Cтарый 4емодан
АТЕИСТИЧЕСКИЕ И БЫТОВЫЕ ЮМОРЕСКИ 20-х ГОДОВ
Сотворение мира
(Научный труд.
Точнее, научно-популярный.)
Раньше на земле не было ничего. Точнее, не «на земле» не было ничего, а вообще нигде не было ничего... И земли не было. Пусто всюду было... Ну, не выйти тебе никуда, не выехать-
Был бог... Сам господь Саваоф... Где он был — неизвестно... Но был... Был он нигде... Ведь тогда ничего не было. На этом «ничего» бог и сидел... Летал... Где летал — неизвестно... Ибо тогда воздуха не было... Но летал, ведь на то он бог... А раз он бог, значит, он мог летать, хоть и негде было летать... Летал-летал бог, куда ни посмотрит — темно... Черно всюду... Хотя и этого «всюду» не было, ведь не было ничего... Темно богу, хотя тогда и темноты не было, ибо темнота появилась тогда, когда уже узнали о свете... Пусто было, хоть и пустота появилась только тогда, когда уже знали о непустоте...
Одним словом, осточертело богу летать в чем-то, чего не было... Посмотреть бы, где летаешь,— нельзя, потому что не на что смотреть, а смотреть хочется, хоть и хотения тогда не было... Положение безвыходное, хоть и положения тогда не было...
Оглянулся бог на все стороны, хоть и сторон тогда никаких не было...
Одним словом, как гаркнет бог:
— Да будет свет!
Это был первый день, хоть и дней тогда не было.
И стало всюду светло... Светло-светло...
Поглядел бог: светло... А не видно ничего, ибо не на что было глядеть...
Глядел-глядел бог...
— Что ж,— изрекает,— и дальше летать?!
Крылья болят, хоть и крыльев у него не было...
— Нужно,— говорит,— квартиру себе подыскать!..
А где ее найдешь? Жилотделов тогда не было...
Эх ты, беда! Тогда как гаркнет бог:
— Да будет небо! Да будет твердь!
Как закрутилось-закрутилось-закрутилось (хоть и крутиться нечему было), и выкрутилось небо... Выкрутилась и земля. Твердь!
Полетел тогда бог на небо, сел (хоть и садиться было не на что), погладил бороду и говорит:
— Ну, теперь дело на все сто процентов пойдет.
— Ну-ка,— говорит,— земля — направо, а вода — налево! (Хоть и воды тогда не было...)
Отделил он воду от земли...
— Ну-ка,— говорит,— земля, выращивай растения разные!
Как попер из земли спорыш, как попер из земли подорожник!
Начали расти дубы, ясени, березы...
Растут, и растут, и растут. И до сих пор растут.
И солнца нет, а они растут.
— Растете? — спрашивает бог.— То-то же и оно! Ну, не беспокойтесь — сейчас солнце будет. И луна сейчас будет! И звезды будут!
Взмахнул бог рукой — и верно: как засияло солнце, заблестела луна, замерцали звезды...
Было это ночью (хоть и ночи тогда не было), а солнце светит, и луна светит, и звезды светят...
Вообще такого бог понаделал, что и до сих пор удивительно.
Это был уже четвертый день.
Считал бог, хотя и чисел тогда не было.
На пятый день устал бог, смотрит — воды масса, леса выросли, и хоть бы тебе одна рыбешка, и хоть бы одна пташка...
Эх ты, побей меня бог!
— Ну-ка,— говорит бог,— зашевелись, рыбешка! Ну-ка,— говорит,— зачирикайте, пташки...
Минут пять только прошло, как ударила рыба хвостом о воду, как защелкал курский соловей. «Закуковала та сива зозуля», «Ой, сел пугач на могиле», «Летит галка через балку», «Крячет ворон»... Одним словом, рыба и птица пошла...
На шестой день сидит бог и думает:
— Все есть! А зверей нет! И людей нет! Кто же мне свечки будет лепить? Кто же мне молебны будет служить?
Махнул рукой — побежали разные зверьки!
А потом схватил кусок глины, плюнул, замесил, слепил человека, дунул на него. Чихнул первый человек и сразу:
— «Слава в вышних богу!» Здравия желаю, ваше превосходительство!
— Нет,— говорит бог,— так меня не величай!.. Царских генералов так будешь величать, а мне пой: «Святый боже, святый крепкий!..» Ложись, Адам!
Лег Адам!
Схватил бог Адама за ребро... Дернул... Выдернул ребро... дунул.
— Получай Еву! А я лягу спать!
Весь седьмой день проспал бог.
А на восьмой встал, посмотрел, покачал головой:
— Ох и понаделал же!..
......
Вот и вся история сотворения мира... Не новая она, правда, но последнее время ее забывать начали.
Я напомнил...
Напомнил для того, чтобы не забывали... А то скоро страшный суд, и неприлично будет жариться на сковороде за то, что забыл главнейшие божьи дела. Ибо все, что бог делал потом,— ерунда против его первых дел, которыми он так прославился всегда, ныне, повсечасно и на веки вечные.
Аминь...
1923
Дела небесные
И прилетел архангел Михаил на небо...
И постучался архангел Михаил к богу...
— Кто?
— Михаил.
— Заходи.
— Ну! Рассказывай, Мишенька, как там, что там? Что слыхал? Что видел? Где бывал? Миропомазал?*
— Эх, боженька! Мне бы не говорить, а вам, боже, не слушать...
— А что такое?
— Да... Полетел это я, как вы приказали, в Москву... Новую власть на царство миропомазать... Благодать на нее напустить... Зашел в Кремль...
— Нельзя ли,— спрашиваю,— повидать того, кто у вас тут самый старший?
— А тебе,— спрашивают,— по какому делу?
— От бога я... С неба... Миропомазать бы... Всюду так... Верховную власть всегда мазали... Благодать напускали... И теперь — вот в Англии, в Бельгии, в Италии, в Японии и по другим странам еще мажем... Надо бы и у вас... И так запоздали — думали, не удержитесь...
— Лети,— говорят,— дальше... Некогда как раз... У нас теперь съезды, совещания — не до тебя... Киш! После прилетишь! Велено никого не пускать, кроме делегатов.
_________________
* - Миропомазать — совершить обряд помазания миром — благовонным маслом.
— А ты что же?
— А что мне было делать? Пошел к Тихону ...
— Ну, как святитель?
— Поросят святитель откармливает... Бедствует, сердечный! Достатки небольшие... Сергия Радонежского моль выела...
— То-то же от Тихона последнее время молитв не слыхать.
— В печали владыка... Только и славы, что белый клобук. Без штанов сидит: на муку променял... «Зазвоню,— говорит,— в колокол и гляжу: справлять ли службу или нет... Так иногда какая древняя старушка приковыляет. А все пасомые на заседаниях... Грустно...»
— А вообще что владыка поделывает?..
— Дерется владыка. С властью дерется. Власть ценности церковные для голодных отбирает, а владыка не дает. «Не единым хлебом,— говорит,— жив будет человек, а словом, что из уст божьих выходит...» Силен в текстах владыка...
Власть к нему и так и сяк:
— Голодные умирают... Владыка, опомнитесь!
А владыка им (ох, и непоколебим же в вере Христовой!):
— «У вас голодные хлеба просят, а вы им камень, да еще не малый: каратов в тридцать — сорок».
Одним словом: евангелием их, евангелием!!
Там такое поднялось, такое поднялось...
Рассказал я ему, по какому делу...
— Э,— говорит,— сейчас и не суйся... Да и вообще не советую. А там,— говорит,— как знаешь. Полети попробуй на Украину. Там тоже верховная власть есть. Может, там повезет.
Ну и полетел это я на Украину.
Пришел к власти. Название какое-то чудное. ВУЦИК называется.
И не благочестивейший и не самодержавнейший, а всего только ВУЦИК.
Спрашиваю самого старшего. Пустили. Ничего себе
_____________
1 Тихон — глава православной церкви, выступил в 1922 году против декрета Советской власти об изъятии церковных ценностей для голодающих.— О. В.
человек: тихий такой, чернявый и в очках. В годах уже. Поклонился я ему и говорю:
— Я от бога к вам. Насчет миропомазания и благодати, потому как вы верховные.
— А вы,— спрашивает,— кто? Рабочий?
— Ангел я...
— Квалифицированный? Какого цеха?
— Я не цеха. Лики мы ангельские...
— Лыко дерете? Ага... А в профессиональном союзе состоите? На голодных отчисляете?
— Нет,— говорю.— Я миропомазать... С миром я...
— А я,— говорит,— разве с боем?.. И я с миром... Что хотите? Говорите коротенько.
— Я и говорю: миропомазать вас хочу, благодать бог посылает через меня. Вот и хочу...
— Ага... Вот оно что... Сам не могу решить. Оставьте заявление... Надо проголосовать. Как президиум. Ага, вот и президиум... Вот и хорошо. Подождите.
— Товарищи! Тут вот ангел от бога, хочет миропомазать. Как быть? Мое мнение: необходимо создать комиссию из представителей Наркоминспекции, Нарком-прода и Женотдела...
— Это еще что? Зачем комиссия? (Это секретарь так.) На Чернышевскую его, там его миропомажут...
— Ставлю на голосование. Кто за то, чтобы на Чернышевскую? Все... Ладно... Товарищ,— говорит,— обратитесь по этому делу на Чернышевскую * ...
— Позвольте,— говорю,— хоть благодать пустить...
А секретарь:
— На улице пустишь... Тут и так душно...
Пошел я на Чернышевскую. Встречаю батюшку. Идет с «вещами» да все крестится. Думаю: «Наш». И к нему:
— А вам,— спрашивает,— чего?
— Так и так,— говорю,— миропомазать, благодать...
Оглянулся он по сторонам — и ко мне:
— Лети, голубь. Лети лучше и не оглядывайся! Боже тебя сохрани и помилуй. Удирай, пока не поздно, а то тут тебя так миропомажут...
_____________
* -На Чернышевской улице в Харькове — тогда столице УССР — находилась ВУЧК — Всеукраинская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем.— О. В.
Полетел над Украиной. Побывал в Киеве. Зашел к св. Софии, да такого насмотрелся, такого наслышался. Церковь — не церковь...
Театр — не театр. Епископ молодой, на голове английский пробор... Стоит и молодицам подмигивает. Служба, словно «Вечорницы» художника Нищинского, ничего я не понял.
— Ну, а народ молится? Не замечал?
— Замечал. Молятся. Только молитвы какие-то новые. Все в тех молитвах перепуталось. Какая-то молитва и «в бога», и «в Христа», и «в печенки-селезенки»... А чаще всего «в мать». Грустно, боже... Испаскудился народ... Не слушает вас...
— Кого не слушает? М-е-н-я? Да я его!!! Кликни Илюшку! Пускай громы делает! Зажги молнию!!! Я им покажу!
— В Плюшкиной колеснице, боже, ось сломалась... Спичек нету... Чем зажжешь? Таврило на завод «Серп и молот» пошел — может, дадут коробочку в долг.
— Ну иди. Позови Иисуса.
— Иисус просил не беспокоить: евангелие переделывает. В том месте, где это: «Аще кто тебя ударит по правой, подставь тому и левую», переделал: «Аще тебя кто ударит по правой щеке, схвати скорей дубину и побей его, сукиного сына, в щепки...»
— Попроси матерь божию.
— Матерь божия все плачет... «Дожила,— говорит,— до того, что юбки исподней уже нет, чтобы по раю прогуляться... И на земле, говорят, жизнь пошла на нет. От духа сына родила... Какая от духа радость: ни прижаться тебе, ни поцеловаться...»
— Вот вспомнила старуха! Ну иди. Пускай Маруся Египетская забежит.
— А что с миром делать? Может быть, продать? Бочка до предела полна: через край льется...
— Умащивай в Англии, в Бельгии. В Японии умащивай.
— Не хотят уже. Говорят, что все мантии в пятнах, с плешей каплет. Придумайте что-нибудь. А то молодежь вчера на мире яичницу жарила... Илья как-то колесницу подмазал... Павел сапоги чистит... Сплошной грех...
— Придумаем...
— Звали меня, боженька?!
— Что же это ты, Марусенька, забыла обо мне? Уж никогда и не забежишь...
— Скучно у вас, боженька... Старенький вы уже стали... А у нас там Георгий на гармошке играет и такую веселую распевает:
Эх, Распутина любила Д' к Распутину ходила Саша поздно вечерком!
— Лучше бы там дракона давил да за жеребцом глядел, чем на гармошке наигрывать... Жеребец весь в коросте, а ему игрушки... Не нагулялся в холостяках?! А ты тоже хороша. Раньше забегала...
— Э, раньше?! Раньше и вы, боженька, какие были? Сильные и грозные! За семь дней вон чего наделали. Вселенную создали... А теперь?..
— Что теперь?! Да я!..
— А теперь только... щиплетесь...
1922
Страшный суд
И заревели трубы архангельские... Разверзлись небеса... Треснула земля и раскололась... Раскрылись могилы... Повыскакивали косточки одна за другой, покрылись плотно мясом, связались... Подуло душами... Быстренько вскакивают души в тела соответствующие. Просыпается народ православный и рысцой бежит, по дороге застегиваясь... На суд страшный спешит люд божий, мужской и женский, стар и млад, бородатый и бритый, зело грешный и светло праведный и так себе средний, соглашатель, который одно воскресение — в автокефальную, а другое — в православную.
В сиянии золотом, на престоле высоком сидит грозный бог Саваоф. Одесную — Христос.
И смолкли трубы.
Встал грозный Саваоф:
— Все ли собрались? Домкомам проверить под личную ответственность!
— Все, господи!
— Судить буду вас по делам вашим. Слушай мою команду: «Которые овцы — направо, которые козы — нале-е-ев-о!»
Лавиной двинулись все в правую сторону.
Впереди всех вприпрыжку ударил, пожалуй, чуть ли не самый смиреннейший, пожалуй, чуть ли не самый святейший, по милости божьей, патриарх, раб божий Тихон, владыка и Великой, и Малой, и Красной, и Белой, и Прикарпатской... Молнией сверкнули глаза Саваофа. Громом разорвался воздух:
— Верните Тихона!!!
В митре диамантовой, с крестом смарагдовым, в ризе, золотом вышитой, склонил голову свою перед судьей владыка и Большой, и Малой, и... и...
— Куда побежал, Тихон? Кто ты еси, Тихон?!
— Баран есмь я, господи! Овца кроткая...
— Козел еси ты, Тихон!
— Баран есмь я, господи!
— Козел еси ты, Тихон! Просили... Давал?! Умирали... Спасал?! Притесняли... Защищал?! Плакали... Утешал?!
— Да, господи... Давал, спасал, защищал, утешал... Деникину давал... Колчака спасал... Юденича защищал... Врангеля утешал... Потому «никто больше не имать... душу свою отдаст за друзи своя».
— А дети? А матери? Миллионы трупов? Тихон, забыл «легче верблюду...»?
— Не верблюд я, господи!
— Кто ты еси, Тихон?
И тихий, робкий голос из толпы:
— Позволь, господи, я скажу. Я смиренный раб, епископ Нафанаил, владыка харьковский и ахтырский. Я скажу, господи, только чтоб в газеты не попало. Никогда в газетах не выступал.
— Говори.
— С одной стороны, господи, так: помочь нужно... А с другой — великолепие твое, о господи...
— Не крути! Говори, что должны были делать?
— Господи...
Крикнул и умолк.
— Кто же вы есть?!!
...Тихой походкой подошел к престолу господнему Георгий Победоносец:
— Позвольте доложить...
— Ну?
— Я, как начветсанупр хлевов твоих, господи, обязан засвидетельствовать, что эти животные ни к одному из выше упомянутых типов не принадлежат. На основании долгих наблюдений выяснилось: поведением — лисы, характером — волки, телом — кабаны, плодовитостью — кролики, голосом—канарейки. Отец—Распутин, мать — ведьма с Лысой горы. Питаются рыбой. Сибирская язва не берет...
И отошел.
И долго, долго сидел Саваоф... И думал.
— Кто пасет?! Кто пасет?!
И встал всевышний. Махнул безнадежно рукой.
— Не могу... На землю... Пускай трибунал... Все по гробам!.. Суд потом... Назад!
1922
<<<---
