Cтарый 4емодан
Юсиф, держа в руке иглу, поднял голову и увидел торжественную процессию. Ему, конечно, и в голову не приходило, что она направляется к нему. Впереди шли двенадцать придворных слуг в пестрых костюмах и четырехугольных шапках. За ними двигались двенадцать знаменосцев с разноцветными знаменами в руках. Дальше двигалась толпа придворных слуг; один из них нес на голове большой круглый поднос. Затем следовали вооруженные палками стражи, сопровождавшие главного конюшего, который вел под уздцы красивую лошадь туркменской крови. Дорогое седло и попона на ее спине были усеяны драгоценными камнями, нагрудник расшит золотом, уздечка украшена жемчугами, с шеи лошади свешивалась кисть изумрудов.
За ними шли главный молла Ахунд-Самед, военачальник Заман-хан, везир Мирза-Мохсун, казначей Мирза-Яхья, Мовлана-Джемал-эд-Дии, главный звездочет Мирза-Садр-эд-Дин, почтеннейшие ученые богословы, славнейшие сеиды, достойнейшие вельможи, сановники, чиновники и другие представители шахского двора. За блестящей свитой следовали пешие и конные воинские отряды. Торжественное шествие двигалось спокойно, величественно и остановилось перед мастерской седельника Юсифа.
Главный молла Ахунд-Самед и военачальник За-ман-хан выступили вперед, отвесили Юсифу низкие поклоны. Юсиф поднялся на ноги и, недоумевая, ответил им таким же поклоном.
Главный молла заговорил первый:
— По предопределению судьбы, ты, мастер Юсиф. с этого дня являешься нашим повелителем. В настоящее время престол иранского государства свободен от Шах-Аббаса. Осчастливь и обрадуй нас! Пожалуй во дворец, где должен совершиться обряд твоего восшествия на шахский престол.
Седельник Юсиф, ошеломленный услышанным, не находил объяснений этому происшествию. Перед ним в полном составе стояли представители высшей власти. Слова эти говорил ему не кто иной, как главный молла, считавшийся одним из самых влиятельных людей в Иране. Но вместе с тем все происходящее было до того удивительно и неожиданно, что Юсиф не мог поверить своим глазам и ушам. Наконец, собравшись с духом, он ответил главному молле:
— Высокочтимый молла! Я считаю вас одним из самых разумных и самых влиятельных людей Ирана, но в данном случае... не знаю... не сошли ли вы с ума, не приняли ли гашиша, что обращаетесь ко мне с такими бессмысленными речами? Я — простой ремесленник, очень далекий от мысли занять престол, и между мной и короной — непроходимая пропасть. Клянусь творцом, я не могу понять, к чему клонятся ваши столь безрассудные речи. Покорно прошу оставить меня в покое и не издеваться надо мной.
Тогда выступил с речью Заман-хан.
— Ты, мастер Юсиф, — сказал он, — являешься в настоящее время кыблой вселенной, и мы все — твои рабы, псы твоего счастливейшего двора. С твоей стороны совершенно неуместно покорно просить нас о чем-либо. Ты можешь повелевать нами. Никто из нас не впал в безумие и не одурманил себя гашишем, все мы в полном сознании и здравом рассудке. Но предопределенное всевышним неотвратимо. С этого дня ты — повелитель всего Ирана. Поэтому как уже имел счастье просить главный молла, пожалуй во дворец, чтобы без промедления был совершен обряд коронования.
После этого он обратился к стоявшим тут же четырем придворным слугам и приказал:
— Принесите шахские одежды и оденьте властителя мира!
Держа в руках поднос, на котором находились одежды шаха, придворные слуги вступили в лавку седельника Юсифа. Поставив поднос на пол, они принялись за дело. Сопротивление было бесполезно, и седельник Юсиф покорно отдал себя в руки слуг. Сияв с Юсифа поношенное платье ремесленника, они надели на него богатое царское облачение. Затем главный конюший подвел коня, покрытого вышитой золотом и украшенной драгоценными камнями попоною. Седельника Юсифа посадили на коня, и торжественное шествие в прежнем порядке направилось обратно к шахскому дворцу. По улице беспрерывно раздавались громкие, повелительные крики усердных шахских стражей:
— Посторонитесь! Посторонитесь!
Все жители Казвина, от мала до велика, мужчины и женщины, высыпали к окнам или, поднявшись на крыши домов, с любопытством смотрели на великолепную процессию. Но так как никто из зрителей не знал, в чем дело, то все были в глубоком недоумении.
У шахского дворца слуги помогли седельнику Юсифу сойти с коня. Главный молла и военачальник Заман-хан, подхватив его под руки, привели в обширный зал и с соблюдением всех требований этикета посадили на шахский трон. Все вельможи, ученые, сеиды, высшие должностные лица и другие представители блестящего двора стали перед ним, сложив на груди руки в почтительном ожидании.
Прочитав молитву, главный молла возложил на голову седельника Юсифа шахскую корону, опоясал мечом, укрепил осыпанные бриллиантами нарукавники и вложил в руки скипетр. Затем он прочитал еще одну молитву и, обратившись к присутствующим, предложил принести торжественное поздравление шаху.
Дружные и несмолкаемые крики: «Слава ему!», раздались под сводами и отдались эхом во всех помещениях обширного дворца. Музыка заиграла торжественный гимн, взлетела сигнальная ракета, и за городом раздались раскаты ста десяти пушечных выстрелов.
Хотя после Саади и Хафиза * персидская поэзия пришла в упадок и творения поэтов сводились в большинстве к пустым и бессодержательным сочетаниям слов, но в этот счастливый день нашлось несколько певцов, воспевших в звучных, вразумительных одах восшествие Юсиф-шаха на престал Ирана. В этих одах прославлялись редкие достоинства нового шаха, уподоблявшегося в мудрости Сулейману, в щедрости — Хатему, в храбрости — Рустему*, а могуществом не уступавшего стихии и року. Год его восшествия на престал был отмечен поэтами в следующем двустишии:*
Не царем красавцев был наш Юсиф.
Он был шахом государства иранского.
По окончании обряда коронования главный молла объявил всем собравшимся, что они свободны, и придворные немедленно удалились. В пышном зале остались Юсиф-шах на троне да покорно стоявшие перед ним евнух Хадже-Мюбарек с несколькими евнухами и старший слуга Азим-бек со слугами; на дворе перед дворцом были видны чины шахской охраны.
Чувствуя себя как бы в мире чудес, Юсиф-шах на несколько минут погрузился в глубокое размышление. Затем, обратившись к Хадже-Мюбареку, он спросил:
— Кто вы такие?
—.Мы—ваши покорнейшие рабы,—ответил Хадже-Мюбарек,—евнухи шахского гарема; я старший над евнухами, а это—мои помощники.
Потом Юсиф-шах обратился к слугам:
— А вы кто такие?
Азим-бек, главный слуга, ответил:
— Мы — ничтожнейшие слуги вашего величества: я — их начальник, а это — мои подчиненные.
Далее Юсиф-шах спросил:
— А те, что стоят во дворе, кто они?
— Это отряд придворных стражей, — ответил Азим-бек. — Они всегда стоят наготове в ожидании шахских приказаний.
Юсиф-шах приказал:
— Удалитесь все отсюда, пусть останется только Хадже-Мюбарек.
Когда все вышли, шах подозвал к себе Хадже-Мюбарека и сказал ему:
— По твоему лицу я вижу, что ты — хороший человек. Ради бога, расскажи мне, как все это объяснить? Не может быть, чтобы ты, постоянно живя в гареме, не знал причины этого события.
Действительно, Хадже-Мюбарек был человек простосердечный и правдивый. Считая недостойным скрывать истину от кыблы вселенной, он решил рассказать ему все. Хадже-Мюбарек всегда стоял за дверьми комнаты Шах-Аббаса, чтобы немедленно, по первому же зову, предстать перед ним. Поэтому он знал все тайны своего повелителя. Он хорошо знал и события прошлого дня и слышал все, что было сказано на совещании членов верховного совета. Подробно, от начала до конца, рассказал он Юсиф-шаху о случившемся.
— А где Шах-Аббас? — спросил Юсиф-шах.
— Переодевшись простолюдином, он скрылся, и местопребывание его никому неизвестно, — ответил Хадже-Мюбарек.
Юсиф-шах был человек умный. Звезд он никогда не боялся, но такой необычайный успех в его жизни смущал и пугал его. Но в конечном счете, возведенный на престол придворными и знатью, он не имел возможности сложить с себя обязанности шаха. Таким образом, вынужденный обстоятельствами, Юсиф-шах принял на себя управление государственными делами Ирана.
Первым делом он потребовал к себе начальника охраны Асад-бека и строго приказал ему:
— Немедленно отправляйся с двенадцатью воинами в город, возьми под стражу главного моллу Ахунд-Самеда, военачальника Заман-хана, везира Мирза-Мохсуна, казначея Мирза-Яхью, главного звездочета Мирза-Садр-эд-Дина, Мовлана-Джемал-эд-Дина и заключи всех их в находящуюся в Арике темницу. По исполнении приказания вернись и доложи мне.
Асад-бек, низко поклонившись шаху, вышел.
Затем, вызвав к себе главного слугу Азим-бека, Юсиф-шах приказал:
— Сегодня я ничего не ел, вели приготовить мне ужин!
Главный слуга доложил шаху, что поварам сделано соответствующее распоряжение, и они заняты приготовлением ужина.
Тогда шах пожелал осмотреть дворец, комнаты гарема и свою опочивальню.
Главный слуга Азим-бек и евнух Хадже-Мюбарек, идя впереди, показывали ему залы внутренних покоев.
Первый зал был устлан дорогими узорчатыми коврами. На стенах и потолке были изображены птицы, цветы и травы. Во втором зале, пол которого также был покрыт дорогими коврами, красовались портреты прежних шахов из династии Сефевидов и отличившихся в каком-либо искусстве царевичей. В третьем зале были собраны изображения знаменитых царей других династий. Стены четвертого зала были расписаны фресками, передававшими воспетые в книге «Шахнамэ» сцены борьбы древних иранских витязей с мазандаранскимн дэвами, имевшими рога и хвосты. В следующем зале изображены были походы и битвы Шах-Исмаила из династии Сефевидов с другими народами. Стены всех комнат гарема были украшены изображениями девушек и юношей. Юноши предлагали девушкам букеты цветов, а те протягивали им наполненные вином золотые чаши. В каждой комнате гарема было роскошное ложе.
Юсиф-шах выбрал одну из комнат гарема своей опочивальней. Затем он спросил Хадже-Мюбарека, где хранятся наряды и украшения бывших обитательниц гарема. Хадже-Мюбарек доложил, что наряды и украшения шахских жен находятся в особой комнате, но она заперта, и ключ от нее находится у хранителя сундуков Ага-Гасана. Хранитель сундуков был немедленно вызван и открыл хранилище. У всех четырех стен большой комнаты были расставлены сундуки всевозможных размеров. Юсиф-шаху показали разнообразные роскошные женские наряды, дорогие кашемировые шали, тонкие шелковые ткани, платья из дорогой парчи, золотые филигранные букеты и диадемы из самоцветов, бриллиантовые серьги, дорогие кольца, жемчужные ожерелья и множество других сокровищ.
У Юсиф-шаха было три дочери и два сына. Старшей дочери было четырнадцать, а двум другим — двенадцать и восемь лет. Одному сыну было шесть лет, другому — четыре года. Для каждой дочери он выбрал букет, кольцо, ожерелье, серьги, тонкую ризаийскую шаль и красивое платье. Для жены он отобрал такую же шаль и платье. Передав Хадже-Мю-бареку все эти вещи, он приказал отнести их домой на вторую улицу Казвина и вручить жене. Вместе с тем он велел сказать ей, чтобы она не беспокоилась о его участи и прислала завтра к нему сыновей.
Хадже-Мюбарек ушел в сопровождении двух стражей, которым велено было нести подарки.
Солнце клонилось к закату. По почтительному приглашению главного слуги шах вернулся в первый зал, где в золотых подсвечниках горели свечи и был накрыт стол для шахской трапезы. Совершив омовение и вечернюю, а затем и ночную молитвы, шах сел ужинать. Слуги подавали разнообразные яства. Шах утолил голод. Скатерть была убрана. Для умывания принесли шаху таз с кувшинчиком, и он помыл руки. Подали кофе, после чего принесли кальян, и он стал курить.
В это время вошел начальник дворцовой охраны Асад-бек и доложил, что приказание его величества исполнено. Шах выразил удовлетворение и отпустил его. Вслед за ним явился Хадже-Мюбарек и доложил, что посланные вещи переданы по назначению. Жена и дочери шаха пришли в восторг от присланных подарков. Домашние не только больше о нем не беспокоятся, но от неожиданного счастья очень обрадовались и прыгают от удовольствия.
Затем шах расспросил Хадже-Мюбарека и начальника охраны о некоторых интересовавших его вещах и, когда наступила ночь, пошел в свою опочивальню. Ему приготовили постель. Он приказал начальнику охраны расставить стражу в том же порядке, как это было раньше, лег и вскоре уснул. Главный слуга и евнух Хадже-Мюбарек вышли от шаха, и каждый удалился в свою комнату.
На следующий день Юсиф-шах вызвал своих друзей: Молла - Рамазана, Курбан-бека, Мирза-Джалила и Мирза-Заки, к которым питал полное доверие. Когда они явились, шах предоставил должность главного моллы Молла-Рамазану, Курбан-бека назначил военачальником, пожаловав ему вместе с тем ханское звание; везиром назначил Мирза-Джалила, а государственным казначеем — Мирза-Заки, должность же главного звездочета была упразднена, как вредная для народа и государства.
Шах приказал разослать правителям всех провинций строгий указ о том, чтобы они не смели взыскивать с населения неправильные и непредусмотренные законом налоги, чтобы правители, ради личной наживы и удовлетворения своих страстей, не налагали на мирных граждан незаконных взысканий, не казнили, не подвергали их наказаниям и пыткам, вроде выкалывания глаз, отсечения ушей и носа. Затем шах назначил в каждый округ надежных чиновников-надзирателей. Им вменялось в обязанность собирать точные сведения о состоянии каждого округа, о нуждах населения и обо всем лично докладывать его величеству.
Шах вызвал этих новых чиновников-надзирателей во дворец и обратился к ним со следующей напутственной речью:
— Объявите от моего имени правителям провинций, чтобы они боялись бога, судили по справедливости, не разоряли населения лихоимством и незаконными поборами. Пусть они твердо помнят, что подобные покупки станут впоследствии причиной их собственного несчастья, а то и гибели. Они не раз были свидетелями того, как лица, нажившие себе богатство неправым путем, в конце концов впадали в ужаснейшую нищету и даже лишались головы. Ни один род в Иране не сохранил богатств, добытых путем несправедливых поборов и грабежей. Где несметные богатства Джафар-хана Дамаганского? Где сокровища Селим-хана Карагезлу? Где имущество Мирза-Наги Ширазского? Каждого сановника, разбогатевшего на государственной службе, иранские повелители под тем или иным предлогом всегда привлекали к ответственности, отбирали у них все нажитое насилием имущество, а самих подвергали ужасной казни или заставляли влачить жалкое существование в нищете. Правители провинций подобны в этом отношении пиявкам, которые раздуваются от высосанной крови, но затем, когда их открывают, теряют все высосанное; многие из пиявок гибнут от этого, а другие делаются хилыми и немощными. Если правители сократят свои требования и будут удовлетворяться положенным им по закону жалованьем, они укрепятся в своем положении, будут любимы населением, получат повышение по службе, увеличат свое благосостояние и прославят свое доброе имя.
После этого он отпустил надзирателей.
По распоряжению шаха были сокращены расходы двора. Он обратил особое внимание на благоустройство путей сообщения; велел отремонтировать все дороги и восстановить мосты, построить между городами и большими селами постоялые дворы и заезжие дома, открыть в каждом округе школы и больницы, там, где ощущается недостаток в воде, прорыть каналы и провести воду; оказывать помощь вдовам, сиротам, калекам, слепым.
Юсиф-шах велел, чтобы всякие бездельники не смели зачислять себя в ряды духовенства и чтобы каждое лицо, желающее иметь духовный сан, получало на то особое разрешение от главного моллы; еще было постановлено, чтобы повсюду число духовных лиц соответствовало нуждам и потребностям населения. На содержание духовенства шах назначил определенную сумму из государственной казны; этим он ставил духовенство в зависимость от правительства и зажимал рты моллам, которые называли паразитами живущих на жалованье чиновников.
Затем он исключил из ведения ученых богословов судебные дела, входящие в компетенцию государственной власти, и передал их особым правительственным судам. Этим распоряжением он добивался того, чтобы население не чувствовало себя в судебных решениях зависимым от духовных лиц, не обращалось к ним со своими спорами, а шло в государственный орган.
Он приказал также, чтобы пожертвования и другие средства, собираемые в пользу беднейшего населения, поступали в ведение четырёх наиболее честных горожан, которые должны отпускать деньги соразмерно нуждам каждого бедняка и об израсходованных суммах ежегодно представлять отчет в государственную канцелярию; этой мерой он добивался равномерного распределения средств между всеми нуждающимися.
Отменена была выдача пятой части дохода на содержание духовенства и потомков пророка — сеидов, с тем чтобы потомки пророка, да будет благословенно имя его, отрешились, наконец, от попрошайничества и занялись, как народ, честным трудом. Авторитетные ученые богословы отыскали в священных книгах соответствующие указания, на основании которых и была проведена отмена этого налога.
Шах повелел обнародовать по всем провинциям, чтобы отныне никто не осмеливался подносить подарки ни ему, ни высшим представителям власти, ни другим чиновникам, а также не добивался чинов путем подношений и подарков, так как чины должны предоставляться лицам, доказавшим свою честность и способность к государственной деятельности.
Все государственные доходы провинций должны были поступать в государственную казну и храниться по округам у надежных лиц. Расходы государства, заранее определяемые по официальной росписи, должны были покрываться из государственной казны по каждому округу отдельно, и к этим расходам ни в коем случае не должно было привлекаться население.
Для увеличения государственных доходов Юсиф-шах приказал облагать податями все сословия, не исключая и духовенства; принцы, ханы, беки, купцы, моллы, сеиды и все другие граждане, проживавшие в городах, обязаны были платить казне десятую часть доходов, находившиеся же в деревнях—двадцатую часть.
Было сделано строжайшее распоряжение не задерживать выплаты жалованья войскам и чиновникам, так как это явление порочит государственную власть; жалованье должно было выдаваться без всякой просрочки из местной казны округов и провинций.
Был установлен определенный порядок купли и продажи имущества, и сделки в этой области обложены специальным сбором.
Были также отменены заклады и залоги, так как обладатели капиталов, пользуясь ими, притесняли неимущих, вынуждая закладывать свое имущество по низкой цене, в надежде на то, что по наступлении срока платежа закладчики не в состоянии будут выкупить заложенное.
Юсиф-шаху стало известно, что главный конюший, выгоняя летом лошадей, принадлежащих казне, на горные луга, всячески притесняет и обирает местное население; что начальник артиллерии, получая жалованье на всех артиллеристов, не выдает им ни гроша; что управляющий государственным казначейством, пользуясь своим положением, распространяет среди населения фальшивые деньги; что казвинский начальник полиции берет взятки; что сборщики податей притесняют беднейшее население, проявляя в отношении богатеев излишнюю мягкость; что уличные старшины не следят за чистотой улиц...
Особым распоряжением шаха все указанные чиновники были уволены со службы, а на их место назначены честные и добросовестные лица, известные шаху своим добропорядочным поведением.
Заключенный в темницу главный молла Ахунд-Самед, узнав от тюремщика, что на его место назначен его противник и враг Молла-Рамазан, не вынес удара и умер от разрыва сердца.
Шах повелел расширить улицы Казвина и выровнять на них ямы и рытвины, чтобы прохожие, попадая в них, не калечили себя.
Был установлен порядок приема просителей и жалобщиков высшими правительственными чиновниками.
По особому распоряжению шаха беднейшему населению Казвина, испытывавшему вследствие небывалой засухи большую нужду, была роздана пшеница из государственных зернохранилищ.
Для обеспечения населения водой был организован из опытных землекопов и сведущих лиц специальный совет, которому поручено было разработать и представить на рассмотрение его величества план проведения в Казвин воды.
В это время в одной местности, недалеко от Персидского залива, проживали голландцы. Как раз в описываемые дни в Казвин прибыл посол со свитой для заключения с иранским правительством договора о торговле. Они были приняты Юсиф-шахом.
Заключив договор, иностранные гости, щедро одаренные шахом, уехали, восхищенные приветливостью, умом, проницательностью и царственностью повелителя Ирана.
Со дня восшествия Юсиф-шаха на престол прошла неделя. Каждый день был ознаменован для жителей Ирана новыми милостями. В жизни Ирана начался период расцвета, наступили дни счастья и благоденствия. Но, к несчастью, человек никогда не ценит того, что действительно дорого и полезно для него. Чего, например, недоставало в раю нашему праотцу Адаму и праматери Еве? Но они нарушили божью заповедь и за это были изгнаны из рая. Такова уж природа человека!
Жители Казвина уже не видели изрубленных на части и висящих у городских ворот человеческих тел; они не наблюдали более таких картин, когда палачи на Шахской площади казнили и вешали людей, выкалывали глаза, отрезали носы и уши, и это казалось им странным и непонятным.
Сначала говорили:
— Новый шах, должно быть, человек добрый и кроткий!
Потом начали спорить, действительно ли он так уж добр и милостив, или это объясняется отсутствием у него воли и слабостью характера? В конце концов стали находить в нем множество других пороков. Словом, мирная жизнь под владычеством мудрого и человеколюбивого шаха показалась казвинцам слишком однообразной и скучной.
Бывшие представители власти, отстраненные от занимаемых ими должностей, учли настроение толпы и, конечно, поспешили воспользоваться удобным случаем. И каждый из них стал вынашивать и обдумывать планы козней и восстания против Юсиф-шаха.
Скоро в Казвине начался большой мятеж.
Первым зачинщиком мятежа был уволенный новым шахом со службы главный конюший. Встретившись как-то с отстраненным от дел хранителем сокровищ, главный конюший спросил его:
— Скажи, ради бога, Мирза-Хабиб, что говорят жители Казвина про нового шаха?
— Казвинцы ненавидят нового шаха и считают его сумасбродом и бездельником, —ответил Мирза-Хабиб.
— Клянусь аллахом, Мирза-Хабиб, простой народ гораздо умнее нас. Скажи, ради бога, какую мы допустили великую глупость, добровольно избрав в повелители какого-то невежественного седельника?! Мы сами накликали беду на свою голову. За нашу преданность престолу, за честное и бескорыстное служение государству он лишил нас должности; он унизил нас до того, что во всей казвинской провинции к последней собаке относятся лучше, чем к нам. Клянусь творцом, мы сами опозорили себя на весь мир.
— Да разве мы избрали его шахом? Такова была воля Шах-Аббаса! Что же нам оставалось делать, как не подчиниться его воле?
— Хорошо, но ведь Шах-Аббас тогда был нашим повелителем, и его воля была для нас обязательным законом. Ну, а теперь, когда нет Шах-Аббаса, что может помешать нам свергнуть с престола и уничтожить этого негодяя, проклятого нечестивца, к тому же верующего, по слухам, в переселение душ? Удалив его с престола, мы смело могли бы посадить на его место достойнейшего из благородной династии Сефевидов; такому шаху, благодаря его происхождению, все подчинились бы беспрекословно.
— Ты говоришь сущую правду, и я во всем с тобой согласен, но нас ведь только двое. Что можем мы сделать? Не лучше ли теперь же, не откладывая, отправиться к бывшему начальнику артиллерии и узнать его мнение по этому делу? Ведь он, как и мы, недавно уволен со службы.
И они отправились к начальнику артиллерии, который весьма обрадовался их посещению. Внимательно выслушав их, он во всем согласился с ними и выразил полную готовность принять участие в восстании против Юсиф-шаха, но добавил, что без согласия и участия Багир-хана, начальника конницы, это дело не будет иметь успеха.
— Багир-хан — мой очень близкий друг, — продолжал начальник артиллерии, — поэтому я берусь склонить его к участию в заговоре. Я скажу ему, что в царствование Юсиф-шаха, этого отъявленного нечестивца, нельзя надеяться на шахскую службу, и рано или поздно его постигнет та же участь, какая постигла нас, уволенных; поэтому он должен принять меры к прекращению зла, прежде чем оно успеет разразиться и над его головой. Я более чем уверен, что эти слова подействуют на Багир-хана, тем более что еще вчера на общем приеме шах сделал ему строгий выговор за то, что он, Багир-хан, осмелился в пьяном виде войти в мечеть для совершения молитвы. Раз Багир-хан согласится на это дело, то нет сомнения, что и Фарадж-хан, начальник пеших войск, также присоединится к нам. Он — двоюродный брат и зять Багир-хана и не станет ни в чем ему прекословить.
Отправляйтесь сейчас же к бывшему начальнику полиции города Казвина, заручитесь его согласием и возьмите с него слово, что он будет влиять в этом же духе на прежних чинов полиции и уличных старшин, которыми еще недавно он распоряжался.
После этого каждый из заговорщиков пошел выполнять взятое на себя обязательство. Не прошло и трех-четырех дней, как участники мятежа, собравшись тайно, увидели, что есть полная возможность начать восстание. Заговорщики решили в субботу, рано утром, окружить шахский дворец и, ворвавшись во внутренние покои, низложить и убить Юсиф-шаха, а на его место посадить нового шаха из династии Сефевидов.
В день, назначенный для выполнения заговора, рано утром, когда двери шахского дворца еще не были открыты, пешие и конные мятежники, вооруженные до зубов, окружили дворец. Узнав о происходящем, Юсиф-шах приказал не отворять ворот.
Для нового шаха восстание было полной неожиданностью, так как после ареста бывшего главного моллы Ахунд-Самеда, военачальника Заман-хана, ве-зира Мирза-Мохсуна, казначея Мирза-Яхьи, главного звездочета и Мовлана-Джемал-эд-Дина, которые пользовались влиянием среди населения и были непримиримыми противниками нового шаха, он считал себя в полной безопасности. Но опасность пришла с той стороны, откуда меньше всего ее можно было ожидать, и застала шаха врасплох.
О восстании скоро узнали и доброжелатели Юсиф-шаха. Быстро вооружившись, они двинулись в большом числе ко дворцу и стали против мятежников. Уговоры, с которыми они обратились к мятежникам, ни к чему не привели. Скоро друзья шаха убедились, что о примирении не может быть и речи, и решили вступить в бой. Началась перестрелка.
С каждой минутой битва все более ожесточалась. Никто из сражавшихся не хотел отступать, и каждый готов был пожертвовать жизнью, лишь бы одержать верх. После недолгой перестрелки противники вступили в рукопашный бой, бросившись с обнаженными мечами друг на друга. Кровь лилась рекой. Жестокая битва продолжалась три с половиной часа. С обеих сторон из строя выбыло около шести тысяч человек.
Наконец, ряды сторонников Юсиф-шаха дрогнули. Этому способствовало главным образом то, что неблагодарная городская чернь присоединилась к мятежникам. В результате сторонники Юсиф-шаха потерпели поражение и бежали.
Мятежники кинулись во дворец, выбили двери и, ворвавшись в шахские покои, стали искать Юсиф-шаха. Но его нигде не нашли. Он исчез бесследно. Одни утверждали, что Юсиф-шах во время сражения находился в рядах единомышленников, воодушевляя их своим примером, и что он пал в числе многих других. Другие же уверяли, что Юсиф-шаха не видно было среди сражавшихся и что он с самого начала восстания куда-то скрылся. Как бы то ни было, Юсиф исчез; среди убитых его не оказалось, среди живых он также обнаружен не был.
Разграбив дворец шаха, мятежники отправились на базар, где опустошили торговые ряды и постоялые дворы; оттуда они двинулись сначала в армянский, потом в еврейский кварталы и стали грабить и разорять дома. При этом они совершили множество недопустимых, гнусных деяний.
Солнце зашло. Все разошлись по домам. Восстание закончилось, беспорядки прекратились.
На следующий день главари восстания отправились в темницу Арик и выпустили на свободу военачальника Заман-хана, везира Мирза-Мохсуна, казначея Мирза-Яхыо, Мовлана-Джемал-эд-Дина и старшего звездочета.
Рассказав им о происшедших событиях, мятежники просили совета: кого из династии Сефевидов они считают достойным престола?
Тогда Мовлана-Джемал-эд-Дин обратился к ним с вопросом:
— Скажите, ради всемогущего создателя, какой сегодня день?
Главный конюший ответил, что от праздника нов-руза прошло ровно шестнадцать дней. Сердце Мовлана-Джемал-эд-Дина переполнилось радостью. Он торжественно объявил, что угрожавшая опасность миновала и что гроза уже вчера разразилась над Юсиф-шахом.
— Всем известно, что из династии Сефевидов нет достойного принца, которого можно было бы посадить на престол; все они искалечены и лишены зрения. Одних лишил зрения Шах-Исмаил Второй, других ослепил Шах-Аббас; никто из них не может быть правителем, и ясно, что таковым будет опять Шах-Аббас.
На это главный конюший заметил, что все они очень рады иметь такого справедливого повелителя, как Шах-Аббас, при котором всем им жилось хорошо, но, к великому прискорбию, он исчез бесследно, добровольно отказавшись от престола и короны, и местонахождение его никому не известно.
Мовлана ответил со смехом, что тогда была причина, принудившая шаха на время покинуть престол и корону, но теперь этой причины уже нет, а место, где скрывается Шах-Аббас, им известно. Следует сейчас же пойти за ним и просить его вернуться на престол.
После этого все немедленно отправились к дому, где скрывался Шах-Аббас, и торжественно повели его в шахский дворец. Шах-Аббас опять воссел на трон и по-прежнему сделался властителем Ирана. После этого все пошло обычным порядком, будто Юсиф-шаха никогда и не существовало.
Я удивляюсь неразумию звезд: как они не поняли, что иранцы обманывают их, что седельник Юсиф —лжешах, возведенный на престол благодаря хитрости иранцев. Какое простодушие со стороны этих звезд! Как ловко обманули их хитроумные иранцы!
Звезды сделали несчастным бедного, ни в чем не повинного Юсифа, оставив в покое истинного повелителя Ирана Шах-Аббаса, и в течение сорока лет равнодушно взирали на его деспотизм, жестокость и изуверство. Яркий пример бесчеловечной жестокости Шах-Аббаса — расправа с родными сыновьями: двоих он ослепил, а третьего умертвил.
Но, пожалуй, нельзя упрекать и звезды, так как они ничего не имели против самого Шах-Аббаса. Им необходимо было уничтожить человека, который занимал иранский трон в пятнадцатый день после праздника новруза. А в этот день троном и короной владел седельник Юсиф, на которого и обрушился гнев небесных светил!
Могли ли звезды предположить, что иранцы обманут их и вместо законного повелителя Ирана подведут под удар подставного шаха?
И до чего же глупы эти англичане, что чуть было не затеяли войну с таким опасным народом!
КОМЕНТАРИИ И ПРИМЕЧАНИЯ
Это произведение М. Ф. Ахундова, написанное в 1857 году и впервые опубликованное на азербайджанском языке вместе с шестью комедиями автора в сборнике 1859 года, является первым совершенным образцом реалистической художественной прозы на азербайджанском языке.
Рассказ о Юсиф-шахе был переведен на ряд европейских и восточных языков, а также неоднократно на русский язык. Наш перевод, сделанный в 1934 году и выдержавший за то время несколько изданий, является последним.
Стр 5 В начале владычества Сефевидов—шахской династии, основанной в 1501 году Шах-Исмаилом, который известен под псевдонимом Хатан Эта династия правила Ираном до 1722 года.
Стр. 6 Кыбла вселенной—обычное обращение к повелителям в мусульманских странах, особенно в Иране. Кыбла — сторона, к которой обращаются лицом мусульмане при молитве.
Стр. 11 Имамы—ближайшие родственники и потомки My хаммеда, особенно почитаемые последователями шиитского толка ислама.
Стр. 12 Сунниты — последователи мусульманского толка, не признающего имамов.
Стр. 16 «Зейдж- Улуг-бек»—название книги по астрологии— таблицы Улуг-бека, средневекового узбекского ученого и поэта,
Стр. 32. Хотя после Саади и Хафиза...—великие персидско-таджикские поэты—Муслихиддин Саади (1184—1291), автор дидактической поэмы «Бустан» («Плодовый сад») и сборника притч «Гулистан» («Розовый сад»), и Хафиз (ум. в 1389 г.) — выдающийся лирик, пользующийся мировой славой.
Стр. 33 ...уподоблявшегося в мудрости Сулейману, в щедрости—Хатему, в храбрости— Русгему—Имеются в виду библейский пророк и царь Соломон, прозванный Мудрым, главный герой арабской легенды о щедром богаче Хатеме и герой эпопеи великого таджико-персидского поэта Фирдоуси (931— ок. 1020) «Шахнамэ».
Стр. 33 Год его восшествия на престол был отмечен поэтами в следующем четверостишии.—Каждая буква арабской азбуки соответствует определенному числу. Сумма чисел, обозначаемых каждой буквой приведенного двустишия, составляет год восшествия Юсиф-шаха на престол по мусульманском летоисчислению.
В двустишии имеется намек на библейского Иосифа Прекрасного
<<<--->>>
