Cтарый 4емоданВСТРЕЧИ С ПРИМИТИВНЫМ МЕРКАНТИЛИСТОМ
Он сидит в своем служебном кабинете и смотрит на меня с тщательно скрываемой неприязнью. Скрипят двери, входят люди, он говорит с ними, просматривает бумаги и снова поднимает на меня занятые глаза. Он сказал, что цифр показать мне не сможет и что вообще для разговора с представителем прессы ему требуется разрешение вышестоящего начальства.
— Но мне цифры не нужны,— сказал я.
— Что же вам нужно?
— Хочу понять принципы вашей работы.
— Никаких принципов у меня нет! — быстро сказал он.
Тут была длинная пауза.
— Чем же вы руководствуетесь в работе?
— Инструкциями...
У меня тьма вопросов к занятому человеку, но он поднимается, давая понять, что разговор окончен, и я ухожу. А вопросы остаются. Они возникли в Уфе, во время моих встреч с химиками. Напомню: завод син-тезспирта был пущен в 1956 году, но только в 1959 году вышел на проект. Больше двух лет хромал огромный завод, почти не давая отдачи. Как это вышло? Почему?.. В прошлый раз мы подошли к уфимским делам с позиций высокой морали. Теперь я попробую взглянуть на них с точки зрения суровой прозы жизни.
Помните, мы едва ли не умилялись сверхмолодостью заводского коллектива: средний возраст—«всего двадцать четыре года». А что тут, в сущности, хорошего? Что хорошего в таком решении проблемы химических отцов и детей, когда «дети» вынуждены сами, почти без присмотра «отцов», осваивать сложней-
148
шие производства? И не отсюда ли идут многие ошибки, затяжки, аварии, срывы?
При мне в Уфе подбирались кадры на новый объект (цех феноплацетона). Я видел, как это выглядит в жизни. Молодежь шла охотно. «Пускать здорово! — сказал мне Асхат Баязитов. — Аппараты не забитые, новые, приборы новые, весь процесс новый. Ну, потеряю рублей тридцать в месяц, зато интересно!». Можно понять ребят: они учатся на пуске, быстрее растут, легче выходят на командные посты. Да и то надо принять во внимание, что им, холостякам, проще обойтись сокращенной зарплатой. Иное дело опытные инженеры-химики, которые более всего нужны на пуске. Тут уж особого энтузиазма я не наблюдал. Велись долгие беседы в директорском кабинете, «отцы» жаловались на многодетность, приносили справки о диабете, их вызывали на партбюро, к сознательности их взывали, к чувству долга, и все равно далеко не все соглашались идти на пуск... Можно ли винить тех, которые не шли (и, между прочим, оставались на заводе, в цехе, в химическом цехе), можно ли честить их обывателями? Я бы лично не решился.
— Гаганову все знают,— сказал мне уфимский директор,— она начинала одна. А у нас только на Средней Волге больше восьмидесяти пусковых объектов. Вот и считайте, сколько нам нужно Гагановых.
«Требуются чудаки на выезд. Обеспечиваются неустроенным бытом, тяжелой работой, нервотрепкой, риском. Зарплата соответственно снижена...».
Они идут. В конце концов, невзирая ни на что, идут. Пошел же Титов, который и до того «пускался» трижды. Но не будем обманывать себя: не все таковы. Тем более что гагановское движение тут, по совести, ни при чем. Одно дело сознательно пойти на временные трудности, чтобы помочь своим товарищам, и совсем другое — лишиться трети заработка из-за трудно объяснимых несуразностей в тарифной сетке.
Откуда это идет?
То, что труд химика на пуске стократ сложней,— понятно и в доказательствах не нуждается. И то, что ответственность тяжелей, и нервотрепки больше, и всякого рода житейских неурядиц... Но почему труд, требующий больших познаний, опыта, душевной отваги, должен оплачиваться хуже, чем труд, который
149
спокойней и проще,— этого, простите, никак мне не понять.
Гражданин фининспектор!
Простите за беспокойство.
Спасибо...
не тревожьтесь...
я постою...
Сегодня нужен, вполне, как говорится, назрел «разговор с фининспектором о прозе». О прозе жизни, которая, увы, многое еще определяет в поступках людей.
Оклад химиков на пуске всегда на категорию ниже — почему? Он ответит, что завод в это время не дает продукции и, значит, положен «холодный тариф». Ладно, а прогрессивки почему нет? У него и на это готов ответ: она дается за перевыполнение плана, а тут продукции еще нет, плана нет, значит, и перевыполнения нет, значит, по инструкции и прогрессивка не положена. Но мы отложим инструкции и поставим вопрос прямо и грубо: зачем это делается? Чего, так сказать, добиваются здесь работники Министерства финансов и Комитета по вопросам труда и зарплаты? Из чего исходят эти и другие хозяйственные и плановые работники, определяющие линию в области финансов? Должна же быть у них какая-то цель.
Видимо, экономия. Сбережение государственных средств. Другого (логического) объяснения я не вижу. Она, эта экономия, несомненно, есть, о ней можно доложить, ее даже можно учесть, помножив сбереженную треть на количество «пускачей»,— сумма выйдет немалая. Но ведь от такой «бережливости» и идут многие беды.
Тут я замечаю тень подозрения, которая мелькнула вдруг в глазах моего оппонента: вот оно в чем дело! Выходит, автор против экономии. А известно ли ему, автору, какие грандиозные задачи стоят перед нами? Отдает ли он себе отчет в том, какой невиданный темп задан теперь химии? Тут, знаете ли, каждая народная копейка должна быть на счету!
Да, автор отдает себе отчет. Автор, безусловно, за экономию и против мотовства, против учрежденческих бассейнов и излишеств по части колоннад. Трудовую копейку надо беречь! Но представим себе, как говаривал Д. И. Писарев, что наши высокие чувства
не омрачают нашего проницательного ума. Что лучше, что в конце концов выгодней: платить заработную плату по-среднему двум сотням опытных химиков или два года осваивать огромный завод?
Рассуждая философски, сказал мне один из уфимских товарищей, трудности становления неизбежны. Кроме подготовки людей существует ещё «подготовка» машин, они также должны «сработаться», и на это нужно время. Будь на заводе даже сверхзрелый коллектив, все равно бы не обошлось без болезней роста.
Но я не хотел рассуждать философски. У меня перед глазами был иной пример: здесь же, в Уфе, вторую очередь синтезспррта цехи той же мощности пустили и освоили всего за один месяц. Значит, можно?
Ну да, возразите вы, как возражали мои собеседники, это же вторая очередь! В том-то и суть, что ей предшествовала первая. И она. вылезла на плечах этой первой, учла ее ошибки, использовала ее опыт, технические решения, кадры, наконец,— разве не так? Вот если бы головному заводу предшествовало нечто, если б он сам мог заимствовать чей-то опыт...
Оказалось, была такая возможность. В решении о строительстве заводов синтезспирта была записана опытно-промышленная установка. Прежде чем закладывать четыре гиганта химии, прежде чем заказывать для них всех оборудование, решено было сделать одну-единственную «нитку» со всеми аппаратами в натуральную величину. Для того чтобы на ней выяснять недуги, устранять ошибки, вносить все необходимые коррективы в проект и готовить людей — ядро будущих коллективов.
По плану эта установка должна была появиться еще в 1952 году в городе Дзержинске. Не появилась. Назначен был новый адрес и новый срок: Уфа, 1955 год. Опытной «нити» нет по сей день.
Завод сам, так сказать, лично переболел всеми болезнями, сам обучил свои кадры, давно уж стал передовым, вышел на первое место в мире, а скромную установку все еще строят. Она, бедняга, устарела, не родившись.
Почему так вышло?
Опять экономия. Другого (разумного) объяснения мне и тут не райти. Решили люди во что бы то ни ста-
151
ло сберечь государственные деньги. А на чем? Без реакторов завод не пустишь, без трубопроводов тоже как-то неловко, а вот без опытной установки авось обойдутся. И обошлись.
Тут придется нам взять карандаш в руки.
Уфимская «нитка» стоила бы миллион рублей. Эти деньги и удалось сберечь. Так сказать, чистая прибыль. А убытки?.. Давайте считать. Химия тем еще отличается от других родов промышленности, что здесь, дает ли завод продукцию, нет ли, а энергию, топливо, пар. сырье все равно использует. Не говоря уж о заработной плате.
В 1956 году завод, в сущности, не дал спирта — один процент плана. А вот перечень затрат (в рублях):
В первый же год ухнула вся «экономия». Еще и не хватило. Но пойдем дальше. Я цитирую «Объяснительную записку к ведомости затрат»:
«...Кроме того, в процессе пуска и освоения необходимо было осуществить ряд мероприятий по реконструкции отдельных узлов. Перерасход по выполненным работам составил 1 302 ООО рублей».
Вы считайте, считайте! Отдача завода и в 1957 году была, как вы помните, более чем скромна, а затраты возросли до 6 514 000 рублей. Расходы, которых могло не быть, уже вдевять раз перекрыли «экономию». Но и это не все. Завод и в 1958 году проектной мощности не достиг, вдобавок он не один на белом свете, у него есть меньшие братья — куйбышевский завод и другие. И хотя им легче было выйти в люди, оборудование (типовое) и там пришлось «переобвязывать», реконструировать, менять, а энергия тем временем использовалась, сырье затрачивалось, зарплата шла. Приплюсуйте сюда и то, чего мы обычно считать не умеем,— убытки от «недопроизводства». Ведь все эти годы гиганты химии могли бы приносить доход, но не принесли.
152
Сырье...... .... 214000
Топливо ...... .... 9000
Энергия...... .... 214000
Зарплата..... .... 899000
Итого..... .... 1 336000
Последнее замечание. Оно необходимо для полной ясности. Просто я не хочу оставлять в руках у оппонентов еще один довод, достаточно сильный. Не все измеряется деньгами — так мне говорили. Есть еще «фактор времени». Порой приходится идти на некоторые потери в средствах ради выигрыша в темпах развития. Утроить производство, выстроить двести новых предприятий химии и реконструировать пятьсот действующих — задача грандиозная. Тут не обойтись без риска, без волевых решений. И пусть мы где-то потеряем в деньгах, главное для нас — выигрыш времени.
На первый взгляд это звучит вполне убедительно. Да, видимо, и есть такие случаи, когда полезен и оправдан риск. Но где он в Уфе, этот выигрыш времени? Ну, сэкономили год на том, что отказались от опытной установки. А после больше двух лет убили на освоение завода. Первого-то торжественного пуска, хоть и рапортовали о нем, на деле не было.
Вывод? Опытно-промышленная установка в Уфе все равно была. Просто стал ею огромный завод, и участниками эксперимента вместо двух десятков людей оказался тысячный коллектив, и сроки опытов затянулись больше чем вдвое. Не вышло выигрыша ни в деньгах, ни в темпах. Бышел один проигрыш.
Экономия тут мнимая. Не верьте ей.
Кто виноват? Оказалось, что ответить на этот простой вопрос совсем не просто. Обойдя с десяток учреждений в Уфе и в Москве, я, как водится, завяз в «объективных причинах», в перечне взаимных обид, где все объяснения кажутся убедительными, все упреки — справедливыми, а причины — научные, технические, организационные, кадровые — так густо перемешаны, что не поймешь, где кончается одна и начинается другая. Тут многое сошлось — огрехи строителей, ошибки проектировщиков, козни снабженцев, нехватки оборудования, задержки финансирования. Разные люди ведали разными частностями, а в общем и Целом никто за судьбу опытной установки не отвечал. Но постепенно прояснилась скрытая до поры за спинами других более шумных причин причина коренная и главная — экономическая. А значит, и раз-* говор с «фининспектором» о прозе должен быть продолжен.
153
- Это он, мой безымянный герой, сделал так, что премии строителям давались только за ввод мощностей, и, следовательно, строить опытные установки им было невыгодно. Это он, поистине незаметный труженик, добился того, что и оборудование для установок производить было невыгодно, и, значит, для любого завода они становились помехой. Он же — человек, которого «за давностью лет» никак теперь не найти, которого ни чин; ни имя мне неведомы,— так поставил дело, что и финансировалась опытная «нитка» из рук вон плохо. По свидетельству уфимцев, именно по этой статье им все годы срезали ассигнования, именно здесь «экономили» с особым рвением. Финансовые рычаги были отрегулированы таким образом, что даже сами химики не очень-то добивались опытных установок. Почему? Потому что установки эти снижали показатели завода и по производительности труда, и по себестоимости.
И это еще не все. Мы говорили пока о том, что делал наш неведомый герой. А надо и о том сказать, чего не сделал. Именно он обязан был в этом случае стать на защиту подлинных интересов страны, именно он должен был проследить строжайшим образом за тем, чтобы деньги, отпущенные на опытную установку, были на нее и затрачены. Но он не сделал этого. Он не стал применять экономические стимулы для развития производства. Он полагал, что можно обойтись и без них.
Тут, если вдуматься, вся суть проблемы.
Мне объяснили экономисты: по-ученому это называется примитивный меркантилизм. Или наивный меркантилизм — стремление во что бы то ни стало взять сегодня рубль, даже если завтра потеряешь на этом десять рублей. Говорят, этот способ экономии был популярен при Иване Калите: искусство финансиста в том и состояло, чтобы собрать золото и на нем сидеть. Но уже во времена Пушкина люди читали Адама Смита и знали, «как государство богатеет, и чем живет, и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет...». Заканчивая краткий исторический обзор, замечу, что иные теперешние меркантилисты, читавшие не только Пушкина, но, судя по их дипломам, и Маркса, позиций не сдали.
Вот, например, вышло у нас очень хорошее постановление о премиях за снижение себестомости, и уси-
154
лилась борьба за снижение, и увеличилась прибыль, д после стараниями меркантилиста появился в инструкции пунктик: выплачивать премии можно лишь в тех случаях, когда есть экономия фонда зарплаты. И все. Тысячи заводов выпали из игры. Еще постановление— о банковских ссудах для нужд технического прогресса. Отныне заводы могли не ждать плана на будущий год, они быстрей начали внедрять новинки, кривая прогресса пошла вверх — опять-таки выросла сверхплановая прибыль. Но снова «пунктик»: четверть ее заводы обязаны внести в бюджет. И конец. Ссуды мгновенно стали невыгодны, никто их не берет, кривую будто подкосили. Меркантилист доволен: он может сиднем сидеть на собранных деньгах. Позиция, как видите, и впрямь наивная. Даже с точки зрения школьной арифметики.
Как-то прибежал ко мне сын, младший: очень трудная задачка. Пять надо было разделить на пять. У него вышел ноль. Я взялся объяснять: «Вот у тебя пять яблок. И пришли пять мальчиков. Каждому ты дашь по одному яблоку. Понял?» — «Но у меня-то яблоков не осталось!» — сказал он. В конце концов мне все же удалось сына убедить. Но как убедить не первоклассника, а вполне взрослого, хотя и «наивного», дядю, что ежели он даст пяти советским заводам по одному миллиону, то это вовсе не значит, что в казне у него останется ноль?
Словно тонущий купец из сказки о Ходже-Насред-дине, меркантилист не согласен давать, всегда он хочет только брать — такова его натура. А брать он научился, умеет. Печорское пароходство вышло однажды в соревновании на первое место, и ликовали партком и местком, известно было, какие суммы пойдут в фонд предприятия, на премии, на строительство жилья. Все это внезапно лопнуло, и организаторы соревнования оказались в положении, весьма незавидном: в декабре пароходству увеличили финансовый план. Выполнять его было, как вы понимаете, нечем: река замерзла, флот стоял в затонах.
Наивный меркантилист действует так, будто каждый год — последний, будто и навигаций больше не будет, и план отменят, и не придется вновь поднимать людей. Опустим нравственную сторону вопроса, станем рассуждать, как выразился однажды В. И. Ленин, Деловым, купцовским способом: расточи-
155
тельна такая практика, она ведь и выгоды никакой не дает.
Неужто же не видит этого мой неназванный герой? Почему не желает он видеть? Может быть, он просто лодырь? Нет, трудится, себя не щадит. Но что нам с того: Сизиф тоже, говорят, работал. Может, он стяжатель? Нет, честен, педантично честен, и не о своем печется — о государственном. Но что нам с того: свои-то деньги он, уверяю вас, умней бережет.
Боюсь, все тут объясняется проще. Есть у наивного меркантилиста расчет, который наивным никак уже не назовешь. Прибыль, пусть мнимую, он заприходует сегодня, а убыток вылезет завтра. Прибыль он проведет по своей статье, а убыток вылезет по чужой, и, значит, ответит за него (если только ответит) чужой дядя. Вот и вся механика. А дальше — борьба за собственный покой, понимание того, что «не дать» безопасней, чем «дать», циничный расчет на то, что в эту сторону ошибиться менее страшно. Беда не в действиях таких людей, но в упорном их нежелании самостоятельно действовать. Беда не в замыслах, которые оказались бы неверны, но в полном отсутствии собственных замыслов. Беда в равнодушии.
Служил Гаврила финансистом,
Гаврила деньги сберегал....
Поставим некоторые точки над некоторыми «и», договоримся о существе наших претензий.
Все годы, когда геологи работали в Якутии, финансисты ругали их за «неэффективное использование средств»: деньги тратятся — прибыли нет. От геологов требовали сиюминутной экономии. К счастью, они устояли и алмазы в Якутии нашли. Тогда мгновенно покрыты были все расходы, их и не видать на фоне прибылей.
Об этом и идет разговор. В сотнях направлений рассыпаны у нас «алмазы», которые на поверхности не лежат, за которыми надо лезть в глубину. До сих пор немалую часть проката мы переводим в стружку. Заводы годами недобирают проектной мощности... Но должны ли всем этим заниматься финансисты?— спросите вы. А чем они должны заниматься? Неужто же всю армию финансовых работников мы держим только для того, чтобы они регистрировали добытое?
156
Разумеется, я вижу полезную работу, проделанную ими в последнее время, понимаю, что гигантские средства, необходимые для строительства той же химии, собраны при активном участии финансистов, но сегодня мало этого. Мало потому, что смысл финансовой работы, нерв ее — это контроль, анализ, поиск резервов.
Законы нашей жизни таковы, что энтузиасты всегда выходят победителями. Рано или поздно всегда это кончается так. Лучше, чтобы это было рано. Потому-то сегодня, на новом этапе нашего движения вперед, партия требует не общих разговоров об экономике, а серьезного, научно обоснованного использования экономических рычагов — хозрасчета, цены, прибыли, материальной заинтересованности. И, значит, мало теперь финансисту быть собирателем копеек, пора ему стать добытчиком рублей.
Возможно, он будет обижен разговором, но не скрою, именно этого добивался я. Пусть разозлится, пусть выйдет из состояния неоправданного покоя, пусть с большой зоркостью оглядится вокруг и ощутит высокую государственную ответственность за порученное дело.
Речь шла у нас об упущенных возможностях. Если хотите, их можно назвать иначе — неисчерпаемыми резервами нашего дальнейшего роста.
1964г
--->>>
