Cтарый 4емоданОВСЯНИКО-КУЛИКОВСКИЙ КАК ЛИТЕРАТУРОВЕД
I
Д. Н. Овсянико-Куликовскнй, известный сегодня преимущественно специалистам, был в свое время одним из виднейших и популярнейших русских литературоведов. Многократные издания его монографий — о Пушкине, Гоголе, Тургеневе, Льве Толстом, четыре Собрания сочинений, перепечатка его работ в хрестоматиях — объективные свидетельства этой популярности. Время — суровый судья всех духовных ценностей — отодвинуло Овсянико-Куликовского на более скромное место; однако оно не вычеркнуло его имя из истории русской науки. Поэтому, думается, переиздание его некоторых работ, первое после длительного перерыва, будет встречено с интересом и пробудит внимание к жизни и личности ученого.
В своих воспоминаниях, написанных незадолго до смерти, Овсянико-Куликовский говорил, что все прожитое им сливается в его представлении в «некоторое компактное целое», которое можно назвать «интеллектуальной радостью бытия». Мазано не для красного словца: действительно, вся сознательная жизнь Овся-нико-Куликовского прошла под знаком науки, в непрерывном труде, столь же неутомимом, как и многостороннем. Литературоведением вовсе не исчерпывался круг интересов ученого — он был еще лингвистом, мифологом, историком культуры, психологом '. Впрочем, четко разделить эти направления довольно трудно: Овсянико-Куликовский, как мы еще будем говорить, их сознательно увязывал, стремясь построить историю литературы и культурологию на почве психологических изысканий.
1 О лингвистических штудиях Овсянико-Куликовского см.: Виноградов В. В. История русских лингвистических учений. М., 1978, с. 104—110. Есть специальные работы: раздел об Овся-нико-Куликовском (написан Н. В. Осьмаковым) в кн. «Академические школы в русском литературоведении». М., 1975, с. 354— 399; Осьмаков Н. В. Психологическое направление в русском литературоведении. Д. Н. Овсянико-Куликовский. М., 1981.
3
Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский родился 23 января (4 февраля) 1853 года в местечке Каховка Таврической губернии, в помещичьей семье. Генеалогия его была весьма пестрой: отдаленные предки — по-видимому, украинцы, возможно, запорожцы; прабабушка — внебрачная дочь генерал-фельдмаршала Потемкина-Таврического, выданная замуж за грека; дедушка по материнской линии — обрусевший поляк, офицер; жена его, и, следовательно, одна из бабок Дмитрия Николаевича,— турчанка, попавшая в русский плен во время кампании 1811 года. Таким образом, в жилах Овсянико-Куликовского текла русская, украинская, греческая, польская, турецкая кровь... Это располагало к широте и национальной терпимости, отличавшим всю его деятельность.
После окончания симферопольской гимназии Овсянико-Кули-ковский в 1871 году поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, но через два года по состоянию здоровья, перенеся жестокий тиф, вынужден был переехать в Одессу и продолжать образование в тамошнем Новороссийском университете. Здесь оп сблизился с деятелями украинского национального движения и даже был принят в их общество — Громаду, но при этом всегда стремился сохранить независимость суждений и избегал крайностей. В 1876 году, в последний год пребывания в Одессе, Овсянико-Куликовский встретился с известным украинским общественным деятелем и литератором М. П. Драгомано-вым, с которым он впоследствии, проживая за границей, очень подружился.
Осенью 1876 года Овсянико-Куликовский возвратился в Петербург, чтобы поступить в университет вольнослушателем. Научные занятия (сравнительное языкознание, санскрит) совмещались с самостоятельными изысканиями по русскому расколу и сектам, с чтением и штудированием социально-политической литературы (Чернышевский, Лассаль, Маркс). Овсянико-Куликовский получил доступ в круг петербургской радикальной молодежи, участвовал в нелегальных собраниях и даже угодил однажды на допрос в III Отделение; но при этом, по более позднему его свидетельству, у него «и в помине не -было определенной политической программы, а было только увлечение идеалом социализма» («Воспоминания»).
В 1877 году Овсянико-Кулйковский для приготовления к профессуре уехал за границу, где продолжал совмещать научные занятия с «политическим образованием» (его собственное выражение). Проживая в Женеве, Париже, Праге, он встречался с русскими эмигрантами, со студентами. Виделся он и с Германом Лопатиным, и с Н. П. Цакни, и с Н. В. Чайковским, но особенно сблизился с тремя лицами — уже упоминавшимся Драгомановым,
4
одним из первых русских пропагандистов марксизма Н. И. Зибе-ром и с революционером-народником П. Л. Лавровым. К первым двум Овсянико-Куликовский ощущал, можно сказать, идейную близость, а к последнему — преимущественно человеческую симпатию и интерес: революционное направление Лаврова и «лав-ристов» ему было чуждо. Овсянико-Куликовский думал о мирном преобразовании общества на основе сочетания «национальной идеи... с общечеловеческой идеей социализма, которая иначе, в ее отрешенности от национальной жизни», казалась ему «беспочвенной и отвлеченной».
Возвратившись в 1882 году на родину, молодой ученый защитил в Московском университете свою работу «Разбор ведийского мифа о соколе, принесшем цветок Сомы, в связи с концепцией речи и экстаза» (М., 1882) и получил звание приват-доцента по индоиранской филологии. Это дало ему право в следующем году занять соответствующее место в Новороссийском университете, в котором он проработал четыре года.
В течение этого времени, развив необычайно интенсивную научную деятельность, Овсянико-Куликовский защитил подряд две диссертации: в 1885 году в Харьковском университете магистерскую — «Опыт изучения вакхических культов индоевропейской древности, в связи с ролью экстаза на ранних ступенях развития общественности. Ч. I. Культ божества Soma в древней Ипдии в эпоху Вед» (Одесса, 1884), а в 1887 году в Новороссийском университете — докторскую диссертацию «К истории культа огня у индусов в эпоху Вед» (Одесса, 1887). В том же году тридцатичетырехлетпий доктор получил место профессора в Казанском университете, а спустя год был переведен в Харьковский униворситет, с которым отныне свя-аана вся его дальнейшая педагогическая деятельность (он покинул университет в 1905 году).
В Харьковском университете Овсянико-Куликовский преподавал сравнительную грамматику индоевропейских языков и санскрит. Но однажды студенты с удивлением увидели его в новом качестве.
А. Г. Горнфельд, известный литературовед, в ту пору студент Харьковского университета, рассказывает: «Как-то в аудитории Потебни в течение нескольких лекций подряд я стал замечать необычного слушателя. В ведомственном сюртуке, какой носили тогда некоторые профессора, рыжеватый блондин, сильно сгорбившись, на передней скамье, сосредоточенно вслушивался в живую, прерывистую речь профессора, иногда сочувственно улыбаясь ему и покачивая головой. Много старше всех нас, он все же казался очень молодым, и я несколько удивился, когда, спросив знакомых филологов, кто этот посетитель, узнал, что это новый профессор по кафедре сравнительного языкознания и санскрита Овсянико-
5
Куликовский... «Доучивается!» — с ласковым смешком сказал кто-то в товарищеском кружке...» 1
Познакомился Овсянико-Куликовский с А. А. Потебней еще в 1884 году, когда приехал в Харьков, чтобы представить к защите свою магистерскую диссертацию. И был поражен умом, простотой, человечностью маститого ученого. «Этот человек особенный,— думал я,— в нем чуется великая сила духа, высокий строй души...» И когда представилась возможность, молодой профессор не постеснялся.сесть на студенческую скамью, чтобы «доучиваться». Учение состояло не только в пополнении знаний, но прежде всего в определении исследовательской ориентации.
Потебня привлекал Овсянико-Куликовского строгостью своего метода, твердой опорой на факты, которые собирались, систематизировались и выстраивались в перспективе изменения и развития. «Он был великий ученый-наблюдатель, Дарвин языкознания, мастер сравнительного метода, раскрывающего эволюцию изучаемых явлений». Такой подход противостоял бескрылой и наивной описа-телыюсти, а также импрессионистичности и эскизности, которые в то время (как, впрочем, и в другие времена) задавали тон в литературоведении.
Но помимо этого молодого ученого привлекала и специальная методология Потебни. Основываясь на положении В. Гумбольдта о неразрывном единстве деятельности языка и мышления, Потебня создал стройную систему, в которой языкознание увязывалось с поэтикой, теория слова с теорией литературы и шире — теорией искусства вообще. Поскольку, как говорил Потебня, «мир понятий извлекается из глубины, со дна колодца нашего сознания» и «средством такого извлечения служит только слово» 2, то вся его лингво-эстетическая теория приобретала гносеологическую окраску. Как факты языка, так и факты искусства представали в качестве последнего результата глубокой внутренней деятельности души и ума. Связь причины и результата и обратила на себя преимущественное внимание Овсянико-Куликовского, и он постарался истолковать ее в сугубо психологическом духе. Для этого уже имелись основания в прежней деятельности и умонастроении молодого ученого.
Он говорил о «натуральном психологизме» своего мышления, о том, что факты и явления, которые ему приходилось изучать, например, жизнь раскольииков и сектантов, «сами собой поворачивались» к нему «своею психологическою стороною». Овсянико-
Горнфельд А. Г. Боевые отклики на мирные темы. Л., 1924, с. 69-70.
2 Цит. по кн.: Ветухов А. Язык, поэзия и наука. Харьков, 1894, с. 10 (цитата из университетских лекций Потебни). О Потебне см. также: Академические школы в русском литературоведении. М., 1975, с. 305—354 (раздел написан А. П. Чудаковым).
6
Куликовский штудировал труды западных психологов и, усвоив под влиянием Г. Спенсера, Э. Тайлора и других эволюционную точку зрения, интерпретировал религию и мифологию в свете социальной психологии. Но все это были разрозненные, недостаточно систематичные усилия.
Окончательное самоопределение произошло' под влиянием Потебни, примерно в 1892—1893 годах. Овсянико-Куликовский твердо решил, чем ему следует заниматься в дальнейшем и на какой почве будут развиваться эти изыскания. В области лингвистики это вопросы психологии языка, мысли и творчества и в связи с этим эволюция синтаксических форм. В' литературоведении — «психологическое исследование творчества и творений великих писателей-художников и поэтов-лириков, преимущественно русских» (« Воспоминания»).
На первом направлении ученый создал ряд языковедческих исследований, главное из которых — книга «Синтаксис русского языка» (СПб., 1902). Переизданная в дополненном и исправленном виде в 1912 году, эта работа была награждена премией историко-филологического факультета Московского университета.
На втором направлении Овсянико-Куликовский создал огромное количество статей и монографий о русских писателях, увенчавшееся монументальной «Историей русской интеллигенции».
II
В основание своего психологического метода Овсянико-Куликовский положил идею Потебни об органической связи повседневного и художественного мышления. Первое — явление низшего порядка, второе — высшего; тем не менее именно повседневная бытовая речь рождает художественный образ. Потебня выразил эту мысль афористически: поэзия «не только там, где великие произведения, как электричество не там только, где гроза»
Поэтическое «электричество» повседневного слова заключено в том его элементе, который Овсянико-Куликовский в работе «Наблюдательный и экспериментальный методы в искусстве» называл «значением» и расшифровывал как «понятие, представление» (у Потебни это «внутренняя форма»). Слово бывает прозаическое и поэтическое; последнее — это такое, где понятие или представление сохраняют образность. Например — душегрейка, незабудка, подсолнечник, подснежник, удав, перекати-поле и т. д. В прозаическом слове образность стерта, забыта: говоря «медведь»,
1 Потебня А. А. Из записок по теории словесности.— Эстетика и поэтика. М., 1976, с. 332.
......
<<<---
