Cтарый 4емоданРАССКАЗЫ
Собачий случайНеизвестный друг
Агитатор
Баба
Беда
СОБАЧИЙ СЛУЧАЙ
Жил такой Вася Семечкин. Безработный. Уволили его по сокращению штатов, а он и в ус не дует.
— Пущай, говорит, буду-ка я человеком свободной профессии.
Стал он думать, чем ему промышлять, дровами или чем другим. Да случай вышел.
Проживал в четвертом номере всемирно ученый старичок. И занимался этот старичок разнообразными опытами, все больше над собаками. То пришьет им какую-либо кишку, то сыворотку привьет, то прививку холерную, а то и просто хвост отрежет и интересуется: может ли животное без хвоста жить. Одним словом — опыты.
Но однажды встретил всемирно ученый старичок Ваську во дворе и говорит ему:
— Нет ли у вас какой-нибудь собачки для ученых опытов? Я, говорит, за каждую собачку плачу трешку.
Обрадовался Васька. Сразу смекнул.
— Есть, говорит, вы угадали. Это, говорит, даже моя специальность — доставать опытных собачек. Пожалуйста. Завсегда ко мне обращайтесь.
Ударили они по рукам и разошлись.
Первая собачка пропала у управдома. Ужасно тогда грустил управдом. Накинул даже на квартиры и хотел на воду накинуть, да были перевыборы — поперли его.
Вторая собачка исчезла в седьмом номере. И такая это была паршивенькая собачка, болонка — глаз у ней красный, отвратительный, шерсть висячая. Омерзительная собачка. И кусачая к тому же. У Васьки до сих пор шрам на руке.
Третью собачку Васька поймал на улице. А там и пошло, и пошло.
Только раз всемирно ученый старичок сказал Ваське:
— Что ты, говорит, голубчик, мне все паршивеньких собак достаешь? Нынче я опыт произвожу над предстательной железой, и нужна мне для этого собака особо крепкая, фигурная, чтоб хвост у ней был дыбом, чтоб она, стерва, бодрилась бы под ножом.
И вот пошел Васька с утра пораньше такую собаку искать. Прошел четыре квартала — нету. По пути только маленькую сучку в мешок пихнул.
Идет по Карповке, смотрит: стоит у тумбы этакая значительная собачища и воздух нюхает.
Обрадовался Васька. И верно: особо фигурная собака, бока гладкие, хвост трубой и все время бодрится.
Подошел к ней Васька, хлеб сует.
— Собачка, собачка...
А она урчит и хвостом отмахивается. Начал Васька мешок развязывать, а она за руку его тяп. И держит.
Васька рвется — не пущает. Народ стал собираться, публика. Вдруг кто-то и говорит:
— Братцы, да это уголовная собака Трефка.
Как услышал это Васька, упал с испугу. Мешок выронил. А из мешка сучка выпала.
— Aral— закричал народ.— Да это, братцы, собачник. Хватай его!
Схватили Ваську и повели в милицию.
А после судили его. Оправдали все-таки. Во-первых — безработный, с голоду. Во-вторых — для науки.
— Впредь, сказали, не делай этого.
Стал с тех пор Васька дровами промышлять.
1923
НЕИЗВЕСТНЫЙ ДРУГ
Жил такой человек, Петр Петрович, с супругой своей, Катериной Васильевной. Жил он на Малой Охте. И жил хорошо. Богато. Хозяйство, и гардероб, и сундуки, полные добра... Было у него даже два самовара. А утюгов и не счесть штук пятнадцать.
Но при всем таком богатстве жил человек скучновато. Сидел на своем добре, смотрел на свою супругу и никуда не показывался. Боялся из дома выходить, в смысле кражи. Даже в кинематограф не ходил. А то, думает, в его отсутствие разворуют вещички.
Ну а однажды получил Петр Петрович письмо по почте Письмо секретное. Без подписи. Пишет кто-то:
«Эх, ты, пишет, старый хрен, степа — вале-ный сапог. Живешь ты с молодой супругой и не видишь, чего вокруг делается. Жена-то твоя, дурень старый, крутит с одним обывателем. Как я есть твой неизвестный друг и все такое, то сооб
шаю: ежели ты, старый хрен, придешь в Сад трудящихся в семь часов вечера в субботу, двадцать девятого июля, то глазами удостоверишься, какая есть твоя супруга гулящая бабочка. Протри глаза, старый хрен. С глубоким почтением «Неизвестный друг».
Прочел это письмо Петр Петрович и обомлел. Стал вспоминать как и что. И вспомнил: получила Катерина Васильевна два письма, а от кого — не сказала. И вообще вела себя подозрительно: к мамаше зачастила и денег требовала на мелкие расходы.
«Ну клюква!— подумал Петр Петрович.— Пригрел я змею... Но ничего, не позволю над собой насмехаться. Выслежу, морду набью — и разговор весь».
В субботу, двадцать девятого июля, Петр Петрович сказался больным. Лег на диван и следит за супругой. А та — ничего, хозяйством занимается. Но к вечеру говорит:
— Мне, говорит, Петр Петрович, нужно к мамаше сходить. У меня, говорит, мамаша опасно захворала.
И сама нос пудрой, шляпку на затылок и пошла.
Петр Петрович поскорей оделся, взял в левую руку палку, надел калоши — и следом за женой.
Пришел в Сад трудящихся, воротничок поднял, чтоб не узнали, и ходит по дорожкам. Вдруг видит — у фонтана супруга сидит и в даль всматривается.
Подошел.
- А, говорит, здравствуйте. Любовника ожидаете? Так-с, вам, говорит, Катерина Васильевна, морду набить мало...
Та в слезы.
- Ах, говорит, Петр Петрович, Петр Петрович! Не подумайте худого... Не хотела я вам говорить, но приходится...
И с этими словами вынимает она из рукава письмо.
А в письме, в печальных тонах, написано о том, что она, Катерина Васильевна, одна может спасти человека, который погибает и находится в жизни на краю пропасти. И этот человек умоляет прийти Катерину Васильевну в Сад трудящихся в субботу, двадцать девятого июля.
— Странно, говорит. Кто же пишет?
— Я не знаю,— отвечает Катерина Васильевна.— Я пожалела и пришла. А какой это человек — я не знаю.
- Так-с,— говорит Петр Петрович,— пришла. А ежели пришла, так и сиди и не двигайся. Я, говорит, за фонтан спрячусь. Посмотрю, что за фигура. Я, говорит, намну ему бока.
Спрятался Петр Петрович за фонтан и сидит. А супруга напротив — бледная и еле дышит. Час проходит — никого. Еще час — опять никого. Вылезает тогда Петр Петрович из-за фонтана.
Ну, говорит, не хнычьте, Катерина Васильевна. Тут, безусловно, кто-нибудь подшутил над нами. Идемте домой, что ли... Нагулялись... Не ваш ли братец-подлец подшутил?
Покачала головой Катерина Васильевна.
Нет, говорит, тут что-нибудь серьезное. Может, неизвестный человек испугался вас и не подошел.
Плюнул Петр Петрович, взял жену под руку и пошел.
И вот приезжают супруги домой. А дома -разгром. Сундуки и комоды разворочены, утюги раскиданы, самоваров нет — грабеж. А на стене булавкой пришпилена записка:
«Вас, чертей собачьих, иначе никаким каком из дома не вытащишь. Сидят, как сычи... А костюмчики твои, старый хрен, не по росту мне. Рост у тебя, старый хрен, паршивый и низенький. Это довольно подло с твоей стороны. А супруге твоей — наше нижайшее с кисточкой и с огурцом пятнадцать».
Прочли супруги записку, охнули, сели на пол и ревут, как маленькие.
1923
АГИТАТОР
Сторож авиационной школы Григорий Косоносов поехал в отпуск в деревню.
— Ну что ж, товарищ Косоносов,— говорили ему приятели перед отъездом,— поедете, так уж вы, того, поагитируйте в деревне-то. Скажите мужичкам: вот, мол, авиация развивается... Может, мужички на аэроплан сложатся.
— Это будьте уверены,— говорил Косоносов,— поагитирую. Что другое, а уж про авиацию, не беспокойтесь, скажу.
В деревню приехал Косоносов осенью и в первый же день приезда отправился в Совет.
— Вот,— сказал он,— желаю поагитировать. Как я есть приехадши из города, так нельзя ли собрание собрать?
— Что ж,— сказал председатель,— валяйте, завтра соберу мужичков.
На другой день председатель собрал мужичков у пожарного сарая.
Косоносов вышел к ним, поклонился и, с непривычки робея, начал говорить дрожащим голосом:
— Так вот, этого...— сказал Косоносов,— авияция, товарищи крестьяне... Как вы есть народ, конечно, темный, то, этого, про политику скажу...
Тут, скажем, Германия, а тут Китай. Тут Россия, а тут... вообще...
— Это ты про что, милый?— не поняли мужички.
- Про что?— обиделся Косоносов.— Про авияцию я. Развивается, этого, авияция... Тут Россия, а тут Китай.
Мужички слушали мрачно.
— Не задерживай!— крикнул кто-то сзади.
— Я не задерживаю,— сказал Косоносов.— Я про авияцию... Развивается, товарищи крестьяне. Ничего не скажу против. Что есть, то есть. Не спорю...
— Непонятно!— крикнул председатель.— Вы, товарищ, ближе к массам...
Косоносов подошел ближе к толпе и, свернув козью ножку, снова начал:
— Так вот, этого, товарищи крестьяне... Строят еропланы и летают после. По воздуху то есть. Ну, иной, конечно, не удержится — баб ахнет вниз., Как это летчик товарищ Ермилкин. Взлететь взлетел, а там как бабахнет, аж кишки врозь...
— Не птица ведь,— сказали мужики.
— Я же и говорю,— обрадовался Косоносов поддержке,— известно — не птица. Птица — та упадет, ей хоть бы хрен — отряхнулась и дальше... А тут накось, выкуси... Другой тоже летчик, товарищ Михаил Иваныч Попков. Полетел, все честь честью, бац — в моторе порча... Как бабахнет...
— Ну?— спросили мужики.
Ей-богу... А то один на деревья сверзился. И висит, что маленький. Испужался, блажит, умора... Разные бывают случаи... А то раз у нас корова под пропеллер сунулась. Раз-раз, чик-чик — и на кусочки. Где роги, а где вообще брюхо — разобрать невозможно... Собаки тоже, бывает, попадают.
И лошади?— спросили мужики.— Неужто и лошади, родимый, попадают?
— И лошади,— сказал Косоносов.— Очень просто.
— Ишь черти, вред им в ухо,— сказал кто-то.—До чего додумались! Лошадей крошить... И что ж, милый, развивается это?
— Я же и говорю,— сказал Косоносов,— развивается, товарищи крестьяне... Вы, этого, соберитесь миром и жертвуйте.
— Это на что же, милый, жертвовать?— спросили мужики.
— На ероплан,— сказал Косоносов.
Мужики, мрачно посмеиваясь, стали расходиться.
1923
БАБА
Судья пристально смотрит на обвиняемых. Их двое — муж и жена. Самогонщики.
- Так как же,— спрашивает судья,— значит, вы, обвиняемый, не признаете себя виноватым?
Нету,— говорит подсудимый,— не признаю... Она во всем виновата. Она пущай и расплачивается. Я ничего не знаю про это...
— Позвольте,— удивляется судья,— как же так? Вы живете с женой в одной квартире и ничего не знаете. Не знаете даже, чем занимается ваша жена.
— Не знаю, гражданин судья... Она во всем...
— Странно,— говорит судья.— Подсудимая, что вы скажете?
— Верно уж, начальник судья, верно... Я во всем виновата... Меня и казните... Он не касается...
— Гражданка,— говорит судья,— если вы хотите выгородить своего мужа, то напрасно. Суд все равно разберет... Вы только задерживаете дело...Вы сами посудите: не могу же я вам поверить, что муж живет в одной квартире и ничего не знает... Что, вы не живете с ним, что ли?
Подсудимая молчит. Муж радостно кивает головой.
— Не живу я с ней,— говорит он,— вот именно: не живу. Некоторые думают, что я живу, а я нет... Она во всем виновата...
— Верно это? — спрашивает судья у подсудимой.
— Уж верно... Меня одну казните, он не при-частен.
— Вот как? — говорит судья.— Не живете... Что ж вы, характером не сошлись?
Подсудимый кивает головой.
— Характером, гражданин судья, и вообще... Она и старше меня, и...
— То есть как это старше? — спрашивает подсудимая.— Ровесники мы с ним, гражданин судья... На месяц-то всего я и старше.
— Это верно,— говорит подсудимый,— на месяц только... Это она правильно, гражданин судья... Ну, а для бабы каждый месяц, что год... В сорок-то лет...
— И нету сорока. Врет он, гражданин судья.
— Ну хоть и нету, а для бабы и тридцать девять — возраст. И волос все-таки седой к сорока-то, и вообще...
— Что вообще? — возмущается подсудимая.— Ты договаривай! Нечего меня перед народом страмить. Что вообще?
Судья улыбается.
— Ничего, Марусечка... Я только так. Я говорю — вообще... и кожа уж не та, и морщинки, ежели, скажем, в сорок-то лет... Не живу я с ней, гражданин судья...
— Ах, вот как! — кричит подсудимая.— Кожа тебе не по скусу? Морщинки тебе, морда собачья, не ндравятся? Перед народом меня страмить выдумал... Врет он, граждане судьи! Живет он со мной, сукин сын. Живет. И самогонный аппарат сам покупал... Я ж для него, для сукиного сына, кровь порчу, спасаю его, а он вот что. Страмить... Пущай вместе казнят...
Подсудимая плачет, громко сморкаясь в платок. Подсудимый оторопело смотрит на жену. Потом с отчаянием машет рукой.
— Баба, баба и есть, чертова баба... Пущай уж, гражданин судья... Я тоже... И я виновный. Пущай уж... У-у, стерва...
Судья совещается с заседателями.
1923
БЕДА
Егор Иваныч, по фамилии Глотов, мужик из деревни Гнилые Прудки, два года копил деньги на лошадь. Питался худо, бросил махорку, а что до самогона, то забыл, какой и вкус в нем. То есть как ножом отрезало — не помнит Егор Иваныч, какой вкус, хоть убей.
А вспомнить, конечно, тянуло. Но крепился мужик. Очень уж ему нужна была лошадь.
«Вот куплю, думал, лошадь и клюкну тогда. Будьте покойны».
Два года копил мужик деньги и на третий подсчитал свои капиталы и стал собираться в путь.
А перед самым уходом явился к Егору Иванычу мужик из соседнего села и предложил купить у него лошадь. Но Егор Иваныч предложение это отклонил. И даже испугался.
— Что ты, батюшка! — сказал он.— Я два года солому жрал — ожидал покупки. А тут на-кося — купи у него лошадь. Это вроде как и не покупка будет... Нет, не пугай меня, браток. Я уж в город лучше поеду. По-настоящему чтобы.
<<<--->>>
