Cтарый 4емодан Часть вторая
ПОД ОГНЕМ
Глава I
СНОВА ДАВИД
Никто из петербуржцев не знал адреса конспиративной квартиры в Дубравнике. Андрея поэтому направили к двум сестрам, Марии и Екатерине Дудоро-вым; у них он мог узнать про Зину.
Не без затруднений добрался он до темного переулка, где они жили, и нашел их мрачный, неоштукатуренный дом из красного кирпича.
На самом верху бесконечной каменной лестницы с провалившимися ступеньками Андрей остановился перед выкрашенной в желтую краску дверью.
Квартира, он догадывался, была тут, потому что выше уже помещались одни чердаки.
На его звонок отворила дверь высокая, бедно одетая девушка с болезненным цветом лица; на вид ей можно было дать не то двадцать лет, не то и все тридцать.
— Что вам угодно? — холодно спросила она, не поднимая глаз на посетителя.
— Сестры Дудоровы здесь живут? — спросил Андрей.
— Войдите,— сказала девушка.
Андрей вошел в комнату, поразившую даже его привычный глаз нигилиста своею бедностью. За всю мебель, если бы ее продать, едва можно было выручить несколько рублей.
Комната была разделена на две половины ситцевой занавеской. Передняя часть, в которой очутился Андрей, служила гостиной, а за занавеской помещалась спальня.
— Что вам угодно? — повторила девушка тем же холодным тоном.
— Мне нужно видеть госпожу Дудорову,— сухо ответил Андрей.
— Меня или Машу? — спросила девушка.
— А, значит вы Катерина Дудорова? — сказал Андрей.— Я имею письмо к вам обеим от Лены Зубовой. Моя фамилия — Кожухов.
Болезненное лицо девушки просияло.
— Как я рада!—воскликнула она.— Садитесь. Я сейчас позову сестру.
Она торопливо вышла, и Андрей сел у непокрытого стола из простого дерева. Связки рукописей различных форматов и почерков были разбросаны по столу. В одном конце сложены были переписанные начисто листы.
Андрей знал от Лены, которой сестры Дудоровы приходились дальними родственницами, что им досталось от отца маленькое наследство. Но они отдали все до последней копейки на общее дело. Теперь они, очевидно, зарабатывали себе хлеб перепиской и другого рода работой. На одном из стульев Андрей заметил богатое вышиванье—вещь, слишком роскошную и слишком бесполезную для личного употребления в этом более чем скромном жилище.
Через минуту вбежала Маша, извещенная сестрой о прибытии интересного гостя из Петербурга. Она была старшая, но выглядела моложе благодаря своему оживленному лицу со вздернутым носиком и блестящими карими глазами.
— Мы не ожидали вас так скоро,— сказала она.— Зина думала, что вы будете здесь дня через три. Вы, конечно, хотите сейчас же отправиться к ней?
— Да, если это вам удобно.
— О да! Я через минуту буду готова и провожу вас. Это недалеко.
Она скрылась за занавеску, и Андрей слышал, как она возилась с переодеваньем.
Сестрам очень хотелось оставить гостя у себя подольше. Им интересно было расспросить о петербургских новостях, но они не решались задерживать его.
— Как поживает Лена? — спросила младшая сестра, оставшаяся с Андреем.
Андрей в нескольких словах сообщил все, что знал про нее.
— Послушайте, Кожухов,— раздался голос Маши из-за занавески,—у нас есть также адрес Давида. Я могу вас свести к нему, если хотите.
— Давид здесь? — воскликнул Андрей, бросая обрадованный взгляд на занавеску.— Я этого и не подозревал. Выходите, однако, скорей из вашей засады и давайте разговаривать по-человечески.
— Сию секунду!—раздался голос Маши, все еще из-за занавески.
Она вышла из своего убежища в другом платье. Во рту она держала несколько шпилек.
— Давид был на румынской границе, чтобы устроить через своих евреев перевозку книг,— сказала Маша, наклонив голову и закалывая шпильками свои косы.— Он остановился здесь по дороге... право, не знаю куда.
— Теперь я совсем готова,—прибавила она, надевая шляпу.— К кому-же вас вести—к Зине или к Давиду?
Выбор был затруднителен.
— Пойдем к тому, кто ближе,— сказал Андрей.
Оба жили недалеко, но Давид оказался ближайшим
соседом.
— Вы надолго в Дубравник?—спросила Маша по дороге.
— Не знаю еще... Это зависит от обстоятельств...—уклончиво ответил Андрей.
Он не знал, состоит ли девушка членом местной группы и посвящена ли она в дело, по которому он приехал.
— А вы постоянно тут живете? — спросил он, чтобы переменить разговор.
— Нет, мы постоянно живем в деревне и скоро вернемся туда. Здесь же мы поселились на время, чтобы приготовиться к экзамену на учительниц; нам обещаны места в деревенской школе.
— Вам, вероятно, трудно готовиться к экзаменам и в то же время заниматься перепиской и вышиваньем?
Маша улыбнулась.
вы!—сказала она тоном сожаления.— Мы можем только подводить вам коней и подавать саблю и ружье... Но мы и не ропщем; довольно с нас и того, что нам выпало на долю,— прибавила она весело.
Под влиянием какого-то внутреннего огня глаза ее блестели особенно ярко, щеки горели радостью и жизнью. Обыкновенно молчаливая, она в этот вечер была олицетворенное веселье, оживляя всех своей шаловливостью и резвостью.
Ужин прошел очень весело, хотя и был очень плохой, так как Василий—всегда крайне заботливый без нужды—в этот раз забыл помешать кашу в самый критический момент, и она пригорела. Немного погодя Вулич предложила прыгать через огонь, как это делают в петровки деревенские парни и девушки. Она прыгала с Андреем, Ватажко и еще раз с Андреем. Затем она спела малороссийскую любовную песню «Месяц» с такою трогательною задушевностью, что Василий чуть-чуть не расплакался. Когда же он стал умолять ее, чтобы она повторила то же самое, она разразилась веселою удалою песенкою, полною живого украинского юмора, который по сравнению с лихою веселостью великороссов — то же, что пение парящего в небе жаворонка в сравнении с криками морской чайки, заигрывающей с бурей.
Она наслаждалась своей властью над чувствами и настроением окружающих. Ей приятно было видеть, как лицо Василия внезапно просветлело, как он делал жест рукой, точно бросая что-то на землю, и как он подергивал плечами, точно готов был вскочить и пуститься вприсядку.
Но ее собственное сердце не разделяло веселья, возбуждаемого в других. Оно все более и более сжималось от грусти, пока она пела веселые песни. К концу силы изменили ей; подступавшие рыдания сдавили ей грудь, и последняя веселая нота оборвалась с болью. Она с трудом удержала накипевшие слезы.
Она села поодаль, одна, и с той минуты ничто не могло бы заставить ее петь. За весь остальной вечер она почти ни слова более не выронила. Ей хотелось одного: чтобы все скорее разошлись и оставили ее одну.
Из всех присутствовавших одному Андрею эта оборвавшаяся нотка сказала нечто или, вернее, все. Он до некоторой степени был уже подготовлен к такому открытию. Молодая девушка и не старалась скрывать тайну своего сердца.
Сомнений быть не могло: она любила его. А он, что мог он предложить взамен этого величайшего из сокровищ женской души? Одну лишь благодарность и дружбу: но к чему они ей?
Он старался убедить себя, что его огорчило это открытие. Но он знал, что это неправда. Есть мужчины с исключительно тонкою нервною организациею, в которых несчастная любовь возбуждает чрезвычайную нежность и симпатию к женщинам вообще. Но Андрей не принадлежал к их числу. Неудачная любовь к Тане сделала его мстительным по отношению к женщинам. И теперь первым его ощущением было злорадство. Он был отомщен за свое унижение. Мысль, что это не делает его ни на йоту счастливее, явилась позже. Теперь он чувствовал гордость и удовлетворение.
Им нужно было возвращаться в город вместе. У заставы компания разделилась. Василий и Андрей предложили проводить Вулич домой. Но она наотрез отказалась от их услуг: ей не нужно провожатых и она легко доберется до дому одна. Когда Андрей попробовал настаивать, она рассердилась.
Андрей и Василий отправились к себе в гостиницу. Здесь их ожидал сюрприз: на столе оказалось письмо, адресованное Андрею. От заспанного служителя они узнали, что в их отсутствие приходил мальчик из «конторы», куда Андрею полагалось отправляться каждое утро, и оставил записку. На клочке бумажки было неразборчиво и малограмотно нацарапано несколько слов, приглашавших Андрея явиться на другой день в «контору» вместо одиннадцати в десять часов.
Записка могла быть только от Зины и несомненно означала, что что-то случилось. Без крайней необходимости Зина не стала бы нарушать установленного порядка свиданий.
Но квартирная хозяйка доложила полицейскому, что с Василием в комнате проживает другой жилец, паспорт которого еще не отдан в прописку. Описание наружности другого жильца возбудило любопытство квартального.
С простосердечием и словоохотливостью невинного человека Василий объяснил, как он совершенно случайно познакомился с этим Иваном Залупаловым — имя Андрея по паспорту — и как он сдал ему полкомнаты за столько-то.
— А паспорт потребовал у него? — осведомился квартальный.
— Как же, ваше благородие,— с живостью отвечал Василий.— Я отнял у него, чтобы он невзначай не сбежал бы, не уплативши. С чужими нужно осторожно, ваше благородие!
Василий вытащил из своего голенища драгоценный документ, завернутый в тряпку.
— Да ты зачем сейчас в прописку не отдал? — строго спросил квартальный.
— Не успел, ваше благородие,—пробормотал он.— Извините, сделайте милость.
Квартальный ничего не сказал, но имел вид недовольный. Василий почесал затылок, потоптался ногами на одном и том же месте и опустил руку в карман. Вытащив мелкую серебряную монету, он робко положил ее на угол стола перед квартальным.
— Не побрезгуйте, ваше благородие,— сказал он, низко кланяясь,—моим приношением. Оно хоть и малое, но от чистого сердца.
— Возьми назад, дурак!—сказал квартальный, отказываясь от скромной взятки.
Такое наивное проявление чувств почтительности не ухудшило отношений квартального к Василию.
— Когда вернется твой жилец? — спросил он.
— Не могу сказать, ваше благородие,— отвечал Василий своим обычным благодушным тоном.— Он любит-таки выпить, осмелюсь доложить об этом вашему благородию. Иной раз приходит домой очень поздно. А одну ночь и вовсе не спал дома.
— Ладно, а я все-таки подожду,— сказал квартальный, решительно усаживаясь.— А тебя как зовут?
— Онисим, ваше благородие.
— Так вот что, Онисим. Ступай вниз и скажи околоточному, чтобы пришел сюда; и ты с ним возвращайся.
Сердце упало у Василия. Очевидно, вся его комедия была ни к чему.
Но ему ничего не оставалось, как играть свою роль до конца. Он исполнил приказание и вернулся в сопровождении околоточного.
Ничего не подозревая об опасностях, ожидавших его дома, Андрей тем временем бродил по городу вместе с Вулич. Они пошли на иллюминацию и пробыли с четверть часа в городском саду. Андрей не находил никакого удовольствия в том, что видел. Все ему казалось возмутительно глупым в этот вечер— фейерверки, иллюминация и больше всего ребяческое веселье толпы взрослых людей, забавлявшихся такими пустяками.
Они вернулись рано. Андрей хотел проводить Вулич домой, но она не позволила. Их дом был уже «попорчен» пребыванием бежавших. Ему не следовало даже близко подходить к этому месту. Она поэтому предложила проводить Андрея.
Они остановились за несколько домов до его квартиры.
— Не зайдете ли? Еще не поздно,—уговаривал ее Андрей.
— Нет, мне нужно торопиться домой. Я обещала вернуться к десяти.
Они попрощались, и Андрей пошел вперед.
Подымаясь по тускло освещенной грязной лестнице, Андрей увидел Василия, стоявшего на самом верху. Он был босиком, без шапки и без сюртука. Его лицо было бледно. Он усиленно и странно жестикулировал. Насколько Андрей мог догадаться, его друг требовал, чтоб он не шевелился и молчал. Он остановился. Спустившись неслышными шагами, Василий быстро подошел к Андрею и, приложившись к его уху, шепнул:
— У нас полиция. Уходи скорее.
— Полиция! Так уйдем вместе,— шепнул ему в ответ Андрей.
.......
--->>>
