Год за годом море уходит даль­ше. Плотины постоянно срываются, дно вырав­нивается. Тракторы и комбайны не любят не­ровностей почвы.
Сатинка и Левшинка бесспорно признаются лучшими совхозами в мире. Туда ежегодно приезжают тысячи иностранных товарищей, в особенности из аграрных стран, чтобы поучить­ся и использовать наш опыт для своих моло­дых совхозов".



"Война" – в двадцать часов.
Не было человека, от старшего агронома до посудомойки, кто не принимал бы участия в обсуждении плана уборочной кампании. Воля масс сосредоточилась теперь в "штабе совхоза". Оттуда расходятся приказы "главкома" – стар­шего агронома.
"Обоз" выехал с вечера – ровно в двадцать часов. Грузовики с лагерными палатками, походные кухни, амбулатория, летучие отряды РОККа, ремонтно-тракторные бригады, автовагоны с электро – и радиостанциями, прожекторы, вагоны – цистерны с артезианской водой, переносные души, автоцистерны с горючим, кинопередвижки, грузовики с рабочими – иност­ранцами… Великое переселение народов…
Больше чем на километр растянулся поезд по хорошей шоссейной полевой дороге, называ­емой по – старому "американской".
Шум моторов, лязг металлических частей, гудки, песни и смех потонули в сумерках среди бескрайних полей…
Ровно в четыре, на другое утро, с гулом, стуком, грохотом и лязгом выступила "тяжелая артиллерия" – огромные колесные и гусенич­ные тракторы с комбайнами. Серыми желез­ными чудовищами управляют люди в синих комбинезонах и защитных очках.
Через час на дороге двигаются обратные гру­зовики, уже нагруженные зерном. "Сражение" началось.

ШТАБ ЛЕВШИНКИ. На стене большая карта «военных действий»: оба совхоза, разде­ленные каналом.
Карта разделена на квадраты, по десяти гектаров каждый. Радиотелефон и телеграф. Телефон агрогорода, теперь объявленного "на военном положении". Главком, молодой агро­ном, отмечает на карте флажками донесения с театра "военных действий".

Левшинка и Сатинка идут пока ровно.
За первый час семь левшинских гектаров уместились в зерновых баках первых двух комбайнов и по трубам – шнекам за сто секунд пробежали в кузов автогрузовика. "Агрегат" – трактор с двумя комбайнами. Действуют ис­правно. Общий часовой итог: сто агрегатов убрали 3500 га. Автогрузовики перевезли уже зерно в элеватор.
Самопишущие учетные аппараты Бруно, по­хожие на будильники, прикрепленные к каж­дому трактору, указывают безостановочную ра­боту.
"Простоев нет, поломок нет. Настроение бод­рое".
Сатинка к концу часа убрала 3550 га. Но Левшинка еще обгонит. К ночи левшинцы вольют в армию десятки новых агрегатов, толь­ко что полученных совхозом. Сатинцы этого не знают.
Главком Левшинки спокойно отдает прика­зания.

НА ПОЛЯХ. Жара невыносима. Комбинезоны лоснятся от пота. Очкастые люди сидят у рулей тракторов или стоят, как на корабле, у штурвалов комбайнов и уверенно направляют рычащие чудовища на густые заросли высокой пшеницы.
Непривычный треск. Внезапная тишина. Ма­шина стала. Поломка!
Словно на пожар мчится "скорая помощь" – ремонтная бригада. Каждая минута дорога. На ходу соскакивают с автомобиля монтеры, уже вооруженные инструментами.
Старший монтер отдает краткие, быстрые приказания…
– Пошел!
Машины не останавливаются ни на минуту.
– Что, сатинцы?
– Досадно! У нас еще поломка. Ну ничего. Догоним. У них тоже не без аварий. Два агре­гата прогуляли сорок минут.
НОЧЬ. Сверху – яркая луна, а над полями лучи прожекторов горят еще ярче. Гул не умолкает.
К ночи сатинцы обогнали левшинцев на две­сти пятьдесят гектаров.
С полевой дороги послышался рев моторов, дреньканье железных частей комбайнов. При­были резервы – новые десять агрегатов.
– Теперь держитесь, сатинцы!
На скошенных полях – музыка. Радиопере­дача. Косцы лежат на соломе и слушают. Отдыхают. Неутомимая молодежь пляшет в сторонке.
В три часа разлетелась по полям левшинцев новая весть: сатинцы тоже подготовили резер­вы и бросили на поля двенадцать новых агре­гатов.
Спорнее ночью идет работа: прохладно и светло, как днем.
ШТАБ ЛЕВШИНКИ. Квадраты на карте испещрены флажками. У левшинцев уже за­воевано на сто пять гектаров больше. Можно и отдохнуть… Стучит радиотелеграф, автомати­чески записывая на ленту. Главком берет лен­ту, хмурится. Помощник читает через плечо главкома точки и тире: «Са – ран – ча!..» Звонит телефон. Говорит главком Сатинки.
– Да, – отвечает, левшинский. – Мы уже имеем телеграмму. Наступает с северо – востока.
Нет, не крылатая. Личинки в последней стадии развития. Ползет со скоростью пятисот метров в час. Шесть аэропланов? Хорошо! Мы пош­лем восемь. Да. Но у нас маловато мышьяко­вистокислого натра. Да, считая на один гектар до четырех килограммов… Идет!
Главком звонит в ангары, в базу Авиахима, летчикам. Тревога! Тревога!..
Необходимо бросить на войну с саранчой все тракторы и комбайны обоих совхозов,
В воздухе зарокотали моторы. Аэропланы, вооруженные опрыскивателями, летят на врага.
ШТАБ. Донесение: аэропланы начали опрыс­кивать поля. Миллионы саранчи гибнут, сотни миллионов продолжают ползти, съедая все на пути.
Саранча уже в пяти километрах от границы Левшинки. Через десять часов враг начнет по­жирать поля. Успеют ли комбайны вовремя прийти на место?..
В ВОЗДУХЕ. Эскадрилья аэропланов низко летит над землей. За аэропланом тянутся хвос­ты распыленной жидкости и стелются по зем­ле. Бескрылая саранча сплошным серым мох­натым ковром устилает землю. Там, где хвост водяной пыли разостлался по земле, пучится, шевелится серый ковер. Гибнет саранча, но не­сметные ее полчища продолжают ползти. За нею – ни былинки, ни соломинки, – все сожра­ла прожорливая стая!..
ШТАБ. Молодой авиахимовец главкому:
– Вот что я придумал, товарищ, как прегра­дить путь саранче. Вырыть неглубокую ка­наву, – можно скоро, – налить нефтью и нефть зажечь.
– Средство не новое и не дешевое. Но дей­ствует. Идет! Организуй живо!
ПОЛЯ. Вечер. Солнце заходит. Горит нефть в канаве. Миллионы саранчовых личинок гибнут в огне, а новые полчища все лезут. Сгорают и лезут, лезут и сгорают.
В одном месте пламя погасло. Нефти ли не хватило, потушила ли саранча своими тела­ми, – погасло пламя, прорвалась саранча – ползет.
– Нефти! Скорее нефти! Подливай! Еще! Школьники в резиновых перчатках и про­тивогазовых масках бегают по полю с ящика­ми, разбрасывают отраву, иногда под ядови­тым дождем, падающим с аэропланов. Саранча ест приманку и дохнет. Но саранчи больше, чем приманки.
ШТАБ. Донесение: саранча переступила гра­ницу совхоза. Идет по жнивью. Машины жнут пшеницу быстрее, чем движутся остатки пол­чищ саранчи.
– Все дело в темпах, – говорит с облегче­нием главком.
В комнату вбегает молодой биолог.
– Нашел! Открыл! Смерть саранче!
– В чем дело?
– Заражение саранчи особыми паразитами. Молниеносная смерть!
– На этот раз ты маленько опоздал. Урожай спасен, – говорит главком. – Но если твое средство…
– Радикальное!
– Посмотрим!


____________


Анка Плетнева и Лев Палов – рабочие кре­кинг – завода. Сегодня у них выходной день, и они решили провести утро на море.
С моря открывался вид на город и про­мыслы.
На море у берега разбросаны странные ме­таллические сооружения – кубы на плотах. У самого берега – кайма из полукруглых пло­тин. То, что недавно было берегом моря, воз­вышается теперь пологой горой, покрытой ас­фальтом. На асфальте железные шестигранни­ки, – дома не дома, – с железными дверями, но без окон. Словно несгораемые шкафы, сбе­жавшиеся сюда из душных контор. Между ними – цветники, сады, фонтаны. И всюду, как паутина, – электрические провода на эбонито­вых столбах. Людей не видно.
Высоко на горе блестят стеклянными стенами жилые дома. Густая роща айлантов отделяет жилой город от нефтеперегонных заводов.
Есть еще на промыслах старики, которые помнят, что тут было, когда хозяйничали капи­талисты. Они любили не нефть, а барыш. До остального им дела не было. Всюду воняло здесь нефтью. От нефтяных испарении даже небо здесь было тусклое, словно смазанное мазутом. Липкая грязь по колено. Драгоценная эмульсия бежала в беспризорные пруды, впи­тывалась в землю. Скважины бурились по не­скольку лет ударным бурением. А вы знаете, что это за работа? Нужда сгоняла, сюда бед­няков – горцев. Униженно стаскивали они с бри­тых голов папахи и просили:
– Хлеба нет, барашка нет, руки есть. Дай работу!
И становился этот сын гор на каторжный труд. От зари до зари смотрит, как поднима­ется на два метра и вновь падает острый конец бурильной свечи. Или запрягут его в тарталь­щики. Вместо чистого горного воздуха – тяже­лый запах нефти. Однообразный, убивающий труд… Человек изнашивается скорее, чем же­ловка, черпающая густую вонючую жижу.
А теперь посмотри на промыслы: ты и людей – то не увидишь. Все машины. И запаха нет, и самой нефти не увидишь, – разве в завод­ской лаборатории. Нефть теперь так и не видит солнечного света.
Разведка – вращательным бурением, откачка из скважины – глубокими насосами, пересылка – трубами нефтепроводов. Фонтаны одеты в непроницаемые будки, вот в эти, похожие на несгораемые шкафы.
Рядом контора – светлое одноэтажное здание. Тишина. Карты промыслов, разбитые на участки, и номера вышек. Аппараты сообщают, как идет работа на каждой вышке. Техник сле­дит за аппаратами. Вот он отметил какую – то неправильность. Бросает коротко дежурному рабочему:
– 72 – 315.
Это значит: на семьдесят втором участке вышка номер триста пятнадцать.
Рабочий выходит, садится на мотоцикл и едет.
Тысячи гектаров драгоценнейшей нефтеносной земли скрывало море в своих недрах це­лые тысячелетия. Мы добрались до этих скры­тых богатств. Сбросили крышку водяного сун­дука и извлекли оттуда наше жидкое золото. Мы в несколько десятков раз увеличили до­бычу, а нефти – еще неисчерпаемые запасы. Словно под дном Каспия залегло еще нефтя­ное море.
Группа рабочих, приехавших из – за границы, осматривала промыслы под руководством Ника Вагнера, уже давно поселившегося в Баку.
– Ведь это уже вода? Море? – спросил один из экскурсантов, указывая на карту.
– Да, это море. Еще не осушенное море.
– Почему же оно у берега также разбито на участки?
– Секрет, – улыбнулся Ник. – Но не для вас, товарищи. Я вам открою этот секрет, ког­да будем на берегу. Идем!
Гости заходят в эксплуатационную вышку.
И здесь ни души. Только мерно хлопает насос.
– У этого железного рабочего голова не закружится, – улыбаясь говорит Ник.
В бурильной – грохот. Стены дрожат легкой судорожной дрожью. На огромной глубине до­лото со "сталинитовым" наконечником дробит твердые породы, хранящие скрытые богатства.
– Во всем этом нет еще ничего нового, – скромно говорит Ник.
– Но размах, техника, организация! – вос­хищенно возражает румын Миронеску.
– Да, пожалуй, – соглашается Ник. – Но мы можем похвалиться и кое – чем новым. Идем­те на берег моря. Каптаж Волги, – продолжал Ник, – освободил огромные донные простран­ства нефтеносных земель. Наши промыслы уже давно первые в мире по количеству добываемой нефти. Соединенным Штатам пришлось усту­пить нам первенство. "Роял датч шелл" давно погиб. Американский "Стандарт ойл" еще су­ществует, но и его дни сочтены. У Штатов ос­тались промыслы, лежащие на их территории: в Пенсильвании, Калифорнии, у Мексиканского залива, в Оклахоме и Техасе. Но все они уже сильно истощены. Венесуэла, Мексика, Колум­бия, Аргентина перестали кормить своей нефтью английский и американский капитал.
Море не поспевает за нашими темпами. Усы­хает слишком медленно. Правда, каждый год оно отдает нам все новые нефтеносные площа­ди. Но отдает, как скупец. Мы не можем ждать, и вот мы решили… Видите вы эти полу­круглые плотины, "пришитые" к берегу? Мы строим их, откачиваем плавучие базы прямо на воде и на них ставим бурильные машины. Эти "гидроцефтяные установки" – техническая новость. Трубы машин проходят сквозь воду, и затем бурильные сверла врезаются в дно. По мере того как море усыхает, базы опускаются, трубы укорачиваются, пока наконец вся уста­новка не оказывается на осушенном дне.
– Можно осмотреть? – спросил венгерец Ба­чани.
– Разумеется.
– Добрый день, – вдруг услышали они за собой голос. К ним подходил американец Эд­вин Брусс во фланелевом белом костюме и панаме.
– Принесла нелегкая! – проворчал Ник.
– Здравствуйте, мистер Брусс! Хорошая се­годня погода! – обратился он к нему по – русски.
Брусс побарабанил пальцами по пуговице жилета, сказал еще несколько слов и отошел.
– Не нравится мне этот тип! – сказал Ник.
– А кто он?
– Представитель "Стандарт ойл". Приехал "искать путей для сближения". Он очень инте­ресуется нашими водяными установками, но мы его туда не пускаем… А теперь, когда этот мистер удалился, сядем в лодку и осмотрим наши "гидропромыслы".


____________


Анка шла по айлантовой роще, направляясь в радиотеатр.
Один старый рабочий рассказывал как – то Анке историю этой рощи.
Айлант – удивительное дерево. Оно как будто создано для того, чтобы расти вблизи фаб­рик, заводов, нефтяных промыслов. В копоти, дыме, газовых испарениях дерево чувствует се­бя прекрасно. Великолепно сопротивляется вет­ру. И вот лет двадцать назад, когда "город ветров" Баку и другие нефтепромысловые го­рода не были еще так забронированы асфаль­том и благоухали нефтью, были вывезены из Китая айлантовые деревья. Они очищали воз­дух и прекрасно росли, словно питаясь копотью труб и жирными испарениями нефтеносной земли. Теперь эта роща "китайского ясеня" сделалась любимым местом прогулок.
Анка подошла к радиотеатру. Это обширное здание в восточном стиле, с двумя высокими "минаретами", между которыми протянута ан­тенна.
Анка вошла в зрительный зал и уселась. Левки еще не было. Его место пустовало.
– Добрый вечер, Анка! – услышала девушка голос Ника. Он сидел позади нее со всей "интернациональной" компанией: немцем, ру­мыном и венгерцем. Да и вся публика была интернациональная. Много европейских рабо­чих, китайцы, персы, индусы, афганцы, негры сидели с бакинскими рабочими и изъяснялись, забавно перемешивая свои и иностранные сло­ва. Чаще всего слышался немецкий и русский язык.
Прежде чем большой белый экран ожил, раз­дались звуки увертюры. Лампы зала медленно погасли, и экран вдруг превратился, словно по ролшебству, в сцену берлинского оперного театра.
Рабочее предместье Берлина. Ночь. Фонарь. Глазастый автомобиль выехал из – за угла. Си­рена угрожающе воет. В автомобиле – шуц­маны с собачьими мордами противогазов. Тол­па рабочих преграждает путь автомобилю. Хор…
Шла опера молодого немецкого композитора "Наш Октябрь". Иллюзия была полная. Зри­тели захвачены исполнением и оригинальной музыкой.
Вдруг зал всколыхнулся, словно электрический ток прошел по рядам. Удар грома, сопро­вождаемый протяжным гулом, потряс театр.
– Это уж слишком натурально, – сказал кто – то вполголоса.
Внезапно замолкли звуки, погас экран, вспыхнули будничные лампы. Чей – то голос сказал в наступившей тишине:
– Товарищи! Спектакль прекращается. На промыслах вспыхнул пожар!
Зрители спешно, но в полном порядке поки­нули зал.
Стволы айлантов четко, как нарисованные тушью, выделялись на ярком багровом фоне. Над вершинами деревьев виднелся пылающий небосклон. Даже здесь было слышно, как кло­котала, шипела, гудела огненная стихия. В воз­духе сильно пахло горящей нефтью.
Над промыслами стоял огненный столб, под­нимающийся к самым облакам, которые стали багровыми. А вокруг огненной вершины баг­ровели густые громады дыма. Это было страш­но, как извержение гигантского кратера. Море на огромном пространстве стало багрово – крас­ным.
До огня далеко, но жар уже на этом расстоя­нии был почти невыносим. А каково – то пожар­ным! Правда, они работают под зонтиками – ду­шами, непрерывно окачивающими их водой. Но жар так велик, что вода превращается в пар на их прогретых костюмах.
Пущены в ход все стационарные насосы, по­дающие в резервуары кислотные и щелочные растворы с примесью лакрицы. Пеной тушат!
Но невероятная температура и постоянные взрывы затрудняют работу.
С грохотом проезжают пожарные автомобили. На автомобилях пеногенераторные ма­шины. Новоприбывшие быстро окружили ог­ненный столб кольцом, и машины начали вы­брасывать потоки пенной жидкости на высоту двадцати метров.
Огненный столб потускнел.
Новый страшный взрыв – и новое огненное дерево с гулом, ревом, свистом, шипеньем вы­росло над промыслами.
Анка едва устояла на ногах, когда горячий воздушный вал обрушился на нее. Толпа от­хлынула.
И вдруг, заглушая рев пожара, загремел, как гром, человеческий голос. Заговорил ги­гантский громкоговоритель с трехтысячекрат­ным усилением. Этот чудовищный голос был слышен больше чем за тридцать километров. Вблизи громкоговорителя нельзя было сто­ять, он буквально потрясал колебаниями воз­дух.
– Товарищи! – гремел сверхчеловеческий го­лос. – Немедленно отправляйтесь каждый на свои фабрики и заводы. Там получите боевые приказы. Пожар вышел из обычных границ. Пожарным нужна ваша помощь.
Два раза прозвучал этот приказ. Но этого можно было и не делать: рабочие начали тот­час расходиться.
Анка отправилась в завком крекинг – завода. Там она узнала, что все склады пенообразую­щего порошка исчерпаны. Шесть грузовиков с порошками, прибывшие из старого Баку, не­сколько поправили положение, но оно еще ос­тается очень напряженным. На химическом за­воде, в двадцати километрах от нового Баку, идет лихорадочная работа по изготовлению по­рошка. Но рабочие химического завода не справляются и просят помощи. Надо немед­ленно отправляться туда.
На заводе всю ночь шла лихорадочная ра­бота. Каждый час приезжали порожние грузо­вики за порошком, и шоферы сообщали о по­жаре. Был момент, когда угроза пожара по­висла над всеми промыслами. Порошка не хва­тало. Но быстрая мобилизация рабочих спасла положение.
Последние известия на рассвете были утеши­тельны: пожар утихал, хотя принес уже много­миллионные убытки и стоил нескольких чело­веческих жертв. Рабочие и пожарные победили огонь.
Рано утром, выходя из завода, Анка встре­тилась с Ником.
– Моторная баржа взорвалась и сгорела, как предполагали, со всеми рабочими, нахо­дившимися на ней, – сказал он. – Но вот сей­час нашли моториста с баржи. Он порядочно обгорел, но остался в живых. Взрывом его сбросило в воду, и он еще имел силы доплыть до берега и лежал там без сознания до утра. Так вот. Теперь он пришел в себя и говорит, что пожар начался от огня в выхлопной трубе баржи. Вчера вечером, – продолжал Ник, – на баржу заходил этот мистер. Но он был на барже за час до пожара. Правда, странно, что вчера же вечером он улетел в Тегеран, След­ствие все это выяснит.

Из путевого дневника Эдвина Брусса.
"Гостиница для туристов "Красная звезда". Ну, разумеется, "красная"! Разве здесь могут обойтись без красного? Здесь все красное. "Красный пахарь", "Красный печатник", даже "Красный колос".
Вверху, на плоской крыше гостиницы высоко укреплена огромная пятиконечная звезда, ко­торая ночью горит ярким красным светом. Звезда служит маяком для аэропланов мест­ного сообщения, садящихся прямо на крышу.
С озера довольно красивый вид. Как бы далеко ни отъехать на лодке, красная звезда мая­чит в небе и отражается в воде. Красный ог­ненный след протягивается через все озеро до самой лодки.
Гостиница стоит на самом берегу большого озера – Жемчужного озера. Оно рождено кап­тажем в голой степи. Спокойное, огромное зер­кало неба, окруженное тенистыми рощами и красивыми белыми курортными виллами.
Наконец – то я могу отдохнуть и разобраться во впечат…
Вчера я недописал фразы. Мне сказали, что гидроплан отлетит в пять утра. Надо было со­бираться. И вот я продолжаю свой дневник уже в "городе нефти", новом Баку – цели мо­его путешествия. Вернее – конечной цели. Конечная цель – нефть. Но хозяин поручил мне попутно ознакомиться с каптажем. Хорошо сказать "попутно"! Ознакомление с каптажем надо начинать с Москвы, так как каптаж ока­зался даже в Москве.
По милости каптажа Москва стала портом. Даже можно сказать – морским портом. Бла­годаря сложным гидротехническим сооруже­ниям Москва оказалась соединенной через Москву – реку, Оку и Волгу с Азовским, Черным и Каспийским морями. Глубоко сидящие суда с углем, хлебом, нефтью подходят почти к са­мым стенам Кремля. А на улицах Москвы можно теперь видеть матросов почти всех стран.
Из Москвы я отправился на юг. Из Москвы!.. Но и до Москвы у меня было одно незабы­ваемое впечатление. Я летел в Москву через Сибирь и решил сделать остановку в Магнито­горске. О, эта Магнитная гора! Мне казалось, что она тяжестью всей своей руды придавила меня.
Здесь я получил первый удар, от которого не могу оправиться до сих пор.
Я летел над голой, выжженной солнцем степью. Уныло, безлюдно, мертво… "Здесь все осталось таким, как было тысячи лет назад", – думал я. "Тысячи лет. Тысячи лет застоя!" – смеялась душа моя.
Орел – стервятник погнался за аэропланом. Несколько минут я следил за птицей, а наша стальная птица продолжала лететь быстрее орла. Случайно я посмотрел вниз, и то, что увидел, поразило так, что я тотчас забыл об орле.
Я не узнавал местности. Словно кто подме­нил ее. Мертвой степи больше не было. Мы летели над сплошным заводом, которому, даже с высоты аэроплана, казалось, – нет конца.
Словно вся степь превратилась вдруг в сплошной гигантский завод. Семьдесят квад­ратных километров, как узнал я потом. Это – площадь одного завода.
Магнитная гора оказалась не одна. Она со­стоит из шести горных кряжей, опоясывающих Магнитогорск с востока до запада. Эти шесть кряжей: Дальний, Узянка, Ежовка, Атач, Ай – Дарлы и Сосновый – словно передовой отряд Уральского хребта. За Магнитной на севере виднеются пологие мертвые холмы. Далеко на горизонте синеет Уральский массив. Эти шесть кряжей – советские сундуки, наполненные ве­ликолепной рудой. Четыреста, может быть, пятьсот и больше миллионов тонн. Миллионы тонн еще не оформленных тракторов, машин, железнодорожных мостов. Прожорливые домен­ные печи, – я насчитал их восемь, – величай­шие в мире, пожирают ежедневно по тысяче двести тонн руды. Эти великаны поглощают столько кислорода, что его хватило бы на ды­хание миллиона человек. Почти семь милли­онов тонн металла – такова продукция этих печей, этих восьми вавилонских башен. Шесть тысяч поездов в год едва успевают вывозить металл.
Семьдесят миллионов ведер воды выпивает один завод. В три с половиной раза больше Москвы. Железобетонная плотина на реке Урал – первая по длине в мире: целый кило­метр – создана для того, чтобы направить реч­ную воду в прожорливую пасть завода. Но ему того мало. Вторая плотина дает воды в пятнадцать раз больше, чем первая. И этого мало ненасытному Магнитогорску. Мало ре­ки, – он выкачивает воду из озер, расположен­ных в двадцати – тридцати километрах. Плотина­ми создаются новые пруды и озера в десятки квадратных километров.
А город с его двухсоттысячным населением! Город, который, как Нью – Йорк, не знает ночи, потому что работа идет круглые сутки… Ас­фальт, электрическое освещение, трамваи, авто­мобили, автобусы, парки, цветники, скверы, огни клубов, общественных столовых и кафе, кинематографов и "универмагов"… Европа… Но на тротуарах здесь не увидишь разряженных дам и мужчин в котелках и цилиндрах. Город рабочих… Одни из них, в рабочих костюмах, идут на работу, другие отдыхают в парках, са­дах культуры и отдыха, все в опрятных, про­стых костюмах.
Еще одно ошеломляющее дорожное впечатление… Сталинградский тракторный завод. Собственно говоря, после Форда, сам завод не ошеломил бы так, если бы я не знал, чей это завод; кто создал его и в какой срок. Я стоял с часами в руках и наблюдал, как из ворот за­вода выезжали тракторы, чтобы взобраться на вагон – платформу и отправиться в путь на со­ветские поля. Двадцать тракторов в час про­шли мимо меня. Сто сорок тракторов в день. Пятьдесят тысяч в год. Это значит полтора миллиона лошадиных сил… А ведь Сталин­градский – не единственный тракторный завод в СССР.
От Сталинграда идет новый канал прямо на юг, пересекает по пути канал Волго – Донской, соединяется с Тереком… Теперь можно про­ехать прямым водным путем из Москвы в Ста­линград, Тифлис и дальше по Куре на юго-­восток и по каналу, проведенному на осушен­ном дне морском, до Баку и в Каспийское мо­ре.
От Дона тоже проведены каналы по осушенному дну моря к восточной его оконечности. Из Астрахани – тоже канал, опять – таки через осушенную территорию, к морю. Вообще все осушенное дно пересечено большими и малыми каналами.
Попутно я осматривал большую гидростанцию у села Сестренки на острове Шишки. Надо признаться: грандиозное сооружение, которым впору было бы хвалиться и нам.
Высота падения – тридцать семь метров. Три тысячи кубических метров воды в секунду. Энергии – больше трех миллионов лошадиных сил, то есть в десять раз больше Днепров­ской.
Два мира! Здесь я почувствовал это особенно остро. Не только словом, но и показом дела они каждую минуту словно хотели вбить мне в голову острый гвоздь мысли: их мир – бу­дущего, мой – прошлого, обреченного на слом…
Осмотрев электростанцию, я осмотрел совхоз имени товарища Михеева, названный так, если не ошибаюсь, в честь первого строителя кап­тажа.
До каптажа здесь атмосферных осадков было совсем мало, каких – нибудь двести пятьдесят миллиметров. А теперь на гектар приходится семьдесят тысяч ведер воды в год, что равня­ется как бы тысяче двумстам миллиметров атмосферных осадков. Отбросьте на сток и все – таки получите не менее девятисот. Это вместо двухсот пятидесяти – то! Да и настоящих небесных атмосферных осадков у нас стало выпадать куда больше с тех пор, как насадили здесь леса. Леса – то ведь задерживают облака!
Часть своих атмосферных осадков они даже "одалживают" в Средней Азии. Там большая сеть электростанций искусственного дождева­ния.
Я летел на гидроплане из Шаумянска в Но­вый Баку.
Под самолетом проходила флотилия огромных судов. Можно было подумать, что флот ве­ликой морской державы выходит на маневры. Но это были лишь рыболовные суда, сделан­ные по последнему слову новейшей рыболов­ной техники.
Ровная линия судов медленно загибалась в полукруг. Да, с таким флотом и с такими мощ­ными орудиями лова можно "вычерпать море".
В Новом Баку меня более всего интересовали новые гидронефтяные установки. Но мне не удалось осмотреть их, вернее – меня не допустили, это очевидно… Со мной предпочи­тали говорить о погоде, пока я не принужден был уйти. А между тем трое иностранных "то­варищей" – я сам видел – после моего ухода отправились туда в сопровождении бакинца.
И причиной всему – каптаж. Я не видел всего СССР. Видел только один каптаж с его производными. И вот я стал одним из этих про­изводных. Каптаж раздавил меня морально и идейно. Но я сделаю то, что мне поручил хозяин. Их нефть нам мешает. Ее нужно унич­тожить…

ПРИПИСКА ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ. Не удалось. Миллионы строителей непобедимы".





<<<---
Мои сайты
Форма входа
Электроника
Невский Ювелирный Дом
Развлекательный
LiveInternet
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0