Аннотация
В данное издание вошли сочинения поэта-декабриста К. Ф. Рылеева (1795—1826): политические, стихи, поэмы «Войнаровский», «Наливайко», думы, агитационные песни, написанный совместно с А. А. Бестужевым, а также дружеские послания, прозаические произведения и письма К. Ф. Рылеева к А. С. Пушкину. "

СодержаниеСОДЕРЖАНИЕ
Песков. Поэт Рылеев
СТИХОТВОРЕНИЯ
Любовь к отчизне. Ода
Кулакияда. Поэма
Князю Смоленскому. Ода
Бои
Луна. Вольный перевод с французского
Путешествие на Парнас
Друзьям (В Ротово)
К Лачинову (В Москву)
«Минуты счастия промчались...»
Весна
Мотылек
Наталье Михайловне Тевяшовои (В день ангела ее)
К надежде
В альбом девице N. («Когда б вы жили в древни веки...»)
К Фролову («Печали врач, забав любитель...»)
К портрету N. («Она невинностью блистает...»)
Песня («Нет, неправда, что мужчины...»)
Посол
Сон (Из Анакреона)
Песня («Кто сколько ни хлопочет...»)
Эпиграмма («Надутов для Прелесть)...»)
В альбом ее превосходительству К. И. М<алюти>ной
Эпиграмма («Пегас Надутова весьма, весьма упрям...»)
Песня («Прости за славою летящий...»)
Песня («Тише, тише, ветерочек...»)
Утес
Четыре степени любви
Звезда-путеводитель
Мечта.
Дорида, Амур и я.
Триолет Наташе
Извинение перед Н. М. Т<евяшо>вой
К ней («Ах! Когда то совершится...»)
Н. М. Т<евяшо]>вой. На предложение ее. дабы я написал стихи на надежду
Резвой Наташе
Людмила. Баллада
Акростих
Отрывок из письма к А. М. Тевяшовой>
Приятелю. На брак Н. М, Т<Севяшо>вой.
Экспромт. Н. М. Рылеевой
Тоска
Вольный перевод из Сафо («Блажен, как бог, кто слух вперяет...» )
К И. А — ву (В ответ на письмо) («Напрасно думаешь, что
там...»)
Богатство (из Анакреона)
Эпиграммы
1. «Вчера комедию мою играли...»
2. «Ты знаешь Фирса чудака...»
3. «Узрев, что Слабоум. сын сельского попа...»
Романс («Как счастлив я...»)
«В сей долине вечных слез...»
«Желать чинов, кто славой волен...»
К временщику (Подражание Персиевой сатире «/С Рубеллию»)
Надпись к портрету одного старого воина, умершего от кровопускания
К другу («Не нам, мой друг, с тобой чуждаться...»)
К Делии («Опять, о Делия. завистливой судьбою...»)
Счастливая перемена
Заблуждение
К Делии. Подражание Тибуллу
«Безделок несколько наш Бавий накропав...»
Шарада
Жестокой («Смотри, о Делия, как вянет сей цветочек...»)
Нечаянное счастие (Подражание грекам)
Переводчику «Андромахи»
Путь к счастию. Сатира
А. П. Ермолову («Наперсник Марса и Паллады!..»)
-«Давно мне сердце говорило...»...........85
<На рождение Я. Н. Бедраги> («Да будешь, малютка, как папа бесстрашен...»)
<Из письма к Ф. В. Булгарину>
1. «Когда от русского меча...»
2. «Кто не слыхал из нас о хищных печенегах...»
К К<Сосовско]>му. В ответ на стихи, в которых он советовал
мне навсегда остаться на Украине
Надгробная надпись. Пр<асковье> Тих<оновне> Чир-ной
М. Г. Бедраге («На смерть Полины молодой...»)
Пустыня (К М. Г. Бедраге)
К С. («Наш хлебосол-мудрец...»)
Послание к Н. И. Гнедичу (Подражание VII посланию Депрео)
«Поверь, я знаю уж, Дорида...»
<А. А. Бестужеву > («Ты разленился уж некстати...»)
С Эпиграмма на австрийского императора >
(«Весь мир великостию духа...»)
Надгробная Рыжку
На болезнь Крылова
Видение. Ода на день тезоименитства Егo императорского высочества великого князя Александра Николаевича,
30 августа 1823 года
Гражданское мужество. Ода
Воспоминания. Элегия
«СНа смерть сына>- («Земли минутный поселенец...»)
На смерть Бейрона
«Я ль буду в роковое время...»
Стансы. К А. Бестужеву («Не сбылись, мой друг, пророчества...»)
В альбом Т. С. К. («Своей любезностью опасной...»)
К N. N. («У вас в гостях бывать накладно...»)
Элегии
1. «Исполнились мои желанья...»
2. «Покинь меня, мой юный друг...»
К N.'N. («Когда душа изнемогала...»)
К N. N. («Ты посетить, мой друг, желала...»)
Вере Николаевне Столыпиной («Не отравляй души тоскою...»)
Бестужеву («Хоть Пушкин суд мне строгий произнес...»)
< Князю Е. П. Оболенскому >
«Прими, прими, святый Евгений...»
2. «Мне тошно здесь, как на чужбине...»
3. «О милый друг, как внятен голос твой...»
ДУМЫ
<Вступление>
Олег Вещий
Ольга при могиле Игоря
Святослав
Святополк
Рогнеда
Боян
Мстислав Удалый
Михаил Тверской
Димитрий Донской
Глинский
Курбский
Смерть Ермака
Борис Годунов
Димитрий Самозванец
Иван Сусанин
Богдан Хмельницкий
Артемов Матвеев
Петр Великий в Острогожске
Волынский.
Наталия Долгорукова
Державин
видение Анны Иоанновны
Владимир Святый
Яков Долгорукий
Царевич Алексей Петрович в Рожествене

поэмы
Войнаровский
А. А. Бестужеву
Жизнеописание Мазепы (А. Корнилович)
Жизнеописание Войнаровского (А. Бестужев)
Часть первая
Часть вторая
Примечания к первой части «Войнаровского»
Наливайко <Отрывки из поэмы>
Киев
Весна
«Но Наливайко всех сильней...»
«Забыв вражду великодушно...»
Смерть Чигиринского старосты
«Ты друг давно мне, Аобода...»
«Протяжный звон колоколов...»
Исповедь Наливайки
«Веет, веет, повевает...»
< Молитва Наливайки >
«Глухая ночь. Молчит река...»
Сон Жолкевского
«Меж тем, потопленный в туманах...»
Гайдамак < Отрывок из поэмы >57
Палей <Отрывок из поэмы >
АГИТАЦИОННЫЕ ПЕСНИ, НАПИСАННЫЕ СОВМЕСТНО С А. А. БЕСТУЖЕВЫМ
«Ах, где те острова...»
«Царь наш — немец русский...»
«Ах, тошно мне...»
«Ты скажи, говори...»
«Подгуляла я...»
Подблюдные песни
1. «Слава богу на небе, а свободе на сей земле!..»
2. «Как идет мужик из Новагорода...»
3. «Вдоль Фонтанки-реки квартируют полки...»
4. «Сей, Маша, мучицу, пеки пироги...»
5. «Уж как на небе две радуги...»
6. «Уж вы вейте веревки на барские головки...»
7. «Как идет кузнец из кузницы...»
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ РЫЛЕЕВУ
На погибель врагов
Эпиграмма («Наш медик Клит...»).
«Тюрьма мне в честь, не в укоризну...»
ПРОЗАИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Причина падения власти пап
Победная песнь героям
Еще о храбром М. Г. Бедраге
<Об Острогожске >
Провинциал в Петербурге
1. Первый выезд. Магазины
2. Женская игрушка
3. Древние и новые
Чудак. Повесть
Несколько мыслей о поэзии (Отрывок из письма к N. N.)
ПИСЬМА К А. С. ПУШКИНУ
5—7 января 1825 г.
12 февраля 1825 г.
10 марта 1825 г.
25 марта 1825 г.
Конец апреля 1825 г.
12 мая 1825 г.
Первая половина июня 1825 г.
Ноябрь 1825 г.
Примечания
Алфавитный укаватель

Если интересуемая информация не найдена, её можно ЗАКАЗАТЬ

ПОЭТ РЫЛЕЕВ
О пусть не буду в гимнах я,
Как наш Державин, дивен,громок,—
Лишь только б молвил про меня
Мой образованный потомок:
«Парил он мыслию в веках.
Седую вызывая древность,
И воспалял в младых сердцах
К общественному благу ревность!»
(Дума «Державин»)

В декабре 1825 года главным зданием в Петербурге стала Петропавловская крепость: сюда свозили государственных преступников. В июле 1826 года их разделили на одиннадцать разрядов и распределили по российским пространствам.
Почти 600 человек привлекли к следствию. 121 из них были признаны виновными и отправлены в каторжные работы, в крепости, разжалованы в солдаты и переведены в* действующую армию на Кавказ. Для пятерых последним пространством осталась Петропавловская крепость, где они были казнены.
Другие умирали в разные годы: кто под пулями горцев на Кавказе, как А. А. Бестужев (1837 г.), кто в ссылке, как В. К. Кюхельбекер (1845 г.) или Н. А. Бестужев (1855 г.), кто, пережив тридцатилетнее изгнание и возвратившись после амнистии из Сибири, как Е. П. Оболенский (1865 г.) или М. А. Бестужев (1871 г.). «Людям двадцатых годов досталась тяжелая смерть, потому что век умер раньше их»

1 Тынянов Ю. Н. Смерть Вазир-Мухтара. Л., 1975, с. 5.
3

В декабре 1825 года произошла смена поколений: одно—исчезло, выбыло, ушло в тень; для другого — открылись вакансии. Изменились лица и выражения лиц. Стали говорить другие слова. Даже журналы и альманахи стали называть небывало: не «Мнемозина» или «Каллиопа», а — «Московский телеграф», не «Полярная звезда», а — «Телескоп»
Брожение молодых умов началось еще в 1810-е годы. В 1816 году несколько офицеров организовали тайную политическую организацию: Союз спасения (или по-другому: Общество истинных и верных сынов отечества). Во главе этого общества — будущие декабристы Н. М. Муравьев, А. Н. Муравьев, М. И. Муравьев-Апостол, С. И. Муравьев-Апостол, С. П. Трубецкой, И. Д. Якуш-кин, П. И. Пестель. Всем им в это время по двадцать — двадцать пять лет.
Сначала эти заговоры Между Л афитом и Клико Лишь были дружеские споры, И не входила глубоко В сердца мятежная наука.
(А. С. Пушкин. «Евгений Онегин», гл. 10.)
Но уже в 1817 году в Союзе спасения обсуждался вопрос о цареубийстве. В 1818 году решено было реорганизовать общество. Вместо него возник Союз благоденствия: он должен был постепенно объять страну организациями, которые готовили бы общественное мнение к мысли о неизбежности революции. Возникло литературное общество «Зеленая лампа»; работала масонская ложа «Избранного Михаила»; в Вольном обществе любителей российской словесности будущие декабристы читали свои произведения. Но многие члены Союза благоденствия не были довольны собственной деятельностью: «Мы теряемся в мечтаниях, в фразах. Действуй,

1 «Мнемозина» — альманах, издававшийся В. К. Кюхельбекером и В. Ф. Одоевским в 1824—1825 гг.; «Каллиопа» — название сборников трудов воспитанников Московского университетского благородного пансиона (1815—1820 гг.); «Полярная звезда» — альманах К. Ф. Рылеева и А. А. Бестужева, выпускавшийся в 1823—1825 гг.; «Московский телеграф» — журнал Н. А. Полевого (1825—1834 гс.); «Телескоп» — журнал Н. И. Надеждина (1831— 1836 гг.). Мнемозина — богиня памяти; Каллиопа — муза эпической поэзии.
4

действуй, по возможности и — тогда только получишь право гово рить»,— восклицал Н. И. Тургенев
В 1820 году в Союзе благоденствия решительно заговорили о необходимости республики в России, о возможности вооруженной борьбы, о создании временного правительства в случае победы восстания.
А Европу в это время лихорадило: в 1820 году начались революции в Испании, в Португалии, в Неаполитанском королевстве, в 1821 году — греческое восстание за освобождение от турецкого владычества. Не было спокойно и в России: волновались крестьяне в губерниях, два года не утихали волнения на Дону, в 1820 году взбунтовался Семеновский полк, расквартированный в Петербурге. Все это действовало на умы. Планы подготовки общественного мнения менялись новыми замыслами.
В 1821 году решено было ликвидировать Союз благоденствия, о намерениях которого стало известно правительству. Были созданы новые, более конспиративные общества: Южное — с тремя «управами»: в Тульчине, Василькове и Каменке; и Северное — в Петербурге. К концу 1824 года, после ряда разногласий между Юж нь:м и Северным обществами, был разработан план их совместных действий: восстание намечалось на лето 1826 года.
Но 19 ноября 1825 года внезапно умер Александр I. Его брат Константин отрекся от престола в пользу другого брата — Николая, и «северяне» решили, что настало время для действий явных. После нескольких срочных совещаний 14 декабря на Сенатскую площадь были выведены войска. К вечеру выстрелами картечи восставшие были рассеяны. В ту же ночь начались сплошные аресты 29 декабря восстал Черниговский полк под командованием С. И Муравьева-Апостола и М. П. Бестужева-Рюмина. Но и это восстание закончилось трагически. Полгода длилось следствие 13 июля 1826 года пять «государственных преступников», объявленные «вне разрядов», были казнены: П. И. Пестель, С. И. Муравьев-Апостол, М. П. Бестужев-Рюмин, П. Г. Каховский, К. Ф. Рылеев.
«Отставной подпоручик» Рылеев Кондратий Федорович «был пружиною возмущения в С.-Петербурге, воспламенял всех своим воображением, возбуждал настойчивостию; давал наставления, как не допускать солдат к присяге и как поступать на площади»2.

1 Тургенев Н. И. Дневник и письма, т. 3. Пг., 1914, с. 181.
2 Восстание декабристов, т. I, М.— Л., 1925, с. 218.
5
Этим показанием завершалось следственное дело Рылеева. Служебная запись, несмотря на свою официальность, в нескольких словах воссоздает портрет поэта, находившегося в центре событий 14 декабря, возбужденного и возбуждавшего других, «воспламенявшего всех».
«Пламенность» и «пылкость» Рылеева замечали почти все мемуаристы. «Пылким юношей», человеком с «пылкой юношеской душой» называл его Н. А. Бестужев, «пылким и славолюбивым сорванцом» называл Рылеева другой мемуарист, «пылким молодым человеком» — третий, «он был небольшого роста, худощав, приятного лица.., с пылким взором»,— писал четвертый. «В дружбе Рылеев был чрезвычайно пылок»,— замечал Н. А. Бестужев '. «Это был Шиллер заговора,— говорил в 50-е годы Герцен,— элемент восторженный, отроческий, поэтический».
Рылеев писал про себя:
Моя душа до гроба сохранит Высоких дум кипящую отвагу; Мой друг! Недаром в юноше горит Любовь к общественному благу!
(«К Бестужеву», 1825)
Поколение 20-х годов — это не только состоявшие в тайных обществах и вышедшие на Сенатскую площадь 14 декабря. Это и Пушкин, и Грибоедов, и Вяземский, это те, для кого жажда нравственной и интеллектуальной независимости превратилась в причастность к политической оппозиции, стремление к личной духовной свободе обернулось требованием свободы политической. Для такого «превращения» не обязательно было говорить об одной политике и сочинять только на политические темы.
«Образ политических мнений невольно отзывается и в образе излагать мысли свои и не политические» 2,— замечал П. А. Вяземский. В самом деле, слова «кипящих дум высокая отвага» и «любовь к общественному * благу», не знай мы, кто их сказал, легко сойдут за риторическую формулу, выражающую стремление некоего юноши приносить пользу обществу. Но, зная автора этих строк, мы невольно проецируем его «образ политических мнений» и на это высказывание.

1 Писатели-декабристы в воспоминаниях современников, т. 2,
М„ 1980, с. 67, 66', 9, 23, 48, 74.
2 Остафьевский архив князей Вяземских, т. 2. СПб., 1899, с. 242.
6
Когда мы читаем собственно политическую лирику, где поэт угрожает тиранам («К временщику» Рылеева, «Подблюдные песни» Рылеева и А. А. Бестужева, «Кинжал» Пушкина), ясно, каких «политических мнений» придерживается поэт. Но когда речь идет о человеке, объявленном в обществе за смелые остроты сумасшедшим («Горе от ума» Грибоедова), или о человеке, который «в край далекий полетел с веселым призраком свободы» («Кавказский пленник» Пушкина),— здесь нет иносказаний, здесь не надобно искать «второго плана», политических призывов и антиправительственной пропаганды. Эти разные стихи так или иначе оказались «приноровлены» к общему брожению умов, к духовной жизни поколения, для которого слова «свобода», «кинжал», «отечество», «слава», «рабство» и т. п. имели особый ореол, вызывая целый комплекс политических ассоциаций, даже если говорилось о предметах не политических.
Для людей 20-х годов свободолюбие стало особой категорией сознания, основой мировоззрения, несбыточной потребностью души. Их свободолюбие — чувство в высшей степени поэтическое: оно «уже само по себе носит отпечаток поэзии.., но становится совершенно поэтическим, когда, окруженные шпионами деспотизма, посреди рабских похвал, посреди боязливой лести и трусливого подобострастия, посреди целой империи, стенящей под игом тяжкого самоуправства, мы вдруг внимаем голосу поэта, возвещающего нам высокие истины... Сама природа влагает в нас понятие о свободе... В чем же другом заключается поэзия, как не в побуждении отголоска на песни ее в нашем сердце?»
Для людей 20-х годов политика тесно сцеплена с поэзией; это черта поколения — поэтическое отношение к политическим замыслам. Характерна мысль Рылеева выйти на Сенатскую площадь в русском кафтане, «чтобы сроднить солдата с поселянином в первом действии их взаимной свободы...»2. Характерно сравнение декабристами своей деятельности с делами воспетых поэтами римских тираноборцев — Брута и Катона. И недаром одним из главных организаторов движения за свободу оказался в ту эпоху поэт, воспламенявший «всех своим воображением».
Но «пружиною возмущения» Рылеев стал незадолго до самого «возмущения». Поначалу же жизнь его складывалась вполне обыкновенно. В шестилетнем возрасте (он родился 18 сентября 1795

1 Писатели-декабристы в воспоминаниях современников, т. 2,
с. 77.
2 Писатели-декабристы в воспоминаниях современников, т. 2, с. 86.
7
Но в литературном творчестве Рылеева стремления «благороднейшей души» до поры до времени не выражались. Появление сатиры «К временщику» многое поменяло в его жизни. Временщик — это граф А. А. Аракчеев, получивший от Александра 1 неофициальную должность докладчика по делам Кабинета министров. В сущности, Аракчеев, пользовавшийся абсолютным доверием императора, стал неофициальным премьер-министром с неограниченными полномочиями. Смелость безвестного до сих пор поэта, полностью подписавшего под сатирой свою фамилию и открыто назвавшего временщика «тираном», коварным злодеем с «низкими страстьми и подлою душой», стоила каземата. «Нельзя представить изумления, ужаса, даже, можно сказать, оцепенения, каким поражены были жители столицы при сих неслыханных звуках правды и укоризны, при сей борьбе младенца с великаном» \— вспоминал впоследствии Н. А. Бестужев. Но Аракчеев не стал узнавать себя, и Рылеев остался на свободе. Вызов временщику был значимым политическим поступком. Всего 5 месяцев назад был сослан за свободолюбивые стихи Пушкин. Теперь же Рылеев заявлял во всеуслышание, что столкновение поэта с самовластием — факт не единичный и не случайный, а начало открытой борьбы поколения за свободу.
«Негодование к злоупотреблениям» , творимым вокруг, вело Рылеева не только к гневным речам. Как и многие «юноши» из его поколения, он стремился к практической пользе отечеству: «служить бы делу, а не лицам». С 1821 года он занят юридической деятельностью в Санкт-Петербургской палате уголовного суда. О честности Рылеева-судьи ходили легенды. Н. А. Бестужев рассказывал, как один без вины арестованный мещанин несказанно обрадовался, узнав, что его отдадут под суд Рылееву, который «не дает погибать невинным»3.
Между тем в 1823 году он был принят И. И. Пущиным в Северное общество. Здесь Рылеев участвует в обсуждении сроков восстания, принципов нового правительства и новой государственной системы; в его квартире происходит совещание об условиях соединения усилий Южного и Северного союзов; он принимает в тайное общество А. А. и Н. А. Бестужевых, А. И. Одоевского, В. К. Кюхельбекера, П. Г. Каховского, которому объявляет, что цель общества — «истребление всей императорской фамилии и вод-

1 Писатели-декабристы в воспоминаниях современников, т. 2, с. 66.
Там же, с. 65. 'Там ж е, с. 67—68.
10
ворение правления народного»; вместе с А. А. Бестужевым пишет агитационные песни для нелегального распространения среди солдат; вместе с ним же издает в 1823—1825 годах литературный альманах «Полярная звезда».
В эти шесть петербургских лет Рылеев начинает заниматься стихами всерьез. Он по-прежнему пишет любовные элегии и «камерные» дружеские послания, но уже очевиден интерес Рылеева к поэзии иного рода. Такие политические стихи, как «Видение», «Гражданское мужество», «На смерть Бейрона», «Я ль буду в роковое время...», поэмы «Войнаровский», «Налнвайко», думы, агитационные песни превращают Рылеева из заурядного «стихослагателя» в поэта «общественной жизни своего времени» '.
В 1820-е годы вокруг него — множество людей. И хотя Рылеев отнюдь не был оратором («Рылеев был не красноречив»; «говорил просто, но не гладко» г), он обладал даром привлекать к себе людей, умел эмоционально «заразить» собеседника, как писал Н. А. Бестужев, «жаром простого и иногда несвязного разговора». А. А. Бестужев признавался, что вступил в тайное общество «из дружбы» с Рылеевым. В. И. Штейнгеля Рылеев при первом знакомстве «совершенно обворожил». «Я не знавал другого человека,— писал А. В. Никитенко,— который обладал бы такой притягательной силой, как Рылеев.., он с первого взгляда вселял в вас как бы предчувствие того обаяния, которому вы неизбежно должны были подчиниться при более близком знакомстве... В минуты сильного волнения или поэтического возбуждения глаза эти горели и точно искрились. Становилось жутко: столько было в них сосредоточенной силы и огня»
Эмоциональное «заражение» было и центральным нервом поэзии Рылеева 1820-х годов. Посвящая «Войнаровского», одно из самых «сделанных», оформленных произведений, А. А. Бестужеву, Рылеев подчеркивал:
Прими ж плоды трудов моих,
Ты не увидишь в них искусства!
Зато найдешь живые чувства,— Я не Поэт, а Гражданин.

1 О г а р е в Н. П. Избранное. М., 1977, с. 337.
2 Писатели-декабристы в воспоминаниях современников, т. 2, с. 75; т. 1, с. 60.
•Там ж е, т. 2, с. 90, 43.
It
следователь душевного мира. Рылеев даже запальчиво отказывается от самого понятия «поэт» применительно к себе: «Я не Поэт, а Гражданин». Для Рылеева — автора политических стихов — слово поэта равнозначно политическому поступку (вспомнить хотя бы «К временщику»), а частная жизнь подчинена «благу «общему».
Рылеев отказывается и от «искусства» в своих стихах («ты не увидишь в них искусства»): искусство прекрасных звуков — занятие поэта-«лжеца», «возвышающим обманом» уводящего «юноше* ство» от «бедствий своей отчизны» в мир «праздной неги» душевных переживаний. «Безыскусные» стихи Рылеева, главное в которых «живые чувства», подчинены надличностным целям. И сам Рылеев и его герои нацелены на борьбу, на подвиг, на «гражданское мужество». «Мужественность» противопоставляется «изнеженности», политическая поэзия — интимной лирике. Мужественные поступки героев «седой древности» и мужественное слово гражданина имеют ясную цель — «благо общее». И политические стихи Рылеева можно верно оценить, только помня о тех целях которые выдвигал поэт.
Рылеев сам был по характеру человеком цели, отсутствие которой тяготило его в юношеские годы. Недаром так оживилась его жизнь, когда, окруженный друзьями по тайному обществу, он оказался в центре подготовки восстания. Нацеленность поэзии (а не «цель поэзии—поэзия»), как главное достоинство ее, опреде лял сам Рылеев в статье «Несколько мыслей о поэзии», обращаясь к поэтам поколения: «...употребим все усилия осуществить в своих писаниях идеалы высоких чувств, мыслей и вечных истин» Еще отчетливее звучит требование цели в предисловии к «Думам», которое Рылеев начинает словами Немцевича: «Напоминать юно-* шеству о подвигах предков, знакомить его с светлейшими эпоха ми народной истории, сдружить любовь к отечеству с первыми впечатлениями памяти — вот верный способ для привития народу сильной привязанности к родине». Подобные слова мог бы сказать от собственного лица и Рылеев («юношество» — категория более широкая, нежели сейчас,—Рылеев в 30 лет называл себя юношей: «недаром в юноше горит любовь к общественному благу»; «зачисляя» 44-летнего Ермолова в свое поколение, он, цитируя Жуковского, обращался к нему: «витязь юный»).
Цель «напоминания юношеству» о «высоких чувствах, мыслях и вечных истинах» привела к тому, что герои политических стихов Рылеева мыслят одинаково, по-декабристски, хотя это люди разных времен. Воины Димитрия Донского сражаются «за воль ность, правду и закон», Курбский называет Ивана Грозного: «ти
14
ран отечества драгова». Богдан Хмельницкий зовет на бой с врагом тех, «кто рабству смерть предпочитает, кому всего дороже честь». В думах и поэмах Рылеев не стремился проникнуть в сознание своих героев — людей прошедших эпох: их мышление, их поведение, их лексика не обусловлены исторически их временем. У Рылеева не «седая древность» сама по себе, со своим специфическим колоритом, не изображение «особливого нравственного характера» 1 прошлых столетий, а история, «приноровленная» к ду-

ховной жизни современного «юношества». Потому и изъясняются словами-сигналами Димитрий Донской и Державин, Наливайко и Волынский, Войнаровский и Богдан Хмельницкий. Они схожи между собой, они одинаково чувствуют и мыслят,— Рылеев изоб-оажает их с точки зрения «общественного блага».
Прилагая к думам и «Войнаровскому» жизнеописания исторических лиц, о которых идет речь (краткие биографии составлены не самим Рылеевым, а П. М. Строевым — для дум 2, А. А. Бестужевым и А. О. Корниловичем — для «Войнаровского»), Рылеев подчеркивает тем самым, что речь идет о подлинных деятелях и достоверных фактах русской истории. Казалось бы, он следует историческим фактам, а порою даже перефразирует летописные источники и слова Карамзина из «Истории государства Российского», но при этом постоянно излагает события, поэтизируя их и насыщая несвойственным им психологическим содержанием. Например, Бестужев сообщает о Войнаровском: «Миллер, в бытность свою в Сибири в 1736 и 1737 годах, видел его в Якутске, но уже одичавшего и почти забывшего иностранные языки и светское обхождение». Рылеев же рисует встречу историка Миллера с Войнаровским в дремучем сибирском лесу так:
В какое ж Миллер удивленье Был незнакомцем приведен,— И кто бы не был поражен: Стран европейских просвещенье В лесах сибирских встретил он1
Подобный диссонанс между стихотворным повествованием и исторической хроникой закономерен. Цель Рылеева — «возбуждать доблести сограждан подвигами предков»3. Если бы Рылеев

1 Карамзин Н. М. Избранные сочинения, т. 2, с. 258.
2 Рылеев написал исторические справки лишь к нескольким
думам (см. комментарий к стр. 112).
3 «Полярная звезда», изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым. М.— Л., 1960, с. 23.

15
стал изображать княгиню Ольгу коварно мстящей за смерть Игоря, истребляющей древлянские поселения и обрекающей на мучительную смерть древлянских послов, он не мог бы «поручить» ей осуждение несправедливой власти Игоря. Если бы Волынский был изображен «искательным, гордым и сварливым», как это сказано в биографической справке Строева к думе «Волынский», он никак не послужил бы примером «честного человека» и «верного сына отчизны». И рылеевские герои — это не реальные политические деятели, а поэтические идеалы ревнителей «общественного блага», люди, мыслящие свободолюбивыми поэтическими категориями 20-х годов XIX столетия.
Герои Рылеева одиноки. Их подвиги — подвиги мужественных одиночек. Их тоска — тоска отторженности от «рода». Они и изображены вне «рода»: в ссылке Войнаровский, Артемон Матве ев, в тюрьме Глинский, в изгнании Курбский, в монастыре На талья Долгорукова, в одиночестве выходит на помост для казни Волынский, в одиночестве сидит на берегу реки «объятый думой» Ермак. «Род появляется у Рылеева как фон, как единая к своем движении масса: «Волны шумные народа, ко двору стре мясь, кипят» («Димитрий Самозванец»), «Рыдая, вкруг его ки пит толпа шумящего народа» («На смерть Бейрона»), «И горсть славян на тьмы врагов текла, вождя послышав голос» («Святослав»).
Противопоставление героя толпе, инднвидуума — миру ха » рактерно для литературы начала XIX столетия. Это противопо — ставление, вообще свойственное литературе и общественной жиз ни, в конце XVIII — начале XIX века обусловлено особым интересом к душе человека, к его частной жизни, независимой от его места в обществе и от отношений его к государству. Частный че ловек с его особым миром частных переживаний стал предметом творчества Карамзина и «карамзинистов», Жуковского, Батюшке ва, Пушкина, Баратынского. Извечная проблема жизни человече • ской, всегда бывшая в центре литературы,— взаимоотношений человека и мира, его окружающего, на рубеже веков была вскрыта с новой стороны.
Становится общераспространенной аксиомой: человека угнета ет мир; в мире царят несправедливости, кровопролитие, сует» ность; пути государственного служения, филантропии или револю ций не ведут к счастью. Счастье — в покое души, в уединении от мира, конфликт с которым нельзя преодолеть в борьбе, но можно— «бежав» из общества честолюбцев, фанатиков, глупцов «Любовь и дружба — вот чем можно себя под солнцем уте шить»,— писал Карамзин своему другу, поэту И. И. Дмитриеву

Но уже для Батюшкова подобные выводы, невозможны. Батюшков приходит к отрицанию возможности счастья, свободы, утешения:
Рабом родится человек, Рабом в могилу ляжет, И смерть ему едва ли скажет, Зачем он шел долиной чудной слез, Страдал, рыдал, терпел, исчез.
(«Изречение Мельхиседека»)
В 1820-е годы к проблеме «человек и мир» с разных точек зрения подошли Пушкин, Баратынский, Рылеев. Баратынский, избрав жанр Жуковского и Батюшкова — элегию, впервые посвятил ее не выражению «чувствований», а анализу душевных движений. Он увидел, что в той скорби, которая подавляет человека, виноват не только обманывающий и безотрадный мир, но и сам человек. В одном из лучших произведений Баратынского — элегии «Признание» исследуется угасание любви в душе, желание сохранить первоначальность живого чувства и — невозможность сберечь его, горечь утраты и «невластность» человека в собственных душевных побуждениях. «Преждевременная старость души», «равнодушие к жизни и к ее наслаждениям» — так обозначил Пушкин подобное состояние, принявшись в «Кавказском пленнике» за изображение человека, страдающего от конфликта с миром и неспособного выйти из этого конфликта. В «Евгении Онегине» Пушкин уже дает не внешний абрис чувств героя, чьи прекрасные мечтания «опыт грозный разогнал», но исследование причин разочарования, реф-\ексии и тоски.
Рылеев не пошел по пути исследования внутреннего мира, не принялся за анализ чувств, но выразил другую часть стремлений своего поколения. В стихах он остался учеником Батюшкова и Жуковского, не исследуя, а выражая «живые чувства». Но для Рылеева конфликт между человеком и миром находится в другой плоскости: политической. Герой рылеевских дум, поэм, политической лирики — во многом тот же обманутый мечтатель, что и в элегической поэзии 1810-х годов, но и обманывается он в ином и печаль у него другая. Если для Батюшкова бессмысленность поиска счастья определяется бессмысленностью самого бытия человека — извечно несвободного, то Рылеев противопоставляет этой бессмысленности идею возможности и необходимости борьбы против рабского удела, за «угнетенную свободу человека». Разочарованию и равнодушию к жизни рылеевский герой предпочитает осознанную гибель.
17
Мысли о неизбежности гибели в борьбе за свободу постоянно мелькают в его творчестве:
Известно мне: погибель ждет Того, кто первый восстает На утеснителей народа,— Судьба меня уж обрекла. Но где, скажи, когда была Без жертв искуплена свобода!
Эти слова, принадлежащие главному герою поэмы «Наливай-ко», автобиографичны. По воспоминаниям," накануне выступления на Сенатской площади Рылеев сказал: «Предвижу, что не будет успеха, ...тактика революций, ...дерзай: мы своей неудачей научим других» Чувство жертвенности владело Рылеевым и в каземате Петропавловской крепости. В стихах, написанных там и адресованных Е. П. Оболенскому, Рылеев, подавленный холодной жестокостью своих судей, осмыслял судьбу декабристского поколения как судьбу мучеников за великое дело, судьбу святых праведников:
Душою чист и сердцем прав.
Перед кончиною подвижник постоянный...
Чувство обреченности отважной дерзости — обретения свободы — не противоречило пылкости стремлений к свободе и надежды на ее достижение. Рылеевский идеал свободы — идеал поэтический. Характерно: он не составлял конституционных проектов, не писал утопических произведений, где изображал бы счастливую жизнь свободных людей, он не писал о том, что будет после уничтожения самовластия, хотя деятельно обсуждал вопрос об этом внутри тайного общества, готовя «возмущение».
«Мысль быть орудием или жертвою начатков свободы», перешедшая в «высокое восторженное чувствование» 2, способствовала тому, что и в поэзии и в жизни Рылеев создавал собственный образ — трагический образ пылкого и честного гражданина-поэта, готового пожертвовать жизнью для «дела общего».
Образ этот наложил" печать и на воспоминания людей, близко знавших Рылеева: едва ли не всякому мемуаристу приходили на память какие-либо слова Рылеева о грядущей гибели или поступки, по которым можно было предугадать судьбу поэта. Н. А. Бе-

1 Писатели-декабристы в воспоминаниях современников, т. 2, с. 82, 86.
2 Писатели-декабристы в воспоминаниях современников, т. 2, с. 62—63.
18
стужев, например, вспоминал такие слова Рылеева: «Верь мне, что каждый день убеждает меня в необходимости моих действий, в будущей погибели, которою мы должны купить нашу первую попытку для свободы России, и вместе с тем в необходимости примера для пробуждения спящих россиян»
Свойственное Рылееву понимание своей судьбы и осмысление декабристского движения в целом как искупительной жертвы ради «пробуждения спящих россиян» оказало серьезнейшее воздействие на его современников, и прежде всего на людей, разделявших свободолюбивые устремления. В памяти своего поколения Рылеев остался не только как верный общему делу руководитель общества, «воспламенявший» всех, не только как человек, для которого честность и чувство чести были принципом бытия, принципом и поэтического и ежедневного поведения2.
Рылеев стал для людей 20-х годов символом всего движения за свободу. В глазах друзей образ юноши, рожденного для славы и влюбленного в свободу (стихотворение В. К. Кюхельбекера «Участь русских поэтов»), перерастает в образ героя-мученика за святое дело, героя-подвижника. А. И. Одоевский писал о нем:
Сей сын земли был вечный небожитель!
С любовью на тебя свой ясный взор он склонит,
И на тебя дохнет, и в душу огнь заронит!
Образ поэта Рылеева стал символом и для следующего поколения: спустя тридцать лет после восстания на Сенатской площади Герценом и Огаревым был выпущен в Лондоне первый номер первого вольного русского органа печати, названного именем альманаха Рылеева и Бестужева — «Полярная звезда». «Нашими

1Там ж е, с. 62,
2 У декабристов с их обостренным чувством чести была и обостренная реакция на всякого рода подлость. Это выражалось не только в «деле общем»—борьбе за справедливость общественную, но и в жизни частной. Потому характерны многочисленные дуэли—как защита собственной чести и чести близких. Рылеев неоднократно участвовал в поединках: гак, в 1824 г. он вызвал на дуэль прапорщика К Я. Шаховского, оскорбившего его сестру: в 1825 г. был секундантом на дуэли К. П. Чернова с флигель-адъютантом В. Д. Новосильцевым. Однажды Рылеев исхлестал флотского офицера фон Дезина, который оскорбил А. А. Бестужева, а затем отказался от поединка с ним

19
устами,— писал Герцен,— говорит Русь мучеников, Русь рудников, Сибири и казематов, Русь Пестеля и Муравьева, Рылеева и Бестужева,— Русь, о которой мы свидетельствуем миру и для гласности которой мы оторвались от родины».
«Образ смерти благородный», само имя Рылеева стали для издателей «Полярной звезды» и «Колокола» «доблестным заве том и путеводною звездой», как сформулировал Огарев в стихо творении «Памяти Рылеева» (1859 г.). И сознательное обрече ние себя на политическую эмиграцию — на «борьбу и странствия по чужбине» — Герценом и Огаревым осмыслялись тоже как ис -купительная жертва, необходимая для того, чтобы Русь, о кото -рой запрещено было говорить вслух, «Русь мучеников. Русь руд -ников, Сибири и казематов», вновь обрела голос, чтобы снова раз дался «звук правды и укоризны» и рылеевское «мы не праздно р мире жили» нашло свое подтверждение в следующих поколениях .
А. М. Песков