В книге представлены наиболее значительные поэтические, драматические, публицистические и литературно-критические произведения выдающегося деятеля литературной и общественной жизни России середины XIX века уроженца Башкирии И.с. Аксакова (сына С.Т.Аксакова)

Содержание:
Михаил Чванов. "Никаким награждениям знаками отличия не подвергался"
Стихи.
Пьеса: Присутственный день Уголовной палаты (судебные сцены)
Статьи, очерки
Несколько слов об общественной жизни в губернских городах
Несколько слов о Гоголе
Об издании в 1859 году газеты "Парус"
Речь о А.Ф.Гильфердинге, В.Т.Дале и К.И.Новоструеве
Речь о А.С.Пушкине
О рассказе Л.Н.Толстого "Чем люди живы"
О кончине Тургенева
Тургенев и молодые поэты
Федор Иванович Тютчев. Биографический очерк
Очерк семейного быта Аксаковых
Комментарии

Если интересуемая информация не найдена, её можно Заказать

100 лет назад 27 января (8 февраля) 1886 года перестало биться сердце замечательного сына России Ивана Сергеевича Аксакова, горячо и горько любившего се и пытавшегося повернуть ее, по его мнению, на истинные пути — пути особенной нравственной силы. 100 лет назад перестало биться его сердце, но до сих пор аура его высоких и искренних мыслей продолжает волновать людей, будить их сердца, они пытаются разобраться в его пророчествах и заблуждениях — и теперь, через 100 лет, когда поутихли страсти и многое стало ясно видно, можно сказать, что не так уж во многом он н ошибался, что не так уж напрасны были многие его тревоги и опасения, как и тревоги и опасения гениального русского писателя и мыслителя Ф. М. Достоевского, с которым они —в самом главном —были духовно близки.

Редакционные статьи и отклики, напечатанные в разных периодических изданиях по случаю кончины И. С. Аксакова составили целую книгу. «Потеря невосполнимая, — писали «Современные известия». —-И. С. Аксаков был не только литератор, публицист, общественный деятель, он был —знамя, общественная сила. В этом было его главное значение, и потому-то особенно тяжела его потеря, и именно теперь, когда положен на весы вопрос: достойно ли Россия встретит надвигающиеся события, а они касаются тех глубоких ее задач, того коренного призвания, которым и посвящена была вся жизнь покойного».
br> «Нечего говорить о значении этой потери для русской журналистики, для русского и славянского мира, — отозвалось «Новое время».— Закатилась одна из самых ярких звезд, какие когда-либо блестели на небе русского общественного слова. Разорвалось сердце, которое билось как горячий ключ из-под земли, билось искренним, высоким, благородным чувством, и это чувство облекалось в красноречивые, полные огня и выразительности речи. Не русский талантливый писатель только скончался — скончался общественный трибун, обладающий даром зажигать сердца, скончался искренний человек, человек высокой честности и правды, никогда ни единым словом не изменяющий своему призванию. Он нее свое знамя в течение многих лет твердою и непоколебимою рукою, ни разу не опуская его, нес как мужественный воин, с верою в то дело, которому служил и которое не оставил и тогда, когда смерть явно подкрадывалась к нему и когда все близкие настаивали на том, что ему необходимо успокоение. Но, как неустанный борец, он успокоился только в неизбежном,* конечном жилище человека...»
br> «Немногие из общественных утрат производили такое сильное впечатление, как произвела смерть Аксакова,— с горечью отмечалось в «Неделе», — потому что имя его пользовалось большой популярностью и в России, и во всем славянском мире; да и в Западной Европе на Аксакова смотрели как на одного из самых выдающихся представителей русского литературного мира и всего русского общества...» Как бы подтверждая вышесказанное, на смерть И. С. Аксакова отозвались многие зарубежные издания. Бот только некоторые из них. Чешская газета «Пародии листу»: «Да, конечно, в Аксакове народ русский потерял одного из величайших деятелей, а все остальное славянство оплакивает потерю защитника и преданнейшего друга. Но потеряли мы его целиком и совершенно? Никоим образом! Люди такого духа и значения оставляют по себе для счастья народов светлый путь, ничем не затмеваемый; это —лучи светлых идей, лучи, которые освещают потомству Ауть и тогда, когда самая звезда уже потухла...» Сербская «Застава»: «Тот, кто из-за славян потрясал свет, умер... и нам тяжело стало, точно мы потеряли свет. Иван Аксаков был великан. Когда он говорил, голос его раздавался по всей Европе, и к его голосу прислушивались на всем том широком пространстве, покуда простирается великая Россия. До сих пор не было публициста с большим значением, чем Аксаков. Любовь Аксакова обнимала все славянство одинаково. Если бы мы жили при более счастливых обстоятельствах, Аксаков без сомнения простер бы свою любовь на все человечество, но он видел, что славяне всех более угнетены, что они не имеют ни защитника, ни друга в широком мире, и он встал перед Россией и сказал: «теперь ты должна вступиться за них!» (На панихиде в Белграде архимандрит Никифор Дудич сказал: «Сербский благодарный народ не легко забудет имя великого Аксакова и его братскую любовь и помощь в самые тяжелые дни своей новой истории»). Мюнхенская «Альгемайне цай-тунг»: «К выдающимся людям России, которые были похищены смертью в последнее время, принадлежит, бесспорно, Иван Сергеевич Аксаков, скончавшийся 8 февраля сего года в Москве, на 63-ем году жизни от разрыва сердца и похороненный в знаменитой Троице-Ссргиевой Лавре в 66-ти верстах от Москвы... Со своими противниками он всегда боролся средствами благородными и чистыми, почему даже его неприми-римейшие враги не смели коснуться чистоты и честности его'характера...» «Со своими противниками он всегда боролся средствами благородными и чистыми, почему даже его непримиримейшие враги не смели касаться чистоты и честности его характера» — повторим эти слова, потому что они выражают его суть. Как и другие, как бы подтверждающие их: «Честен, как Аксаков, — это почти была пословица». Иван Сергеевич Аксаков был третьим сыном (после Константина Сергеевича, видного литературно-общественного деятеля России, и Григория Сергеевича, правительственного чиновника, в одно время уфимского губернатора) в семье нашего замечательного земляка выдающегося русского писателя Сергея Тимофеевича Аксакова и Ольги Семеновны Заплотиной, дочери генерал-майора С. Г. Заплетина, участника многих походов А. В. Суворова, а в Отечественную войну 1812 года командовавшего ополчением.

В предисловии к «Семейной хронике» (серия «Золотые родники», Уфа, 1983) я уже пытался сделать наметки с. проекцией в наши дни нравственно-философской концепции семьи, с ненавязчивой убедительностью выраженной С. Т. Аксаковым в его замечательной дилогии: в «Семейной хронике» и в «Детских годах Багрова-внука». Часто наши слова расходятся с делом, всегда легче учить других, чем следовать этим принципам самому. И, раз предоставился случай, хочется еще раз подчеркнуть, что жил Сергей Тимофеевич в редкостной гармонии со своим творчеством и со своими идеалами: удивительно добрая и теплая была атмосфера этой семьи, крепкой родовыми и национальными традициями. К детям в ней относились с таким же уважением и серьезностью, как и к взрослым. «У нас, —писал позднее И. С. Аксаков,— дети не были отделены от родителей: гости принимались всей семьей». И еще показательный факт, почерпнутый мною в одном пз писем Ивана Сергеевича: «...в письмах к своим еще далеко несовершенным сыновьям Сергей Тимофеевич всегда называет каждого из них: «мой сын и друг»,— и сам подписывается: «твой друг и отец», —и под его пером это слово «друг» не есть только ласковое название, оно определяет на самом деле отношение отца к сыновьям: он был для них искренним и истинным другом, он действовал на них не только приемами внешнего, формального авторитета, но гораздо более влиянием нежного, разумного, мудрого сочувствия».

Это была настоящая русская семья, большая (по данным А. С. Курилова, автора вступительной статьи и составителя сборника К. С. и И. С. Аксаковых «Литературная критика», вышедшего в 1981 году в издательстве «Современник», в ней было ш'есть сыновей и восемь дочерей, а по утверждению А. А. Сиверса («Генеалогические разведки», Вып. 1, СПб, 1913) в ней было четыре сына и шесть дочерей, уфимский краевед Г. Ф. Гудков поправляет А. А. Сиверса, что у Аксаковых было еще две дочери, которые умерли на первом году жизни), нравственно крепкая, дружная, где, как прекрасно и точно сказал А. С. Курилов, «царствовало согласие и безусловное, непререкаемое доверие всех к каждому и каждого ко всем, где все было чисто, честно, искрение, прямо, откровенно... Чувство причастности каждого к делам и заботам других, душевная чуткость и отзывчивость становятся как бы нравственным императивом, основой личного и общественного поведения всех без исключения детей Сергея Тимофеевича и Ольги Семеновны. Может быть, отсюда и возникла страстная и непреложная убежденность Константина и Ивана Аксаковых в том, что будущее России, нашего народа, всех славянских народов самым тесным и непосредственным образом связано с расцветом этого прекрасного и всепобеждающего чувства семьи единой. С этим чувством связана была для них и идея возрождения крестьянской общины».

Прекрасная семья дала России прекрасных сыновей, другое дело — что прекрасным людям горько и мучительно жилось в России.
br> Иван Сергеевич Аксаков родился 26 сентября (8 октября) 1823 года в селе Надежино Белсбеевского уезда (ныне село Надеждино Бе-лебеевского района Башкирии), куда молодые Аксаковы (Сергей Тимофеевич и Ольга Семеновна) переехали в 1821 году после того, как отец, наконец выделил их, назначив в вотчину село Надежино, известное нам по произведениям С. Т. Аксакова как Парашино.

Надеждино запечатлелось в детской памяти, скорее, Константина, которого привезли из Ново-Аксакова уже в возрасте четырех лет, а Ивану было всего неполных три года, когда Аксаковы навсегда уехали из Надеждина — в Москву. (Нет официальных свидетельств бывал ли И. С. Аксаков позже в Надежднне, но есть свидетельство, что в июне 1848 года он приезжал в соседнее Ново-Аксаково вместе с известным композитором и пианистом А. Г. Рубинштейном, возможно, он побывал и на родине. Не было свидетельств, что И. С. Аксаков бывал в Уфе, но Г. Ф. Гудковым в ЦГА БАССР найдена метрическая запись по Ильинской церкви о рождении в Уфе 14(26) января 1864 г. у Григория Сергеевича Аксакова сына Константина. Восприемниками были Аксаковы Иван Сергеевич, Вера Сергеевна и их мать —Ольга Семеновна). В радушном московском аксаковском доме, а позднее в загородном имении Абрамцево часто бывали М. П. Погодин, М. Н. Загоскин, С. П. Шевырев, П. С. Щепкин, Н. В. Станкевич, И. В. и П. В. Киреевские, В. Г. Белинский, А. С. Хомяков, Ю. Ф. Самарин, И. С. Тургенев, Н. В. Гоголь, А. И. Герцен, М. А. Бакунин. Семья Аксаковых была, по выражению современников, «ярким, греющим средоточием, куда стекались все даровитые деятели». Это не могло не сказаться на становлении личности И. С. Аксакова. Внешне его дальнейшая биография выглядит так. В 1842 году он, как и брат Григорий, закончив в Петербурге императорское училище правоведения, где готовили к службе на высших постах царского административного аппарата, возвращается в Москву и поступает на службу в Уголовный департамент Сената. Его усердие замечено, и уже в следующем году его включают в состав специальной комиссии, отправляющейся для ревизии Астраханской губернии. По возвращении он получает назначение на должность товарища председателя Калужской Уголовной палаты, осенью 1848 года переходит на службу в министерство внутренних дел и вск&ре выезжает в Бессарабию для изучения раскольничьих сект.
br> Но на этом его внешне благополучная и даже блестящая биография кончается. Впрочем, иначе не могло быть. Можно даже сказать, что дальнейшая его судьба была предрешена всем укладом, атмосферой семьи «тихого» русского «писателя-пейзажиста» (каким зачастую пытаются его представить) С. Т. Аксакова. Вот еще в чем значение и последствия его «тихих» принципов, его «тихой» литературы, о чем мы порой не задумываемся.

4 марта 1849 года был арестован и заключен й* Петропавловскую крепость известный общественный деятель-славянофил 10. Ф. Самарин — за «Письма из Риги», в которых он критиковал официальную политику правительства в Прибалтике, поощряющую господство немецкого юнкерства. 17 марта был арестован и И. С. Аксаков, который в письмах к московским друзьям возмущался арестом Ю. Ф. Самарина, клеймил «подлое петербургское общество», советовал своим друзьям быть осторожнее. Сразу скажу, что И. С. Аксаков, как и Ю. Ф. Самарин, видели в немецком юнкерстве проводника иностранного влияния, которое ведет Россию к политической, экономической и духовной зависимости от Запада.

III отделение давно подозревало кружок московских славянофилов в противоправительственных намерениях. Революционные события в Европе в 1848 году усилили эти подозрения. Ареста Самарина и Аксакова ставили своей главной целью раскрыть тайные замыслы славянофилов. В секретном полицейском донесении московскому генерал-губернатору Закревскому письма Аксакова с предупреждениями об осторожности получили такую оценку: «Предостережение брата Аксакова доказывает, что у них (славянофилов — М. Ч.) кроме известной правительству цели должна скрываться какая-нибудь другая. Если бы сего не было, то тогда зачем бы им было бояться и остерегаться».

Ответы на вопросы, которые в жандармском управлении были предложены Аксакову И. С. прочел сам Николай I, он собственноручно убедился, что никакой «подпольной организации» не существует, и 22 марта И. С. Аксаков был освобожден под негласный надзор полиции, а вскоре переведен на службу в Ярославль. Кто же такие были славянофилы, если их так боялось правительство?
br> Славянофильство, как литературно-общественное и политическое движение русской интеллигенции возникло в конце 30-х годов прошлого века в условиях нарастающего кризиса самодержавно-крепостниче-ской системы, когда вновь остро встал вопрос—после поражения декабристов— о невозможности дальнейшего развития общества страны без отмены крепостного права. Оно было реакцией на слепое и рпасное подраженне Западу высшего русского общества в ущерб национальным н государственным интересам, на пренебрежительное отношение его ко всему русскому, народному.

Надо сказать, что часть русской интеллигенции не видела выхода из создавшегося положения, не верила в возможность каких-либо пре- образований. Концентрированным выражением этйх настроений явилось увидевшее свет в 1836 году первое «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева, о котором А. И. Герцен впоследствии писал: «Опубликование этого письма было одним из значительнейших событий. То был вызов, признак пробуждения; письмо разбило лед после 14 декабря. Наконец пришел человек с душой, переполненной скорбью; он нашел страшные слова, чтобы с похоронным красноречием, q гнетущим спокойствием сказать все, что за десять лет накопилось горького в сердце образованного русского... Он сказал России, что прошлое ее бесполезно, настоящее тщетно, а будущего никакого у нее нет».

Причина крайнего пессимизма П. Я. Чаадаева коренилась в том, что он считал основной причиной создавшегося положения отставание России от западной цивилизации, которая, обогнав Россию (во время татаро-монгольского ига, которое Россия поглотила в себе, не пустив в Европу), тем самым лишила ее будущего. По его мнению, Россия «составляет пробел в нравственном миропорядке». Но в этой атмосфере общественно-политического пессимизма и растерянности были и другие люди, которые говорили: да, страна тяжело больна, но не безнадежно, и в наших силах, если мы любящие сыновья, ее излечение, в наших силах вернуть ее на путь нравственного возрождения. Это была группа честных и искренних образованных русских интеллигентов, которые вошли в историю отечественной общественно-политической мысли под названием славянофилов. «Наша история, — считали они, — едва начинается. К несчастью, мы сбились с дороги; нужно возвратиться назад и выйти из тупика, куда втолкнула нас своей надменной и грубой рукой цивилизующая империя». А. И. Герцен писал: «Письмо» Чаадаева прогремело подобно выстрелу из пистолета глубокой ночью... На этот крик отчаяния славянофилы ответили криком надежды».

Славянофилы, — а принадлежали к этой группе прежде всего А. С. Хомяков, И. В. и П. В. Киреевские, А. И..Кошёлсв, Ю. Ф. Самарин, братья К. С. и И. С. Аксаковы, — страстно желали освобождения своего народа от крепостного права, вместе с тем они были убежденными противниками буржуазного строя западно-европейских стран и отстаивали идею особого пути социального и политического развития России. Россия непременно придет к тупику, если пойдет путем слепого заимствования западных образцов, этот путь ведет к бездуховности и нравственному обнищанию. Пока не поздно, Россия должна отказаться от уродливого копирования Запада, пренебрежительного отношения к собственному народу, она должна искать свои самобытные пути в будущее, на которых ее ждут великие свершения. Мало того, она должна спасти и все остальное человечество от нравственного вырождения и бездуховности.

При оценке славянофильства в разное время были попытки извращения, даже прямой подмены его общественно-политической сути, пытались даже представить его как движение чуть ли не националисти- чсскос, а в сам термин «славянофилы» (кстати не совсем точный и удачный) был привнесен элемент отрицательности. Но вспомним, за что были арестованы Ю. Ф. Самарин и И. С. Аксаков. Защищая право прибалтийских народов на национальную самобытность, И. С. Аксаков последовательно отстаивал один из главных славянофильских принципов: каждый народ имеет нравственное право на самостоятельное развитие. Сразу скажу, что еще последовательнее и непримиримее он будет отстаивать эти принципы позднее, в 1867—1868 годах, когда станет редактором газеты «Москва». Он всегда будет поддерживать народы Прибалтики в их стремлении к национальной самобытности, в борьбе против немецкого засилья и попыток германизации. В газете И. С. Аксаков помещал материалы, в которых рисовал картину тяжелого положения эстонских и латышских крестьян. За статьи и коррес- ' понденции мартовских номеров «Москвы» И. С. Аксаков получил предостережение цензуры, приведшее к закрытию газеты на три месяца. Цензура мотивировала свое предостережение тем, что в публикациях газеты «пособником дворянства и духовенства (немецкого — М. Ч.) в угнетении туземцев (латышей и эстонцев — М. Ч.) выставляется самое русское правительство, действия которого представлены прямо противными интересам России». И. С. Аксаков выступал за ликвидацию эксплуататорской системы, которая сложилась после «освобождения» прибалтийских крестьян в 1817 году — без земельного надела. Резко выступая против онемечивания народов Прибалтики, И. С. Аксаков был против и их русификации. Он считал, что латыши и эстонцы должны сохранить свою национальную самобытность, он приветствовал создание школ и газет на латышском и эстонском языках.

Право каждого народа на свою национальную самобытность — вот один из краеугольных камней фундамента славянофильства. «Народность есть личность народа, — писал, например, К. С. Аксаков, — точно так же, как человек не может быть без личности, так и народ без народности. Да, нужно признать всякую народность, из совокупности их слагается общечеловеческий хор. Парод, теряющий свою народность, умолкает и исчезает из этого хора. Поэтому нет ничего грустнее видеть, когда падает и никнет народность под гнетом тяжёлых обстоятельств, под давлением другого народа. Но в то же время какое жалкое и странное зрелище, если люди сами не знают и не хотят знать своей народности, заменяя ее подражанием народностям чужим, в которых мечтается им только общечеловеческое значение!.. Нет, пусть свободно и ярко цветут все народности в человеческом мире; только они дают действительность и энергию общему труду народов. Да здравствует каждая народность!»

«Их называли славянофилами и соединили их с понятием о школе и учении особого рода и с политической бранью, которая доныне продолжается, истощая силы борцов в пререканиях казуистики, свойственной всякому учению школы, — объяснял сущность славянофильства журнал «Гражданин», откликнувшись на смерть И. С. Аксакова. — Но
br> кто хочет попять, чего стоили и что значили эти люди, тому надобно отрешиться от узкого понятия о школе, стать повыше на широту и взглянуть поглубже. Это были честные и чистые русские люди, родные сыны земли своей, богатые русским умом, чуткие чутьем русского сердца, любящего народ свой и землю и алчущего и жаждущего правды и прямого дела для земли своей. Они были высокообразованны, но близкое знакомство с наукой и культурой Запада не отрешило их от родимой почвы, из которой почерпает духовную силу земли всякий истинный подвижник земли Русской. Перегорев в горниле западной культуры, своего отечества... Они начали с того же, с чего начинает всякий искренний искатель истины, — с протеста против ложного отношения к русской жизни и ее потребностей, господствовавшего в сознании так называемого образованного общества, против презрительного предрассудка, самодовольного невежества и равнодушия ко всему, что касалось до самых живых интересов России».

«Явление славянофильства — есть факт, замечательный до известной степени, — писал В. Г. Белинский, — как протест против безусловной подражательности и как свидетельство потребности русского общества в самостоятельном развитии». А А. И. Герцен даже считал: «С них начинается перелом русской мысли. И когда мы это говорим, кажется, нас нельзя заподозрить в пристрастии».

И самым первым и неотложным вопросом они считали отмену крепостного права, которое они называли не иначе как «наглое нарушение всех прав». Говоря о славянофильстве, о сильных и слабых сторонах этого движения, не надо забывать, что в период николаевской реакции» особенно в период «мрачного семилетия» они оказались в России чуть ли не единственными, кто открыто и смело выражал протест существующей действительности. Уже не было В. Г. Белинского, находился в эмиграции А. И. Герцен, томились на каторге петрашевцы. Еще молчали Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов. И всю тяжесть борьбы с крепостничеством практически взяли на себя славянофилы. И делали они это открыто, смело и мужественно. Осенью 1855 года Александру II была передана «Записка», отрывок из которой я цитирую:
«Не подлежит спору, что правительство существует для народа, а не народ для правительства. Поняв это добросовестно, правительство никогда не посягнет на самостоятельность народной жизни и народного духа... Современное состояние России представляет внутренний разлад, прикрываемый бессовестною ложью. Правительство, а с ним и верхние классы, отдалилось от народа и стало ему чужим. И народ и правительство стоят теперь на разных путях, на разных началах... Народ не имеет доверенности к правительству; правительство не имеет доверенности к народу... При потере взаимной искренности и доверенности все обняла ложь, везде обман... Все лгут друг другу, видят это, продолжают лгать, и неизвестно, до чего дойдут... Взяточничество и чиновный организованный грабеж — страшны. Это до того вошло, так сказать, в воздух, что у нас не только те воры, кто бесчестные люди, нет, очень часто прекрасные, добрые, даже в своем роде честные люди— тоже воры: исключений немного... Все зло происходит главнейшим образом от угнетателыюй системы нашего правительства... Такая система, пагубно действуя на ум, на дарования, на все нравственные силы, на нравственное достоинство человека, порождает внутреннее неудовольствие и уныние. Та же угнетательная правительственная система из государя делает идола, которому приносятся в жертву все нравственные убеждения и силы... Лишенный нравственных сил человек становится бездушен и с инстинктивной хитростью, где может, грабит, ворует, плутует... Нужно, чтобы правительство поняло вновь свои коренные отношения к народу, древние отношения государства и земли, и восстановило их... Стоит только уничтожить гнет, наложенный государством на землю, и тогда можно стать в истинно русские отношения к народу...» Такое написать царю мог человек только очень смелый. Автором «Записки» был старший из братьев — К. С. Аксаков. Таким же безоглядно непримиримым в отношении крепостного права был и Иван Сергеевич, на которого старший брат имел большое влияние. В начале 1849 года Иван Сергеевич пишет в одном из своих писем: «Дал слово никогда не иметь у себя крепостных н вообще крестьян...» Положение его со времени ареста двусмысленно: он — правительственный чиновник и в то же время находится под тайным надзором полиции. Растет его протест против сложившейся действительности. Неудовлетворенность, неуемность души находит выход в стихах. В это время получают распространение в списках отрывки из его поэмы «Бродяга». Во время ареста И. С. Аксакова в 1849 году в ряду других вопросов ему был задан и такой: «Объясните, какую главную мысль предполагаете Вы выразить в поэме вашей «Бродяга» и почему избрали беглого человека предметом сочинения?» И. С. Аксаков уклончиво ответил: «Оттого, что образ его показался мне весьма поэтичным, оттого, что это одно из явлений нашей народной жизни...» Но этот уклончивый ответ не мог скрыть истины. Вспомним, к тому же, что само слово «бродяга» в те годы имело совсем иной, чем сегодня, конкретный стилистический контекст. Посмотрим у В. И. Даля: «беглый шатун, скиталец, кто произвольно, без права и письменного вида, покинул место оседлости, жительства, службы, скитаясь на чужбине». Что же за социальный тип кроется за этим определением? Как правило, беглый крепостной крестьянин.-Сам факт —сделать беглого крепостного заглавным героем поэмы — не мог не вызвать подозрения. Кстати, позднее министр просвещения Ширинский-Шихматов в докладной записке писал царю, что опубликованные главы поэмы «могут неблагоприятно действовать на читателей низшего класса». Донос сочинил и ярославский военный губернатор Бутурлин. К слову сказать, при чтении поэмы вас не покидает чувство, что вам уже знакомы ее герои, интонация, боль по русскому крестьянину— да-да, «Кому на Руси жить хорошо!» Возможно не без влияния «Бродяги» зародился замысел великой поэмы Н. А. Некрасова. И «Бродяга» является как бы предтечей ee.

Начальник И. С. Аксакова по службе министр внутренних дел Л. А. Перовский, извещенный о «предосудительном содержаний» поэмы, потребовал от И. С. Аксакова, «оставаясь на службе, прекратить авторские труды», с чем И. С. Аксаков не мог согласиться — и, «в ответ написав министру резкое письмо», навсегда покинул службу.

Надо сказать, что взгляды И. С. Аксакова во многом расходились с положениями «старших» славянофилов: К. С. Аксакова, А. С. Хомякова, И. В. Киреевского. Он был далек от кружковой ограниченности большинства славянофилов и критиковал их за бездеятельность. Он помышлял о развитии славянофильского экономического учения, об этом говорит факт его сближения с группой прогрессивных русских промышленников, в которую входили И. Ф. и Н. Ф. Мамонтовы, А. В. Третьяков, В. А. Конорсв, К. Т. Солдатенков, И. В. Щукин. И. С. Аксаков исследует источники по русской истории, пытаясь найти в летописях и актах подтверждение правильности славянофильских теорий. Это помогло ему избежать многих антиисторических суждений, свойственных «старшим» славянофилам. В письме к славянофилу А. И. Кошелеву он писал: «Я занимался целый год чтением грамот и актов, и это чтение заставило меня разочароваться в древней Руси, разлюбить и убедиться, что не выработала она и не хранит в себе начал, способных возродить Россию к новой жизни...»

И. С. Аксакову претит бездействие, и он с готовностью принимает предложение возглавить славянофильский «Московский сборник». Первый выпуск 1852 года сразу же обратил на себя внимание не только читателей, но и цензуры, прежде всего двумя статьями самого редактора — «Несколько слов о Гоголе» и «Об общественной жизни в губернских городах». В первой статье, которая к тому же открывала сборник, вопреки запретам цензуры. Гоголь был назван величайшим русским писателем, «вся жизнь, весь художественный подвиг, все искренние страдания» которого «представляют такую великую, грозную поэму, смысл которой долго останется неразгаданным». А во второй была дана уничтожающая характеристика «общественной» жизни высших сословий пореформенной России. В результате второй выпуск был вообще запрещен, а авторам 'было предписано все свои сочинения «представлять отныне для цензуры не в Московский цензурный комитет, а в Главное управление цензуры, в Петербург», что означало на самом деле запрет печататься. Кроме того, И. С. Аксаков лишался «на будущее время права быть редактором какого бы то ни было издания», потому что он «даже после сделанных внушений дерзко представляет к напечатанию статьи, которые обнаруживают открытое противодействие правительству». Этот запрет сохранял силу до кончины Николая I. Но и она не освободила И. С. Аксакова от «симпатий» цензуры, не случайно М. Лемке в книге «Эпоха цензурных реформ 1859— 1865 годов», вышедшей в 1903 году, назвал И. С. Аксакова «страстотерпцем цензуры всех эпох и направлений». Почти все статьи И. С. Аксакова, оригиналы которых, к сожалению, не сохранились, были подвергнуты цензурным искажениям, и мы никогда уже не прочтем их в истинном виде.

Осенью 1854 года началась героическая оборона Севастополя, и в феврале 1855 года И. С. Аксаков записывается в Серпуховскую дружину Московского ополчения. Неудачи России в войне он прямо связывал с крепостнической системой, существующей в стране... Он не верил в возможность отстоять Севастополь, но тем не менее сделал этот шаг, потому что, как он писал своим родным: «Мне было бы совестно не вступить. Все идет глупо, но тем не менее люди дерутся и жертвуют». Вместе с дружиной он совершает поход до Одессы, а потом в Бессарабию—он прослужил в ополчении до весны 1856 года, до заключения мира. С июня по декабрь И. С. Аксаков работал в комиссии князя В. И. Васильчикова, которая занималась расследованием интендантских злоупотреблений во время войны. Нахождение в провинции, среди народа еще больше освобождает его от многих иллюзий славянофилов, его мировоззрение становится еще более зрелым и самостоятельным, он еще больше убеждается в немедленной необходимости отмены крепостного права, в чем он видел «единственное средство спасения для России». И освобождение крестьян он не мыслил без надела их землей. Когда был опубликован рескрипт Александра II вилснскому генерал-губернатору В. И. Назимову, И. С. Аксаков с горечью писал Е. И. Елагиной: «Сохрани бог, если оно (освобождение крестьян — М. Ч.) совершится так, как в Литве, т. е. без земли, с выкупом одной усадьбы... Так вот мы и вступаем в кризис: это важнейшая минута для России. От правильного решения задачи зависит будущность России».

Все больше освобождаясь от славянофильской ограниченности, он тесно сходится с М. Е. Салтыковым-Щедриным. Более того, в августе 1857 года И. С. Аксаков по приглашению А. И. Герцена едет в Лондон, и с этого, по сути дела, начинается новая знаменательная страница его общественно-политической деятельности. В 1856 году, когда цензурный гнет несколько ослаб, чему свидетельством было появление в печати «Губернских очерков» М. Е. Салтыкова-Щедрина, у И. С. Аксакова появилась надежда на публикацию в России его произведения «Судебные сцены или Присутственный день Уголовной палаты», но в России к печати оно разрешено не было, и письменно (для конспирации) отказав А. И. Герцену в публиковании его в Лондоне в Вольпой русской типографии, при встрече он дает устное согласие напечатать его в «Полярной звезде». Это резко обличающее царское судопроизводство произведение А. И. Герцен назвал «превосходным произведением» и «гениальной вещью». В предисловии «От издателей» им было написано, чтобы отвести прямой удар от И. С. Аксакова, что автор ему неизвестен. (Позднее, во избежание политического преследования, И. С. Аксаков напишет и в своей «Автобиографии», что «судебные сцены» были опубликованы в «Полярной звезде» без его ведома). Так И. С. Аксаков становится одним из тайных герценовских корреспондентов.

В 1966 году в Москве вышла книга Н. Я. Эйдельмана «Тайные корреспонденты «Полярной звезды». В ней автор высказывает предположение, что А. И. Герцен и И. С. Аксаков во время своей встречи в Лондоне договорились о тайных конспиративных путях и связях для передачи корреспонденций и материалов в Лондон. Соблюдая большую осторожность, И. С. Аксаков посылал письма А. И. Герцену не по почте, а с оказией (они были опубликованы в 1883 году в Женеве М. П. Драгомановым). Н. Я. Эйдельман писал: «Историческая необходимость требовала найти имена тайных корреспондентов Герцена и Огарева. «Корреспонденты не искали славы. Каждая статья и заметка могла быть оплачена ссылкой в Сибирь. О тесном сотрудничестве И. С. Аксакова в «£олоколе» стало известно лишь в пятидесятые годы нашего столетия». И. С. Аксаков публиковался в «Колоколе» под псевдонимом Касьянов. Его перу принадлежат более 30 статей и заметок резко обличительного характера. И в связи с этим любопытный факт, непосредственно связанный с нашим краем. Известно, что в 1859—1860 годах в «Колоколе» были опубликованы обличительные материалы по делам о бесчеловечной эксплуатации мастеровых • на уральских заводах М. В. Пашкова и А. А. Сухозанета, а также о грабительской системе, созданной в своем имении Анастасьино Бирского уезда (ныне Дюртюлинского района) тайным советником А. Е. Жадовским, бывшим петербургским вице-гу-бернатором. Как следственные материалы по этим заводам, которые готовились при непосредственном участии оренбургского гражданского губернатора Е. И. Барановского1 и не подлежали огласке, попали к Герцену? Уфимский краевед Г. Ф. Гудков на основе анализа переписки Е. И. Барановского с С. Т. Аксаковым и А. Н. Плещеевым пришел к такому выводу: Е. И. Барановский отправил из Уфы в Москву С. Т. Аксакову следственные материалы по делам Пашкова, Сухозанета и Жадовского (сохранилось благодарственное письмо С. Т. Аксакова Е. И. Барановскому: «Благодарю Вас, любезнейший и почтеннейший Егор Иванович, от всей души благодарю и за сведения о сельце Алкино и за две записки о современном нам Куролссове... Записки о современном Куро-лссове в высшей степени любопытны и назидательны, особенно вторая, о хозяйственном устройстве имения. Я считаю этого господина выше моего Куролесова. Тот брл буйный гуляка, кровопийца по инстинкту... (Этот — М. Ч.) не невежда, а более или менее человек образованный, я его лично зйаю, это такой изверг, которому и имени нет. Скажите..., неужели он не сослан на каторгу?»), а «И С. Аксаков мог сам лично отвезти эти материалы Герцену во время поездки за границу в 1859 году, когда был закрыт цензурой его журнал «Русская беседа».

П. А. Огарева, встречавшаяся с И. С. Аксаковым в Лондоне, в своих воспоминаниях свидетельствовала о близости Герцена и Аксакова, называя их «бойцами одного дела, но с разных отдаленных точек». Вспомним также, что писал.о славянофилах Герцен, имея в виду, что из всех славянофилов И. С. Аксаков был ближе к нему: «Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была ,одна любовь, но не один акая. У них и у нас запало с ранних лет одно сильное, безотчетное, физиологическое, страстное. чувство... чувство безграничной, обхватывающей все существование любви к русскому народу, к русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус и двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно».

И. С. Аксаков вернулся в Россию в начале 1861 года. Разочарованный в основах крестьянской реформы, он назвал «Положение...» 19 февраля 1861 года «дурацким». В 60-е годы И, С. Аксаков редактирует газеты «День» (1861—1865) и «Москва» (1867—1868). Разрешая издание газеты «День», московский цензурный комитет оговаривался: «Главное управление цензуры разрешило дозволить г. Аксакову издавать означенную газету без политического отдела, чтобы московскому цензурному комитету иметь особенное, в цензурном отношении, наблюдение за этим изданием». В результате этого «особеннрго» отношения издание этих газет то и дело приостанавливалось,*в конце концов газета «День» была вынуждена прекратить свое существование, а «Москва» была закрыта цензурой.

Особое место в биографии И. С. Аксакова занимает его деятельность как основателя, идейного вождя н руководителя Московского славянского комитета, во главе которого он стоял более 20 лет. Под руководством И. С. Аксакова Московский комитет играл ведущую роль в организации и координации действий других славянских комитетов страны. И. С. Аксаков принимает активное участие в оказании помощи Сербии и Черногории в их освободительной войне против Турции. Он помогает переправить через границу генерала М. Г. Черняева, который должен был возглавить сербскую армию, и отряды русских добровольцев, организует заем сербскому правительству н сбор средств на нужды борющегося сербского народа. За четыре месяца Московскому комитету удалось собрать около 600 тысяч рублей. И. С. Аксаков писал: «Две трети пожертвований внес наш бедный, обремененный нуждою, простой народ... Пожертвования по общественной лестнице шли в обратной прогрессии, чем выше, чем богаче, тем относительно слабее и скуднее. Наши денежные знаменитости не участвовали вовсе, а если и участвовали, то в самом ничтожном размере во всероссийской народной складчине».

Главные силы И. С. Аксакова были сосредоточены на вербовке и отправке добровольцев. При Московском комитете было открыто особое отделение для приема и рассмотрения заявлений добровольцев. Добровольческое движение начинало носить всенародный характер, но, как это ни странным может показаться на первый взгляд, для И. С. Аксакова, его организатора н руководителя, было характерно ограничение движения посылкой преимущественно военных специалистов, офицеров.
br> Он понимал, чтo участие в боях добровольцев, тем более не обученных, не приведет к перелому в ходе войны, добровольческое движение он рассматривал скорее как средство давления на собственное правительство. С. А. Никитин в книге «Славянские комитеты в России в 1858— 1876 годах» был вероятно прав, когда писал: «Аксаков и славянские комитеты, посылая добровольцев в Сербию, боролись не столько с турками, сколько с русским правительством... Они хотели этим самым вынудить правительство к объявлению войны».

Во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов И. С. Аксаков проводит огромную работу по помощи болгарским дружинам. Он приложил огромные усилия для сбора средств среди московского купечества. Через него осуществлялась покупка и доставка оружия. Оружие, покупаемое в Германии, перевозилось в Одессу по железной дороге, где грузилось на пароходы. Связи И. С. Аксакова давали возможность бесплатного провоза грузов по железной дороге.

Зимой 1878 года русская армия, сломив сопротивление турецких войск, стала продвигаться к Константинополю, и турецкое правительство поспешило заключить перемирие, а 19 января 1878 года в Сан-Стсфано был подписан предварительный мирный договор. Согласно ему Болгария превращалась в самостоятельное княжество, Турция признавала независимость Сербии и Черногории. Но под давлением Англии и Австро-Венгрии, угрожавшей России войной, русское правительство на Берлинском конгрессе согласилось на расчленение Болгарии на две части и передачу южной Болгарии под власть Турции. И. С. Аксаков рассматривал это решение как предательство интересов всех славян. 22 июня 1878 года он выступил с необычайно резкой по форме речью на собрании. Московского славянского комитета (деятельность которого к этому времени уже была правительством ограничена и подчинена контролю министерства внутренних дел), в расчете, что речь будет опубликована за границей, а в России будет известна «высшим мира сего, а мне только этого и нужно». За эту речь И. С. Аксаков был выслан из Москвы, а славянские комитеты были распущены. Речь И. С. Аксакова произвела большое впечатление не только в России, но и за границей. Особый резонанс она поручила в славянских странах, особенно в Болгарии, и способствовала укреплению дружбы между русским и болгарским народами. Была даже выдвинута идея о предложении И. С. Аксакову болгарского престола. Позднее его именем была названа одна из центральных улиц Софии.

Только в наши дни, наверное, в полную меру можно оценить сделанное Аксаковым в деле упрочения дружбы между нашими странами, как, впрочем, и многое другое. Большой след оставил он вместе со своим старшим братом Константином Сергеевичем в истории общественной русской мысли и становлении отечественной литературы, и многие их, а точнее сказать, основные мысли о народности литературы, не потеряли значения и по сей день. Мне кажется, очень точно выразил эту мысль А. С. Курилов: «Деятельность славянофилов способствовала становлению в литературе нового героя, представителя трудового, подневольного, но великого народа..., углубляя тем самым процесс дальнейшей демократизации русской литературы, начатый «натуральной школой»... Борьба за народность литературы, национальную самобытность ее содержания и художественных форм, за главенствующее место в ее произведениях русской жизни и русского народа, простого человека, крестьянина — кормильца земли — составила заметный вклад славянофильской критики в развитие отечественной литературы, в ее утверждение на пути самобытности и оригинальности. В первых рядах за. такое «крестьянское направление» нашей литературы шли братья — Константин и Иван Аксаковы».

Как это ни парадоксально, иногда ничто так не разъединяет людей, как то, что как раз и должно их соединять. Я говорю сейчас о разногласиях славянофилов (и в меньшей степени И. С. Аксакова) с революционными демократами и представителями «натуральной школы». А соединяло их главное... Прошло время непримиримых споров, и оказалось, что как раз предмет непримиримости их и соединяет, пришлет пора взглянуть на их разногласия с высоты отсеивающего шелуху беспощадного времени — и уже сегодня становится очевидно, что их общим несчастьем была разъединенность перед общей бедой, которую они в полную меру еще или не осознавали или о которой еще не догадывались.

Трудными были последние годы И. С. Аксакова, он видел невозможность, трагическую невозможность воплощения своих идеалов. В декабре 1885 года нависла угроза закрытия последней его газеты «Русь». 26 января 1886 года он писал одному из своих корреспондентов: «Как трудно живется на Руси!.. Есть какой-то нравственный гнет, какое-то чувство нравственного измора, которое мешает жить, которое не дает установиться гармонии духа и тела, внутреннего и внешнего существования. Фальшь и пошлость нашей общественной атмосферы и чувство безнадежности, беспроглядности давят нас...»

На следующий день его не стало. Не стало человека, суть которого можно выразить двумя короткими цитатами — из сербской газеты «Застава»: «Если бы мы жили При более счастливых обстоятельствах, Аксаков, без сомнения, перенес бы свою любовь на все человечество»; и из «Автобиографии» самого И. С. Аксакова: «Никаким награждениям знаками отличия не подвергался». Этим он подчеркивал чистоту своей гражданской совести.

«Определяя характер Аксакова, нельзя руководствоваться какими-нибудь обыденными классификациями, — писала в некрологе «Неделя». — Его нельзя причислять ни к консерваторам, ни к либералам, ни к радикалам, ни к каким-либо другим подобным группам. Он считался славянофилом, но и это определение, строго говоря, не вполне ему соответствовало, так как между некоторыми его мнениями и мнениями прежде его отошедших в могилу вождей славянофильства нередко замечалась рознь. Это была слишком исключительная натура, совсем особенное явление в нашем общественном мире».

Прошло сто лет, как умолк этот честный и мужественный голос. И, как дань уважения ему, выходит на его родине этот сборник, в который мы постарались включить все самое лучшее — в самых разных жанрах, — написанное им. Объем сборника не позволил включить все его стихи и поэмы, но этот пробел можно восполнить, взяв в библиотеке книгу И. С. Аксакова «Стихотворения и поэмы», вышедшую в 1960 году в «Библиотеке поэта» (большая серия) в издательстве «Советский писатель». За бортом книги остались его страстная публицистика, его письма.

И в заключение остается только с сожалением и горечью сказать, что на родине И. С. Аксакова — в селе Надеждине — до сих пор не сделано ничего для увековечения памяти Сергея Тимофеевича, Ивана Сергеевича и Константина Сергеевича Аксаковых. Наверно, непросто восстановить дом, полуразрушенную церковь, но на первых порах можно было бы разбить на пустыре вокруг нее парк или сквер, вычистить и привести в порядок пруд и облесить головы знаменитых надеждин-ских родников, которые мы знаем по произведениям С. Т. Аксакова как «парашинские». Облесенные, они бы вновь стали многоводными и заиграли бы с прежней силой на нашу общую радость.

Михаил Чванов