Cтарый 4емодан
Однажды в студёную летнюю пору...
Разные маловероятные события
САГА О БЕЛОМ МЕДВЕДЕ
Фотокорреспондента Юру Частикова вызвал к себе редактор:
— У тебя есть тулуп, добротный, теплый тулуп?
В распахнутые окна вливался подогретый летний воздух и нахально лезли буйные, словно вымазанные клейстером тополиные листья. Частиков тревожно вгляделся в задымленные усталостью глаза редактора.
— А зачем вам... тулуп?
— Это не мне тулуп, а тебе! Поедешь в командировку в Арктику, добудешь репортаж. Только смотри не увлекайся там белыми медведями, моржами и национальными ансамблями. Короче, поменьше экзотики. Нужен боевой репортаж о скромных буднях. Понял?
Юра летел сначала на ТУИ 14, потом на АН-10, потом на каком-то «кукурузнике». «Кукурузник» то и дело проваливался в воздушные ямы, колодцы и ущелья, и Юра цепко прижимал к себе три фотоаппарата и лампу-вспышку, с ужасом прислушиваясь, как что-то громыхает в хвосте самолета. Там лежал выпрошенный у знакомого дворника тулуп, свернутый в рулон и в таком виде по весу и твердости напоминавший среднюю торпеду.
Наконец «кукурузник» приземлился в заполярном городе. Пошатываясь, Юра выбрался из самолета и застыл пораженный.
В прозрачном чистом воздухе переливался стеклянный шорох льдин. Сразу же от аэродрома Апапельхино начиналось зеленое Восточно-Сибирское море. К взлетной полосе лезли толстые, оплывающие на солнце льдины. Вдали на горизонте лежали фиолетовые сопки, исполосованные белым снегом. Забыв обо всем, Юра защелкал фотоаппаратом.
Потом он шел, сгибаясь под тяжестью тулупа и стыда. Вокруг он видел людей, одетых только в осенние пальто и легкие куртки — было 12 градусов выше нуля. Юре очень захотелось, чтобы тулуп стал маленьким, карманным, но нет — величественный, каменный тулуп-торпеда резал полярный воздух далеко впереди Частикова и, набрав инерцию, тащил Юру вперед, заносил на поворотах.
Начальник ледовой проводки встретил Юру радушно.
— Из газеты? — воскликнул он. — Очень хорошо! Надо отражать в печати наших незаметных героических людей.
И тут же сдернул с телефона трубку.
— Алл-o-o! Чмыренко? Приготовься, сейчас поднимешь в воздух вертолет. Что? Повезешь корреспондента снимать белых медведей.
— Зачем же медведей? — робко вмешался Юра.— Надо людей.
— Сначала медведей, а потом людей, — мягко, но решительно возразил секретарь. — Люди на местах, по льдинам не бегают.
И закричал в трубку:
— Что? Не можешь? Почему?
— Летит на ледовую разведку, — сказал он Юре по-чему-то шепотом. — Караван судов на подходе. Ничего, через пару часиков обернется.
— А можно и мне с ним в разведку? — запросился Юра, мужественно подавляя поднимающееся откуда-то из желудка воспоминание о «кукурузнике».
— Как хотите. Только там неинтересно, они трассу осматривать будут.
На аэродром Юра снова приехал, когда вертолет уже прогревал моторы. Бортмеханики прослушивали его выхлопы, как терапевт дыхание пациента. Сопровождающий подвел Частикова к коренастому летчику с красным, обветренным лицом и голубыми глазами:
— Это пилот Гульбис. Он поведет вертолет. Ас ледовой разведки.
Между прочим, в шестьдесят пятом году участвовал в спасении ледокола «Адмирал Лазарев». Гульбис, если выкроишь время, покажешь товарищу корреспонденту белых медведей.
— Опять белых медведей! — Частиков глупо захихикал, но летчик, крепко стиснув его ладонь, заверил:
— Обязательно! Я знаю, где их целый выводок. Сделаем на обратном пути некоторый крюк.
Дверь вертолета оставили открытой, чтобы Юра мог фотографировать, и красная машина, ревя, полезла вверх. Летчик накренил вертолет, делая разворот, и открытая дверь вдруг очутилась прямо под Юрой. Она казалась зловеще гостеприимной, эта широко распахнутая дверь, и Юра тоскливо думал: «Почему в вертолете делают такие громадные двери? Маленький, тесный лючок, вот что здесь нужно...»
Вертолет тряхнуло, и Юра действительно чуть не загремел вниз со всеми аппаратами. Почему-то он подумал о том, разобьется или нет новый, недавно купленный телеобъектив «Таир-3». Но тут он почувствовал, как цепкая рука ухватила его за штаны и оттащила от двери.
— Извините, — сказал гидролог, — у меня уж такая привычка: корреспондентов всегда за штаны хватаю. Они как начнут снимать — обо всем забудут, прямо наружу лезут.
Юра покраснел и неловко стал наводить объектив на летчика и гидролога. Те заметили это и вдруг приняли ужасно озабоченный вид: пилот картинно повернулся в профиль и почему-то нахмурился, а гидролог почему-то далеко отставил от себя карту, словно у него внезапно развилась старческая дальнозоркость.
— Караван! — крикнул Гульбис.
Далеко внизу Юра увидел маленькие игрушечные пароходики. На бело-сером ледяном поле они казались беспомощными жучками, увязшими в тесте: один идет туда, другой сюда... Но это только так казалось. Пока вертолет делал круг над караваном, ледокол выбрался на чистую длинную полынью, за ним по пробитому во льдах каналу пошли грузовые суда.
— Ложитесь курсом двести семьдесят! — крикнул гидролог так, что карта слетела с его колен на пол.— Курсом двести семьдесят! Там льды пять-семь баллов, разводья...
Около часа летал вертолет, указывая путь судам.
В открытую дверь задувал резкий полярный ветер, и Юра превратился в сосульку. Вдруг вертолет чихнул и стал падать на торосы. Но Частиков окоченел настолько, что уже не сумел испугаться, только с носа его что-то капнуло прямо на фотоаппарат.
— Медведь! — заорал пилот, тыча пальцем вниз. Там среди торосов метался громадный желто-грязный медведь, ошалевший от рева моторов. — Снимайте, чего же вы?1
Юра еле пошевелил губами:
— Пленка кончилась...
— Эх, жалко! — пилот последний раз спикировал на зверюгу, и тот не выдержал, сиганул прямо в полынью, подняв фонтан брызг. — Ладно, сядем на ледокол, отогреетесь, пленку смените.
Вертолет настигал ледокол. Со стороны он, видимо, напоминал овода, садящегося на широкую спину мчащегося жеребца (а применительно к Чукотке — оленя). Да так оно, собственно, и было: ледокол мчался со скоростью скакуна — километров тридцать в час! Но оводу легче — он может сесть на спину в любом месте, а для вертолета отведен небольшой участок палубы, в центре которого нарисован крохотный белый кружок. Именно в этот кружок и влепился своими тремя колесами вертолет.
— Вот это мастерство! — хотел крикнуть Юра, но не крикнул, так как губы его уже не шевелились.
Его тотчас отвели вниз — в жаркое машинное отделение. Пока он отогревался, стоя у ревущих высоких, как дворцовые колонны, цилиндров, главный механик кричал ему прямо в ухо:
— Двадцать шесть тысяч лошадиных сил! Мощность средней ГЭС! Управление полностью автоматизировано!— К концу этой небольшой технической лекции он охрип, стараясь перекричать гром дизелей.
Потом Юра пил чай в чистой, сверкающей и торжественной кают-компании. Однако он не успел выпить и полстакана, как поперхнулся: по судовому радио объявили:
— Корреспонденту срочно подняться на мостик!
Юра взлетел по трапу вверх. Штурман азартно махал фуражкой:
— Вон он, туда побежал, снимайте!
— Кто? — не понял Юра.
— Да медведь же! Белый медведь. Ах, упустили момент, спрятался за торосы. А ведь к самому борту подобрался по льдине, подлец, видно, у кока хотел селедку попросить.
Частиков разозлился. Что ему суют все время под нос этого несчастного белого медведя? «Уйти, спрятаться бы куда-нибудь», — подумал он тоскливо и был рад, когда его пригласили в каюту капитана.
Капитан, пожилой, лысоватый человек, по-домашнему одетый, угостил Юру крепкими кубинскими сигаретами.
— Давно плаваете? — спросил Частиков.
— Давно... Почти с начала освоения Арктики, — улыбнулся капитан.
Частиков загорелся:
— Расскажите об этом! Об Арктике, о полярниках... обо всем.
Капитан ненадолго задумался:
— Да... Интересное было время. Белых медведей тогда было как собак нерезаных! Помню, первый раз я их увидел...
Частиков закашлялся.
Немного оправившись, он решил взять инициативу в свои руки:
— Вот в вашем караване идут дизель-электроходы «Капитан Готский», «Капитан Бондаренко». А кто они, эти капитаны?
Капитан погрустнел:
— Полярники... — Но тут же оживился: — Как-то идем мы с дядей Мишей — так мы Готского называли — на ледоколе «Красин», и вдруг прямо по носу, на льдине,— медведица с медвежатами! Представляете?
— Представляю, — гробовым голосом ответил фотокор Юра.
На обратном пути он со злорадством наблюдал, как пилот Гульбис тщетно делает круги над каждым подозрительным пятнышком — будто нарочно, ни одного медведя не было. Про себя он повторял страшную клятву:
«Если я или любой мой товарищ журналист, будучи в Арктике, вознамерится снять белого медведя, то пусть нас постигнет гнев и осуждение всей общественности...»
* * * *
В редакции фоторепортаже Частикова вызвал всеобщее восхищение. На планерке^было решено дать его на первую полосу.
— Только мне кажется, — сказал задумчиво редактор, — чего-то не хватает, старик, в твоем репортаже. Не чувствуется колорита... Ага, уловил! Нужен снимок белого медведя! Ну, ничего, мы возьмем его из нашего архива. И дадим в центре репортажа!
ЛЮБОВЬ И РОБОТ
Он и Она встретились в чудном уютном доме отдыха Приморья. Она стояла на пляже в голубом импортном купальнике, а у ее стройных, покрытых золотистым загаром ног Тихий океан действительно становился тихим. Он шел, перекинув полотенце через плечо, и рельефные мускулы играли под его атласной закаленной кожей.
Увидев ее, Он остановился как вкопанный в песок.
— Это Она! — мысленно ахнул Он.
Она медленно повернула к нему голову, и голубые (в тон купальнику) глаза ее расширились.
— Это Он, — еле слышно вздохнула она.
Естественно, они познакомились. Месяц пролетел для
них словно во сне. Они лазили (нет, слово «лазили» для влюбленных звучит грубо), взбирались на сопки, купались в море, загорали, по вечерам смотрели кино (в доме отдыха влюбленным очень нравится кино: старые фильмы то и дело рвутся и наступает благословенная темнота).
О своих профессиях они говорили скупо. Он сказал, что работает передовым зоотехником в крупном совхозе, Она вскользь заметила, что воспитывает дошкольников в детском саду. Больше они к этой теме не возвращались, но о чем бы ни говорили: о полетах на Марс или исследовании атомного ядра, об алгоритмах или проблемах электроники, об укрощении плазмы или интегральном исчислении, — Он с восхищением восклицал:
— А ты знаешь, мы понимаем друг друга с полуслова. У нас много общего. — И,/спохватившись, добавлял тихо: —Мне так кажется.
Она не отвечала, но вспыхивавший на ее лице нежно-красный индикаторный румянец говорил о многом.
Расставаясь, Он спросил печально:
— Ведь мы еще встретимся?
Она спрятала голову у него на груди:
—. Да... здесь же, через год. Если ты хочешь. Только пиши мне, пиши чаще. Пиши каждый день, хорошо?
Он твердо ответил:
— Хорошо. Каждый день.
И Он сдержал слово. Вернувшись домой, Он каждое утро аккуратно отправлял по одному пухлому письму. Десять страниц, отпечатанных на машинке (еще в доме отдыха Он говорил ей, что быстрее пишет на машинке, чем пером, — совхоз большой и документации на скот много). Она тоже часто присылала письма — сумбурные, девичьи, милые, написанные от руки. Прошел год, и наступил день, когда Он должен был укладывать чемодан, чтобы ехать снова в тот дом отдыха и встретиться с любимой.
Но в этот день он получил письмо, короткое и энергичное:
«Бессовестный обманщик! Ради того чтобы разоблачить тебя, я скажу, кем я работаю. Я техник-программист. Недавно мы получили новую электронную машину— Большой Анализатор. Тебе, конечно, не понять, что это такое, скажу только одно: эта машина знает все. Ради шутки я дала Анализатору одно из твоих писем, чтобы узнать, какой у тебя характер. И что же? Оказалось, что все твои письма состряпаны роботом BC-8S9 342. И многих девушек ты обманул подобным образом? Я, конечно, и это смогла бы узнать у Большого Анализатора, но ты меня уже не интересуешь. А я так верила тебе!..»
Потрясенный, Он подошел к своему домашнему роботу и положил руку на его лобастую теплую голову.
— Ну вот, Вася (так сокращенно он называл робота), первый раз в жизни ты подвел меня. Что нам делать?
Робот BC-8S9 342 осторожно взял из его рук письмо, помигал глазками-индикаторами и через секунду точно и ясно сформулировал свою мысль:
— Сообщи ей, что как^Главный конструктор Большого Анализатора ты не имел^и минуты свободного времени за этот год и все письмаЧюручил сочинять мне.
И совсем некстати добавил:
— Чистосердечное признаниеХведет к смягчению наказания.
— Это ты из уголовного кодекса хватанул, Вася! — поморщился Главный конструктор.Нет, не выйдет. Женщина никогда этого не поймет.
Немного подумав, Он тяжело вздохнул
— А если и поймет, то никогда не простит.
* * *
Мораль для вас, девушки: в любви верьте только себе и не верьте гадалкам, даже электронным.
Мораль для вас, юноши: даже в наш атомный век любовные дела «нельзя доверять никому...»
ОБРАЩЕНИЕ ЗВЕЗДНОГО ОДИССЕЯ. Феерия
В эту ночь Земля не спала. С головокружительной скоростью летела планета сквозь ледяное космическое пространство и медленно (в представлении людей) поворачивалась вокруг своей оси. По Земле так же медленно, опоясывая ее по меридиану, двигался незримый, но точно улавливаемый специальными приборами времени часовой пояс Нового года, пояс праздника, счастья. На Северном полюсе из разборного домика вышел бородатый человек, и к звездам полетела пробка от шампанского. Одновременно на Камчатке заговорил Ключевской вулкан, и рыбаки, прислушиваясь к его гулу, радостно улыбались:
— Тоже салютует старик!
На Сахалине снежинки величиной с ладонь заваливали дома, а на Таити шел теплый дождь. Сегодня стих ураганный ветер, бушевавший несколько суток в южной части Австралии.
Часовой пояс счастья, сопровождаемый канонадой из бутылок шампанского, luejvno Земле. Мелодично звенели бокалы.
И только дежурные п больницах, в милиции, у раций, у телескопов, у локаторов, у орудий, у пультов ракет, на кораблях не участвовали в общем празднестве. Они несли свою нелегкую, вдвойне нелегкую из-за праздника службу.
Летели над Землей спутники, много-много спутников, одни еще жили, подавали сигналы, другие замолчали навек, но каждый из них был виден чутким локаторам. У каждого из них свой номер, и орбита каждого из спутников известна, давно рассчитана учеными на много лет вперед.
Но одно небесное тело не отражалось на экранах земных локаторов. Близко, очень близко над поверхностью планеты повис громадный черный межзвездный корабль.
Мощное силовое поле вокруг корабля искривляло световые и электромагнитные волны настолько, что они обтекали его, как вода: звездный корабль не был виден ни глазу телескопа, ни антенне локатора.
На корабле шли последние приготовления. Во всех его многочисленных этажах, отсеках, трюмах звучали отрывистые металлические команды.
— Готово! Готово! Готово! — поступали ответы в центральный пост корабля. Там посреди овальной полуосвещенной каюты стоял высокий широкоплечий звездолетчик. Глаза его, глубоко ввалившиеся, блестели холодным светом разума. Только разум — никаких эмоций, никаких чувств. И еще — особая властность. Командор — так и читалось на его лице. Позади, спрятанный под тройной бронированной обшивкой, возвышался Энерго-Мозг корабля.
— Вы готовы, Авво и Яас? — спросил Командор бесстрастно.
И откуда-то сверху упали сдвоенные слова:
— Да... Командор...
Командор закрыл глаза и подумал: «Пусть же свершится!»
Настроенный сейчас только на биоволну Командора, Энерго-Мозг в миллионную долю секунды выполнил его команду.
* * *
Городская площадь недолпв пустовала в эти первые минуты Нового года. Вот с хохотом высыпала веселая толпа, и, как чертик из табакерке. на вершине ледяной горки появился краснощекий парень в оледеневшем от частых падений в снег полупальто, им гикнул и покатился вниз, сшибая встречных.
— Ну, что я вам говорил? — кричал он, — Мы первые в этом году на площади.
И врезался в сугроб. Светка, хохоча, таЦила его за ногу, а сверху навалился Цветков, запихивая дорогого друга поглубже в снег. Но Валерку разве удержишь? Расшвырял всех, вскочил на ноги и стал разоряться:
— Навалились, рады стараться. Не цените. А ведь я скоро ухожу в кругосветный специальный рейс. Чили — Гонолулу — Лабрадор...
— Трепач ты, Валерка. К тому же перепил. — Цветков пытался нахлобучить ему шапку на нос, а сам горько думал: «Врет или не врет? Он ведь проныра, как жук-плавунец».
Горшков обнял Светку и заплел ноги косичкой:
— Вопрос уже согласован.
Цветков тяжело уронил голову на грудь:
«Значит, правда. Такими формулировками не бросаются».
Но на его защиту встала Светка: деловито турнув Валерку в снег, она произнесла над ним страстную филиппику:
— Нашел чем хвастаться! Пока ты по разным Лаб-радорам мотаешься, Сашка аспирантуру закончит. Он умный... А знаешь, что он потом хочет сделать? Знаешь?
— Ну ты... чего? — запыхтел Цветков. —Много болтаешь!
— Скро-омник! — повернулась к нему Светка, говоря тем покровительственным тоном, какой обычно появляется у девушек от сознания своей власти над юношей. И нелогично, чисто по-женски закончила: — Не задирай нос... Буратино! Ты куда смотришь?
— Дед-Мороз... — удивленно протянул Цветков.
— И Снегурочка! — живо вылез из сугроба Валерка.
Светка обернулась. Под громадной елкой действительно стояли Дед-Мороз и Снегурочка, которая, кстати сказать, была такой красоты, что у Горшкова в движениях появилась излишняя кервозность. Длинные глаза ее с мохнатыми ресницамц притягивали.
Что-то странное чудилось в облике этих новогодних персонажей, хотя и неуловимое. Приглядевшись, Цветков понял: окружало их голубое, чуть заметное сияние, то и дело менявшее интенсивность накала, причем лицо Цветкова чувствовало будто бы волны тепла. И одежда казалась необычной, словно отлитой из тусклого металла.
«Синтетика, — неуверенно подумал Цветков.— А в нее специальные лампочки вмонтированы».
— С Новым годом, товарищи! — подкатился к ним Горшков, — Вы что же, так и мерзнете всю ночь под елкой?
Дед-Мороз ответил, но голос его тоже звучал странно, не как обычно — с одной стороны, а отовсюду, он словно обволакивал собеседника:
— Мы только что появились.
— С Новым годом! — звеняще добавила Снегурочка.
Сияние вокруг них усилилось. И произошло нечто
неожиданное для Цветкова и его товарищей: они стали как бы давними друзьями незнакомцев, подошли поближе, заговорили разом, перебивая самих себя. О чем происходил разговор, Цветков потом никак не мог вспомнить, он казался подобным первому взгляду понравившихся друг другу людей. Но вот легкомысленная Светка захихикала:
— Так вы настоящий Дед-Мороз? А где же ваши подарки?
— Они со мной, — серьезно ответил тот, причем красный уродливый нос никак не портил строгую, одухотворенную красоту его лица, нос будто существовал отдельно. — Что пожелаете — исполнится.
То ли этот его красный нос повлиял на воображение Светки, то ли еще звучала у нее в ушах недавняя перебранка, но вдруг вскрикнула она, с хохотом указывая на Цветкова:
— Пусть у него длинный нос вырастет... как у Бура-тино!
На миг полыхнуло голубое сияние вокруг Деда-Мо-роза. И Горшков повалился в сугроб от неудержимого смеха, а Светка оторопелой даже испугалась: будто приставленная к гладким юношеским щекам Цветкова камышина трепетал длинный острый нос. Сашка торопливо ощупал его, пока не веря, но т^г же остервенело задергал, тоскливо думая: «Вольф Мессинг, переодетый». Но тонкий нос держался крепко, от усилий Цветкова он покраснел и заблестел, а из глаз у того брызнули слезы боли. Горшков уже хрипел, держась \за живот, когда Светка догадалась попросить:
— Дедушка, я пошутила, не надо!
И нос Цветкова стал прежним — коротким, курносым. Сашка блаженно гладил его, потом рассвирепел:
— А ну поднимите ее в воздух... пусть полетает, освежится!
Чудо не заставило себя ждать: Светка легко, по-воробьиному вспорхнула с земли и поднялась длинной пологой спиралью выше елки, выше пятиэтажного дома и оттуда, нелепо махая руками, завизжала:
— Ой, как высоко, мамочка! Упаду, разобьюсь!
Валерка радостно завопил:
— Громче, громче, нам отсюда не слышно!
А Цветков отводил душу:
— Воздушный ас демонстрирует свое мастерство! Публика просит показать мертвую петлю Нестерова!
И они на разные голоса стали кричать, глядя вверх:
— Девушка, поймай воробушка! «Мне сверху видно все, ты так и знай!». Как там температурка? Не дует? «Орлята учатся летать...»
На этот раз сжалилась Снегурочка: она внимательно смотрела вверх, и когда Светка закрыла лицо руками, девушка сделала еле заметный жест, сияние затрепетало, и Светка очутилась на земле. Ноги у нее дрожали, но она тотчас опрокинула Цветкова в снег и начала нещадно тереть ему уши колючим снегом. Тот не сопротивлялся, довольно хохотал и вдруг, улучив момент, поцеловал Светку в холодную щеку. Девушка сразу затихла, неловко поднялась с колен.
Горшков, не отрывавший взгляда от Снегурочки, заметил, что в этот момент словно судорога прошла по ее прекрасному лицу, глаза потемнели. И тогда Валерка укорил друзей:
— Эх вы, зубоскалы! Тратите возможности зря... А я пожелаю вот что. Внимайте.
Он взмахнул трижды ладонями, театрально, торжественно объявил:
— Пусть встанет здесь город моей мечты!
Сильнейшая вспышка накрепко ослепила всех. А когда глаза отошли, из тумана проявилось необыкновенное...
Площадь словно бы расширилась, высокие, строгой законченной архитектуры дома очертили ее овалом. Они ярко светились просторными окнами. Там веселились люди, виднелись праздничные столы.
Дальше от площади дома шли уступами, террасами по сопкам. На их стенах виднелись мозаичные панно, надолго останавливающие глаз. Прямые, как луч, улицы расчертили город на квадраты, треугольники. Кое-где виднелись стеклянные купола дворцов, тонкие иглы ажурных, уходящих в ночную мглу вышек, усеянных разноцветными огнями. Город затопили кроны вечнозеленых деревьев, с ровных как стол крыш роями взлетали одноместные и двухместные геликоптеры, бесшумно проносились по улицам обтекаемые электроавтомобили.
Пестрым золотом сверкала вода бухты от бесчисленных огней быстроходных, с летящими обводами судов, стоящих у причалов. Какое-то океанское судно на подводных крыльях, ложась грудью на воду, вошло в залив, кругом юрко сновали, как водомерки, рейдовые катерки на воздушных подушках. Все было залито светом и музыкой.
Горшков попятился и скинул шапку на затылок:
— Прямо так, как думал... Умеете вы, а? Здорово...
И не успел никто мигнуть, он подскочил к Снегурочке, упал на одно колено и схватил ее за руку:
— Прекрасная незнакомая гражданка! Спасибо! Прошу вас на тур вальса, то есть прокатиться с горки.
От прикосновения его твердой горячей ладони Снегурочка вздрогнула, щеки ее порозовели, а глаза вспыхнули ярким нестерпимым блеском. Она звонко засмеялась и побежала вместе с Горшковым к высокой ледяной горке, движения ее были грациозны и неслышны: снег под сапожками не скрипел, в то время как под ботинками Горшкова скрежетало, словно стекло дробили.
— А мы, папаша, чего стоим? — заботливо спросил Цветков Деда-Мороза. — Тряхнем стариной? Вон Валерка уже летит с горки. Сейчас опрокинется.
И закричал другу беззлобно:
— Ты руки-то, руки не распускай! Снегурочка и сама удержится на ногах, не упадет...
Но Валерка не слышал: в ушах его свистел ветер, он падал, падал, падал в бесконечную морозную бездну, и его тяжелые мускулистые руки все крепче обвивались вокруг хрупкой Трепещущей Снегурочки. И теперь им казалось, что они одни во всем этом белом счастливом мире...
Но откуда-то из далекой глубины неба пришел глухой металлический голос...
* * *
— Почему прервалась связь? — повторил Командор. Он теперь сидел в красном кресле.
— Выясню, — ответил Энерго-Мозг.
В центральном посту неслышно появились пять членов Совета корабля. Они заняли свои места в белых креслах.
— Что-то случилось, — Командор закрыл глаза и стал вслух анализировать, словно искал допущенную ошибку. — До сих пор все шло нормально. Мы приблизились к неизвестной планете и стали изучать ее. К нашей радости оказалось, что планету населяют разумные существа. Но все наши попытки раскрыть их психологию не увенчались успехом. Человек... Сложное, загадочное, противоречивое существо. Несколько наших аналитических машин вышли из строя, пытаясь познать психику человека, и тогда мы разработали новую программу. Только личный контакт даст какие-то результаты, поможет понять творческое, прогрессивное начало человека. Если окажется, что человек способен к межзвездному контакту, мы возвращаемся в родную Галактику с доброй вестью. Если нет — наш путь снова лежит в холодные космические просторы, на поиски других цивилизаций... Два наших астронавта, брат и сестра Авво и Яас, отправились на планету. Благоприятным моментом для этого была избрана, по совету специалистов, смена летосчисления, или, как говорят на планете, Новый год, когда земляне единодушно приветствуют своих божеств: Деда Мороза и Снегурочку. Появившись в их обличьи, астронавты были бы застрахованы от неприятных случайностей. И все же что-то произошло. По сигналу индуктора — Снегурочки — Энерго-Мозг совершил три сброса энергии в нуль-пространство: земляне действительно приняли их за божества и, как водится, попросили совершить чудеса. Но вдруг сигналы индуктора прекратились.
Энерго-Мозг перестраивается на Авво.
— Двусторонняя связь! — сообщил Энерго-Мозг.
— Авво, отвечайте, Авво! — крикнул Командор.— Что случилось?
— Небольшая заминка. Один из землян коснулся Яас, и сигналы стали уходить в глубь планеты, — пояснил Авво.
— Что с ней?
— Все в порядке... — голос Авво звучал странно. — Мы вступили в контакт, Командор, с тремя землянами. Я остался от них в восторге. Это разумные гуманные представители цивилизации.
— Срочно возвращайтесь на корабль. Мы улетаем домой.
Ответ чрезвычайно удивил Командора.
— Мы не можем вернуться. Мы навсегда остаемся на планете Земля.
— Почему? — вскочил Командор. Члены Совета зашептались.
— Если вас захватили неведомым нам способом, передайте землянам: у нас достаточно энергии, чтобы распылить всю планету на атомы.
— Мы свободны, — успокоил их Авво. — Но Яас не хочет возвращаться.
...Ты ведь знаешь, разум подавил все наши чувства. Женщины страдают, видя равнодушных мужчин. Но землянин чудесным образом разбудил чувства Яас. Только в видеофильмах тысячелетней давности я видел таких счастливых женщин!
— Ты не ошибся, Авво?
— Нет. Сейчас землянин совершенно твердо предложил Яас устроить праздник, на котором ее присутствие обязательно. Я остаюсь с сестрой.
— Как он назвал этот праздник? — растерянно спросил Командор.
— Свадьба.
О МЕРЗЛОМ БАРАНЕ И БДИТЕЛЬНОЙ ОХРАНЕ
Трофим Павлович, ты же меня знаешь, пусти! — упрашивал грузчик Матвеев вахтера базы. — На работу опаздываю...
— Не пущу, не проси! — хрипел тот, глядя поверх бантика на шапке грузчика. — Без пропусков не велено пущать.
— Да ты что, еще не опохмелился и лютуешь? — укорил Матвеев, глядя в мутные глаза вахтера и с ловкостью боксера в ближнем бою уклоняясь от струи спирто-па-ров, исходящей изо рта Баранова. — Чего уперся, как баран?
Вахтер сомкнул челюсти и бешено раздул ноздри:
— А ты меня вчерась заливал? Какое такое имеешь право спрашивать? — Было видно, что Матвеев ткнул его в самое больное место.
— Вот то-то что не заливал... — буркнул, уходя, обиженный грузчик.
— Ну погоди, Баранов, выведу я тебя на чистую аш два о, — бормотал он, совершив часовую поездку домой за пропуском.
...После шести часов склады стали пустеть. Рабочие уходили. Уже в сумерках к проходной приблизилось трое. Грузчики Матвеев и Двуносый поддерживали под руки вихляющуюся фигуру в шубейке и валенках. Из проходной высунулся Баранов и грозно выпучил мутные глаза.
— Что за шум, а драки не наблюдается? — он уже был не «под мухой», а «под слоном», поэтому отдельные слоги выпадали из его речи, как дрова из покосившейся поленницы.
— Тишше, П-Павлович, — зашептал Двуносый, покачиваясь.— Тут мы малость клюкнули со смены, а товарищ наш того... перебрал. Ты уж не выдай нас.
— Это кто перебрал? — просипел Баранов, пытаясь сфокусировать взгляд на безвольно сгорбившейся фигуре перед ним. — С-Симочкин, что ли?
— Он самый...
— Ч-что же ты, Симочкин? — принялся укорять вахтер.— Допился, с работы ведут... А? Вид-то какой... нос красный, морда синяя — как ободранный баран! Ты...
Он протянул руку и попытался ткнуть Симочкина в нос, но пока рука совершала движение, он уже забыл свое первоначальное намерение и только глубже нахлобучил шапчонку Симочкину. Матвеев и Двуносый двинулись вперед, с трудом преодолевая мощный вал алкогольного перегара, выдохнутого Барановым.
Утром уборщица тетя Маша, идя на работу, увидела прислонившегося к проходной человека.
— Ишь напился сердешный с утра пораньше-то... Эх, водка, водка, что с людями делает! Так и замерзнуть недолго. Кто же это?
И села в снег, рассмотрев под шапчонкой оскаленную морду ободранного барана.
Через полчаса на базе поднялся шум. Стали ревизовать склады. Тут Матвеев и Двуносый подошли, рассказали, что это они одели тушу барана в шубейку и валенки и вывели через проходную. «Чтобы разоблачить бдительность алкоголика Баранова».
Вечером завбазой диктовал приказ машинистке:
— За ослабление бдительности... уволить барана...
— Какого барана?
— Тьфу! Баранова... без выходного пособия.
<<<---
