Cтарый 4емодан145 СТРОК ЛИРИКИ
Сгоните с лиц улыбки, я пришел с некрологом.
Мрачные совработники, хмурые хозяйственники с беременными портфелями, веселые пролетарии и удрученные буржуи, коммунисты, беспартийные—честцые и нечестные деревенские шкрабы спекулянты, рвачи, пенкосниматели, все добродетельные и злодейские персонажи великого российского детства, встаньте.
Преклоните головы.
Почтите память усопших.
Совзнак скончался. Гривенник родился.
Товарный рубль отошел к праотцам.
Тарифный, бюджетный, железнодорожный, госплановский, таможенный, статистический рубли лежат в последней судороге у ног единственного, непобедимого, червонно-золотого чемпиона.
Главный покойник, — конечно, первый. Ему — прочувствованные строки некрологов и траурных стихов. Ему — слезы, уважение, преклонение и траурные ленты на бумажных и несгораемых кассах.
Покойный родился в 191...
Когда он родился?
Незаметно и скромно вошел он в занесенный снегом быт, в годы, когда правом голоса наиболее пользовались пушки.
В ничтожестве и презрении влачил отрок свои детские дни. Люди, младенца сотворившие, заранее обрекли его на вырождение и смерть. О совзнак, каким презренным парнем прошел ты свою юность!
_______________
1 Ш к р а б — школьный работник.
Ты был единственной легальной, законно признанной на советской поверхности валютой. Но как мучили и низводили тебя твои подпольные враги!
Тебя и не считали валютой. Если говорят: «валюта», значит — фунты, доллары, николаевские, деникннские, керенки, «думки», и прочая, и прочая.
Валютные сокровища зарывали в землю, прятали по чердакам в двойных днах чомоданов, запекали в пироги, а тебя держали на виду, наружу, для отвода глаз.
Важный спец, пощупывая подозрительно хрустящую подкладку френча, одним махом отдавал половину своего советского жалованья за несколько пачек папирос мальчишке.
Стали гибнуть наши враги и вместе с ними твои враги, о совзнак! Провалился в тартарары Деникин — замолкли офицерские «колокольчики». Кончились колчакозские, пилсудские, дальневосточные увеселения, — безнаказанно сгнили, не оставив последствий, керенки, «думки» и «ни-колаевки».
Вместе с босыми красноармейцами ты победил, тещий совзнак, упитанные кредитки с Петром Великим и царицей Катенькои. Ты остался один править на Руси. И с нэпом получил признание де-юре.
Двадцать второй год. Совзнак царит. Правда, он падает. Но что значит падать?
Если вас вышвырнули через окно с третьего этажа, то вы ясно почувствуете, что падаете. Но если вы несетесь на лихом метеоре со скоростью миллиона верст в минуту, нисколечко не приближаясь при этом к земле, то какое же это падение?! Это полет, вам всякий скажет.
Не падал совзнак. Летел. Мчался с упоительной стремительностью, нисколько не кружившей голову, а лишь колыбельно баюкающей. И с ужасом читал советский житель в газете, что «польская марка опять катастрофически упала на 15°/о», забывая, что вчера уплачено за газету совзнаками один «лимон», а сегодня — два.
Смерть подкосила тебя, совзнак, вкрадчиво и неожиданно, во дни астрономического расцвета, накануне нового этапа, когда ты собирался даровать жизни новое слово «триллион».
Червонец, сытое дитя новой эпохи, нового поколения, сразил тебя, истощенного холодом, голодом и блокадой.
Ехидные и коварные сообщники, — порождения бухгалтерских голов, алгебраического разгула, товарные, бюджетные и всяческие статистические рубли помогли доконать тебя. Теперь они, зловещие мавры, сделавшие свое дело, примут как награду за предательство смерть рядом с тобой.
Они идут, обреченные гладиаторы, и в последний раз салютуют жесткими, непроницаемыми тарифными сетками:
— Аве, червонец! Аве, гривенник! Приговоренные к смерти приветствуют тебя!
И ты примешь смерть и навеки замрешь в благоуханном венке из «лимонов» и «лимардов».
О тебе не будут плакать. Но никто не сердится на тебя. Честное слово!
А новорожденный?
Я совсем забыл. Даже удивился при его первом появлении.
Даже забыл, как его пишут.
С одним «н» или с двумя «н»?
Лежит на ладони бедненький еще беспомощным новорожденным младенцем.
Мне некуда девать его.
В кармане он тонет между ключиком, зажигалкой, резинкой и гребенкой. Из бумажника он вылетает. Надежное место — портсигар, но если я не курю?
Прихожу к выводу — завязать в уголок платка. Но, с одной стороны, хлопотно — ведь нужно каждую минуту развязывать и показывать знакомым, тем, которые еще не видели, еще не имеют. А потом — ведь это совсем как деревенские бабы! Первобытная техника. Еще нет кошельков. Но кошельки понадобятся. И объемистые, не правда ли, Наркомфнн?
Гривенник — это приятная вещь. Это этап. Это завоевание. Это победа в наших условиях. Упрямый нарком с Ильинки недаром ограничивал нас, урезывал, подрубал крылья, нагружал налогами и оброками, утруждал составлением скучнющих смет, навлекая на свою голову все благочестивейшие коммунистические проклятия. Он жал, карежил, скопидомил, копил, копил — и вот — поди ж ты! — скопил гривенник!
Мало? По-моему, порядочно. Очень даже почтенно.
Правда, мы сведены с неба на землю. С астрономических заоблачных высей миллиардов, триллионов и квадриллионов рублей — к простым серебряным десяти копейкам.
Но, ах, насколько лучше и прочнее чувствовать себя крепкими ногами на земле, чем в зыбком, головокружительном мелькании нулей. Гривенник — это такая хорошая, крепкая синица в руках после небесных журавлей! Три миллиарда — пустяк, не деньги. А заплатить гривенник за газету или журнал — это будут делать со вздохом и оглядкой. И даже столь излюбленная нашими карикатурами «Женщина с миллиардами» — обтрепанная старуха1 с лотком папирос на перекрестке — почувствует себя настоящим коммерсантом, если перейдет на дневную выручку в три рубля серебряной мелочью.
Гривенник — серьезная вещь. Он твердит всем своим законченным, кругленьким, самоуверенным ликом о том, что творимое в наши годы и дни затеяно всерьез и надолго. О том, что путь длинен, что барьера сразу не перескочишь, что придется не только летать, но порой и ползать. Что лазать надо и через заборы, и через рвы, через дипломатические фраки и банковские золотые подвалы, пока во всеоружии политического и экономического могущества, окрепшая и на полях и на заводах, наша страна не рванет туго запертые двери социализма.
Гривенник — веселая штучка. Даже «бессознательный» рабочий, приняв его в счет субботней получки и разобрав выбитый на серебре лозунг, лукаво ухмыльнется:
— Ишь, леший! Заполучили мы и тебя в большевики!
А сознательный буржуй, застегивая портмоне, прикусит губу. Белая монета, клейменная страшными словами и знаками, говорит ему не только о сегодняшнем богатстве, но и о завтрашнем конце.
<<<--->>>
