Cтарый 4емоданВОЛШЕБНО-ТОТЕМНЫЕ СКАЗКИ О ЖИВОТНЫХ
126. ГОРНЫЙ ДУХ
ВеликиЙ горный дух ростом с десять старых сосен охотился со своими собаками, каждая с быка (с оленя-самца) величиною, с большого белого оленя с черною головою и золотыми рогами. Охота эта продолжается уже столько лет, и когда дух пустит в оленя первую стрелу — будет первое землетрясение: все старые каменные горы разверзнутся, выбросят огонь, реки потекут назад, озера иссякнут, море оскудеет... высохнет. И когда «великий охотник» пустит в оленя вторую стрелу, которая вопьется ему в черный лоб, между двумя золотыми рогами, огонь схватит всю землю, горы закипят, как вода, на месте морей поднимутся другие горы и тоже, как факелы, загорятся, озаряя ту далекую землю, откуда идут к нам льды и дуют холодные ветры. А когда на оленя кинутся собаки и растерзают его, когда охотник вонзит нож в его сердце — звезды попадают с неба, старая луна потухнет, солнце утонет где-то далеко-далеко. На земле не останется ничего живого — и миру конец.
Великий Термес гонит грозовые тучи. Голова его в небо уходит, десять сосен — его рост. Рвут его волосы все ветры и никогда не сорвут. В руках его радуга-лук, он молниями бросает стрелы.
Собаки бегут впереди, каждая с оленя-быка.
Термес видит добычу, и Термес смеется: и громы грохочут, и небо высоко уходит, высоко и падает вниз. Охотится Термес. Он бежит: где станет нога его — там просека ляжет, где другая опрется о землю — долиной станет земля. Там, где стопы его коснутся земли,— два лога ложатся, в них реки медленно текут, а горы ручьями звенят.
Из-за Норвегии, где не нашей жизни начало, гонит Термес добычу. Она впереди, никогда не видима богу, близка ему для удара, вот-вот ударит молнией в сердце. То олень бежит златорогий. Белый он — его шерсть серебрится. Черную голову держит высоко, закинул рога и на невидимых крыльях летит. Ветры вольные — его дыханье, они несут его в полете, в его пути. Глаза его полузакрыты. Но не смотри в них человек — от силы их ты будешь слеп. Закрой уши свои, когда услышишь бег — то от силы их ты будешь глух. Горячего дыхания его коснешься ты — и будешь нем.
127. ОЛЕНЬ ЗЛАТОРОГИЙ
Знай, то Мяндашпырре...
Знай, когда великий Термес настигнет Мяндашпырре и первой стрелой ударит, весь камень гор раздастся и выбросит огонь, все реки потекут назад, иссякнет дождь, иссякнут все озера, море оскудеет. Но солнце будет.
Знай еще: когда великий Термес стрелой вопьется в черный лоб меж золотых рогов, огонь охватит землю, горы закипят водой, на месте этих гор поднимутся другие горы. Сгорят они, как бородатый мох на старых елях. Сгорят полуночные земли, и лед вскипит.
Когда на Мяндашпырре ринутся собаки и Термес вонзит свой нож в живое сердце, тогда, наконец, упадут с небес все звезды. Потухнет старая луна, утонет солнце далеко. На земле же будет прах.
128. МОЛИТВА МЯНДАША
Мяндаш-хирвас сидел на задних ногах и молился о своем. И к нему, к хирвасу, пришел человек, охотник, и сел напротив него.
И стали они разговаривать.
Мяндаш укорял человека, он напоминал ему, как он, Мяндаш, научил его охотиться на дикарей, как научил прятаться за кусты, рядиться в еловые ветки и надевать на себя оленьи рога, и за камень хорониться — не был бы виден охотник дикарю, берегся бы он человека, опасался бы его хитростей. И не он ли, Мяндаш, вложил в руки человека лук. И дал великий завет: в хирвасном стаде диких оленей не убивать — только одну важенку на прокорм семьи, но не больше того, а на самого хирваса — запрет. «Так я учил! И это было вестимо всем!»
А теперь хитер стал человек: ложится на землю, ползет на животе и делает удар неведомый, и выстрелы с разных сторон, и мы не знаем, откуда этот страх. Дикари слышат гром, но неведомо, откуда делает его человек. Мы боимся кормиться, мы жить боимся. Теперь охотники добывают и одну важенку, и другую, и много берут сразу в один день удачной охоты. И хирвасов бьют, и даже сонного, и в осеннем стаде! Так ли я учил тебя, небесное отродье?
Охотник же засмеялся. Неразумен душой, он стал похваляться своею хитростью, своею удалью и удачей, своим умением делать удар и прятаться.
На это Мяндаш сказал: «Теперь, когда ты перестал жалеть хирвасов и важенок, мяндашевых детей, придет время и не станет охоты на дикаря!»
Мяндаш еще раз сказал человеку: «Пусть охотники жалеют важенок и хирвасов дикарьих. Не будут жалеть — кончится им охота на дикаря». Так он сказал.
129. МЯНДАШНИИД
В горах, в вараках, на ламбинах и тундрах, где не живут люди и никогда им не живать, куда не след ему ходить, живут мяндаши.
Жила там Мяндаш-дева, женщина-олень. У нее родилось теля — сынок. Жил он, жил у Мяндаш-девы, скоро превратился в молодого оленя — Мяндаш-парня.
Мяндаш-парень ходил на охоту. Однажды он вернулся домой. Пришел к матери и сказал: «Вот, будем жить в веже из оленьих шкур, порогом будет чаппыд (звено шейных позвонков), доски крыши — из ребер, опоры — ноги оленя, а чистое место хребетною костью обложим, а камни очага пусть будут, как печень, гладки».
Построил вежу и сказал: «Это есть мяндашей вежа!»
Перевернулся — человеческий облик принял. Перевернулась Мяндаш-дева — ив человеческом облике предстала сыну. И вот Мяндаш-парень матери сказал: «Я хочу жениться и взять замуж дочь человеческую».
Мяндаш-дева ему говорит: «Сынок, ты не сможешь жить с человеческой девушкой. Она другого запаха. Она не сможет быть чистой, как ты. Ты мяндаш — дикий олень. От ее запаха ты будешь прядать ушами. Тебе не будет терпения жить в своем доме».
Но Мяндаш-сын, молодой парень, сказал: «Приведи дочь человеческую, будем жить. Она будет меня беречь». Тогда Мяндаш-дева вышла на волю и пошла искать своему сыну человеческую жену. Обернулась дикой важенкой и переплыла через Мяндашйок — Кровавую реку. В реке волны из легких, а камни из печеней. Перешла через реку и побежала вперед. Бежала, бежала и пришла к человеческой веже. Перевернулась и простой женщиной вошла в дом человека. Вошла, сняла каньги и спросила: «Которая дочка пойдет моему сыну женой?»
Старик, что жил в доме, имел трех дочерей. Старшая дочь говорит: «А я пойду!» «Ну, если ты пойдешь,— сказала Мяндаш-дева,— то положи мои каньги сушиться. Хорошо их расправь и просуши»,— а сама вышла из вежи наружу.
Каньги были не простые. Внутри они из пойды — жира, а стельки — те были из самой нежной, самой вкусной пойды — тоньке.
Вот ночь Мяндаш-дева спала, а утром пробудилась и говорит старшей девушке: «Принеси мои пой денные каньги и правильно расправленные стельки».
А у девушки жир из канег съеден! Вместо жира она положила в каньги траву, а стельки сделала из простого овечьего сена. Принесла к Мяндаш-деве эти каньги.
Мяндаш-дева стала одеваться, а в каньгах-то сено, и стельки не те! Ну, Мяндаш-дева ничего не сказала.
И пошли они — Мяндаш-дева и дочь старика. Пришли к Мяндашйок. Спрашивает Мяндаш-дева: «Как ты, Пейтьолль-ке (Оползший Чулок), пойдешь через Мяндашйок — Кровавую реку, где волны из легких, где камни из печеней?»
А та и говорит: «Как ты, так и я».
Ничего не сказала на это Мяндаш-дева. Обернулась дикой важенкой, переплыла через Мяндашйок и побежала вперед. Молодица осталась на берегу реки. Бродила, бродила, тонула, тонула, едва-едва перебралась через реку.
Мяндаш-дева домой пришла. А около вежи бегают пыжики — ребятки.
«Подите встретьте молодицу»,— сказала им Мяндаш-дева.
Они побежали, круто копытцами перебирая. А у молодицы в руках посошок. Этим посошком она их била по носу до крови. Мяндаш-парни домой убежали.
Вот молодица пришла к веже мяндашей. Вежные двери открыла и говорит: «В мяндашей вежу войду, через чаппыд-порог шагну. А чисто-то место хребтовой костью обложено. А опоры-то — ноги оленя! А крыша-то из шкур».
Тут Мяндаш-дева сказала: «Здесь в камень превратись!»
Та окаменела. Вот Мяндаш-парень с охоты возвратился. Спрашивает мать: «Мати, привели ли, нет ли жену?»
И Мяндаш-дева ответила ему: «А здесь она, камнем стоит».
Тогда Мяндаш-парень сказал: «Если эту камнем сделала, веди другую».
Вот Мяндаш-дева обернулась дикой важенкой и опять побежала к тому же старику. Переплыла через Мяндашйок, где легкие — волны, печени — камни, и пришла к веже. Обернулась человеческой женщиной и вошла в дом.
Старик имел теперь двух дочерей.
Мяндаш-дева сказала: «Которая девка пойдет замуж за моего сына?»
Средняя кричит: «Я!» «Ну, ты и пойдешь»,— говорит Мяндаш-дева. Сняла каньги и дает средней дочке: «Возьми каньги и просуши. Стельки хорошо расправь и положи сохнуть».
Та дернула стельки из канег, а стельки-то из тоньке-пой-ды. Она каньги положила сушиться, а тоньке-пойду съела.
Мяндаш-дева ночь проспала, а утром встала и говорит средней дочке: «Поди, подай мне каньги обуть».
А стельки-то съедены. Вместо них простое сено положено. Мяндаш-дева стала одеваться, а стельки-то не те! Вместо тоньке-пойды обыкновенное сено. Мяндаш-дева оделась. «Пойдем!» — сказала.
Пришли к реке, и Мяндаш-дева спрашивает: «Как ты пойдешь через Мяндашйок, Кровавую реку? В ней волны из легких и камни из печеней».
А та говорит: «Как ты, так и я».
Мяндаш-дева обернулась дикой важенкой и переплыла через реку. Молодица же осталась на берегу. Бродила, тонула, едва-едва перебралась через Мяндаш-реку.
Мяндаш-дева подошла к своей веже. У вежи играли пыжики — ребятки. Она им сказала: «Подите навстречу молодой».
Они побежали молодицу встретить и привести. А у нее был в руках посошок. Она их била всех им по носам до крови. Они домой убежали к матери, показали ей мордочки и говорят: «Вот как молодая нас встретила».
Молодица пришла к мяндашей веже. Пришла, двери открыла и говорит: «В дом мяндашей войти — через порог из шейных позвонков перемахнуть. Из хребетных костей полы уложены. Как печени, гладки камни очага, и опоры — ноги оленя».
Мяндаш-дева сказала: «Тут в камень превратись».
Девушка окаменела.
Мяндаш-парень с охоты пришел. Прямо к матери идет: «Мати, где же мне жена?»
Мяндаш-дева ему отвечает: «Тут камнем стоит».— «Ну, когда камнем сделала и эту, так иди, приведи мне еще жену».
Мать обернулась дикою важенкой и побежала. Переплыла через Мяндашйок, превратилась в женщину-человека и вошла в вежу того же старика. У старика одна дочь. Говорит ей Мяндаш-дева: «Пойдешь ли ты за моего сына замуж?»
Девушка ей в ответ: «Какая буду жена твоему сыну? Он мяндаш! Я сыну мяндашей в жены не гожусь». «Иди, дочь человеческая, в вежу мяндашей жить,— говорит Мяндаш-дева.— Иди, вот прими мои каньги сушить и стельки расправь хорошенько».
Девица каньги приняла, отнесла их сушиться, а стельки расправила, развесила и высушила исправно.
Мяндаш-дева ночь спала, а утром, пробудясь, говорит: «Принеси мои каньги со стельками».
Девушка тоньке-пойду хорошо просушила и каньги со стельками подала Мяндаш-деве надеть. Мяндаш-дева оделась и пошла. И вот дочь человеческая в мяндаш-вежу идет.
Приходят они к Мяндашйок, и Мяндаш-дева спрашивает девушку: «Как ты, дочь человеческая, будешь через Мяндашйок идти? Мяндашйок — Кровавая река, в ней легкие — волны, гладкие печени — камни».
Девица сказала: «Переходи, Мяндаш-дева, через Мяндашйок, и я как-нибудь, может быть, перейду».
Мяндаш-дева через реку переплыла, а девушка осталась у реки на берегу. Отщепила она кору ольхи-дерева и села у воды. Ольху-дерево откусывает, ольховую кору жует, брызгами, как пылью, брызжет в реку и поет:
Сохни, сохни, Мяндаш-река:
Легкие — волнами, печени — камнями.
Кровавая река!
Мяндашйок высохла досуха, и дочь человеческая перешла через реку. Ольху кусала, жевала ольховую кору и брызгала, пылью брызгала в воду и пела:
Теки, теки, река Мяндаша:
Легкие — волнами, печени — камнями.
Кровавая река!
И Мяндашйок опять потекла. Девица пошла вперед. И вот показалась вдали вежа мяндашей. Здесь девица села. А Мяндаш-дева к дому пришла. Вокруг вежи пыжики-оленцы играют: «Подите, ребятки, встретьте молодицу».
И они, перебирая копытцами, побежали встречать молодицу. Навстречу ей прибежали и встали перед ней. Она их не била. Она каждому олененочку ввязала в уши красное сукно. С радостью они вернулись к матери домой. Кричат ей: «Вот как мы встречены молодицею! Она ввязала нам в ушки красное сукно».
И Мяндаш-дева сказала: «Это хорошо».
Тут Мяндаш-парень с охоты пришел. «Где жена?» — сказал.
А Мяндаш-дева ему говорит, что там, на краю болота, ждет.
Мяндаш-парень диким хирвасом побежал. Устремился невесту смотреть.
А девица в конце болота сидит и поет:
Вот он бежит, вот он бежит!
Мяндаш-парень, мяндашей сын.
А он не очень близким кругом оббежал вокруг нее и вернулся к матери домой. Спрашивает его мать: «Видел ли невесту?» «Видел»,— ответил Мяндаш-парень.— «Можешь ли, нет ли с нею жить?»
И он сказал: «И с ветра и с подветру был. Жить могу».
Вот Мяндаш-парень построил себе вежу и предстал перед дочерью человеческой красивым человеком и взял ее в жены.
И вот Мяндаш-парень живет с человеческой дочерью. Жили они хорошо. Жена его берегла, а он ее в строгости держал. И он дал ей запрет: «Нельзя шкуры — постели детские ребячьей мочой замочить». Детей у них было много и постелей тоже было много. И вот они живут. Живут очень хорошо. Но однажды она недосмотрела: мальчишечка-дитя замочил постелю.
Мяндаш с охоты возвратился, в вежу входит, и не успел еще человеком обернуться, как ему из дверей нечистый запах в нос ударил. Он чихнул и сказал своей жене: «Я тебя строжил :— нельзя замочить постели, а у тебя постеля мокрая — худой запах идет! Я не могу больше жить. Тяжелый дух тянет мне уши, трепет и дрожь мне от него».
И он убежал к материнскому дому. Пришел к матери и сказал: «Мати, я не могу больше жить! Тяжелый дух уши стягивать стал».
Мать ему сказала: «Не говорила ли я? Не может мяндашей сын с человеческой женщиной жить. Слушай, дитя, в дом мяндашей вернись. Вот тебе материнская грудь. Вот тебе сосок, один, и другой, и третий, и четвертый сосок. Живи! Не бойся, сыночек, у кого шкура черная — медведя-зверя бойся, и берегись волка-зверя, и из-за двери и камня краснеющего красноликого — человека бойся».
И сказав это, Мяндаш-дева всех в облике диких оленей из мяндаш-вежи вывела. А жена Мянлаш-парня обернулась вокруг себя кислою, намокшею постелью и, оборотясь дикой важенкой, тоже побежала за ними. И превратилась она* в вожака диких оленей. И будто колоколец рога ее стали для других.
И. растянула она стада диких оленей по тундре и по ложбинам нашей земли.
130. СКАЗКА О ДИКОМ ОЛЕНЕ
Надоело жить оленю-вдовцу без жены, вздумал он жениться на женщине. Превратился в молодого саама и пошел свататься к одному старику, у которого было три дочери. Посватал он старшую и повел лесом в свою вежу. Сам забежал вперед и раньше жены пришел в вежу. Идет она одна по той дороге, что муж повел. Перегородила ей дорогу река кровавая, по реке оленьи легкие плывут. Превратилась она в выдру и переплыла реку. А на другом берегу ее дожидаются уже оленьи дети, ласкаться к ней стали. А она рассердилась на них и прогнала веткой. Пришла она в вежу и узнала, кто был ее муж. Не захотела она повиноваться ему. Олень велит каждый день шкуры постельные перебирать, а если ребенок родится, смотреть за ним. чтобы не замочил чего в веже: человеческим духом чтобы не пахло. Не слушает она приказаний мужа, не перебирает шкур, плохо в доме правит, а оленьих детей колотить зачала. Рассердился олень и убил рогами жену.
Пошел к старику другую дочь сватать. Отдал за него старик и вторую дочь, спросил только, что дорогой зять не заходит к нему в гости.
А жених ответил, что будет скоро, и увел к себе вторую жену. С этой то же было. Убил и эту сердитый олень. Перевернулся саамом и пошел младшую дочь сватать. Удивился старик, но отдал за него и последнюю дочь. «Что это,— говорит,— в гости с женкой не заходишь?»
«Приду скоро»,— сказал зять и увел жену. Забежал вперед и пришел в вежу первым. Идет она и встречает реку кровавую, по ней оленьи легкие плывут. Стала молить она песней, чтобы речка дорогу ей уступила. Долго пела она, а речка стала все мельче и совсем пересохла. Перешла она по дну и вышла на другой берег, а ее детки оленьи дожидаются, ласкаться бегут. Приласкала она их, по шерсти- погладила, а в рога цветов вплела. Побежали оленята в вежу и ну мачеху хвалить. Пришла она, а олень ей наказ дает, что первым женам давал. Стала слушаться она мужа и угождать ему. Детей-оленят ласкать, за вежей присматривать, постель перетряхивать. Долго жили они в мире и согласии. Родился у них ребенок-олень. Говорит женке олень, чтобы пуще прежнего смотрела за ребенком: «Досматривай, чтобы ребенок постель не пачкал». Недоглядела раз она, а ребенок всю шкуру вымочил. Пришел олень, услыхал дух человеческий и бросился вон из вежи, а за ним и оленята. Один только остался, что на коленях у матери сидел, да и тот в лес за отцом рвется. Видит она, это не удержать ей олененка, и стала она ему совет давать. «Пуще всего,— говорит,— бойся человека и сосны да камня. За ними может схорониться хитрый охотник и убить тебя. Береги себя всегда. Но если уж попадешь на настоящего охотника, не перехитрить тебе его. Тогда выходи и подставь сердце, чтобы он рогом убил тебя». Сказала это она и выпустила олененка.
* * *
.............
.............
156. ЛИСА И СААМ
Жили лисица и саам, жили очень дружно. Мужик пошел на охоту, мужик только что ушел, лисичка натянула на палочку пойду и стала жарить у камелька. Сало каплет — она лежит; у нее все лицо сгорело. Мужик как пришел, как плеснет воды в камелек — она и не услышала. Пой да от палочки отлетела и прямо ей в глаза; она и ослепла, не видит ничего. Саам пришел, она и говорит: «Кто-то воды налил в камелек, и сало в глаза пошло; у меня все глаза сгорели». Мужик и говорит: «Пойдем со мной, поправим твои глаза». Мужик привел лисицу к дереву — к сосне. Лисица стала кланяться: «Сосна-матушка! Дай мне глаза». Мужик отодрал кусок смолы и прилепил к глазам лисицы. Она и говорит: «Вижу, только слипаются глаза, открыть не могу». Он и говорит: «Пойдем, посетим березу». Пришли к березе. «Береза-матушка,— говорит лисица,— дай мне глаза»,— и кланяется. Береза и дала лисице глаза, только что узкие; прилепила кусочек бересты к глазам, и лисица стала видеть и говорит: «Вижу». Тогда мужик говорит: «Коли видишь, иди одна домой». Она и пошла домой, а он за ней, лисица видит на дороге дерево скривилось, а лисица другая под деревом яму копает, она и думает, что дом. Мужик и говорит: «Куда ты пихаешься, ведь это не дом».
Она говорит: «Полно молоть-то, это дом наш». Мужик стал лисицу за хвост дергать; он дергал, дергал за хвост и хвост выдернул.
Потом мужик пошел домой, а лисица тут под деревом и осталась жить.
Мужик стал искать, искать — нет ли чего у лисицы; искал и нашел золота и серебра много. Стал жить и богатеть.
157. РИМНЕ-КАЛЕСЬ
Жил на свете лис. Это был старый и очень хитрый лис. Звали его Римне-калесь, а по-русски Патрикей. Был он еще крепок на ногах, его рыжий мех, хотя и пообтерся, был все-таки довольно пушист; хвост, бывало, мешал ему убегать от охотников, а все же служил ему верным советником. Уши его бойко торчали вверх и хорошо слышали, а глаза, завистливые и хитрые, зорко следили за всем, что делается вокруг.
Жил Римне-калесь в лесу. Соседями у него были: молодой неженатый медведь да волк-волчище длиннохвостище, а еще невдалеке жил один саам, охотник и оленевод. Ему Римне-калесь иногда помогал на охоте. При случае он нагонял на него стаю диких оленей или дичь.
Жил Римне-калесь и промышлял где чего мог, не жаловался, но все ему казалось, что в лесу для медведя корму много, а ему, Патрикею, мало. И он у медведя корм воровал.
Однажды медведь встретил старого лиса и сказал ему: «Ты почто мой корм воруешь? Ты мой корм не воруй, своим пробавляйся, а то, гляди, поймаю, плохо тебе будет!»
Римне-калесь медведя не послушал. Воровал у него корм из-под самого носа.
Медведь серчал, грозился, хотел Римне-калеся изловить и погубить. А не мог поймать! Бывало, вот уж вовсе лис в лапах, ан, глядишь, и ушел, как вода между когтей просочилась.
Тогда медведь пошел к волку: «Волк, волк,.поймай ты мне старого Римне-калеся. Он мне жить не дает. Я жениться хочу, я свадьбу играть хочу, а он у меня запасы ворует».
Старый лис и у волка пищу поворовывал. Поэтому волчище длиннохвостище дал обещание медведю изловить ворюгу.
«Да, да, надо, надо его казнить»,— сказал он.
«Надо казнить»,— согласился медведь.
И вот подкараулил волк старого лиса, изловчился, схватил его поперек живота и медведю выдал.
«Ага, попался большой вор,— взревел медведь,— вот теперь-то ты от меня не уйдешь! Я тебя съем!»
И понес медведь старого Римне-калеся к себе в берлогу на расправу.
Эх, глупый, глупый медведь! Он думал, раз шкура в когтях, то и мясо в зубах. Да не так-то оно получилось.
Несет медведь старого проказника по лесу, крепко держит в пасти, шевельнуться не дает. «Не уйдешь теперь»,— думает медведь и урчит сердито. Старый лис в пасти медведя лежит, замер как зайчонок. Ни о чем не думает, будто это не его, а кого-то там другого сейчас прикончат.
* * *
<<<--->>>
