Аннотация-
Романизированная биография раскрывает перед читателем короткую и драматичную жизнь известного русского писателя, его сложный душевный мир, его творческие поиски. Полно и достоверно воссоздана его эпоха. В романе действуют, творят, размышляют о тех же общественных проблемах и событиях, которые волнуют главного героя, его выдающиеся современники — Лев Толстой, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Чехов, Верещагин, Репин.
Автор романа В. Порудоминский долгие годы верен биографическому жанру. Читатели встречались в его книгах с Пушкиным и Львом Толстым, Брюлловым и Ге, Далем и Пироговым.
Книга иллюстрирована. Для широкого круга читателей.

Содержание:
Юрий Давыдов. Боль
СМЯТЕНИЕ
20 февраля 1880. Петербург. Гаршин
20 февраля 1880. Лорис-Меликов
20 февраля 1880. Млодецкий
20 февраля 1880. Верещагин
20 февраля 1880. Гаршин
20 февраля 1880. Лорис-Меликов
20 февраля 1880. Иван Сергеевич Тургенев
20 февраля 1880. Гаршин
21 февраля 1880. Орел. Раиса Радонежская
21 февраля 1880. Млодецкий
21 февраля 1880. Гаршин
11 августа 1877. Высота близ деревни Аяслар. Гаршин
Ночь с 21-го на 22-е февраля 1880. Лорис-Меликов
22 февраля 1880. Михаил Малышев
22 февраля 1880. Отставной полковник Дементьев
3 марта 1880. Надежда Михайловна Золотилова
6 марта 1880. Иван Сергеевич Тургенев
15 марта 1880. Гаршин. Тула
4 мая 1880. Ясная Поляна. Лев Николаевич Толстой
4 мая 1880. Харьков. Екатерина Степановна
4 мая 1880. Харьков. Гаршин
ТРЕТЬЕ НАЧАЛО
Веребьинский мост.
О пользе свежего воздуха
Картины и аллегории
Собрание сочинений
Второе начало
Годы и думы
Целесообразность памяти
Первое начало
Кое-что из детства
Переправа
СИГНАЛ. ТЕМЫ И ВАРИАЦИИ
Предостережение
Спокойствие — глупое слово
Рядовой Иванов
Связь времен
Образ человеческий
«...И играет на скрипке»
Истинная суть вещей
Наследство
«Красный цветок»
На Сиверской
Развязки
Круг своих
Итоги
Субботние вечера
Проводы
«ЧТО ЗНАЧИТ ЭТА БОЛЬ...»
19 МАРТА 1888
Надежда Михайловна
Екатерина Степановна
Гаршин
Приложение
Произведения В. М. Гаршина и литература о нем

Если интересуемая информация не найдена, её можно Заказать

Боль

Читаю и думаю о «грустном солдате», о Порудоминском думаю и вот об этом предисловии.
Длинное далось бы легче, да совестно томить читателя на пороге, у дверей. Писать кратко? Краткость требует долгих усилий. Пусть так. Но прежде надо утишить боль, завладевшую при чтении романа. Сущность болевого ощущения постараюсь определить, однако возьму сперва некий разбег...
Тут память спешит на помощь, память.
Живо и ясно вообразилась мне Вера Ивановна, покойная учительница, уроки ее вспомнились, гаршинский рассказ «Сигнал», а следом — будто ножом по стеклу: «Гаршин являлся типичным представителем мелкобуржуазной, чисто городской интеллигенции». Скороговоркой, будто извиняясь, Вера Ивановна лепетала «социологическое». А нам, буйным школярам довоенной поры, внятно слышалось: «Господи, какая чушь!» Для Веры Ивановны писатели были людьми исключительными. Не то чтобы бессмертными, но и не смертными. Отмахиваясь от формул, она внушала нам восхищение российской словесностью, мастерами ее и подмастерьями.
Сумрачно точен был Некрасов: «Братья-писатели, в нашей судьбе что-то лежит роковое». Роковое реяло над Гаршиным. Не потому, что пришел в мир вконец обедневшим дворянином. И не потому, что волонтером слышал посвист вражеской картечи. Не оттого, что кормился чернильной службишкой. И не оттого даже, что нет-нет да и ложился на аскетическую койку лечебницы.
Не здесь главное. В чем же?
Сказано: «Он взял на себя наши немощи и понес болезни». Давно сказано и не о Гаршине, но впрямую и вплотную соотносимо с Гаршиным. Ибо так было.
Было век назад, в семидесятых и восьмидесятых. Его сверстники двинулись в народ миссионерами борьбы за добро и справедливость. И оказались узниками смрадных централов. «Народная воля» при-
7
бегла к динамиту. Раскату взрывов аккомпанировал стук топоров по эшафотным доскам-тесинам. Исход семидесятых озарялся светлой надеждой; исход восьмидесятых мерцал мрачным разочарованием.
Гаршин не числился в подпольной организации. Он принадлежал к партии. Термины — организация, партия — не были тогда тождеством. Партия рекрутировалась из сочувствующих организации. Сочувствие Гаршина питало чувство, свойственное и землевольцам и народовольцам, — чувство самопожертвования. Не чья-то гибель во имя спасения униженных и оскорбленных, нет, твоя, твоя.
Гибель ждала Гаршина в черном пролете петербургской лестницы. Но погибал он в каждом своем творении, предельно сжатом, обна-женно-нервном, казалось, багрово-пульсирующем.
Но — довольно. Минута, другая — и со страниц биографического романа, написанного Владимиром Порудоминским, глянут на читателя трагические, скорбные, неизъяснимо прекрасные глаза Всеволода Михайловича Гаршина...
Любая биография, романная или сугубо научная, есть часть автобиографии. Автобиографии того, кто написал биографию.
Порудоминский вернулся к Гаршину — когда-то, четверть века назад, именно он, Порудоминский, представил гаршинский портрет в картинной галерее, имя которой «Жизнь замечательных людей». Верность теме? Несомненно. Но корневое, на мой взгляд, сокрыто в том, что годы, прожитые биографом, годы, так сказать, автобиографические, сильно влияют на вторичное обращение к судьбе реального, невымышленного героя.
Это не мое (вернее, не только мое) наблюдение. Оно высказано и самим автором «Грустного солдата» — см., например, журнал «Вопросы литературы», шестой номер за 1982 год. Указываю не без умысла: хочу обратить внимание пытливого читателя на содержательный, спокойно-вдумчивый «листок из писательского блокнота» нашего автора.
Жаль, однако, что в журнале лишь «листок», а не «листки», — ведь Владимир Порудоминский неутомимо и талантливо работает в излюбленном жанре. Соврать не даст библиография, зеркало индивидуальности. Конечно, даты появления в свет такого-то или такого-то произведения отражают техническую сторону издательского дела. Но сам по себе перечень — вектор духовных устремлений, сфера духовного обитания.
Так вот, в перечне трудов В. И. Порудоминского — жизнеописания русских художников Брюллова и Ге, Крамского и Ярошенко, русских писателей Даля и Гаршина, русского ученого Пирогова, т. е. творцов. С их поисками и терзаниями. С их неизбывным состраданием не вообще человечеству, хотя и этого не отнимешь, а человеку, этому, как сказал бы Гегель.
Избранники Порудоминского не бронзовеют. Они даны в дви-
8
женье внутреннем, в умении «трудно жить». Порудоминский признается: «Дни величия и радости открывают мне в человеке меньше, чем дни скорби». Признание важное и характерное. Отсюда и упомянутое болевое ощущение, вызванное романом о Гаршине. Оно теснило грудь автора. И оно передано, сообщено мне, читателю.
Известному литератору П. В. Анненкову принадлежит емкое соображение о биографическом жанре: необходима слитность художнического инстинкта и исторического чутья.
Эта редкая слитность присуща Владимиру Порудоминскому.
Ю. Давыдов