RSS Выход Мой профиль
 
Главная » Статьи » Библиотека C4 » 15.Научно-популярная литература

НП-023. Шестаковский А. Ф. Достичь невозможного

Раздел НП-023

Шестаковский Александр Федорович

ДОСТИЧЬ НЕВОЗМОЖНОГО

Москва, Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Просвещение» Министерства печати и массовой информации РСФСР, 1990г.
Художник В. Р. Орловский

обложка издания






| Аннотация:
О жизни конструктора, о том, как ему удавалось разрешать казавшиеся неразрешимыми задачи, рассказывает в своей книге Александр Федорович Шестаковский, лично знавший С.Г. Симонова.


| Содержание
Как рождалась эта книга.
В ОТЧЕМ ДОМЕ.
ПОСТИЖЕНИЕ МАСТЕРСТВА.
ШКОЛА ФЕДОРОВА .
ABC - ПЕРВЫЙ КРУПНЫЙ УСПЕХ.
ГРОЗА ФАШИСТСКИХ ТАНКОВ.
ДОЛГАЯ ПОЧЕТНАЯ ЖИЗНЬ СКС.
ЖИЗНЕННАЯ ПОЗИЦИЯ.
Что еще прочитать об оружии и оружейниках.

Если интересуемая информация не найдена, её можно Заказать

Счастливо сложилась судьба изобретений замечательного советского конструктора стрелкового оружия СЕРГЕЯ ГАВРИЛОВИЧА СИМОНОВА. Его АВС-36 стала первой автоматической винтовкой, официально принятой на вооружение Красной Армии в 1936 г.
Но путь к победе был для Симонова тернистым. Все, чего он достиг в своем творчестве и жизни, далось ему, деревенскому самородку, без систематического образования, упорным трудом, целеустремленностью, волей, — словом, такими качествами, которые сделали жизнеспособным его природный талант.
Симонов установил и своеобразный рекорд. Если обычно конструирование и отладка нового стрелкового оружия занимает не менее 5—6 лет, то осенью грозного 1941 -го он создал столь необходимое в то время противотанковое ружье чуть больше чем за месяц. Противотанковое ружье Симонова было признано лучшим оружием такого назначения времен второй мировой войны. О жизни конструктора, о том, как ему удавалось разрешать казавшиеся неразрешимыми задачи, рассказывает в своей книге Александр Федорович Шестаковский, лично знавший С.Г. Симонова.

ДОСТИЧЬ НЕВОЗМОЖНОГО

КАК РОЖДАЛАСЬ ЭТА КНИГА


Эти минуты всегда впечатляют торжественностью. Печатая шаг, по древней брусчатке Красной площади идет очередной караул на главный пост страны, к Мавзолею основателя Коммунистической партии Советского Союза и Советского государства B.И. Ленина. С боем курантов Спасской башни сменяются часовые. В руках солдат—-. изящные и легкие самозарядные карабины СКС-45 конструкции замечательного советского оружейника, лауреата Государственных премий СССР, Героя Социалистического Труда Сергея Гавриловича Симонова. О нем, создателе нашедшего столь почетное применение карабина и ряда других конструкций стрелкового оружия, способствовавшего разгрому врага в годы Великой Отечественной, и пойдет рассказ в этой книге.

Много лет мы знали друг друга. Познакомившись с Сергеем Гавриловичем при выполнении редакционного задания, я стал наведываться к нему и просто так — он был мне глубоко симпатичен. Мы встречались на его квартире в Сокольниках, на подмосковной даче в Бутове, в хранилищах оружия Центрального музея Вооруженных Сил СССР. Бывал он в гостях и у меня. И каждый раз в неспешных беседах изобретатель раскрывался все новыми гранями. Постепенно накопилось столько материала, личных наблюдений, что это как бы само просилось в книгу.

Написать о нем подталкивало еще и то, что ему в некотором роде «не везло». Написаны книги о его коллегах — В. Г. Федорове, Ф. В. Токареве, В. А. Дегтяреве, Г. С. Шпагине, М. Т. Калашникове, в которых, конечно же, не обошлось без упоминания C.Г. Симонова. А о нем самом, хотя вклад Сергея Гавриловича в создание отечественного автоматического огнестрельного оружия внушителен, кроме коротких журнальных и газетных статей, ничего не было. Каждый из нас в юности рисует свое будущее в мечтах. Но, увы, не у каждого получается их осуществить. Сергею Гавриловичу это удалось. Реализовав одну мечту, он ставил перед собой новую, более высокую цель и снова ее достигал. О том, как ему это удавалось, и пойдет речь.

Рассказ о творческой жизни Симонова, прослеживаемой в книге, дает представление об истории создания и совершенствования отечественного автоматического оружия, ставшего основным и самым массовым в Великой Отечественной войне. История эта вызывает законную гордость за наших конструкторов, рабочих и специалистов — всех тех, кто ковал оружие Победы.

О том, что оружию, созданному С. Г. Симоновым, еще предстоит долгая жизнь, свидетельствует, в частности, беседа, происшедшая у меня в 1989 году с комендантом Московского Кремля Г. Д. Башкиным. На мой вопрос, чем объяснить, что карабин Симонова СКС-45 используется вот уже 35 лет на охране Кремля и Мавзолея В. И. Ленина, генерал ответил так: — Конечно, давно уже создано и находится на вооружении Советской Армии более совершенное оружие, превосходящее СКС рядом боевых параметров. И все же симоновский карабин обладает качествами, весьма ценными для несения чисто караульной службы: он сравнительно легок, изящен, вполне соответствует своему назначению. К тому же СКС-45 нам дорог тем, что как бы осязаемо связывает поколение славных бойцов Великой Отечественной войны с нынешними воинами, олицетворяет своего рода преемственность. Вопрос о замене СКС каким-либо другим оружием пока не стоит.



В ОТЧЕМ ДОМЕ


Неодолимые силы тянут человека туда, где он родился. И чем он старше, тем сильней. Вот и Сергею Гавриловичу давно хотелось навестить места своего детства, да все не получалось: то самочувствие было плохое, то не позволяли дела. И у меня было давнее желание посетить его родную деревню, чтобы лучше представить себе обстановку, в которой он рос. И вот, наконец, собрались. В один из майских дней, воспользовавшись согласием зятя Симонова — Геннадия — подвезти нас на «Жигулях», мы оказались на его родине.

Едем на машине по асфальтированному шоссе, соединяющему Владимир с Ковровым, вдоль того места, где прежде находилась деревня Федотово, а Симонов, как ни напрягает зрение, рассматривая сквозь ветровое стекло окружающие строения, почти ничего не узнает. Может, подвела память — ведь он не был тут около 45 лет? Но, скорее всего, сказывается преобразующая сила быстротечного времени. Федотово давно уже не существует. Деревня слилась с соседней — Мелиховом, образовав современный рабочий поселок, протянувшийся на много километров возле мощной известковой гряды. Пришлось обратиться с расспросами к прохожим. Они-то и помогли. И вот мы уже у цели — у дома номер 220 на Первомайской улице. Словно помолодевший, проворно выбрался Сергей Гаврилович из машины и с волнением стал разглядывать строение. Ведь это был отцовский дом, в котором он 4 октября 1894 года появился на свет. Правда, новые хозяева существенно перестроили дом. Однако присмотревшись, Симонов все же узнал его.

На стук в калитку вышла пожилая женщина. Увидев незнакомых людей и среди них Сергёя Гавриловича при всех орденах и со Звездой Героя Социалистического Труда на груди, она растерялась, не догадываясь, чем обязана такому визиту. Но вот Симонов представился. Лицо женщины, назвавшейся Анной Петровной Савиной, сразу же просветлело, и она гостеприимно пригласила нас в дом. Как же, она хорошо помнит Гаврилу Игнатьевича и Евлампию Терентьевну — родителей Сергея Гавриловича, у которых она вместе с мужем еще в 1939 году купила этот дом. Помнит и то, как старшие Симоновы тогда переорались к сыну в Ковров. Они же с мужем прожили все эти годы тут безвыездно и до ухода на пенсию трудились на разработках известняка.

Переступив порог калитки, Сергей Гаврилович каким-то неведомым путем сразу узнал знакомый с детства предмет. Словно не доверяя ослабевшему зрению, он потянулся к сделанной ка-ким-то особым способом защелке калитки и пальцами ощупал ее, вызвав у хозяйки дома и у нас недоумение. Какое-то мгновение он был сосредоточен, но потом с забавной гордостью сказал:
— Видать, неплохо мною защелка сработана, что служит уже более семидесяти лет... Мы улыбнулись. Можно было подумать, что после этого немудреного запора не было прославивших его автоматической винтовки, противотанкового ружья, самозарядного карабина, десятков других конструкций и что в создании защелки, которую мы с любопытством разглядывали, вся его заслуга.

Внутренняя часть дома оказалась полностью перестроенной. Чистенько. Добротная недорогая, но современная мебель, в углу телевизор. Невольно Симонов сравнил нынешнюю обстановку дома с той, в которой довелось в детстве жить его многочисленной семье. Тогда единственной мебелью был стоявший в углу грубо сколоченный стол да окружавшие его лавки. Спали на русской печи и на полатях. Вечерами рано гасили лампу-коптилку — чтобы не переводить зря керосин.
—Отец мой, как и дед, был хлеборобом,— вспоминал Симонов.— Так что я, можно считать, потомственный крестьянин. Однако крохотные наделы да и скудность земли, как мы ни старались, давали мизерные урожаи. Своего хлеба хватало только, как в старину говорили, до рождества, а точнее, до Нового года. Поэтому, чтобы прокормить семью, отцу приходилось работать у местных заводчиков, занимавшихся разработкой известняка. Вот она, гряда,— показал Симонов на видневшиеся в окно карьеры.— Немало там пришлось пролить пота и мне...

Можно только удивляться непостижимому совершенству человеческой памяти. Она подчас извлекает из тайников мозга такие, казалось бы, давно забытые подробности, что только диву даешься.
—За 15 верст отец возил на лошаденке известь в город,— продолжал вспоминать Симонов.— В неделю зарабатывал, помню, 3 рубля 60 копеек. На эти деньги по тогдашним ценам можно бы и жить. Но от них после покупки корма для лошади и коровенки оставалось не более 60 копеек. На такие деньги, ясное дело, семье, в которой было семь детей, не разгуляешься. Чтобы кое-как свести концы с концами, отцу приходилось еще и заготавливать дрова на продажу. И все же, по теперешним понятиям, мы буквально нищенствовали. Летом бегали босиком. Когда холодало, заматывали ноги тряпьем и обували лапти. Отец покупал для нас в городе на базаре поношенную одежонку. Мать, как могла, ее ушивала. В семье было заведено, что детей с шести лет приучали работать в поле. В таком возрасте только, бы играть да играть, а мы сажали картофель, подносили снопы. И дома всегда находились дела: нянчились с меньшими, убирали избу, мыли посуду.



С десяти лет мы летом уже косили корове траву, жали серпом хлеб. Осенью и зимой с отцом заготавливали дрова. Деревья в лесу рубили прямо топором — так нам казалось сподручнее. Разделывали их и грузили на телегу или сани, перевозили к дому. Здесь их распиливали, кололи и укладывали в поленницы — вон возле того забора.

Сергей Гаврилович отодвинул занавеску на окошке и кивнул на черный от времени, но еще прочный частокол, огораживающий хозяйственный дворик.

Как о единственном светлом времени детства, отмеченного не по возрасту тяжелым трудом и крайней нуждой, он вспомнил об учебе в начальной сельской школе. Ее здание сохранилось до наших дней.
— Учился я охотно и, видимо, успешно, ибо меня всегда среди немногих ученикев отмечали похвальными листами. Учитель — Александр Александрович (фамилию его, к сожалению, не помню),— должно быть, был хорошим человеком и педагогом, что к нему сохранились самые теплые чувства. Бывало, в метель увидит в окно, что я с книжками под мышкой никак не могу взобраться в гору, выйдет, встретит меня и на руках принесет в школу. И к другим детям бедняков он относился с сочувствием. Особенно к тем, которые приходили из соседних деревень. Чтобы они не были голодны, он поручал сторожу варить им картофельный суп. Помню, очень нравилось мне это варево и казалось — нет свете еды вкусней.
— Когда ухитрялся делать уроки? Право, ума не приложу,— вспоминал Сергей Гаврилович.— Ведь с меня не снимались многочисленные домашние обязанности. На третью зиму успешно сдал экзамены, получил похвальный лист и свидетельство об окончании начальной школы. Мне очень хотелось дальше учиться. И учитель, помню, говорил отцу, что я способный, и советовал продолжить мое образование. Но у семьи не было на это средств, да и руки мои требовались в хозяйстве. Отец сочувствовал, но все же был неумолим. Должно быть, нелегко было прокормить и одеть нашу многочисленную ораву. Сергей Гаврилович вспомнил и о том, как уже тогда, еще ребенком, проявлял интерес к разным ремеслам. Конечно же, домашние дела почти не оставляли свободного времени. Но коль перепадали такие минуты, он с увлечением что-нибудь пилил, строгал. Приходилось мастерить украдкой от отца, боявшегося, что он поломает инструмент.

Тут, в родном доме, Сергей Гаврилович то и дело наталкивался на следы своих первых в жизни поделок. В кучке старого хлама в углу двора он чудом усмотрел обрубок валика с деревянными лопаточками. Оказалось, это были остатки маслобойки, которую он изготовил из дерева, когда ему еще не было и десяти лет. Мастерил ее в конюшне при свете керосиновой коптилки, когда его чуть свет посылали кормить лошадь. Получилось отменно. Маслобойкой стала пользоваться не только мать, но и соседи, с трудом верившие, что такое мог придумать и смастерить малолетний Сергейка. Мальчишку неумолимо стала тянуть к себе кузница, что приютилась на краю деревни. Привлеченный сюда однажды лязгом обрабатываемого на наковальне металла, он уже не мог равнодушно проходить мимо нее. Порой, забыв обо всем на свете, и в том числе о домашних обязанностях, он подолгу восхищенно наблюдал за таинством превращения бесформенных кусков железа в столь полезные в крестьянском хозяйстве предметы. Кузнец Сергей Антонович Швецов поначалу его вроде бы не примечал: и другие мальчишки забегали к нему из любопытства. Но Сергейка, в отличие от них, появлялся в воротах кузницы чуть ли не каждый день и одолевал вопросами. А однажды несмело напросился помочь.
Антоныч смерил мальца любопытным взглядом, словно оценивал. Уж больно он был мал, хотя вроде бы крепок. — Ну что ж, возьми вон тот молот, что полегче.
Сергейка вмиг схватил кувалдочку, поплевал на ладони, как это всегда делал Антоныч, и встал к наковальне. Кузнец выхватил щипцами из горна раскаленный прут. Один удар, второй, третий.
Антоныч сначала ручником показывал, куда ударить, но потом только передвигал по наковальне прут, заметив, что парнишка и сам неплохо соображает что к чему.
— Молодец, толк из тебя получится,— похвалил Антоныч, когда шина для тележного колеса была выкована.— А теперь беги домой, скажи отцу, что вечерком загляну — есть к нему разговор.
Но предупредить отца Сергейке не удалось. Гаврила Игнатьевич приехал поздно, как всегда, уставший. Едва успел отстегнуть вожжи, развязать хомут, ослабить чересседельник, как пожаловал Антоныч. Велев Сергейке распрячь лошадь и дать ей корму, отец позвал кузнеца в дом. Они долго о чем-то разговаривали. Потом отец позвал Сергейку. — Так вот ты где пропадаешь! — нарочито строго сказал отец.— Сам себе работу нашел? Ну что ж... К Антонычу в ученики пойдешь?
— Такого вопроса мне можно было и не задавать,— вспоминал Сергей Гаврилович.— Ведь осуществлялась моя первая в жизни мечта. Конечно, я с радостью согласился...
Здесь, в кузнице, у Симонова и произошло первое близкое знакомство с металлом, с которым он уже больше никогда не расставался, с его неограниченными возможностями превращаться в умелых руках в самые разнообразные предметы. Вместе с Ацто-нычем они ковали подковы, обтягивали шинами колеса, оковывали телеги, тарантасы, сани, делали и наваривали сошники и лемеха к плугам. В кузницу сельчане носили лудить самовары, запаивать прохудившиеся тазы и кастрюли, исправлять замки. Однако потребности жителей деревни в таких работах были ограничены. Тогда Антоныч брался и за столярные работы. Они изготовляли телеги, сани, деревянную утварь.

Сергей Гаврилович с благодарностью вспоминал кузнеца, искренне стремившегося научить полюбившегося ему паренька всему, что умел сам. В те времена такое отношение ремесленников к своим ученикам было большой редкостью, ибо мастера всегда видели в них возможных конкурентов. Их обучали ровно настолько, чтобы освободить себя от тяжелой и грязной работы, не посвящали в тонкости ремесла, ревностно следили за тем, чтобы подмастерья не могли стать мастерами. Сергейка нравился кузнецу тем, что был не по годам серьезным, покладистым, трудолюбивым. С ним легко работалось. Кузнец Швецов был из тех основательных мужиков, которые, благодаря тому что труд их в деревне нужен всем, находятся на каком-то особом, привилегированном положении. Этим он не злоупотреблял: брал за работу с односельчан «по-божески», чем и заслужил доброе к себе отношение.

Он был еще не стар, физически здоров, спиртным не баловался. И все же жизнь его складывалась не совсем ладно. Рано похоронил первую жену. Потом женился опять. Но детей так и не было. Оттого пустой и скучной казалась ему собственная изба, в которой никогда не слышалось ни детского плача, ни смеха. За длинным рублем Сергей Антонович не гонялся: не видел в нем смысла. На жизнь хватало — и ладно. Должно быть, завидовал домовитым многодетным соседям, жившим подчас впроголодь, но зато дружно, общими заботами. У них была цель, перспектива. Он был лишен и того и другого. Поэтому в Федотове с его тремя с половиной десятками домов Швецов чувствовал себя одиноко, неуютно. Отсюда пошла его замкнутость, острое желание поделиться с кем-то своими безрадостными думами. Но так случилось, что и друзей-то у него не оказалось. Может быть, именно поэтому он стал относиться к своему подручному со сдвоенным чувством: как к сыну и как к товарищу одновременно, хотя разница в годах между ними была около двадцати лет.

Большую тягу к Антонычу испытал тогда и Сергей. Его сверстники еще, как говорится, били баклуши, когда он уже зарабатывал себе на хлеб, помогал семье. Оттого друзей-одногодков у него также не было. Рано повзрослев, став самостоятельным, он просто не находил с ними общего языка, общих интересов.

Вечерами, когда смеркалось и работать было уже нельзя, мастер и его подручный не торопились домой. Закрыв ворота, они усаживались на обрубках бревен у потухающего горна и душевно беседовали, пока не тускнел последний уголек. Темы разговоров были самые разные. О жизни, о войне, о тяжкой доле крестьян и рабочего люда. Чаще всего беседа вертелась вокруг того, что им было ближе всего — профессии металлиста. Тут уж Сергей засыпал Антоныча градом вопросов. Кузнец отвечал как мог, больше по догадке, ибо знал по-настоящему толк только в кузнечном деле. Сергея ответы не удовлетворяли. Антоныч это чувствовал и злился. «Да что ты ко мне пристал? — говорил он в сердцах.— Иди поработай на заводах, вот тогда и узнаешь...» Невдомек было Антонычу, что в эти минуты он говорил именно то, о чем Сергей и сам думал не раз, как бы укрепляя его убеждение, что, только познав самые разные ремесла, можно стать настоящим мастером-металлистом.

Однажды Сергей не выдержал — высказал свою сокровенную мечту и сам испугался: думал, Антоныч будет над ним смеяться. Но кузнец проявил такт и понимание. Он как-то странно взглянул на своего ученика, словно видел его впервые, и опять уставился на дотлевавшие угли. Помолчали.
— Ты, парень, прав,— наконец молвил он раздумчиво.— Нашему брату выбиться в люди можно лишь упорством, а то и упрямством. И еще бить в одну точку. Тогда можно стать Большим Мастером. Мне поздно... А ты станешь... Словосочетание «Большой Мастер» не было выдумкой Антоныча, его придумал для себя как цель своих устремлений Сергей. В этих двух словах, которые в своем воображении он писал обязательно с прописных букв, ему рисовался эдакий повелитель железа, для которого не существует секретов и который все может. Может изготовить швейную машину, ходики, ружье — уловом, все, что сработано из металла.


Слова Антоныча крепко запали в душу Сергея, утвердили его в правильности выбранного пути. Что ж, настойчивости, упорства и даже упрямства у него хватит — в этом он не сомневался. Надо только больше узнать. И обязательно тогда станешь Большим Мастером.
Сергей не стеснялся расспрашивать, если что-то было непонятно. Очень скоро он мог уже сам выполнять разные кузнечные и столярные работы и все чаще изумлял своего учителя сноровкой, неожиданными предложениями, упрощавшими их труд.
— Ай да Сергейка,— говорил кузнец простодушно.— Не голова, а Государственная дума! Но прошло время, и Сергей заскучал. Не то чтобы надоело работать в кузнице Швецова, нет. Как и прежде, он не знал усталости, трудился на совесть. Однако все чаще не находил ответов на возникавшие вопросы. Азы металлообработки он усвоил. Но стал догадываться, что есть производства и более высокого класса. В этом убеждали его такие предметы, как примусы, швейная машина, ружья, которые он видел у зажиточных соседей. Как их делают? Антоныч сам имел об этом весьма смутное представление. На заводе, мол, делают — единственное, что мог сказать кузнец. Но это ничего не объясняло. Сергея безудержно стало тянуть на этот самый завод, чтобы самому увидеть, как из тех . же кусков металла, из которых он в кузнице выковывал простейшую крестьянскую утварь, изготовляют все эти изделия, казавшиеся ему тогда верхом совершенства. А может быть, и самому научиться делать такие же.
Все оказалось не так-то просто. В 1912 году паренек напрасно ездил несколько раз в Иваново-Вознесенск: желающих получить работу было гораздо больше, чем требовалось фабрикантам.
— Каждое утро собирались мы, ищущие работу мастеровые, у проходной,— вспоминал Сергей Гаврилович.— Полицейские отгоняли, но мы снова возвращались к воротам. И вот однажды мне повезло: я чем-то приглянулся служащему ситценабивной фабрики заводчика Куваева, и он, выделив меня из толпы безработных, велел следовать за собой.

Огромный цех, в который они пришли, сразу же ошеломил грохотом десятков станков, большими металлическими баками-барабанами, множеством других механизмов неведомого ему тогда назначения. А тут приведшего его в цех служащего куда-то позвали, и он не возвращался несколько минут. Предоставленный самому себе, Сергей стал с любопытством оглядываться. Кругом сновал рабочий люд. Все вместе — рабочие и машины — в бешеном ритме мелькали в глазах, отчего немного кружилась голова. И все же Симонову тут сразу понравилось: его захватил ритм коллективного труда, направляемого какой-то непонятной силой. За кажущейся неразберихой он угадывал разумное начало, заставлявшее каждого играть отведенную ему роль.

Симонова определили в отделочное производство. Беспрерывная лента ситцевой ткани, тянувшаяся откуда-то из-за смежной стены, проходила тут сквозь печатные станки, крахмальные барабаны, сушильные и мерные машины, прежде чем превращалась в готовую продукцию. Сергея приставили к крахмальному бара? бану. Так началось для него — сына крестьянина — приобщение к рабочему классу.

Трудовой день на фабрике длился десять с половиной часов с коротким перерывом на обед. Едкий запах краски, исходивший от печатной машины, смешивался с испарениями крахмальной ванны, что создавало в цехе невыносимую атмосферу. Об устройстве вентиляции хозяин и не помышлял, ибо это, особенно в холодную пору, выстуживало бы помещения и было бы связано с дополнительным расходом дров.

Порядки Куваев установил строгие. Чуть кто-либо не поспеет к утреннему фабричному гудку или отвлечется от станка дольше положенного времени — штраф. Ну а если кто заболел или по другой какой причине пропустил хоть день, с тем разговор был коротким. Мастер не принимал никаких оправданий, даже слушать не хотел, а лишь говорил: «Иди в контору и получай расчет!» Фабрикант и его подручные могли с рабочим людом не церемониться. Знали — за проходной всегда ждет голодная толпа безработных, готовых трудиться на любых условиях.

Были заведены и другие меры устрашения. Весной, на пасху, работа на короткое время приостанавливалась, рабочим давали полный расчет и возвращали хранившиеся в конторе паспорта. Каждый уходил с тяжелым сердцем: «А возьмут ли обратно, когда через несколько дней фабрика вновь будет пущена?» Понятно, что за проходной оказывались неугодные мастерам рабочие, и в первую очередь те, которые в той или иной форме выражали свое недовольство. Симонову довелось с головой окунуться и в безрадостное житье-бытье рабочих вне фабрики. Куваев не утруждал себя строительством бараков для работников: зачем, если, по существу, от дармовых рабочих рук и так отбоя не было. Каждый устраивался как мог.

После нескольких дней поисков жилья Симонову наконец удалось устроиться на постой к одной старушке. В комнате, которую она сдавала, помимо нее жило еще десять постояльцев: супружеская чета с шестилетней девочкой, женщина с грудным ребенком, девушка, пожилой холостяк, двое парней — ровесников Сергея. Кровать была только одна — на ней спала хозяйка. Остальные устраивались на полу, подкладывая под себя кто что имел. Утром весь этот скарб свертывали и выносили в маленькие дощатые сени. Старушка брала с каждого постояльца по рублю в месяц. Тогда это были немалые деньги. Симонов, на-1 пример, зарабатывал на фабрике всего 47 копеек в день.

Достаточно оказалось двух дней для полного освоения Сергеем своих обязанностей на крахмальной машине. Через неделю он уже разобрался в ее устройстве и, когда случались неполадки, Не звал слесаря-наладчика, а устранял неисправности сам. Но свой путь к достижению цели — к большому мастерству — Сергей видел в изучении устройства и остальных механизмов, работавших в цехе. Он стал просить мастера перевести его на другие станки. Однако тому было невдомёк, зачем пареньку такая перестановка: ведь на других машинах работать было нисколько не легче и платили все те же 47 копеек в день. Да и рабочие, как правило, неохотно расставались со своими привычными рабочими местами, а тут — сам просится. Мастер в общем-то был доволен прилежанием Симонова, но все же счел его чудаком.

На первых порах Сергей был в отчаянии, даже хотел с фабрики уходить. Но вот рабочие стали примечать, что, урвав несколько минут от короткого обеда, он неизменно прибегал в цех раньше других и, подойдя то к мерочной, то к другой машине, разглядывал, ощупывал пальцами детали, чтобы понять их назначение и взаимодействие друг с другом.
Однажды произошел случай, который изменил отношение к Сергею мастера и товарищей по цеху — они стали к нему относиться с приметным уважением.

После обеденного перерыва по чьей-то оплошности в редуктор печатной машины упала рукавица. Что-то заскрежетало, и валики встали. Авария! Остановился весь цех, связанный технологической цепочкой с машиной. Прибежало начальство. Мастер суетился, ругал рабочих на чем свет стоит. Один из них полез в машину, пытался ее исправить, но вскоре беспомощно развел руками. Не могли отыскать и запропастившихся куда-то слесарей-ремонтников. Начальство нервничало. Приуныли и мастеровые — за простой они не получат ни копейки.
И тут из группы обступивших машину рабочих вышел Сергей. Он заглянул в редуктор, осмотрел механизм и сказал: — Давайте починю...
Мастер с изумлением взглянул на низкорослого рабочего, казавшегося совсем мальчишкой. Но его удивила и подкупила уверенность, с которой Симонов предлагал свою услугу.
— Валяй попробуй. Чем черт не шутит, а вдруг?..


До этого дня мастер словно и имени его не знал. А тут стал величать Сергеем Гавриловичем, хотя так он не обращался даже к пожилым мастеровым. И рабочие тоже стали к нему относиться с почтением.






--->>>
Категория: 15.Научно-популярная литература | Добавил: foma (26.08.2013)
Просмотров: 1216 | Теги: научно-популярная литература | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Форма входа
Категории
1.Древнерусская литература [21]
2.Художественная русская классическая и литература о ней [258]
3.Художественная русская советская литература [64]
4.Художественная народов СССР литература [34]
5.Художественная иностранная литература [73]
6.Антологии, альманахи и т.п. сборники [6]
7.Военная литература [54]
8.Географическая литература [32]
9.Журналистская литература [14]
10.Краеведческая литература [36]
11.МВГ [3]
12.Книги о морали и этике [15]
13.Книги на немецком языке [0]
14.Политическая и партийная литература [44]
15.Научно-популярная литература [47]
16.Книги по ораторскому искусству, риторике [7]
17.Журналы "Роман-газета" [0]
18.Справочная литература [21]
19.Учебная литература по различным предметам [2]
20.Книги по религии и атеизму [2]
21.Книги на английском языке и учебники [0]
22.Книги по медицине [15]
23.Книги по домашнему хозяйству и т.п. [31]
25.Детская литература [6]
Системный каталог библиотеки-C4 [1]
Проба пера [1]
Книги б№ [23]
из Записной книжки [3]
Журналы- [54]
Газеты [5]
от Знатоков [9]
Электроника
Невский Ювелирный Дом
Развлекательный
LiveInternet
Статистика

Онлайн всего: 5
Гостей: 5
Пользователей: 0