Аннотация:В книгу Б. Л. Пастернака (1890—1960) вошли лучшие стихотворения и поэмы «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт», «Спекторский».В книгу Б. Л. Пастернака (1890—1960) вошли лучшие стихотворения и поэмы «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт», «Спекторский».

СОДЕРЖАНИЕ
Начальная пора. 1912—1914
«Февраль. Достать чернил и плакать!..»
«Как бронзовой золой жаровень...»
«Сегодня мы исполним грусть его...»
«Когда за лиры лабиринт...»
Сон
«Я рос. Меня, как Ганимеда...»
«Все наденут сегодня пальто...»
«Сегодня с первым светом встанут.»»
Вокзал
Венеция
Зима
Пиры
«Встав из грохочущего ромба...»
Зимняя ночь («Не поправить дня усильями светилен...»)
Поверх барьеров. 1914—1916
Двор
Дурной сон
Возможность
Десятилетье Пресни (Отрывок)
Петербург
«Как в пулю сажают вторую пулю...»
«Волны толкутся. Мостки для ходьбы...»
«Чертежный рейсфедер...»
«Тучи, как волосы, встали дыбом...»
«Оттепелями из магазине»...»
Зимнее небо
Душа («О вольноотпущенница, если вспомнится...»)
«Не как люди, не еженедельно...»
Раскованный голос
Метель
1. «В посаде, куда ни одна нога...»
2. «Все в крестиках двери, как в Варфоломееву...»
Урал впервые
Ледоход
«Я понял жизни цель и чту...»
Весна
1. «Что почек, что клейких заплывших огарков...»
2. «Весна! Не отлучайтесь...»
3. «Разве только грязь видна вам...»

Ивака
Стрижи
Счастье
Эхо
Три варианта
1. «Когда до тончайшей мелочи...»
2. «Сады тошнит от верст затишья...»
3. «На кустах растут разрывы...»
Июльская гроза
После дождя
Импровизация
Баллада
Мельницы
На пароходе
Из поэмы (Два отрывка)
1. «Я тоже любил, и дыханье...»
2. «Я спал. В ту ночь мой дух дежурил...»
Марбург
Сестра моя — жизнь. лето 1917 года
Памяти Демона
Не время ль птицам петь
Про эти стихи
Тоска
«Сестра моя — жизнь и сегодня в разливе...»
Плачущий сад
Зеркало
Девочка
«Ты в ветре, веткой пробующем...»
Дождь. Надпись на «Книге степи»
Книга степи
До всего этого была зима
Из суеверья
Не трогать
«Ты так играла эту роль!..»
Балашов
Подражатели
Образец
Развлеченья любимой
«Душистою веткою машучи...»
Сложа весла

Весенний дождь
Свистки милиционеров
Звезды летом
Уроки английского
Занятье философией
Определение поэзии
Определение души
Болезни земли
Определение творчества
Наша гроза
Заместительница
Песни в письмах, чтобы не скучала
Воробьевы горы
Mein liebchen, was willst du noch mehr?
Распад
Романовка
Степь
Душная ночь
Еще более душный рассвет
Попытка душу разлучить
Мучкап
Мухи мучкапской чайной
«Дик прием был, дик приход...»
«Попытка душу разлучить...»
Возвращение
«Как усыпительна жизнь!..»
У себя дома ж
Елене
Елене
Как у них
Лето
Гроза, моментальная навек
Послесловье
«Любимая — жуть! Когда любит поэт...»
«Давай ронять слова...»
Имелось
«Любить, — идти, — не смолкнул гром...»
Послесловье
Конец

Темы и вариации. 1916—1922
Пять повестей
Вдохновение
Встреча
Маргарита
Мефистофель
Шекспир
Тема с вариациями
Тема
Вариации
1. Оригинальная
2. Подражательная
3. «Мчались звезды. В море мылись мысы...»
4. «Облако. Звезды. И сбоку...»
5. «Цыганских красок достигал...»
6. «В степи охладевал закат...»
Болезнь
1. «Больной следит. Шесть дней подряд...»
2. «С полу, звездами облитого...»
3. «Может статься так, может иначе...»
4. Фуфайка больного
5. Кремль в буран конца 1918 года
6. Январь 1919 года
7. «Мне в сумерки ты всё — пансионеркою...»
Разрыв
1. «О ангел залгавшийся, сразу бы, сразу б...»
2. «О стыд, ты в тягость мне! О совесть, в этом раннем...»
3. «От тебя все мысли отвлеку...»
4. «Помешай мне, попробуй. Приди, покусись потушить...»
5. «Заплети этот ливень, как волны, холодных локтей...»
6. «Разочаровалась? Ты думала — в мире нам...»
7. «Мой друг, мой нежный, о, точь-в-точь, как ночью, в перелете с Бергена на полюс...»
8. «Мой стол не столь широк, чтоб грудью всею...»
9. «Рояль дрожащий пену с губ оближет...»
Я их мог позабыть
1. Клеветникам
2. «Я их мог позабыть? Про родню...»
3. «Так начинают. Года в два...»
4. «Нас мало. Нас может быть трое...»
5. «Косых картин, летящих ливмя...»
Нескучный сад
1. Нескучный
2. «Достатком, а там и пирами...»
3. Орешник
4. В лесу
5. Спасское
6. Да будет
7. Зимнее утро (Пять стихотворений)
«Воздух седенькими складками падает...»
«Как не в своем рассудке...»
«Я не знаю, что тошней...»
«Ну, и надо ж было, тужась...»
«Между прочим, все вы, чтицы...»
8. Весна (Пять стихотворений)
«Весна, я с улицы, где тополь удивлен...»
«Пара форточных петелек...»
«Воздух дождиком частым сечется...»
«Закрой глаза. В наиглушайшем органе...»
«Чирикали птицы и были искренни...»
9. Сон в летнюю ночь (Пять стихотворений)
«Крупный разговор. Еще не запирали...»
«Все утро с девяти до двух...»
«Пианисту понятно шнырянье ветошниц...»
«Я вишу на пере у творца...»
«Пей и пиши, непрерывным патрулем...»
10. Поэзия
11. Два письма
«Любимая, безотлагательно...»
«На днях, в тот миг, как в ворох корпии...»
12. Осень (Пять стихотворений)
«С тех дней стал над недрами парка сдвигаться...»
«Потели стекла двери на балкон...»
«Но и им суждено было выцвесть...»
«Весна была просто тобой...»
«Здесь прошелся загадки таинственный ноготь...»
Стихи разных лет. 1916—1931
Смешанные стихотворения
Борису Пильняку
Анне Ахматовой
Марине Цветаевой
Мейерхольдам
Пространство
Бальзак
Бабочка-буря
Отплытие
«Рослый стрелок, осторожный охотник...»
Петухи
Ландыши
Сирень
История
Любка
Брюсову
Памяти Рейснер
Приближенье грозы
Эпические мотивы
Город
Двадцать строф с предисловием (Зачаток романа «Спекторский»)
Белые стихи
Высокая болезнь
ДЕВЯТЬСОТ пятый год
«В нашу прозу с ее безобразьем...»
Отцы
Детство
Мужики и фабричные
Морской мятеж
Студенты
Москва в декабре
Лейтенант Шмидт
Часть первая...............232
Часть вторая...............245
Часть третья...............257
Спекторский
Второе рождение. 1931—1932
Волны
Баллада
Вторая баллада
Лето

Смерть поэта
«Годами когда-нибудь в зале концертной.-»
«Не волнуйся, не плачь, не труди...»
«Окно, пюпитр и, как овраги эхом...»
«Любить иных — тяжелый крест...»
«Все снег да снег, — терпи и точка...»
«Мертвецкая мгла...»
«Платки, подборы, жгучий взгляд...»
«Любимая, — молвы слащавой...»
«Красавица моя, вся стать...»
«Кругом семенящейся ватой...»
«Никого не будет в доме...»
«Ты здесь, мы в воздухе одном...»
«Опять Шопен не ищет выгод...»
«Вечерело. Повсюду ретиво...»
«Пока мы по Кавказу лазаем...»
«О, знал бы я, что так бывает...»
«Когда я устаю от пустозвонства...»
«Стихи мои, бегом, бегом...»
«Еще не умолкнул упрек...»
«Весенний день тридцатого апреля...»
«Столетье с лишним — не вчера...»
«Весеннею порою льда...»
НА РАННИХ ПОEЗДАХ. 1936—1944
Художник
1. «Мне по душе строптивый норов...»
2. «Как-то в сумерки Тифлиса...»
3. «Скромный дом, но рюмка рому...»
4. «Он встает. Века. Гелаты...»
Безвременно умершему
Памяти Марины Цветаевой

Переделкино
Летний день
Сосны
Ложная тревога
Зазимки
Иней
Город
Вальс с чертовщиной
Вальс со слезой
На ранних поездах
Опять весна
Дрозды

Стихи о войне
Страшная сказка
Бобыль
Старый парк
Зима приближается
Смерть сапера
Неоглядность
В низовьях
Ожившая фреска
Победитель
Весна
СТИХОТВОРЕНИЯ ЮРИЯ ЖИВАГО. 1946—1953
1. Гамлет
2. Март
3. На Страстной
4. Белая ночь
5. Весенняя распутица
6. Объяснение
7. Лето в городе
8. Ветер
9. Хмель
10. Бабье лето
11. Свадьба
12. Осень
13. Сказка
14. Август
15. Зимняя ночь («Мело, мело по всей земле...»)
16. Разлука
17. Свидание
18. Рождественская звезда
19. Рассвет
20. Чудо
21. Земля
22. Дурные дни
23. Магдалина
I. «Чуть ночь, мой демон тут как тут...»
24. Магдалина
II. «У людей пред праздником уборка...»
25. Гефсиманский сад
КОГДА РАЗГУЛЯЕТСЯ. 1956—1959
«Во всем мне хочется дойти...»
«Быть знаменитым некрасиво...»
Душа («Душа моя, печальница...»)
Ева
Без названия
Перемена
Весна в лесу
Июль
По грибы
Тишина
Стога
Липовая аллея
Когда разгуляется
Хлеб
Осенний лес
Заморозки
Ночной ветер.
Золотая осень
Ненастье
Трава и камни
Ночь
Ветер (Четыре отрывка о Блоке)
«Кому быть живым и хвалимым...»
«Он ветрен, как ветер. Как ветер...»
«Широко, широко, широко...»
«Зловещ горизонт и внезапен...»
Дорога
В больнице
Музыка
После перерыва
Первый снег
Снег идет
Следы на снегу
После вьюги
Вакханалия
За поворотом
Все сбылось
Пахота
Поездка
Женщины в детстве
После грозы
Зимние праздники
Нобелевская премия
Божий мир
Единственные дни
Н. Банников. О Борисе Пастернаке

О БОРИСЕ ПАСТЕРНАКЕ

Борис Пастернак — крупнейший русский поэт двадцатого столетия — начал литературную работу еще до Октября, в десятых годах. 1912 годом помечены стихотворения, которыми обычно открываются ныне книги поэта; в 1913 году он уже печатался, в 1914 году выпустил первый свой стихотворный сборник — «Близнец в тучах», а в 1917 году второй — «Поверх барьеров».
Он родился в Москве, 29 января (10 февраля) 1890 года. Отец его, Леонид Осипович Пастернак, был известным художником, преподавал в Училище живописи, ваяния и зодчества, иллюстрировал первую публикацию романа Л. Н. Толстого «Воскресение» в журнале «Нива». Мать поэта была профессиональной, одаренной пианисткой. Борис Пастернак рос в атмосфере искусства, с детства видел художников, музыкантов, писателей, с которыми общалась и дружила его семья, квартировавшая при Училище живописи на Мясницкой. Гостями Пастернаков бывали Лев Толстой и Ключевский, Рахманинов и Скрябин, Серов и Врубель. Будущий поэт учился в классической гимназии и на философском отделении историко-филологического факультета Московского университета, окончил его в 1913 году. Еще гимназистом, а затем студентом он прошел предметы композиторского факультета консерватории; все ему прочили стезю музыканта, его композиторские опыты одобрял сам Скрябин, которого Пастернак боготворил. Весной 1912 года, на средства, скопленные матерью, Пастернак едет в Марбург (Германия) и весь летний семестр занимается в марбург-ском университете философскими дисциплинами, но затем, покинув Марбург и совершив поездку в Италию, возвращается в Москву. С тех пор он, оборвав занятия и музыкой и философией, осознает себя поэтом.
Пастернак входит в кружок молодых московских литераторов, создавших объединение «Центрифуга». Оно примыкало к движению футуристов. В этом кружке начинали свою работу С. Бобров, Ю. Анисимов, Н. Асеев. Чуть позднее Пастернак знакомится с Владимиром Маяковским, личность и творчество которого произвели на него неизгладимое впечатление. Вместе с Маяковским, уже после Октября, Пастернак оказался в Лефе, хотя его творческие установки и убеждения далеко не совпадали со взглядами лефовских деятелей.
В двадцатые годы Пастернак полностью отдается поэтическому творчеству, пишет он и прозу. Тогда же появляются его первые переводы. Широкую известность Пастернаку принесла книга стихов «Сестра моя — жизнь» (1922), посвященная автором Лермонтову. Затем выходит сборник «Темы и вариации», создается роман в стихах «Спектор-ский», поэмы о первой русской революции — «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». Эти поэмы стали событием в советской поэзии, их высоко оценил Максим Горький. Проникновенным лиризмом пронизан сборник Пастернака «Второе рождение» (1932), где был по-своему преломлен дух социалистического строительства, развернувшегося в стране.
Начало Великой Отечественной войны поэт встретил, живя в подмосковном поселке Переделкино. Он пишет стихотворения, в которых в полный голос звучит патриотическая тема. Их печатают журналы «Огонек» и «Красная новь». О первых месяцах войны Пастернак рассказывал в журнальной заметке: «Я дежурил в ночи бомбардировок на крыше двенадцатиэтажного дома — свидетель двух фугасных попаданий в это здание в одно из моих дежурств, — рыл блиндаж у себя за городом и проходил курсы военного обучения, неожиданно обнаружившие во мне прирожденного стрелка». Стихи, созданные позднее в эвакуации, в Чистополе на Каме, — такие, как «Зима приближается», «Ожившая фреска», «Победитель» (о прорыве блокады Ленинграда), «В низовьях», «Весна», — образуют прекрасный лирический цикл, в котором предстает образ автора как гуманиста и патриота. Летом 1943 года Пастернаку удается в составе писательской бригады выехать на фронт, под Орел. Он принимает участие в литературных сборниках, печатается в газетах «Красная звезда» и «Красный флот». Начинает писать поэму о фронтовике, часть которой составляет стихотворение «Зарево».
Возвратясь из эвакуации, Пастернак появлялся перед широкой аудиторией, на литературных вечерах и, встречаемый бурными аплодисментами, с воодушевлением читал свои стихи. Автор этих строк, по увольнительной записке ёe воинской части присутствовавший на таком вечере в Доме ?ученых, хорошо помнит, с каким необычайным душевным Цкаром принимала поэта публика, даже подсказывая ему из урядов очередную строчку, если поэт при чтении на секунду ^сбивался.
Все послевоенные годы были заполнены у Пастернака ^напряженным, сосредоточенным трудом. Он был не только [гениально одаренным человеком, но и чрезвычайно усердным, преданным своему делу работником. В ту пору он пишет шрозу, много переводит. Стихи грузинских лириков, драмы [Шекспира, многие стихотворения Шандора Петефи и «Фасует» Гете, воссозданные пером Пастернака, принадлежат к числу лучших русских переводов. В 1956 году готовился к печати том стихотворений Пастернака. Для этого, так и не -вышедшего в свет, издания поэт в виде предисловия подготовил автобиографический очерк («Люди и положения») и [написал, после большого перерыва в работе над стихами, начальные стихотворения из цикла «Когда разгуляется». Первым родилось стихотворение «Быть знаменитым некрасиво». «Это я разминаю мускулы», — сказал автору этих /строк поэт, показывая стихотворение. Циклом «Когда раз-; гуляете я» и завершился поэтический путь Пастернака.
Незадолго до этого поэт закончил работу над романом «Доктор Живаго», охватывавшем события с 1903 по 1929 год и повествующем о сложной судьбе русской интеллигенции в переломную эпоху. Получив отказ из редакции журнала «Новый мир», куда был отдан роман, Пастернак передал рукопись прогрессивному итальянскому издательству. Выход романа за рубежом, а также последовавшее за этим принуждение Нобелевской премии (от которой Пастернак от-: казался), вызвало со стороны тогдашних политических и литературных деятелей резкое осуждение творчества Пастернака. В ответ на критику и как нелепость воспринимаемые сегодня предложения покинуть страну поэт отвечал, что : он не мыслит себя вне России, вне Родины.
Весной 1960 года поэт заболел раком легких. Слабеющей рукой, еле водя карандашом, уже в постели, поэт продолжал писать задуманную пьесу из времен крепостничества «Слепая красавица», но 30 мая 1960 года жизнь Бориса Леонидовича Пастернака оборвалась. Хоронили поэта при стечении многих сотен почитателей, ярким весенним днем: буйно цвели деревья и его любимая сирень, а ночью на свежую могилу хлынул дождь, с грозой и молниями, — такие грозы его всегда зачаровывали.

Все, кто знал Пастернака, помнят особенный — густой, гудящий звук его голоса, его раскатистые протяжные старомосковские «а», «о», «у», ошеломляюще пылкие его повествования, в которых штрихи и блестки наблюдений, внезапных мыслей, отрывочных доводов, кипя и вспыхивая, расходились вширь еле уловимыми, невероятными кругами и эллипсами. Не только его речь, его говор был особенным — весь его облик, смуглое, как у бедуина, с огромными лучистыми глазами лицо, его открытость и доброта, пылкость и впечатлительность, непосредственность его реакций необычайно выделяли его, сразу являя перед вами поэта. Долгие годы знакомства или дружбы лишь подтверждали все то, что виделось в нем при первой встрече.
Существовала какая-то таинственная, глубинная связь между обликом, психическим складом этого человека и характером его стихов. С первых своих шагов в поэзии Борис Пастернак обнаружил особый почерк, особый строй художественных средств и приемов. К стихам Пастернака читателю надо было привыкать, надо было в них вживаться. Многое в них ошеломляло, ставило в тупик. Они были чрезмерно насыщены метафорами. Уподобления, к которым прибегал поэт, часто производили впечатление слишком субъективных или случайных. Самая обычная картина иногда рисовалась под совершенно неожиданным зрительным углом. В вихре метафор и стремительно набегавших друг на друга образов читатель порой путался и недоуменно пожимал плечами. Эти зачастую прерывистые, взбудораженные, как бы задыхающиеся строфы, иногда льющиеся большими интонационными периодами, а не отдельными строчками, многим было трудно читать. Будто торопясь зафиксировать поток явлений, Пастернак в своих ранних стихах пропускает несущественное, прерывает, нарушает логические связи, предоставляя читателю о них догадываться. Иногда он даже не называет предмет своего повествования, давая ему множество определений, применяет сказуемое без подлежащего. Так, к примеру, построено у него стихотворение «Памяти Демона», где герой лермонтовской поэмы, о котором идет речь, в тексте стихов ни разу не обозначен даже местоимением «он»:
Пастернак ставил перед собой цель уловить и передать в стихах подлинность настроения, подлинность атмосферы или состояния. Чтобы воссоздать в стихе мысль, картину, чувство в их слитности и текучести, в их первозданной, незахватанной свежести, поэт вырабатывал ничем не стесняемый, раскованный синтаксис, напоминавший речь удивленного чем-то, внезапно заговорившего человека, у которого слова вырываются как бы стихийно, сами по себе. Любое явление Пастернак стремится словно бы захватить врасплох, описать его, как он однажды выразился, «со многих конце» разом»; сравнения и уподобления дробятся и множатся, обступая взятый объект со всех сторон. Мир предстает двигающимся, пульсирующим, в отсветах и рефлексах — тут «образ входит в образ» и «предмет сечет предмет». Стремление «поймать живое», «мгновенная, рисующая движение живописность» — так определял впоследствии эту манеру письма сам Пастернак. Вот, например, какими точными и в то же время необычайными, непривычными в поэзии штрихами передается ощущение прогретого воздуха в хвойном лесу:
Текли лучи. Текли жуки с отливом,
Стекло стрекоз сновало по щекам.
Был полон лес мерцаньем кропотливым,
Как под щипцами у часовщика.
В стихах Пастернака всегда ощущаешь не наигранный, а глубоко естественный, даже стихийный лирический напор, порывистость, динамичность. Строчки его стихов, по выражению Виктора Шкловского, «рвутся и не могут улечься, как стальные прутья, набегают друг на друга, как вагоны внезапно заторможенного поезда». Стремительный натиск образов, поток красок, света... Лучшие стихи Пастернака из ранних его книг несут на себе отблеск редкостной проникновенности, озаренности. С чувством художественной радости отмечаешь в них и «узкие свистки» парохода близ набережной, и «тяжесть запонок» у капель, «намокшую воробышком сиреневую ветвь». На всю жизнь запоминаются строки о том, как «синее оперенья селезня сверкал над Камою рассвет» или как сыплет жуками ценный сад — и «со мной, с моей свечою вровень миры расцветшие висят». У стихов Пастернака есть свойство западать в душу, застревать где-то в уголках памяти, как многое из его произведений застревало, восхищая и радуя, в памяти Маяковского, — об этом свидетельствуют мемуаристы, да и сам Маяковский, назвавший в статье «Как делать стихи» одно из четверостиший пастернаковского «Марбурга» гениальным.
Поэзия Пастернака в равной мере живописна и музыкальна. Зоркий глаз поэта улавливает сходство грачей с обугленными грушами, в сумеречном «нелюдимом дыме» у трубы на крыше видит фигуру филина (а в другом случае «дым на трескучем морозе» сравнивает с известным изваянием, изображающим Лаокоона). Мрак, клубящийся в лесу, напоминает поэту темные углы и приделы кафедральных церковных соборов — поэтому мрак «кафедральный»; ветряная мельница — «костлявая», и у нее виден «крестец». Когда Пастернак пишет, что «воздух криками изрыт», то и этот образ можно считать живописным: внутренним взором хорошо видишь, что сообщает поэт.
Любая живописная деталь у Пастернака служит лишь общей выразительности стихотворения. Этой же цели подчинены звуковые аллитерации, особенно частые в ранний период его работы. «Забором крался конокрад, загаром крылся виноград», — пишет Пастернак, рифмуя всю строку насквозь. Сцепленье схожих звуков в строке, «ауканье», перекличка таких звуков, перепархиванье того или иного звукосочетания в строчках скрепляет текст, обогащает его ассоциациями, внедряет в нашу память. Посмотрите на строку: «Как опий попутчику опытным вором» («Урал впервые»), или на стихи о Бальзаке: «Париж в златых тельцах, дельцах, в дождях, как мщенье, долгожданных». Фонетические связи в стихе («инструментовка») таят здесь некую взаимосвязь рисуемых реальных предметов. В стихотворении «Весна» («Что почек, что клейких заплывших огарков...») два первых четверостишия инструментованы на звуки «п» и «р», с опорой на гласную «а»: апрель, парк, реплики, гортань, пернатые, аркан, гладиатор — все эти слова как бы стянуты единой фонетической сетью и своими звуками говорят о терпкой и по-своему хрупкой атмосфере ранней весны. Пастернаков-ские аллитерации порой могут казаться необъяснимыми, неожиданными, но они почти никогда не вырываются из общего рисунка, не нарушают естественной интонации стихов. В них есть своя непосредственность и красота, и они рисуют нам Пастернака как большого и тонкого музыканта.
Читая этот сборник, вы заметите, как много стихотворений Пастернака посвящено природе. В таком постоянном и пристальном внимании поэта к земным просторам, к веснам и зимам, к солнцу, к снегу, к дождю кроется едва ли не главная тема всего его творчества — благоговение перед чудом жизни, чувство благодарности к ней. Тютчевское удивление перед «божьим миром» — так любил называть его поэт — не оставляло Пастернака до самой кончины. Почти четверть века он прожил в подмосковном поселке Переделкино, воспев его зазимки и снегопады, весенние ручьи и ранние поезда. Даже в последний раз я видел поэта среди лучезарных мартовских, уже оседавших сугробов и расквашенных дорог, на ярком открытом солнце, оживленного и веселого, чутко прислушивавшегося к наступавшей весне, как она описана в его стихотворении «Все сбылось».
Стихи Пастернака, если в них вчитаться, по существу, не знают деления природы на живую и неживую. Пейзаж существует в них на равных правах с человеком, с автором. Для Пастернака важен не только его собственный взгляд на предмет, на природу; поэт как бы убежден, что и внешние предметы, сама природа смотрит на автора, чувствует его и объясняется от собственного имени. Пейзаж и автор как бы действуют заодно, и часто не поэт рассказывает о дождях и рассветах, а они сами, от первого лица, ведут речь о поэте. Этот прием, в котором проглядывает огромное пантеистическое чувство, — один из самых характерных у Пастернака. Явления природы для него как бы живые существа: дождик топчется у порога («скорей забывчивый, чем робкий»), другой дождь, вероятно, прямой и ярый, ходит по просеке «как землемер и метчик», гроза — чем-то угрожая! — ломится в ворота, а «дом упасть боится» вместе с ослабевшим, выписавшимся из больницы человеком, чей синий узелок в руках окрашивает синью весь воздух. Иногда у Пастернака не поэт, а тот же дождь пишет стихи:
Отростки ливня грязнут в гроздьях И долго, долго, до зари Кропают с кровель свой акростих, Пуская в рифму пузыри.
С первозданной чистотой красок предстает перед нами в стихах Пастернака и Урал («На пароходе», «Урал впервые»), и Север («Ледоход», «Отплытие»), и родные поэту места близ Москвы с их ландышами и соснами, неистовыми грозами и стрижами («После дождя», «В лесу», «Любка»). Впоследствии в таких книгах, как «На ранних поездах», «Когда раз1уляется», захватывая все новые горизонты, вереницы пейзажей с непререкаемой убедительностью все шире вторгаются в стихи поэта, выражая его восторг перед миром природы. Именно Пастернак, делясь никогда не покидавшим его чувством, сказал нам о сокровенной ценности всего живого:
И через дорогу за тын перейти
Нельзя, не топча мирозданья.
Пастернак говорил, что поэзия «валяется в траве, под ногами, так что надо только нагнуться, чтобы ее увидеть и подобрать с земли». Он мог с великим мастерством и пристальностью нарисовать мельчайшие приметы осеннего сада, пропев настоящий гимн деталям, замечая и сурьму листьев рябины на коврике за дверьми, и страдающие губы обреченных на гибель астр («Давай ронять слова...»). И он же написал «Ночь», где «всем корпусом на тучу ложится тень крыла», где «в пространствах беспредельных горят материки». Работа летчика, ушедшего в облака, послужила поэту поводом, чтобы в лапидарных образах, в легких, летучих строках воплотить свои мысли о пожизненном труде человека, о его мечте, о его слитности с эпохой. И все это с ощущением вселенной на фоне озираемых с огромной высоты городов, мансард, вокзалов, котельных.
Ранние страницы Пастернака требовали усилий читателя, его, как сказала Марина Цветаева, сотворчества, работы воображения.
С течением лет поэзия Пастернака становилась прозрачней, ясней. Новый слог вызревал уже в его поэмах «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт», в романе в стихах «Спекторский», появившихся во второй половине двадцатых годов. Книга лирики «Второе рождение» (1932) тоже несла эти черты простоты и ясности, хотя сам поэт считал рубежом, отделяющим новую его манеру от прежней, 1940 год. Многое в своих старых стихах Пастернак в ту пору стал отвергать. Осуждая всякую манерность, он тяготел к классической форме. Стих его как бы очистился, обрел чеканную ясность. «Я всегда стремился к простоте и никогда к ней стремиться не перестану», — писал Пастернак в январе 1928 года Максиму Горькому, упрекавшему поэта в хаотичности его образов. Выразить сущность, «не исказить голоса жизни, звучащего в нас», — вот что становится альфой и омегой поэтики Пастернака. Добиваясь простоты и естественности стиха, укрощая разветвленный, топорщившийся синтаксис, он в какой-то мере жертвовал прихотливой беглостью живописи, но и в новом своем стиле создавал редкостные по силе вещи. Со времен Блока и Есенина, как мне кажется, в русской лирике появилось не столь уж много таких могучих стихотворений, какие писал Пастернак в последние двадцать лет своей жизни, — «Сосны», «Ожившая фреска», «Август», «На Страстной», «В больнице», «Ночь» и другие. Чаще всего это, как в стихотворении «Сосны», — пейзаж-размышление. Размышление о времени, о правде, о жизни и смерти, о природе искусства, о тайне его рождения. О чуде человеческого существования. О женской доле, о любви. О вере в жизнь, в будущее. И сколько в этих стихах света, сердечного пристрастия к родине, к скромным людям труда! Разговорное просторечие, так называемые прозаизмы, превращаемые Пастернаком в поэзию, самый обыкновенный, будничный ландшафт, стога и пашни, «глухая пора листопада», учащиеся и слесаря в битком набитом утреннем переделкинском поезде — все это одухотворено искренним и чуждым риторики художником.
Борис Пастернак по натуре, по складу таланта не был ни трибуном, ни вожаком литературных групп. Как правило, он избегал публицистики, стихов открыто политического характера. «У Пастернака нет отдельных стихотворений о революции, — писал Валерий Брюсов в 1922 году, — но его стихи, может быть, без ведома автора, пропитаны духом современности; психология Пастернака не заимствована из старых книг; она выражает существо самого поэта и могла сложиться только в условиях нашей жизни».
Еще в раннюю пору творчества Пастернак написал овеянное романтикой стихотворение «Кремль в буран конца 1918 года». В нем был нарисован образ красного московского Кремля как символ новой жизни, как корабль, безудержно несущийся в будущее.
Линия этого стихотворения о революции была в поэзии Пастернака магистральной, побеждающей. Воздух революции, когда, по выражению самого поэта, «вместе с людьми митинговали и ораторствовали дороги, деревья, звезды», неистребимо проникал в поры пастернаковских стихотворений. Революция придала поэзии Пастернака особую напряженность, высокую нравственную требовательность. Своей свежестью, богатством чувств, красок, оптимистич-ностью лирика Пастернака своеобразно выражала «цвет времени». Ознакомившись с поэмой «Девятьсот пятый год», Горький назвал Пастернака поэтом социальным. Далеко не всегда Пастернак чурался прямых откликов на развертывавшиеся перед его глазами события в стране. Такие отклики явственно звучат, например, в книге «Второе рождение». «Я стал частицей своего времени и государства, и его интересы стали моими», — писал Пастернак в письме отцу в ту пору. А в годы Отечественной войны он всем сердцем был с советским народом, восхищаясь его героизмом и самоотверженностью, стремясь послужить ему, чем он мог.
«В траве, меж диких бальзаминов, ромашек и лесных купав...». Живой Пастернак видится мне непременно в окружении природы. Вот он, с засученными рукавами, только что вскапывал землю под картофель перед своей дачей. Он уже побывал у пруда, под старинными серебристыми ветлами. Огромная поляна напротив дач провожает его шелестом овса. Теперь он в доме. На стене, рядом с лестницей, по которой он поднимается на второй этаж, над длинным столом горят жаркими пятнами картины отца. В квадратной рабочей комнате пусто. Небольшой голый стол, на нем — зеркальце, чернильница и простая ученическая ручка. На полке — не больше десятка книг. Своих сочинений поэт у себя не держал. Единственное украшение комнаты — прекрасный пейзаж в окне.
На исходе седьмого десятилетия Пастернак неутомим, по-молодому наблюдателен. «Он, сам себя сравнивший с конским глазом, / / Косится, смотрит, видит, узнает»,— сказано о нем у Ахматовой. Трудолюбие его неиссякаемо. Он давно уже работает по расписанию, успевая сделать неимоверно много. Долго не седел, но и с седыми волосами был подвижен и строен, как юноша. Очень доброжелателен, отзывчив. Близкие друзья его — среди музыкантов, актеров. Это гости его званых вечеров, устраиваемых раз или два в году. Но и знакомцы плотники, старые рабочие в поселке не прочь были считать его своим приятелем. Горячо любил родной язык, знал его до корней, «до сердцевины», великолепно освежая поэзию простонародными речениями, насыщая ими даже свои переводы из иностранных авторов. Немало пастернаковских формул, образов, изречений вошло в литературный обиход. У Пастернака по-своему учились и учатся многие писатели. Пастернаковские строчки даже берутся литераторами для заглавий романов и пьес...
В первые пооктябрьские десятилетия у нас жили и работали поистине крупные поэты. Наступает время, чтобы в исторической перспективе их по-настоящему увидеть и оценить. Ныне стало ясно, что это было созвездие выдающихся поэтов, которыми мы можем гордиться перед всем миром. Навсегда останется в истории литературы имя Бориса Пастернака — неповторимого русского лирика. Людям всегда будет нужна его одухотворенная, чудесная и полная жизни поэзия.
Николай Банников

--->>>