Cтарый 4емодан
АВТОГРАФЫ
АВТОГРАФ НА КНИГЕ, КОТОРУЮ Я ПРЕПОДНЕС ДРУГУ МОЕГО ОТЦА СТАРОМУ АЛИ ИЗ АУЛА ЦАДА
В Нада не ты ли старший из аварцев На годека не коротаешь дни? Прошу тебя, почтеннейший из старцев, В мои стихи однажды загляни. И если моего отца при этом Увидишь вдруг ты в окруженье скал, То это для меня по всем приметам Дороже будет всяческих похвал. АВТОГРАФ НА КНИГЕ, КОТОРУЮ Я ПОДАРИЛ АЛЕКСАНДРУ ТРИФОНОВИЧУ ТВАРДОВСКОМУ Тебе я книгу поднося свою. Как будто на распутии стою И думаю: о желать мне след. Чтоб прочитал ее ты или нет? АВТОГРАФ НА КНИГЕ, КОТОРУЮ Я ПОДАРИЛ ИРАКЛИЮ АБАШИДЗЕ Три пожеланья шлю тебе, мой друг, Я с первыми рассветными лучами: Стократ пусть обойдет тебя недуг. Красивого, с оленьими очами. А если заболеешь — не тужи, К себе твое приблизив изголовье, Возьмут недуг твой горские мужи И отдадут взамен свое здоровье. То строже озаряясь, то добрей, Твой взор глядит, как с фрески пред свечами. Еще тебе желаю: не старей Ты, витязь мой с оленьими очами. А если годы станут наступать, То с гор тридцатилетние мужчины Прискачут, чтобы молодость отдать Тебе, мой брат, и взять твои седины. А третье пожеланье, чтоб и впредь Ты, ощущая крылья зa плечами. В который раз мог Грузию воспеть, Ее поэт с оленьими очами. АВТОГРАФ НА КНИГЕ СТИХОВ, ПОДАРЕННОЙ МНОЮ ЭДУАРД АСУ МЕЖЕЛАЙТИСУ Вдали пределов выси нелюдимой Приличествует нам в родном краю Пред матерью, отцом лишь и любимой Клонить покорно голову свою. А на плечах давай нести, отважась. Луну и солнце, выкатив из тьмы, Мужских забот пожизненную тяжесть И павших, пока сами живы мы. И перейдут к потомкам нашим нравы. Чтоб на колени, как завет велит, Вставать им лишь пред знаменем державы, И родником, и у могильных плит. Отчизну петь и впредь нам, как поэтам, Не поминая собственных заслуг. И пленниками женщин быть при этом, И данниками времени, мой друг. АВТОГРАФ НА КНИГЕ, ПОДАРЕННОЙ МНОЮ ИРАКЛИЮ АНДРОНИКОВУ Мои стихи, коль выпадет досуг. Прочти, Ираклий, в долгий шкаф не спрятав. Но утаи от Лермонтова, друг. Что эту книгу написал Гамзатов. Ему другое имя назови; Теперь поэты, лишь в Союз их примут. Тщеславью предаваясь, как любви. Пред Пушкиным самим стыда не имут. АВТОГРАФ НА КНИГЕ, КОТОРУЮ Я ПОДАРИЛ МАМЕ Все то, что мной написано доселе, Сегодня до строки готов отдать За песню ту, что мне у колыбели Вблизи вершин ты напевала, мать. Там, где вознесся небу сопредельный Кавказ, достойный славы и любви. Не из твоей ли песни колыбельной Берут начало все стихи мои? АВТОГРАФЫ НА КНИГАХ, ПОДАРЕННЫХ МНОЮ ПАТИМАТ 1 Написан стих, но я спешить не стану, И прежде чем, произнеся «аминь!». Его прочесть решусь я Дагестану, Прочту тебе: одобри иль отринь. И если Дагестана одобренье Я получу в небесной вышине. То всей стране явлю стихотворенье, И за него не будет страшно мне. 2 Ты знаешь, Патимат, над тем смеюсь я ныне. Что на заре непрозорливых лет Писал стихи, где отдал дань гордыне И мнил себя бог знает кем, мой свет. Ты знаешь, Патимат, о том грущу я ныне. Что скуден хлеб посева моего. Что я порой, так легок на помине. Стучался в дом, где нету никого. 3 Рожденное в бессоннице ночей Творение мое нерукотворное Прими скорее, свет моих очей, Когда тебе... прописано снотворное. НАДПИСЬ. СДЕЛАННАЯ МНОЮ НА КНИГЕ ОТЦА Тобой, отец, гордился я немало И лишь тебя боялся одного. А кем теперь гордиться, как бывало? По-прежнему бояться мне косо? И вдруг над материнскою могилой Раздался голос, излучая свет: «Отцом и впредь гордись, сыночек милый, Его лишь бойся до скончанья лет!» НАДПИСЬ НА КНИГЕ СТИХОВ АЛИ-ГАДЖИ ИЗ ИНХО Али-Гаджи из Инхо, ты Молитву правил строго И на коленях всякий раз Привычно славил бога. Зато порою по ночам, Что тайною повиты, В ауле Инхо сочинял Любовные стихи ты. И ныне, страсть познав в горах. На жизненной арене. Склоняет горец, как в мольбе. Пред женщиной колени. Твои стихи, Али-Гаджи, Призвал он на подмогу: Они к возлюбленной ему Должны открыть дорогу. НАДПИСЬ НА КНИГЕ МАГОМЕД ТАГИРА АЛЬ КАРАХИ, СЕКРЕТАРЯ ШАМИЛЯ Пить вино и женщин петь когда-то Запретил Шамиль в родных горах. Но сегодня эти два адата Стихотворцам не внушают страх. Но когла б имам рыжебородый Вдруг воскрес, у прошлого в чести, Он мою, плененную свободой, Повелел бы голову снести. И она скатилась бы в ущелье... «Можешь там, — послышалось бы вслед, — Дьявола ты слушать наущенья. Женщин петь и пить вино, поэт!» АВТОГРАФ НА КНИГЕ СТИХОВ, ПОДАРЕННЫХ ВРАЧУ М. П. ТАРАСОВОЙ Вас, милый доктор, я благодарю, И вы за грех, надеюсь, не сочтете, Что собственной болезни вам дарю Историю в нестрогом переплете. От вас не утаил я ничего: Кардиограмма, пульс и пламень крови — Все налицо. Молю: не хмурьте брови Над вымыслом безумства моего. НАДПИСЬ НА ПИСЬМЕ ЭФФЕНДИ КАПИЕВА К ЛИТЕРАТОРУ Н.Н. Ах, Эффенди, тебе прощенья нет. Для нас ты создал страшную угрозу. Когда Н. Н. писать еще и прозу Неосторожный подавал совет. Слагал бы твой усердный адресат Стихи, как встарь, про соловья и розу. Так вот, поди, он стал писать и прозу, И в этом ты пред нами виноват. НАДПИСЬ НА КНИГЕ ГОРСКОГО ПОЭТА, КОТОРЫЙ СТАЛ ПИСАТЬ ПО-РУССКИ —Аллах милосердный, ты вправду велик. — Вздохнул с облегченьем аварский язык, — Меня этот пишущий горец оставил. Печально откликнулся русский язык: —Был счет и без этого горца велик Всем тем, кто не чтил моей чести и правил. НАДПИСЬ НА КНИГЕ ОДНОГО ПОЭТА В твоих стихах, пришедший в изумленье. Нашел я строки золоту сродни. Да вот беда: до твоего рожденья Поэтами написаны они. НАДПИСЬ НА РУКОПИСИ СОБСТВЕННОГО СЦЕНАРИЯ «ХАДЖИ-МУРАТА» Лихой наиб, в отчаянном бою Давно срубили голову твою Покоится близ отчего предела В могиле обезглавленное тело. Но почему, хоть ты погиб давно. Тебя еще боится Госкино? ПОЭТУ, КОТОРЫЙ ПРЕЖДЕ БЫЛ ЧАБАНОМ Ты пел овечек на плато. Они тебя ценили, И ныне пишешь, но никто Понять тебя не в силе. НАДПИСЬ НА КНИГЕ ПОЭТА, КОТОРЫЙ ВЕЧНО ЖАЛУЕТСЯ НА ГОЛОВНУЮ БОЛЬ Не от тебя ль, судить охочего. Мы все в черед узнали свой. Что ты во время дня рабочего Страдаешь болью головной. Твои стихи прочли мы новые И к мысли вдруг пришли одной. Что их на головы здоровые Свалил ты с головы больной. НАДПИСЬ НА КНИГЕ ПОЭТА, КОТОРЫЙ В ДЕТСТВЕ БЫЛ БАРАБАНЩИКОМ Вспоминаешь о том. как ты был Барабанщиком в детстве и рьяно В белокожую грудь барабана. Бодрый мальчик, без устали бил. Над ущельем клубится туман, Я открыл твою книгу и снова Слышу: праздно гремит барабан. Заглушая и чувство, и слово. НАДПИСЬ НА СОБСТВЕННОЙ КНИГЕ Есть примета, какую века Сохранили вдоль горных дорог: Сможет конь пережить ездока. Если этот скакун белоног. И на лоб лошадиный ладонь Я кладу, не скрывая любви, Ты меня, белоногий мой конь. Как наездника переживи. Лег на горы клубящийся снег. Смотрят звезды сквозь щели бойниц, Пусть и впредь продолжается бег Мной подкованных белых страниц. АВТОГРАФ НА КНИГЕ, ПОДАРЕННОЙ МНОЮ ЯКОВУ КОЗЛОВСКОМУ Когда стихи Гамзата и Чанка1 Переводил ты, сам слывя поэтом, Я сожалел при том, что ты при этом Аварского не ведал языка. Теперь ты переводишь молодых. Каких у нас в Аварии немало, А то, что с языком оригинала Ты незнаком, лишь ободряет их. НАДПИСЬ НА ИЗДАТЕЛЬСКОМ ДОГОВОРЕ ДВУХ СОАВТОРОВ, РАЗОШЕДШИХСЯ В НАЧАЛЕ РАБОТЫ Расстались вы, но горевать не надо, И впору небо нам благодарить. Что свет не увидало ваше чадо И алименты не за что платить. _____________________ 1 Чанка (Тажутдин) (1867—1909) — аварский поэт, многие стихотворения которого стали народными песнями. НАДПИСЬ НА ПРЕДИСЛОВИИ К КНИГЕ СТИХОВ В застолье с полными бокалами Мы ждем, поднявшись в полный рост, Когда толкать губами вялыми Окончит тамада свой тост. Я с нетерпеньем в горском дворике Открыл стихи, но, как назло, Вдруг предисловье — дань риторики — Мне к ним дорогу перешло. И в ярости насупил брови я, Невольный соблюдая пост, Ах, сочинитель предисловия. Когда же кончится твой тост?! ...
<<<--->>>
