Cтарый 4емодан
МАЛЕНЬКИЕ РАССКАЗЫ
МУЗЫКАНТ
Старый медвежатник сидел на завалинке и пиликал на скрипке. Он очень любил музыку и старался сам научиться играть. Плохо у него выходило, но старик и тем был доволен, что у него своя музыка. Мимо проходил знакомый колхозник и говорит старику:
— Брось-ка ты свою скрипку-то, берись за ружье. Из ружья у тебя лучше выходит. Я сейчас медведя видел в лесу. - Старик отложил скрипку, расспросил колхозника, где он видел медведя, но не нашел даже и следа его.
Устал старик и присел на пенек отдохнуть.
Тихо-тихо было в лесу. Ни сучок нигде не треснет, ни птица голосу не подаст. Вдруг старик услыхал: «Дзенн!..» Красивый такой звук, как струна пропела.
Немного погодя опять: «Дзенн!..»
Старик удивился:
«Кто же это в лесу на струне играет?»
А из лесу опять: «Дзенн!..» да так звонко, ласково.
Старик встал с пенька и осторожно цошел туда, откуда слышался звук. Звук слышался с опушки.
Старик подкрался из-за елочки и видит: на опушке разбитое грозой дерево, из него торчат длинные щепки. А под деревом сидит медведь, схватил одну щепку лапой. Медведь потянул к себе щепку и отпустил ее. Щепка выпрямилась, задрожала, и в воздухе раздалось: «Дзенн!..» как струна запела.
Медведь наклонил голову и слушает.
Старик тоже слушает: хорошо прет щепка.
Замолк звук,— медведь опять за свое: оттянул щепку и пустил.
Вечером знакомый колхозник еще раз проходил мимо избы медвежатника. Старик опять сидел на завалинке со скрипкой. Он пальцем дергал одну струну, и струна тихонечко пела: «Дзенн!..»
Колхозник спросил старика:
— Ну что, убил медведя?
— Нет,— ответил старик.
— Что ж так?
— Да как же в него стрелять, когда он такой же музыкант, как и я?
И старик рассказал колхознику, как медведь играл на расщепленном грозой дереве.
ГОЛУБОЙ ЗВЕРЕК
В густом лесу на горе было темно, как под крышей. Но вот вышла луна нз-за тучи, и сейчас же засверкали, заблестели снежинки на ветках, на елях, на соснах и засеребрился гладкий ствол старой осины. У вершины ее чернела дыра — дупло.
Вот по снегу мягкими, неслышными прыжками подбежал к сосне темный длинный зверек. Остановился, понюхал, поднял кверху острую мордочку. Верхняя губа приподнялась,— мелькнули острые, хищные зубы.
Это куница — убийца всех мелких леснцд зверей. И вот она, чуть шурша когтями, бежит уже вверх по осине.
Вверху из дупла высунулась усатая круглая головка. Через миг голубой зверек уже бежал по суку, осыпая снег на ходу, и легко прыгнул на ветку соседней сосны.
Но как ни легко прыгнул голубой зверек, ветка качнулась,— куница заметила. Она согнулась в дугу, как натянутый лук, потом выпрямилась — и стрелой перелетела на качавшуюся еще ветку. Куница понеслась вверх по сосне — догонять зверька.
Нет никого в лесу проворней куницы. От нее не уйти даже 'белке.
Голубой зверек слышит погоню, ему некогда «Глянуться: надо скорее, скорее спасаться. С сосны он прыгнул на ель. Напрасно зверек хитрит, бежит по другой стороне ели,— куница скачет по пятам. Зверек забежал на самый конец еловой лапы, а куница уже рядом — хвать зубами! Но зверек успел спрыгнуть.
С дерева на дерево неслись голубой зверек с куницей, как две птицы среди густых веток.
Прыгнет голубой зверек, нагнется ветка, а куница за ним,— ни на миг не дает передышки.
И вот уже не хватает у голубого зверька сил, уже слабеют лапки; вот прыгнул и не удержался — падает вниз. Нет, не упал, уцепился по дороге за нижнюю ветку — и вперед, вперед из последних сил.
А куница бежит уже поверху и высматривает с верхних ветвей, как удобнее броситься вниз и схватить.
И вот на миг голубой зверек остановился: лес прервался пропастью. Куница тоже на всем скаку остановилась н. зверьком. И вдруг кинулась вниз.
Прыжок ее был точно рассчитан. Она всеми четырьмя лапами упала на то место, где остановился голубой зверек, но он уже прыгнул прямо в воздух и полетел,— медленно. Плавно полетел по воздуху над пропастью, как во сне. Но все было наяву, при яркой луне.
Это была полетуха, летяга — летучая белка: у нее между передними и задними лапками натянулась свободная кожа, которая парашютиком держала ее в воздухе.
Побежала Соня к Маше: в луг звать.
Жучка на белку в лесу налаялась, кошка с поля живую мышку за шиворот тащит,— просятся с Соней в избу к Маше.
Вошла Соня в избу, а Маша спит себе в кроватке, только косичка наружу.
Маше сон снится: будто выросла она под одеялом большая-пребольшая — с репку ростом. И будто пошел дед репку тащить — Машу будить. Тянет-потянет — вытянуть не может.
Позвал дед бабку, бабка — Соню, Соня — жучку, жучка —. кошку, кошка — мышку. Тянут-потянут — вытянуть не могут.
Побежала мышка, хвостиком махнула — Машу по носу задела.
Маша: Ай-яй,— серый волк!
Бабка: До чего доспалась,— все сказки перепутала: серую мышку за серого волка приняла! Соня ты, соня. Живо поднимайся!
Маша: Я разве Соня — не Маша?..
Дед: Ишь заспалась: себя не помнит! Какое веселое утро проспала. Будешь с солнышком спать ложиться?
Маша: Буду, дедушка, буду!..
... ... ...
АРИШКА-ТРУСИШКА
Колхозницы Федоры дочурку все Аришкой-Трусишкой звали. До того трусливая была девчонка,— ну, просто ни шагу от матери! И в хозяйстве от нее никакой помощи.
— Слышь, Аришка,->- скажет, бывало, мать,— возьми ведерочко, натаскай из пруда воды в корыто: постираться надо.
Аришка уж губы надула.
— Да-а!.. В пруду — лягушки.
— Ну и пусть лягушки. Тебе что?
— А они прыгучие. Я их боюся.
Натаскает Федора воды сама, белье постирает.
— Поди, доченька, на чердаке белье развесь — посушиться.
— Да-а!.. На чердаке — паук.
— Ну и пусть паук.
— Он ползучий. Я его боюся.
Махнет Федора рукой на дочь, сама на чердак полезет.
— А ты, Аришка, пока хоть в чулан сходи, молока крынку принеси.
— Да-а!.. А в чулане — мыши.
— А хоть бы и так! Не съедят они тебя.
— Они хвостатые. Я их боюся.
Ну,, что с такой трусишкой поделаешь?!
Раз летом убирали колхозники сено на дальнем покосе в большом лесу. Аришка от матери ни на шаг, цепляется за юбку,— работать не дает.
180
Федора в придумала:
— Ты бы, девушка, в лес сходила по малину. Тут в лесу ^страсть сколько малины. Хоть лукошко набери.
. Аришка — первая в колхозе сластена. К ягодам липнет, как муха к сахару.
— Где, маменька, где тут малинка?
— Да вон на опушке. Идем, покажу.
Как увидела Аришка на кустах красные ягоды, так к ним и кинулась.
— Далеко-то в лес, слышь, не ходи, доченька,— наставляла Федора.— А напугаешься чего,— меня кличь. Я тут рядом буду, никуда не уйду.
* * *
Славно поработалось в тот день Федоре: ни разу ее из лесу Аришка не окликнула.
Пришло время полдничать. Только собралась Федора за дочуркой в лес, глядь — Аришка сама идет. Все щеки у нее в малиновом соку и в руках — полное лукошко ягоды.
— Умница, доченька! — обрадовалась Федора.— И где же это ты столько много ягоды набрала?
— А там подальше, за ручьем, в большом малиннике.
— Ишь расхрабрилась, куда забрела! Говорила ведь я тебе: далеко в лес не заходи. Как там тебя звери не съели?
— Какие там звери! — смеется Аришка.— Один медвежонок всего и был.
Тут уж Федоре пришел черед пугаться.
— Как... медвежонок? Какой такой медвежонок?..
— Да смешной такой, хорошенький. Мохнатый весь, носик черненький, а глазки зеленые-зеленые!
— Батюшки светы! И ты не испугалась?
— И не подумала! Я ему: «Здраствуй, Мишук!» А он, бедненький, напугался — да на дерево от меня. Я ему кричу: «Слазь, Мишенька, слазь! Дай только поглажу!» А он выше да выше. Так и не слез ко мне. Поди, и сейчас на том дереве сидит, с перепугу-то.
У Федоры так сердце и оборвалось.
— А в кустах, доченька, никого там не приметила?
— Был кто-то, ходил, сучьями потрескивал да все ворчал толстым голосом. Тоже, верно, малинку собирал. Уж я звала-звала: «Дяденька, пособи медвежонка поймать!» Да не вышел он ко мне.
— Дитя неразумное! — всплеснула руками Федора.— Да ведь это не иначе, как сама медведиха кругом ходила, своего медвежонка берегла! Да как только она тебя насмерть не разорвала!
А колхозники, как такое услыхали, сейчас подхватили кто топор, кто вилы — да в лес!
181
В малиннике за ручьем и на самом деле нашли медведицу. Только она им не далась, ушла от них с другим своим медвежонком.
А того медвежонка, что на дерево залез, колхозники изловили и Аришке в подарок на ремешке привели.
Случилось это все в прошлом году.
Теперь медвежонок с большого медведя вырос, а от Арищ-ки ни на шаг, как, бывало, Аришка от матери. Сама Аришка — та все еще маленькая, только еще в первый класс пошла, и над партой ее чуть видно. Мишука своего нисколько не боится, хоть он вон какой страшилище вырос: лошади от него шарахаются и трактор на дыбы становится.
Нынче уж Федорину дочурку никто Аришкой-Трусишкой не зовет,— все Аришей с Мишей величают. Она старательная такая стала, всем девчонкам в пример, матери помощница! И за водой на пруд, и в погреб, и на чердак ходит.
Вот и пойми ее, чего она раньше мышей-то боялась!
<<<---
