Содержание
ПИСЬМА С ЗЕМЛИ
Письмо Сатаны.
Письмо второе.
Письмо третье.
Письмо четвертое.
Письмо пятое.
Письмо шестое.
Письмо седьмое.
Письмо восьмое.
Письмо девятое.
Письмо десятое.
Письмо одиннадцатое.
АРХИВ СЕМЕЙСТВА АДАМА
Дневник Адама (Фрагменты). Перевод Т. Озерской
Дневник Евы (Перевод с оригинала). Перевод Т. Озерской
Из дневника Адама (Фрагмент). Перевод И. Гуровой
После грехопадения .
Сорок лет спустя .
У могилы Евы.
Отрывок из автобиографии Евы. Перевод И.Гуровой
Отрывки из дневника Евы, включенные в ее автобиографию. Перевод И.Гуровой
Страница из автобиографии Евы, год от сотворения мира 920. Перевод И.Гуровой
Дневник Мафусаила. Перевод И. Гуровой
Первый отрывок.
Второй отрывок из дневника Мафусаила.
Отрывок из статьи в «Радикале» за январь 916 года. Перевод И. Гуровой
Мир в году 920 после сотворения. Перевод И. Гуровой
Из дневника дамы, состоящей в Третьей Степени Родства. Перевод И. Гуровой
Извлечение из беседы Реджинальда Селкирка, Безумного Философа, с Ее Величием, Исполняющей Обязанности Главы Человечества. Перевод И. Гуровой
Отрывок из лекции. Перевод И. Гуровой. ... ...
Послесловие
Комментарии

Письма с Земли

Творец сидел на Престоле и размышлял. Позади Него простиралась безграничная твердь небес, купавшаяся в великолепии света и красок, перед Ним стеной вставала черпая ночь Пространства. Он вздымался к самому зениту, как величественная крутая гора, и Его божественная глава сияла в вышине подобно далекому солнцу. У Его ног стояли три гигантские фигуры, казавшиеся по контрасту совсем ничтожными,— то были архангелы, чьи головы пОчти достигали Его щиколотки.
Когда Творец кончил размышлять, Он сказал:
— Я поразмыслил. Узрите!
Он поднял руку, и из нее вырвалась ослепительная огненная струя — миллион колоссальных солнц, которые пронизали мрак и, рассекая Пространство, понеслись к самым отдаленным его пределам, становясь все меньше, все тусклее, пока не уподобились алмазным шляпкам гвоздей, мерцающим под безмерным сводом вселенной.
Через час Большой совет был распущен.
Архангелы, потрясенные и озадаченные, удалились из-под сени Престола и поспешили отыскать укромное местечко, где они могли бы свободно побеседовать. Впрочем, никто из троих не торопился начинать, хотя каждый с нетерпением ждал, чтобы начал другой. Всем им очень хотелось обсудить великое событие, но нельзя же было высказывать свое мнение, не узнав предварительно точку зрения остальных! И вот начался бесцельный вялый разговор о пустяках, который то обрывался, то вновь начинался, пока, наконец, архангел Сатана не призвал на помощь все свое мужество — а мужества у него было немало — и не перешел к делу. Он сказал:
— Мы знаем, господа мои, о чем мы пришли сюда потолковать, так отбросим же притворство и начнем. Если таково мнение Совета...
— Именно, именно,— благодарно воскликнули Гавриил и Михаил.
— Отлично, так продолжим же. Мы были свидетелями замечательного деяния — это само собой разумеется. Что касается его практической ценности — если у него есть практическая ценность,— то этот вопрос нас никак не касается. Мы можем думать о нем, что пожелаем,— но и только. Права голоса у нас нет. Я считаю, что Пространство было хорошо и в прежнем виде, и к тому же очень полезно. Холодное, темное, приятное место, где можно было иногда отдохнуть от изнеживающего климата небес и их докучного великолепия. Но все это мелочи, не имеющие значения. Нововведение, важнейшее нововведение заключается... В чем заключается, господа?
— В изобретении и введении механического самодействующего и саморегулирующегося закона, предназначенного для управления мириадами этих вращающихся и мчащихся наперегонки солнц и миров.
— Вот именно,— подхватил Сатана.— Заметьте, какая колоссальная идея! Верховный Разум не порождал еще ничего равного. Закон — механический Закон, точный и неизменный Закон, который не требует ни наблюдения, ни поправок, ни починок на протяжении всей вечности. Он сказал, что эти бесчисленные огромные тела будут пронизывать пустыни Пространства на протяжении бесконечных веков, мчась с невообразимой скоростью но гигантским орбитам и все же никогда не сталкиваясь, не увеличивая и не сокращая периода своего обращения даже на сотую долю секунды за две тысячи лет! В этом-то и заключается новое чудо, величайшее из всех чудес, механический Закон! И Он дал ему название — «ЗАКОН ПРИРОДЫ» и сказал, что это есть «ЗАКОН БОГА»—два взаимозаменяемые названия одного и того же явления.
— Да,— заметил Михаил,— и еще Он сказал, что введет Закон Природы — ЗАКОН БОГА — во всех своих владениях и сделает его верховным и нерушимым.
— И еще,—добавил Гавриил,—Он сказал, что со временем создаст животных и также подчинит их этому Закону.
— Да,— сказал Сатана,— я слышал, как Он это говорил, но ничего не понял. Что такое «животных», Гавриил?
— А я почем знаю? Откуда нам это знать? Слово-то новое.
(Проходит три столетия по небесному времени, равняющиеся ста миллионам, лет по земному времени. Входит Ангел-Рассыльный.)

— Господа мои, Он творит животных. Не благоугодно ли вам пойти и посмотреть?
Они пошли, они увидели и исполнились недоумения. Глубочайшего недоумения — и Творец заметил это и сказал:
— Спрашивайте, я отвечу.
— Божественный! — сказал Сатана с глубоким поклоном.— Л зачем они?
— Они нужны, чтобы экспериментальным путем установить принципы поведения и морали. Глядите на них и поучайтесь.
Их были тысячи, и все они были очень деятельны. Все были заняты, очень заняты — в основном истреблением друг друга. Исследовав одного из них через сильный микроскоп, Сатана сказал:
— Этот большой зверь убивает тех, кто слабее, о Божественный.
— Тигр? Ну конечно. Закон его природы — свирепость. Закон его природы — это Закон Бога. Тигр не может его ослушаться.
— Так значит, подчиняясь ему, он не совершает никакого преступления, о Божественный?
— Да, он ни в чем не повинен.
— Л вот этот зверек очень робок, о Божественный, и приемлет смерть, не сопротивляясь.
— Кролик? Ну конечно. Он лишен храбрости. Таков закон его природы, Закон Бога. Он должен ему подчиняться.
— Так значит, несправедливо было бы требовать, чтобы он поступал вопреки своей природе и оказывал сопротивление, о Божественный?
— Да. Ни от одного существа нельзя требовать, чтобы опо поступало вопреки закону своей природы — вопреки Закону Бога.
Сатана еще долго задавал вопросы, а потом сказал:
— Паук убивает муху и поедает ее. Птица убивает паука и поедает его. Рысь убивает гуся, а... короче говоря, они все убивают друг друга. Одни убийства, куда ни глянь. Этих тварей бесчисленное множество, и они убивают, убивают, убивают. Все они убийцы. И все они безвинны, о Божественный?
— Они безвинны. Таков закон их природы. А закон природы всегда — Закон Бога. А теперь... глядите... Узрите! Новая тварь, и к тому же шедевр — Человек!
И возникли кучки, толпы, миллионы мужчин, женщин, детей.
— А с ними что ты будешь делать, о Божественный?

— Вложу в каждого отдельного индивида в различных степенях и оттенках все те разнообразные нравственные качества, „ которые были распределены по одной характерной черте среди всех представителей бессловесного животного мира,— храбрость, трусость, свирепость, кротость, честность, справедливость, хитрость, двуличие, великодушие, жестокость, злобу, коварство, похоть, милосердие, жалость, бескорыстие, эгоизм, нежность, честь, любовь, ненависть, низость, благородство, верность, двоедушие, правдивость, лживость,— каждый человек получит все эти качества, и из них составится его природа.
У некоторых высокие прекрасные черты возобладают над дурными, и таких будут называть «хорошими людьми», в других будут властвовать дурные черты, и их назовут «плохими людьми». Глядите... узрите... они исчезают!
— Куда они, о Божественный?
— На Землю, и они, и все их собратья — животные.
— А что такое Земля?
— Шарик, который я сотворил две эры, эру и пол-эры тому назад. Вы видели его во взрыве миров и солнц, которые вырвались из моей руки, но не обратили на него внимания. Человек — это эксперимент, а животные — это еще один эксперимент. Время покажет, стоило ли с ними возиться. Демонстрация окончена. Можете удалиться, господа мои.
Прошло несколько дней.
Они соответствуют длительному периоду (нашего) времени, ибо на небесах день равен тысячелетию.
Сатана бурно восхищался некоторыми блестящими выдумками Творца, но в этих похвалах нетрудно было заметить иронию. Высказывал он их конфиденциально своим надежным друзьям, другим архангелам, но кое-кто из рядовых ангелов подслушал его и сообщил Наверх.
В наказание он был выслан с небес на один день — на небесный день. Он давно уже привык к подобным наказаниям, которые то и дело навлекала на него чрезмерная бойкость его языка. Прежде его ссылали в Пространство, поскольку других мест для ссылки не имелось, и он уныло порхал там в вечной ночи и арктическом холоде. Однако теперь он решил разыскать Землю и посмотреть, как подвигается эксперимент с Человечеством. Через некоторое время он написал домой — самым частным образом — архангелам Михаилу и Гавриилу о том, что он там увидел.

ПИСЬМО САТАНЫ
Это очень странное место, необычайное и весьма интересное. У нас дома нет ничего подобного. Люди все сумасшедшие, остальные животные все сумасшедшие, Земля сумасшедшая, и сама Природа тоже сумасшедшая. Человек — на редкость любопытная диковинка. В своем наилучшем виде он напоминает лакированного ангела самой низшей категории, а когда он по-настоящему плох, это нечто невообразимое, неудобопроизносимое; и всегда, и везде, и во всем он — пародия. И все же он с полной невозмутимостью и искренностью называет себя «благороднейшим творением божиим». Честное слово! И нельзя сказать, чтобы эта идея пришла ему в голову недавно — во все века он провозглашал ее и верил в нее. Верил в нее, и никто из всего этого племени еще ни разу не заметил, насколько она смехотворна.

Кроме того — крепитесь! — ои считает себя любимцем Творца. Он верит, что Творец гордится им, он даже верит, что Творец любит его, сходит по нему с ума, не спит ночами, чтобы восхищаться им, да, да — чтобы бдеть над ним и охранять его от бед. Он молится Ему и думает, что Он слушает. Мило, не правда ли? Да еще нашпиговывает свои молитвы грубейшей откровенной лестью и полагает, будто Он мурлычет от удовольствия, слушая подобные нелепые славословия. Каждый день он молится, прося помощи, милости и защиты, и молится с надеждой и верой, хотя до сих пор все его молитвы до единой оставались без ответа. Но такой ежедневный афронт, ежедневный провал его не обескураживает — он продолжает молиться как ни в чем не бывало. В этом упорстве есть что-то почти прекрасное. Крепитесь! Он думает, что отправится на небеса!
У него есть платные учителя, которые твердят ему об этом. Они твердят ему также об аде, вечной геенне огненной, куда он попадет, если не будет соблюдать «заповедей». Что такое «заповеди»? Очень любопытная штука. В свое время я вам о них расскажу.

ПИСЬМО ВТОРОЕ
Всё, что я сообщаю вам о человеке,— чистая правда». Заранее прошу прощения, если эти слова будут иногда повторяться в моих письмах; я хочу, чтобы вы серьезно относились к моим рассказам, а я чувствую, что, будь я на вашем месте, а вы на моем, мне время от времени требовалось бы подобное напоминание, иначе моя доверчивость могла бы истощиться.
Ибо в человеке все кажется бессмертному странным. Его взгляд на вещи отличен от нашего; его представление о взаимоотношении явлений совсем не похоже на наше, а его понятия настолько расходятся с нашими, что, несмотря на весь наш интеллект, вряд ли даже самый одаренный из нас когда-нибудь сможет до конца постичь его точку зрения.
Вот вам характерный пример: он придумал себе рай и не допустил в него высшее из всех известных ему наслаждений, экстаз, который его племя (как и наше) ценит более всего,— половой акт.
Словно погибавшему в жаркой пустыне путнику его спаситель предложил все то, о чем он мечтал в часы страданий, попросив сделать только одно какое-нибудь исключение,— и путник отказался от воды!

Рай человека подобен ему самому: странный, интересный, поразительный, нелепый. Право же, в нем не нашлось места ничему из того, что человек действительно ценит. Рай этот целиком и полностью состоит из развлечений, которые здесь, на Земле, человеку вовсе не нравятся, — и тем не менее он убежден, что в раю они придутся ему по вкусу. Разве это не любопытно? Разве это не интересно? И не думайте, что я преувеличиваю,— отнюдь нет. Я приведу вам факты.
Большинство людей не любит петь, большинство людей не умеет петь, большинство людей не выдерживает чужого пения дольше двух часов. Заметьте это.
Из сотни человек примерно только двое умеют играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, и в той же сотне не наберется и четверых, которые хотели бы этому научиться. Заметьте также и это.
Многие люди молятся, но любят этим заниматься очень немногие. Лишь единицы молятся долго, остальные стараются выбрать молитву покороче.
Далеко не все те, кто ходит в церковь, любят туда ходить.
Для сорока девяти человек из пятидесяти соблюдение Дня Субботнего — унылейшая и скучнейшая обязанность.
Из тех, кто сидит в церкви в воскресенье, две трети устают еще до половины службы, а остальные — прежде, чем она кончится.
Самый радостный миг для всех них — когда священник воздевает руки для благословения. По всей церкви проносится тихий шорох облегчения, и вы чувствуете, что он исполнен благодарности.
Все нации смотрят сверху вниз на все остальные нации.
Все нации недолюбливают все остальные нации.
Все белые нации презирают все остальные пации любого оттенка кожи и угнетают их, когда только могут.
Белые не желают вступать в брак с «черномазыми» и вообще с ними соприкасаться.
Они не допускают их в свои школы и церкви.
Весь мир ненавидит евреев и терпит их, только когда они богаты.
Я прошу вас хорошенько заметить все эти факты 1,
______________________________
1 Здесь и в дальнейшем Марк Твен, рисуя картины земной жизни, выступает как критик современных ему США, разоблачая лицемерие церкви, национализм, антисемитизм, шовинизм, преследования негров, царившие в США и в его время (Ред.).

Далее. Все нормальные люди не любят шума.
Все люди, нормальные и ненормальные, любят разнообразие. Однообразная жизнь им быстро приедается.
Каждый человек в меру доставшихся ему интеллектуальных способностей постоянно упражняет свой ум, и эти упражнения составляют весьма существенную, ценную и важную часть его жизни. Самый неразвитый человек, как и самый образованный, обладает какой-нибудь своей способностью и испытывает подлинное удовольствие, пуская ее в ход, доказывая ее и совершенствуя. Уличный мальчишка, превосходящий своего товарища в играх, извлекает из своего таланта столько же радости н так же старательно его развивает, как скульптор, художник, музыкант, математик и все прочие. Никто из них не мог бы чувствовать себя счастливым, если бы на его талант был наложен запрет.
Теперь вы знаете все факты. Вам известно, что нравится людям, а что им не нравится. И вот человечество изобрело рай — по собственному разумению, без всякой помощи со стороны. Так попробуйте догадаться, на что он похож. Бьюсь об заклад, не догадаетесь и за две тысячи вечностей! Самый острый ум, известный вам или мне, не додумался бы до этого и за пятьдесят миллионов вечностей. Погодите, сейчас я вам все расскажу.
1. Во-первых, я напомню вам тот поразительный факт, с которого я начал, а именно — что человек, хотя он, подобно бессмертным, естественно, ставит соитие выше всех других радостей, все же не допустил его в свой рай! Даже мысль о соитии возбуждает его. Когда ему предоставляется возможность осуществить его, он приходит в исступление и готов поставить на карту жизнь, репутацию, все — даже свой нелепый рай,—лишь бы использовать этот случай и достичь чудесной кульминации. С юности и до старости все мужчины и все женщины ставят соитие выше всех других удовольствий, вместе взятых, и однако, как я уже сказал, ему нет места в их раю, его заменяет молитва!
Да, они ценят его чрезвычайно высоко, и все-таки, подобно всем другим их так называемым «блаженствам», оно чрезвычайно жалко. Даже в лучшем случае этот акт у них невообразимо краток — с точки зрения бессмертного, я хочу сказать. И в повторении его человек ограничен настолько, что... нет, бессмертным этого не понять. Мы, испытывающие это наслаждение и его высший экстаз без перерыва и остановки в течение столетий, никогда не сумеем по-настоящему и с должным сочувствием постичь ужасающую нищету люден во всем, что касается этого великолепного дара, который, когда им владеют так, как владеем мы, делает все остальные удовольствия ничтожными и ничего не стоящими.
2. В человеческом раю все поют! Человек, который на Земле не пел, там поет; человек, который на Земле не умел петь, там обретает эту способность. И это вселенское пение длится постоянно, непрерывно, не перемежаясь ни минутой тишины. Оно продолжается весь день напролет, и каждый день но двенадцать часов подряд. И никто не уходит, хотя на земле подобное место опустело бы уже через два часа. И поют только псалмы. Да нет, всего один псалом. Слова всегда одни и те же, исчисляются они примерно десятком. В псалме этом нет и подобия ритма или хоть какой-нибудь поэтичности: «Осанна, осанна, осанна, Господь Бог Саваоф, ура, ура, ура, вззз, бум!., а-а-а!»
3. Одновременно все до единого играют на арфах — все эти мириады! — хотя на земле не нашлось бы и двадцати человек на тысячу, которые умели бы играть на музыкальных инструментах или хотели бы этому научиться.
Представьте себе этот оглушающий ураган звуков — миллионы и миллионы голосов, вопящих одновременно, и миллионы и миллионы арф, отвечающих им скрежетом зубовным! Скажите мне: разве это не ужасно, не отвратительно, не безобразно?
И вспомните: все это проделывается, чтобы вознести хвалы, чтобы доставить удовольствие, польстить, выразить свое обожание! Хотите знать, кто же по доброй воле готов терпеть такое странное восхваление, достойное сумасшедшего дома? И кто не только терпит его, но и радуется ему, наслаждается им, требует его, приказывает, чтобы хвала была именно такой? Замрите.
Это — бог. Бог людского племени, хочу л сказать. Он восседает на Престоле, окруженный двадцатью четырьмя высшими сановниками, а также другими придворными, взирает на бесконечные квадратные мили своих неистовствующих поклонников, и улыбается, и мурлычет, и довольно кивает на север, на восток, на юг — готов поручиться, что во всей вселенной никто еще не измыслил более нелепого и наивного зрелища.
Нетрудно догадаться, что изобретатель этого рая не придумал его самостоятельно, а просто взял за образчик придворные церемонии какой-нибудь крохотной монархии, затерявшейся на задворках Востока.

Нее нормальные белокожие люди терпеть не могут шума. И тем не менее они безмятежно приемлют подобный рай — не задумываясь, не размышляя, не исследуя вопроса,— и даже искренне хотят туда попасть! Благочестивые седовласые старцы большую часть своего времени посвящают мечтам о том счастливом дне, когда они оставят заботы земной жизни и вкусят блаженства этого местечка. И в то же время легко заметить, насколько оно для них нереально и как мало они на самом деле в него верят: недаром они никак не готовятся к великой перемене — никто из них не упражняется на арфе и никогда не поет.
Как вы уже видели, этот необычайный спектакль нужен для вознесения хвалы — хвалы, изливаемой в псалме, хвалы, выражаемой коленопреклонением. Он заменяет «церковь». А ведь здесь, на земле, люди не переносят больших доз церковной службы: час с четвертью — вот их предел, да и то не чаще раза в неделю. То есть, по воскресеньям. Один день из семи, и даже при таких условиях они ждут его без особого нетерпения. Итак, что же обещает им их рай? Церковную службу, которая длится вечно, и День Субботний, не имеющий конца! Им быстро приедается даже их здешний коротенький день субботний, наступающий лишь раз в неделю, и все же они жаждут, чтобы он длился вечно; они грезят об этом, они говорят об этом, они думают, что они думают, что он сулит им блаженство; с трогательным простодушием они думают, что они думают, что они смогут быть счастливы в таком раю.
А все потому, что они вообще не умеют думать; они только думают, будто они думают. На самом же деле думать они не способны; на десять тысяч человек не наберется и двух, у которых было бы чем думать. А что касается их воображения...— взгляните на их рай! Они приемлют его, они одобряют его, они восхищаются им. Достаточно и этого, чтобы вы получили полное представление об их разуме.
4. Изобретатель их рая ссыпает в него без разбора все нации. И к тому же на основе полнейшего равенства, не возвышая и не принижая ни одну из них: они должны быть «братьями», всегда пребывать вместе, вместе молиться, вместе бренчать на арфах, вместе тянуть осанну — и белые, и чернокожие, и евреи, и все прочие: никаких различий между ними не делается. Здесь, на земле, все нации ненавидят друг друга, и каждая из них ненавидит евреев. И все же любой благочестивый человек обожает этот рай и лелеет мечту попасть в него. Совершенно искренне. И в святом восторге он думает, будто он думает, что, попав туда, он обнимет все земные племена и начнет безостановочно прижимать их к своей груди!
Человек — настоящее чудо! Хотел бы я знать, кто его выдумал.
5. Каждый человек на земле обладает своей долей рассудка, велика она или мала; и он гордится ею, какова бы она ни была. И сердце его переполняется гордостью, когда он слышит имена великих мыслителей своего племени, и он любит слушать о их дивных свершениях. Ибо он одной с ними крови, и, прославив себя, они прославили его. «Вот на что способен человеческий разум!» — восклицает он н перечисляет мудрецов всех веков, вспоминая бессмертные книги, которые они подарили миру, чудеса техники, которые они придумали,— весь тот блеск, который они придали науке и искусству; перед ними он обнажает голову, как перед монархами, и искренне воздает им все почести, какие только может изобрести его исполненное радости сердце, тем самым вознося разум надо всем, что только есть в его мире, и признавая его единственным и верховным владыкой! А после этого он стряпает рай, в котором не найти и жалкого клочка разума.
Странно, любопытно, непонятно? И все же дело обстоит именно так, как я рассказал, хотя это и кажется невероятным. Этот искреннейший поклонник разума, по заслугам ценящий его величественную роль здесь, на земле, сочинил религию и рай, которые не почитают разума, не хвалят его, не ставят его нив грош — короче говоря, даже не упоминают о его существовании.
Вы, вероятно, уже убедились, что человеческий рай был замыслен и построен по совершенно определенному плану, заключающемуся в том, чтобы рай этот содержал до последней мелочи все, что отвратительно человеку, и не имел в себе ни единой вещи, ему приятной!
И чем глубже мы будем исследовать предмет, тем очевиднее будет становиться этот удивительнейший факт.
Итак, запомните: в человеческом раю нет места для разума, нет для него никакой пищи. Он сгниет там за один год — сгниет и протухнет. Сгниет, протухнет и обретет святость. И это хорошо, ибо только святой может вытерпеть радости подобного приюта для умалишенных.