Cтарый 4емодан
Срок этот прошел, а Генрих не возвратился, вследствие чего в назначенный день открылись совещания стенжицкого съезда. Тогда поехал сюда Елчанинов, чтоб сообщить съезду поручения, данные ему царем. Эта поездка вызвала большое беспокойство среди литовских вельмож. Они готовы были отравить его, лишь бы только он не явился в Стенжицу.
Опасения вельможества были совершенно основательны. Шляхта ожидала московского гонца с величайшим нетерпением, надеясь на то, что он привезет с собой предложения, которые обеспечат польско-литовскую корону за царем. Шляхта выслушала заявления гонца с
1 Orzelski, II, 115—117. Ф. Вержбовский, Викентий Лаурео, стр. 245, 251. Ф. Уманец (Русско-литовская партия в Польше 1574—1576, Жури. Мин. Нар. Проев. 1875, декабрь, стр. 264) считает письмо апокрифическим. «Очевидно, что это письмо было или написано в Стенжице от имени Граевского, т.е. было подложно, или было написано самим Граевским и заключало в себе заведомую ложь. При всей непоследовательности Ивана Грозного, он не мог настолько увлечься польской короной, чтобы присоединить к ней свое родовое московское государство на тех же условиях, на каких Ягелло присоединял некогда Литву. Невероятно также, чтобы при переговорах о польской короне он согласился обойти дипломатический этикет, т.е. избрать в посредники случайно заехавшего в Москву польского шляхтича. Вся фабула письма Граевского придумана, по всей вероятности, только для того, чтобы заинтересовать сейм его особой и вызвать ходатайство об его освобождении». То, что говорит ис торик, было бы, пожалуй, и основательно, если бы он не забыл объяснить нам, за что Литовцы посадили Граевского в заключение и что это было за подозрительное в глазах Ходкевича письмо, которое Граевский привез из Москвы, за которое он именно и угодил в тюрьму и которого Ходкевич не показал шляхте (Orzelski, П, 150).
2 Orzelski, II, 45.
напряженным вниманием и при полнейшей тишине, но разочаровалась в своих ожиданиях. Гонец заявил только, что царь желает получить ответ на письмо, которое он послал еще в 1573 году вместе с Гарабур-дой, и узнать мнение о предложениях, сделанных в этом письме1.
На это заявление гонца решено было дать ответ позже2. Переговоры умышленно стали затягиваться, чтобы только выиграть время. Мало того, аристократы пустили в ход свои прежние дипломатические уловки, стали уверять царя притворно в своей преданности и в желании избрать его королем. Гнезненский архиепископ Яков Ухан-ский, глава Речи Посполитой во время безкоролевья и сторонник Генриха Валуа3, сообщил Елчанинову образцы грамот, какие царь должен прислать к духовенству, вельможам, ко всему рыцарству и к каждому вельможе в отдельности. Поляки и Русские, писал архиепископ, будучи одного племени славянского или сарматского, должны, как братья, иметь одного государя. Виленский каштелян Ян Ходкевич, известный своей непримиримой враждой к Иоанну4, явился однажды тайком, ночью, на свидание к московскому гонцу и заявил ему, что вся Литва только и ждет к себе царя на государство, причем он изложил те условия, на каких могло бы состояться избрание Иоанна. Трудно, говорил хитрый вельможа, принять литовцам условие наследственности короны в потомстве царя; трудно также отступиться им от Киевской и Волынской земель, которые царь хочет присоединить к своему государству; наконец, трудно им согласиться и на то, чтобы царя венчал московский митрополит. Но если Иоанн откажется от этих требований, выбор его обеспечен5. Преданность Литвы царю так была велика, по словам Ходкевича, что царь может отправить посольство в Литву и без опасной грамоты0.
1 Orzelski, 11,112.
2 Ф. Вержбовский, Викентий Лаурсо, стр. 202. Аудиенция происходила 23-го мая.
W. Zakrzewski, Ро ucieczcc Henryka, стр. 134; Т. Wierzbowski, Jakob Uclian-ski, 556.
4 Orzelski, II, 113.
5 Щербатов, V, ч. 2-я, стр. 364; Соловьев, II кн., ст. 247.
6 Археографический сборник документов, относящихся к истории Северо-Западной Руси, изд. при упр. Вил. учебн. окр., т. IV, № 14.
Ходкевич прибегал к подобного рода дипломатическим уловкам, чтобы отвратить опасность со стороны московского государства от Ливонии, которой он управлял. На верность этой страны Речь Поспо-литая не могла вполне положиться, как мы видели уже выше. В описываемый нами момент многие Ливонцы готовы были подчиниться Магнусу, который снова, при поддержке Иоанна, вел войну со Шведами, чтобы приобрести себе шведскую часть Ливонии; Ливонцы надеялись, что единоплеменный с ними государь выручит их родину из того бедственного положения, в котором она находилась1.
Как бы в оправдание опасений за судьбу Ливонии, в Польшу пришло известие, что Магнус, имея в своем распоряжении московское войско (12 ООО человек), завладел городом Перновом, принадлежав-
1 Orzelski, II, 79.
шим Речи Посполитой. Противники кандидатуры Иоанна увидели в этом действии царя результат уговора с его сторонниками в Литве и Польше; они думали, что эти последние посоветовали ему подействовать на своих врагов угрозою, чтобы провести свою кандидатуру1. Вследствие этого тревога еще более усилилась.
Чтобы затянуть переговоры, сенаторы Речи Посполитой не дали Елчанинову опасной грамоты для царских послов и оправдывались перед царем тем, что многие из них уехали со стенжицкого съезда, на котором присутствовал московский гонец. Важнее всего было для них сохранение мира; об этом они и просили Иоанна в грамоте, которую они послали к царю через Елчанинова2.
К образу действий вельмож Речи Посполитой Иоанн отнесся недоверчиво3; однако вести, сообщенные Елчаниновым, укрепили в нем надежду на то, что выбор его в короли возможен. Вследствие этого он отправил к сенату Речи Посполитой гонца Семена Бастанова, чтоб взять опасную 1рамоту для посольства, которое царь намеревался отправить в Польшу4.
1 Вержбовский, Вик. Лаурео, стр. 238, № 65.
2 Акты Зап. Рос. III, стр. 182—184, №60. Пометка документа датой 1574г. неверна, так как Елчанинов уехал из пределов Речи Посполитой в самом конце мая или в июне 1575 года. Эти посольские речи московского государя передавал панам Речи Посполитой посланник Лука Захарьсвич Новосиль-цов, а он уехал из Москвы в августе 1575 г. (см. Бантыш-Каменский, ор. cit., стр. 145).
3 В верительной грамоте, данной гонцу Бастанову, Иоанн так выражается: Nos quidern et nuntios ас intemuntios ad vos mittimus, sed vos, Domini Consilia-rii, intemuntios et nuntios nostros ad vos non recipitis (Тургенев, I, стр. 269), а в письме к Ходкевичу от 21 -го августа 1575 года так говорит:...а что еси говорил гонцу нашему Федору Елчанинову хотя нашим послом и посланником и без опасные грамоты ехати в государство в великое княжество Литовское — ино им дорога чиста и тому статись невозможно, что нашим послом и посланником без опасные грамоты к вам идти, потому во всех государствах повеления, что послы и посланники из государства в государства ходят по опасным грамотам. а без опасные грамоты над послы и посланники что ся сделает, того чем встречати... (Археограф, сборн. докум., относящихся к ист. Северо-Зап. Руси, IV, № 14). То же самое почти царь приказывал сказать и Новосильцеву (Акты Зап. Рос. III, № 60).
4 Щербатов, op. cit. т. V, часть 2-я, стр. 365; Тургенев, I, стр. 268, №CLXXXII I. Верительная грамота Бастанова носит дату 12-го июля 1575 года.
Кандидатура Иоанна могла иметь полный успех. Польская и литовская шляхта и после стенжицкого съезда относилась весьма сочувственно к кандидатуре царя1, так что папский нунций, отстаивавший интересы австрийского двора, готов был поддерживать эту кандидатуру, ибо у него мелькнула мысль о возможности обращения Иоанна в католичество, когда царь сделается королем Речи Посполитой2; аристократия же по-прежнему готова была употребить все средства, чтобы посольство Иоанна не явилось на избирательный сейм3.
Кроме того, успеху царя вредила излишняя осторожность, медленность и неопределенность его политики. Шляхта, собравшаяся на избирательный сейм в Варшаву (7-го ноября), ожидала московского гонца с большим нетерпением4. Когда она узнала, что он уже едет, она устроила ему торжественную встречу, выслав для приветствования его делегацию из 10 человек, чтоб выразить свое расположение к царю5.
Когда гонец прибыл, наконец, на сейм (17-го ноября) и заявил, что у него, кроме письма, нет никаких других поручений от его государя, сеймовые маршалы приказали ему удалиться. Но шляхта стала кричать, чтобы гонец остался, сел и подождал до тех пор, пока письмо его не будет прочитано, ибо все послы имеют на это право. Вследствие этого маршалы должны были указать место гонцу, хотя и сделали это с большим неудовольствием6.
В письме Иоанн жаловался, что послов и гонцов его задерживают в Речи Посполитой и поздно отпускают назад, заявил, что будет соблюдать мир с Литвою и Польшею, за исключением Ливонии, относительно которой он поведет особенные переговоры, и обещал прислать посла, но не великого посла, а меньшего7.
1 Об этом очень часто говорит папский нунций Jlaypco, см., напр. Вержбовский, В. Лаурео, стр. 245.
2 lb., стр. 257.
3 lb., стр. 250—251.
4 Orzelski, 11,211.
5 Вержбовский, В. Лаурсо, стр. 285; Hejdonsztejn, I, 188 (польский перевод).
6 Orzelski, 11,212.
7 Щербатов. Op. cit, т. V, ч. 2-я, стр. 365; Тургенев, I, 268, № CLXXXIII, •elski, II, 212; Вержбовский, В. Лаурео, 285.
Эти заявления сильно охладили настроение шляхты: она снова обманулась в своих ожиданиях, и число сторонников царя сразу очень уменьшилось1.
Пока Иоанн собирался только еще выступить кандидатом на престол Речи Посполитой, здесь произошли уже выборы короля, но выборы двойные: аристократия провозгласила королем германского императора Максимилиана II, шляхта — седмиградского воеводу Стефана Батория. Вследствие этого возможность приобрести польско-литовскую корону продолжала существовать для Иоанна. Двойная элекция вызвала в Речи Посполитой неуверенность и колебание: та и другая партия опасались за успех своих избранников. Пока партии вели переговоры с ними о принятии условий, на которых отдавалась им корона Речи Посполитой, время уходило и были моменты, когда многим казалось, что ни тот ни другой избранник не явятся в Польшу.
Приверженцы императора нарочно рассеивали ложные слухи о Батории, чтобы вызвать смуту в умах своих противников. Они говорили, например, что императорские войска взяли его в плен и увели в Вену1. Вследствие этого сторонников Батория мучило сомнение, прибудет ли он к сроку, назначенному для коронации2. Император Максимилиан II медлил принятием короны: сторонники его назначили ему срок в один месяц для прибытия в Польшу; срок этот прошел, а император продолжал вести лениво переговоры с польским посольством, отправленном к нему в Вену его партией3.
Все это возбуждало у многих мысль, что оба избранника не прибудут в Польшу, что произойдет новая элекция и тогда выбор несомненно падет на московского царя4. О возможности выбора сообщил Иоанну гонец Бостанов, возвратившийся из пределов Речи Посполитой6. Но в этот момент политика Иоанна получила иное направление, оставаясь, впрочем, по отношению к Речи Посполитой так же, как и прежде, недоверчивой и неопределенной. Максимилиан II предложил царю союз против Турок с тем, чтобы Иоанн поддерживал кандидатуру его сына Эрнеста на польско-литовский престол. Царь соглашался отдать Эрнесту только Польшу, а Литву с Киевом желал присоединить к своим владениям; что же касается Ливонии, то продолжал считать ее своей вотчиной6.
1 Orzdski, Ш, 112.
2 lb., П1,128.
3 Т. Wierzbowski, Jakob Uchanski, стр. 579, 584.
4 Ф. Вержбовский, Викснтий Лаурео, 378, 390 и др.
5 Соловьев, II, стр. 251.
6 См. посольство Кобенцеля и Принца (Памятники дипломатичеоких сношений древней России с державами иностранными, т. I, 481—567).
Эти переговоры возбудили у Иоанна надежду приобрести Ливонию путем мирного договора с императором.
Предлагая Максимилиану раздел Речи Посполитой1, Иоанн в то же время старался приобрести ее для самого себя и с этой целью давал литовским вельможам самые заманчивые обещания: он отказывался от Киева, на владение которым он предъявлял раньше свои права, и готов был заключить унию на тех условиях, на каких она состоялась при Ягелле. Минский каштелян Ян Глебович, которому московский гонец сделал подобного рода заявление, отнесся к ним недоверчиво, однако заинтересовался ими и сообщил о них Ходкевичу, как о деле, достойном внимания и обсуждения2.
Такие же тайные переговоры Иоанн вел и с польскими вельможами. Гонцу наказано было явиться непременно прежде всего к гнезнен-скому архиепископу, что совершенно понятно, так как царь, на основании прежних сношений с ним, считал его одним из главных своих сторонников. Гонец, прибыв в Лович, резиденцию архиепископа, не желал ехать дальше в Краков, чтобы здесь в собрании польских сенаторов сделать заявления от имени своего царя, под тем предлогом, что так как в государстве нет короля, то он считает только архиепископа главою государства и получил приказание править свое посольство только там, где будет присутствовать архиепископ3.
Когда гонцу была дана у архиепископа аудиенция, он потребовал опасной грамоты для главного посла, которого царь желает в возможно скором времени отправить в Польшу4.
Очевидно, через этого гонца Иоанн хотел выведать состояние Речи Посполитой на случай войны с нею в союзе с Максимилианом для осуществления того плана, который он предлагал императору5, и вме-
1 См. об этом вопросе также Al. Kraushar, Olbracht Laski, wojewoda sie-radzki, Warszawa-Krakow, 1882, II, 123—124.
2 Acta historica res gestas Poloniae illusirantia, t. XI (Acta Stephani regis 1576—1582), стр. 3, № III.
3 О. Вержбовский, Викснтий JIaypeo, стр. 374 — и того же автора Отношения России и Польши в 1574—1578 годах по донесениям папского нунция В. Лаурео (Журн. Мин. Нар. Проев., август, 1882, стр. 224).
4 Ф. Вержбовский, Отношения России и Польши, 1. с, стр. 225
5 Al. Kraushar, op. cit., стр. 124.
сте с тем узнать, окончательно ли исчезли его шансы на престол Речи Посполитой или можно попытать еще счастья.
Так действовал он в своих тайных переговорах с литовскими и польскими вельможами. Явно же он рекомендовал Полякам избрать королем эрцгерцога Эрнеста, угрожая им войною, если они не подчинятся его желанию1. Предложения царя литовцам были несколько иные: он выражал желание быть у них великим князем, отдавая польскую корону Эрнесту, а если Литва не хочет отделиться от Польши, советовал и Литве избрать австрийского эрцгерцога2.
Такая политика не могла, конечно, возбуждать к себе доверия ни в польских, ни в литовских вельможах. Выражая полную преданность царю через посланника Новосильцева, бывшего в Литве в начале 1576 года3, Ходкевич делал приготовления для защиты Ливонии в случай войны с царем4. Литовский вельможа, усердный сторонник Габсбургов, разошелся со своей партией тотчас же после избрания своего кандидата, императора Максимилиана, на престол, вследствие того, что не получил от него денежных субсидий, на которые он рассчитывал, и перешел на сторону Батория, привлеченный золотом его приверженцев5. С этого момента он стал действовать в Литве в пользу трансильванского воеводы.
Пока Иоанн вел дипломатические переговоры на два или даже на три фронта, в Польшу явился Стефан Баторий и с первых же шагов проявил замечательную решительность, быстроту и энергию. Он прибыл в Краков 22-го апреля, а 1-го мая был уже коронован королем. Своим характером он произвел на поляков самое лучшее впечатление. Умеренность, приветливость к окружающим, энергичность в словах и действиях, рассудительность, дар красноречия, образованность и в
1 См. грамоту Иоанна к польским вельможам в январе 1576 г. (Щербатов, op. cit., т. V, ч. 4-я, стр. 160—163, № 25 и Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными, I, 574—578).
2 Щербатов, op. cit, т. V, ч. 4-я, стр. 163—169, № 25, и Памятники дипломат, снош., I, 578—584.
3 Соловьев, И, 255.
4 Ф. Уманец, Русско-литовская партия в Польше (Журн. Мин. Нар. Проев., декабрь, 1875, стр. 269).
5 Ф. Вержбовский, В. Лаурео, стр. 332.
особенности отличное знание латинского языка — все это сразу очень понравилось его новым подданным1. В новой, незнакомой для себя обстановке, он, иностранец, сумел скоро ориентироваться и справиться с затруднениями, которые были немалочисленны и немаловажны. Государству отовсюду угрожала опасность. Хотя между Турцией и Речью Посполитой и существовал мир, но он во всякое время мог быть нарушен запорожскими казаками, которые производили опустошительные нападения на турецкие земли. К тому же, южные области находились в постоянной опасности со стороны Татар, которые своими набегами, точно саранча, уничтожали ежегодно плоды человеческого труда. Великий магистр тевтонского ордена, не прекращавший предъявлять притязаний на свои бывшие владения, мог легко воспользоваться затруднительным положением государства, чтоб возвратить себе свои потери, и это тем легче, что германский император, соперник Батория, мог оказать ему поддержку. Даже такое отдаленное государство, как Дания, в состоянии было причинить немало хлопот Речи Посполитой. Но самым опасным врагом был, конечно, московский царь, для которого Ливония составляла уже давно желанный предмет завоевательных стремлений, в случае осуществления которых возросшее могущество московского государства могло сделаться грозным для самого существования Польши. Эти внешние опасности усугублялись еще и вследствие того, что внутри государства царили анархия и раздоры. Не все области Речи Посполитой признавали Батория своим королем. Литва заняла по отношению к Польше враждебное положение: представители Литвы не присутствовали на коронации нового короля. Можно было думать, что число сторонников Максимилиана весьма значительно и что с ними предстоит упорная борьба, которая казалась тем опаснее, что императору могла оказать помощь империя. К довершению всевозможных затруднений, у короля не было средств для борьбы со встречающимися препятствиями, так как казна была почти совершенно истощена2.
Во всех этих затруднениях Стефан Баторий обнаружил замечательную проницательность: своим избранием на польский престол он
1 Orzelski, t. Ill, стр. 195.
2 A. Pawinski, Zrodla dziejowe, t. VIII. (Skarbowosc w Polsce i dzieje jej za Stefana Batorego), стр. 314—315.
прежде всего был обязан влиятельному в Польше роду Зборовских1; поэтому они надеялись на то, что заберут в свои руки государственные дела. Но они ошиблись в своих расчетах; их влияние продолжалось очень недолго. На коронационном сейме из-за должности канцлера возник сильный спор. Канцлер Дембинский был уже дряхлый старик, а потому не мог заниматься делами. Зборовские, открыто заявлявшие, что они доставили польскую корону Баторию, требовали этой в высшей степени важной государственной должности для своей семьи, чтоб еще более усилить свое влияние, и прочили на этот пост придворного маршала Андрея Зборовского. Но король назначил канцлером подканцпера Петра Кольского, а подканцлером — Яна Замойского. Последнее назначение особенно замечательно. Ян Замой-ский был одним из самых влиятельных вождей шляхетской партии; в лагере своих сторонников он исполнял уже должность канцлера в момент, очень важный для баторианцев, именно тогда, когда Батория не было еще в Польше. Так как канцлер и подканцлср принадлежали к партии императора, то баторианцы поручили Замойскому составить акг избрания Батория, снарядить к нему посольство и вообще иметь наблюдение за государственными делами; шляхта имела к своему вождю такое доверие, что многие, уезжая домой, оставляли ему бланки со своими подписями и печатями, разрешая ему писать на этих бланках все, что он сочтет за необходимое2. Замойский оправдал доверие своей партии, и Баторий еще из Трансильвании обратил на него внимание, вступил с ним в переписку и обещал наградить его за оказанные ему услуги3. Баторию, незнакомому с языком, обычаями, учреждениями Польши, необходим был помощник, сведущий во всем этом, указания которого давали бы ему возможность ориентироваться в чужой стране. Назначение Замойского подканцлером было весьма удачно: оно еще более расположило шляхту к Баторию и укрепило
1 W. Zakrzewski, Stefan Batory. Pr/.egl^d histoiji jego panowania. Krakow, 1887, стр. 22—23.
2 Reinholdi Heidensteini, Rerum Polonicarum ab exccssu Sigismundi Augusti libri XII. 1672, стр. 92.
3 Письма Батория к Замойскому из Трансильвании войдут в собрание, которое готовит к печати Краковская Академия Наук.
его положение в Польше. Послы шляхетские были так довольны этим назначением, что публично благодарили за это короля1.
Баторию предстояло много хлопот, приходилось потратить еще немало энергии, чтоб окончательно упрочить свой престол в стране. Прежде всего необходимо было привести в покорность своих противников. Баторий обнаружил тут замечательный такт. Шляхта хотела принимать против врагов короля суровые меры. Баторий был иного мнения. Он полагал, что нужно действовать осторожно, соответственно тому, каков враг и в каком положении он находится. С Пруссией и Литвой необходимо было, по его мнению, вступить в переговоры и простить им все ради блага Речи Посполитой, на иных надо повлиять ласкою, к третьим отправить соглядатаев, чтоб высмотреть их положение и разом подавить всякое с их стороны сопротивление, наконец, четвертым прямо объявить борьбу и силой заставить их покориться2.
Баторий и стал так действовать. Главу цесарской партии, гнезнен-ского архиепископа Якова Уханского, он хотел сначала привлечь на свою сторону переговорами и обещаниями, но когда тот вздумал было созывать своих приверженцев на съезд в Лович, свою резиденцию, Баторий заявил ему, что прибудет к нему завтракать, конечно, с вооруженной силой, и архиепископ смирился, а с ним подчинились Баторию и все приверженцы императора3.
Что касается Литвы, то один из самых важных ее представителей Ян Ходкевич находился уже давно, как мы знаем, в сношениях с партией Батория. На него Баторий подействовал золотом и обещанием должности великого гетмана, на литовских вельмож — тем, что польстил их национальному тщеславию, ставя их выше Поляков. На новом съезде в Мсцибове Литва признала Батория своим королем4.
С Пруссией король вступил в переговоры, но они не вполне увенчались успехом, так как город Данциг открыто против него возму-
1 Heidensteini op. cit. 99.
2 Orzelski, т. Ill, стр. 246.
3 Т. Wierzbowski, Jakob Uchanski, Warszawa, 1895, стр. 596—597 и Викен-тий Лаурео, стр. 421.
4 3-го июня 1576 г., см. Zrodta dziejowe, т. IV, стр. 19—22.
его положение в Польше. Послы шляхетские были так довольны этим назначением, что публично благодарили за это короля1.
Баторию предстояло много хлопот, приходилось потратить еще немало энергии, чтоб окончательно упрочить свой престол в стране. Прежде всего необходимо было привести в покорность своих противников. Баторий обнаружил тут замечательный такт. Шляхта хотела принимать против врагов короля суровые меры. Баторий был иного мнения. Он полагал, что нужно действовать осторожно, соответственно тому, каков враг и в каком положении он находится. С Пруссией и Литвой необходимо было, по его мнению, вступить в переговоры и простить им все ради блага Речи Посполитой, на иных надо повлиять ласкою, к третьим отправить соглядатаев, чтоб высмотреть их положение и разом подавить всякое с их стороны сопротивление, наконец, четвертым прямо объявить борьбу и силой заставить их покориться2.
Баторий и стал так действовать. Главу цесарской партии, гнезнен-ского архиепископа Якова Уханского, он хотел сначала привлечь на свою сторону переговорами и обещаниями, но когда тот вздумал было созывать своих приверженцев на съезд в Лович, свою резиденцию, Баторий заявил ему, что прибудет к нему завтракать, конечно, с вооруженной силой, и архиепископ смирился, а с ним подчинились Баторию и все приверженцы императора3.
Что касается Литвы, то один из самых важных ее представителей Ян Ходкевич находился уже давно, как мы знаем, в сношениях с партией Батория. На него Баторий подействовал золотом и обещанием должности великого гетмана, на литовских вельмож — тем, что польстил их национальному тщеславию, ставя их выше Поляков. На новом съезде в Мсцибове Литва признала Батория своим королем4.
С Пруссией король вступил в переговоры, но они не вполне увенчались успехом, так как город Данциг открыто против него возму-
1 Heidensteini op. cit. 99.
2 Orzelski, т. Ill, стр. 246.
3 Т. Wierzbowski, Jakob Uchanski, Warszawa, 1895, стр. 596—597 и Викен-тий Лаурео, стр. 421.
4 3-го июня 1576 г., см. Zrodla dziejowe, т. IV, стр. 19—22.
тился; королю пришлось вести упорную войну, которая затянулась до конца 1577 года1. Эта война, потребовавшая присутствия самого короля на театре военных действий, отвлекала силы государства на запад и не позволяла Баторию действовать решительно против самого опасного врага Речи Посполитой — московского царя. Опасность с этой стороны могла угрожать немедленно. Баторий боялся даже, что Иоанн откроет враждебные действия еще до окончания срока перемирию, ибо приходили вести, что царь собирает войска с намерением вторгнуться в литовские пределы; ввиду этого король считал необходимым напомнить Литовцам о том, чтобы их посио-литое рушенье было наготове отражать врага2. Но посполитому рушенью Баторий не доверял, на успех в войне при таком способе ведения ее, как мы увидим ниже, не надеялся. Между тем срок перемирию с Москвою скоро уже истекал. Вследствие всех этих обстоятельств приходилось избирать путь дипломатических переговоров, чтобы хоть на некоторое время отсрочить неизбежную борьбу из-за Ливонии.
Утвердив свой престол в Польше и Литве, Баторий отправил к Иоанну посланцев Юрия Грудзинского и Льва Буковецкого (12-го июля 1576 г.), чтоб известить царя о своем вступлении на престол и взять от него опасную грамоту для великих послов, которых он намеревается отправить для переговоров о заключении мира между Речью Посполитой и Москвой3.
Грудзинский и Буковецкий приехали в Москву 27-го октября. Прежде чем представить их царю, им задали вопрос о происхождении Батория, объясняя, что царь желает согласно достоинству рода и сана короля поступать с его посланниками. Но посланники не захотели входить в объяснения, каково происхождение их короля и каковы его владения, говоря, что они присланы к царю польским королем и великим князем литовским.
1 Zrodta dziejowe, III, статья А. Павинского «Stefan Batory pod Gdanskiem», стр. I—LXXII.
2 Акты Зап. Рос, т. Ш, 191, № 67.
3 Книга посольская Метрики Великого Княжества Литовского, Москва, 1843, т. И, №№ 1, 2, 3 и Acta Stephani regis, №№ XXVII, XXVIII и XXIX.
Прием посланников состоялся 4-го ноября. Иоанн развернул при этом всю пышность, блеск и великолепие своего двора, чтоб показать Бато-риевым посланникам глубокую разницу между его царским величием и положением их короля, которого он считал данником турецкого султана. Иоанн сидел на троне в великолепном одеянии и мономаховой шапке, окруженный роскошно разодетыми боярами, дворянами, дьяками и иными придворными чинами. При представлении посланников царь не привстал, как того требовал обычай, и, спрашивая о здоровье Батория, не назвал его братом. Стола посланникам не было и их не сажали на скамье перед царем1. Иоанн был недоволен тем, что Баторий не давал ему царского титула, не называл его князем полоцким и смоленским и не считал его наследственным владетелем Ливонии2, однако заключить перемирие согласился и дал опасную грамоту для великих послов Батория2.
Король был тоже недоволен царем: его оскорбило то, что Иоанн не хотел давать ему титула «брата» и принял его посланников неподобающим образом3. Так уже с первых шагов между Баторием и Иоанном начались недоразумения.
Иоанн не вступал пока в открытую борьбу с Речью Посполитою, потому что он не переставал еще надеяться приобрести Ливонию путем соглашения с германским императором. По трактату, который между собою заключили эти государи, Максимилиан уступал Иоанну Литву и Ливонию, оставляя за собою Польшу и Пруссию4. Однако этой политической комбинации не суждено было осуществиться, ибо Максимилиан II вскоре после того умер (11-го октября 1576 г.).
Баторий вел переговоры с московским царем о заключении мира и в то же время принимал меры для защиты государства от него. Он приказал литовскому польному гетману Христофору Радзивиллу поставить конные отряды в пограничных замках, в Витебске, Лепеле, Мстиславле, Орше (по 100 человек) и в Уле (50 человек) и уплатил часть жалованья на содержание этих отрядов из собственной казны5.
1 Метр. Лит., П, № 6.
2 Метр. Лит., П, №№ 9 и 10.
3 Acta Stephani regis, стр. 163 («mowiae о nas uszczypliwie»).
4 Вержбовский, В. Лаурео, 462.
5 Acta Stephani regis, 38, № XXVI.
Много король не мог сделать, потому что казна была пуста. Он изыскивал различные источники, чтоб раздобыть средства. Так, он поехал в Тыкоцин, чтобы осмотреть сокровищницу, оставшуюся после покойного Сигизмунда, очевидно, с намерением воспользоваться ею для удовлетворения государственных нужд1, но больших сумм здесь не нашел2. Из Тыкоцина он отправился в Кнышин, куда созвал польских и литовских вельможе, чтобы посоветоваться с ними о делах Ливонии3. Эта страна требовала особенной бдительности, так как она оставалась почти совсем беззащитною, и Ходкевич отказывался от управления ею.
Королю удаюсь уговорить его остаться администратором Ливонии, но дать значительных средств на се защиту он не был в состоянии, потому что денег неоткуда было взять. Пришлось офаничиться пока постановкою небольших отрядов в крепостях: в Динамюнде —160 человек, Мариенгаузе —100, в Режице (Розитсне) и Люцене по 50 и в Лемзеле — 25. Финансовое положение было до такой степени затруднительно, что нельзя было исполнить королевского приказания относительно высылки отряда в 1500 человек на границы Литвы4, ибо денег хватило только на 600 человек5.
Между тем внимание Батория и силы его отвлекла война с Данцигом: король счел необходимым отправиться лично в Пруссию и созвать сюда, поближе к театру военных действий, сейм в Торн6, чтобы добиться от своих подданных разрешения установить новые налоги на ведение войны с Данцигом и на иные военные потребности, под которыми, конечно, подразумевались прежде всего защита госу-
1 В Тыкоцин Баторий выехал 10-го июля, см. Acta Sfephani regis, № XXVI, стр. 41, и Вержбовский, В. Лаурео, стр. 457.
2 Zrodta dziejowe, t. VIII, (A. Pawinski, Skarbowosc w Polsce i jej dzieje za Stefana Batorego), стр. 325—326.
3 Совет был созван в Кнышине на 23-е июля. Acta Stephani regis, № XXVI, стр. 41.
4 Acta Stephani regis, стр. 50, № XXXIII.
5 lb., стр. 53, № XXXV.
r>
® Сейм был созван на 4-е октября, но совещания начались только 19-го октября, ибо король прибыл две недели спустя после назначенная срока, см. Zrodla dziejowe, VIII, 319.
дарственных границ на востоке и приготовления к борьбе с московским государством.
На сейме произошел сильный разлад между королем и посольской избой. В королевских предложениях шляхетские послы усмотрели нарушение того порядка совещаний, которого сеймы должны были придерживаться согласно существующим законам, а в королевских желаниях услышали тон приказания подчиняться королевской воле, что они считали оскорблением для своей вольности. «Мы не хотим, — говорили они, — чтобы на нас низринулось ярмо, под которым нам придется говорить не о том, в чем нуждается Речь Посполитая, но о том, что нам прикажут...» Они заявили, что разрешили королю взимать налоги не «из обязанности, но из желания усилить государственную оборону» и под тем условием, что «шляхта впредь этим налогам не будет подвергаться» и что «король будет исполнять свои обязательства относительно защиты государства».
На сейме обнаружился также, по обыкновению, и сильный социальный антагонизм, вызываемый экономическими интересами. Магнаты, владетели королевских имений, говорила шляхта устами своих сеймовых представителей, задерживают доходы, даваемые королевскими имениями, и таким образом лишают государственную казну средств и приводят ее в самое отчаянное положение. А потому все обязаны отдать казне задержанное от смерти его велич. короля Сигизмунда-Августа до отъезда короля Генриха из Польши1.
Спор обострился еще и по следующему поводу. Баторий домогался, чтоб ему было разрешено делить на части земское ополчение, но встретил столь сильное противодействие со стороны сейма, что должен был оставить этот свой проект военной реформы. Посполит-ное рушенье представляло собою толпу плохо дисциплинированных, а часто и плохо вооруженных шляхтичей на конях и имело такую же цену в военном деле, как и конница служилых людей в московском государстве. Разделением его король хотел, очевидно, сделать его подвижнее и уменьшить вред, причиняемый этою громадною массою тем областям, по которым она двигалась, производя опустошения на
1 A. Pawinski, Skarbowosc w Polsce (Zrodla dziejowe, VIII, 320—324).
своем пути. Шляхта отнеслась к королевскому проекту недоверчиво: она опасалась, что король, имея право делить земское ополчение, захочет ослабить ее вооруженные силы, чтоб укрепить свою собственную власть, а пожалуй, и захватить полное господство над ней1. Непригодность шляхетской конницы для военного дела понимал не только король, но и другие военные люди того времени. Литовские послы, явившиеся на торнский сейм, потребовали, чтобы Поляки, согласно условиям Люблинской унии, оказали помощь Литве в теперешнем ее критическом положении, когда ей угрожает сильная опасность со стороны московского царя. Поляки согласились двинуть на помощь литовцам свое посполитое ополчение; на это литовцы заявили, что оно не только будет вредно, но прямо пагубно для их родины, а потому предложенную поляками помощь отвергли2.
Сейм разошелся без всякого результата3, и решение вопроса об усилении государственной обороны отложено было до будущего сейма4.
--->>>
