Cтарый 4емоданВОСПОМИНАНИЯ СТАРИКА
Часть первая
Книга барона Корфа о вступлении на престол императора Николая Павловича, по справедливости, возбудила общее любопытство и внимание, описав нам события и сообщив документы, отчасти покрытые мраком неизвестности; но она не вполне удовлетворила ожиданиям публики, ограничиваясь описанием случившегося именно с лицами императорской фамилии и не вдаваясь в подробности, в описание происшествий отдельных, сопровождавших этот важный и необыкновенный эпизод русской истории. К тому еще автор этой книги, камергер, статс-секретарь, член Государственного совета, следственно, человек, связанный обстоятельствами и отношениями, и не мог описывать всего и точно так, как было на самом деле. Желательно, чтоб другие лица, бывшие близкими свидетелями тех событий, передали их беспристрастно, со всех сторон и со всеми подробностями. Нельзя требовать исполнения этого от одного человека. Никто не может быть ни вездесущим, ни всеведущим. Пусть каждый, кто видел или слышал что-либо о случаях того времени, опишет, что ему известно: из этих разноцветных камешков составится полная и верная мозаика для потомства. Главное, чтоб говорили правду, ничего не утаивали, не украшая и не прибавляя.
Желая подать тому пример, я напишу все, что мне известно, о тогдашних событиях и обстоятельствах, которые я видел вблизи, о деятелях того времени и о действиях их, просто и, сколь возможно, правдиво, не стесняясь мыслию ни о какой цензуре, не руководствуясь ни пристрастием, ни каким-либо враждебным чувством к кому бы то ни было. Это простые воспоминания, излагаемые безыскусственно, без всякого стеснения какими бы то ни было правилами или системами, долженствующие почерпать цену и важность в истине моих слов и моего прямодушия,
4 ноября
1857г.
[Это написал я, когда еще не выходила книга Герцена о 14 декабря 1825 года. Если в то время, когда написаны были мною эти строки, я считал полезным описать добросовестно и правдиво происшествие того времени, то ныне считаю это священною обязанностью. Гнусный беглец дерзает чернить своею пакостью даже людей достойных и благородных, охуждать (нрзбр) землю и выхвалять наглость, бессовестность, подлость, вероломство и кровожадность. Долг всякого честного человека и гражданина русского вступиться за правду и смело высказать ее пред светом и потомством.]
4 августа
1858г.
Для точного уразумения причин, свойств и обстоятельств странного заговора и мятежа 1825 года, должно беспристрастно рассмотреть характер и царствование императора Александра Павловича. Воспоминания о нем современников вскоре изгладятся совершенно, и он будет изображаться в истории по разнообразным и противоречивым преданиям и лицемерным документам^ ложном и превратном виде.
Император Александр, рожденный со всеми прекрасными дарами природы, наружными и внутренними, явился в свет в самое для него благоприятное время, когда Россия молила Бога о даровании достойного наследника престолу Екатерины. Бог и природа сделали для него все: люди извратили и испортили все, что могли. Известно враждебное, неестественное и пагубное отношение Екатерины к ее наследнику, Павлу. Эта умная, даровитая, великая женщина, которой Россия обязана своим устройством (не говорим благо устройством) и просвещением, находилась к сыну своему, как говорят французы, в ложном положении. Она занимала трон России по праву случая и талантов, по убеждению, что она полезна и необходима России, но законное право наследства было на стороне сына, которого она умела держать в почтительном повиновении, не имея возможности внушить ему любовь и доверенность. Неровный, непостоянный характер Павла, при добром сердце и уме необыкновенном, всегда был ему препятствием к точному и благому исполнению обязанностей царских, а долговременная, тягостная подчиненность не только матери, но и любимцам ее, дерзким и наглым, совершенно сбила его с пути и раздражила до крайности. На людей умных находят минуты забвения; на Павла находили минуты добра и здравого смысла1.
Одним из самых тягостных для него лишений было отчуждение от него детей. Лишь только, бывало, великая княгиня Мария Федоровна разрешится от бремени, ребенок поступал в полное заведование императрицы. В летнее время великая княгиня приезжала родить в Царское Село, после родов возвращалась в Гатчину или Павловск, а дитя оставалось на попечении бабушки, которая воспитывала внучат по своим видам и понятиям, нимало не спрашиваясь отца и матери. Не говорю, чтоб Павел мог дать своим детям воспитание лучшее, но они получали воспитание превратное, противоречившее законам природы.
Прекрасный младенец и отрок Александр сделался предметом неусыпных и нежнейших попечений Екатерины. Она составила для него план воспитания, писала и печатала учебные книги,
сказки, истории, отыскивала ему лучших наставников. Не надеясь найти для царского сына хороших воспитателей в России (их и теперь в ней нет), она обратилась в чужие края и, по совету известного Гримма, пригласила швейцарца Лагарпа. Выбор был самый несчастный! Лагарп был человек умный, основательно ученый, правдивый, честный, но республиканец в душе и революционер, что доказано действиями его по выезде из России*. Такой человек не годился в воспитатели наследнику самодержавного престола, владыке нации, которой большая часть томилась в вековом, законами утвержденном рабстве. Лагарп старался внушить своему питомцу правила чести, добродетели, милосердия и терпимости, но не мог передать ему любви к отечеству, уважения к его нравам, обычаям, законам и основным правилам, к народу, необразованному, но богатому всеми стихиями добра и славы. Понятно, что царедворцы завидовали счастливому пришельцу, пользовавшемуся доверенностью царицы, и всячески выражали ему нелюбовь свою, а он платил им глубоким презрением и ненавистью, какие внушал и Александру, стараясь убедить его в той истине, что всегда и везде царедворцы были люди ограниченные, подлые и коварные2.
От этого противоречия между уроками наставника и обстановкою молодого принца произошли те неровности, те противоречия, которые встречаем в характере, образе мыслей и действиях Александра. При первом взгляде, и особенно когда он этого хотел, увлекал он всякого, но впоследствии скоро охладевал и переменялся, прикрывая свои истинные чувства личинами прежней дружбы. В случае надобности, он подавлял свои чувства и убеждения, особенно если тщеславие заставляло его возбуждать в людях мнение о постоянстве его расположения к кому-либо. Нет никакого сомнения, что он искренно любил покойную королеву прусскую Луизу (мать Александры Федоровны) ; но по кончине ее оказывал ее мужу еще более привязанности и уважения, нежели прежде, несомненно, желая показать свету, что склонность его к королеве была непорочная и бескорыстная. Он не отгонял от себя людей, которые ему почему-либо надоели и перестали нравиться. Нет! поцелует, бывало, — и укажет двери. Усиление знаков его милости было сигналом падения того, к кому они обращались. Накануне отставки графа Кочубея, он сам привез фрейлинский шифр его дочери. Дальновидный царедворец стал вслед за тем укладываться в дорогу.
•Примечание Греча о Лагарпе - см. ниже.
Барон Корф в своей книге передал нам письмо Александра к В.П.Кочубею, написанное им в мае 1796 г., за несколько месяцев до кончины Екатерины. Обнародованием этого письма хотел он доказать давнишнюю наклонность Александра к отречению от престола, но доказал только отвращение его к тогдашнему двору и к России, следствие превратного бестолкового образования: оно было более блистательное и многостороннее, нежели основательное и прочное. Он выучил многое наизусть, говорил по-французски, как дофин, но не умел безошибочно писать по-русски и впоследствии говаривал шутя, что сожалеет о невозможности запретить указом употребление буквы В то время, когда ему следовало бы приняться строго за учение, укрепить свой рассудок, распространить круг своих познаний путешествием по России и по чужим краям и прилежным наблюдением бытий человеческих, не ограничиваясь легкими очерками учебной книги, - его женили (на шестнадцатом году). Екатерина спешила насладиться плодом своих трудов и попечений, хотела иметь преемника, любезного ей умом своим и сердцем, ею созданного, радоваться и правнуками. Ранняя женитьба расстроила его во всех отношениях: истощила два прелестные цветка, не дав им развернуться. Это обстоятельство имело влияние, грустное влияние, на всю его жизнь. Он не вкусил счастия родительского и сам увял ранее времени. Смерть Екатерины и вступление на престол Павла изменили порядок и наружность дел, но не характер и мнение Александра3. Он был кроткий и покорный сын, в точности исполнял волю отца, смягчал, сколько мог, его строгие, часто несправедливые и нелепые меры и сделался надеждою, любовью, божеством народа. Все были обворожены его красотою, кротостью, благодушием, вежливостью, снисходительностью. Народ толпился вокруг него, бегал за ним, в его глазах читал упование и отраду. Александр усердно и добросовестно исполнял возложенные на него служебные обязанности, помогал, делал добро офицерам и нижним чинам полков, состоявших под его командою, но не выказывался, не кокетничал. Вокруг него собрались благородные люди: В.П.Кочубей, П.В.Чичагов, М.Н.Муравьев, граф П.А.Строганов, князь А.А.Чарторыжский, Н.Н.Новосильцев, князь П.П.Долгорукий, А.А.Витовтов, М.А .Салтыков*. С некоторыми из них он занимался изучением предметов философии, истории, политики, литературы. Плодами трудов его товарищей было издание "С.-Петербургского Журнала" (в 1799 году),
•Примечания Греча о перечисленных здесь лицах -см. ниже.
выходившего под редакцисю И.П.Пнина, при помощи Александра Федосеевича Бестужева, отца участников заговора 14 декабря 1825 г.
Свидетельством выставленной нами выше двуличности и переменчивости Александра служит то, что, окружив себя этою блистательною плеядою, он, конечно, без ведома их, сблизился в то же время с человеком не глупым, но хитрым, коварным, жестоким, грубым, подлым и необразованным* Аракчеевым**. Этот бессовестный, но дальновидный варвар успел подметить слабую сторону Александра, неуважение его к людям вообще и недоверчивость к людям высшего образования, и вкрался к нему в милость, но, вероятно, сам просил его не выказывать своего к нему благоволения слишком явно: он во всю жизнь свою боялся дневного света.
Существование тесной связи Александра с Аракчеевым, в бытность его наследником престола, известно мне по одному неважному обстоятельству: Аракчеев, получив какую-то должность, помнится с.-петербургского коменданта, и чувствуя свою неграмотность, вытребовал себе в писцы лучшего студента Московского университета, обещая сделать его счастие. К нему прислан был Петр Николаевич Шарапов (бывший потом учителем в Коммерческом училище), человек неглупый, кроткий, трудолюбивый и сведущий. Аракчеев обременял его работою, обижал, обходился с ним как с крепостным человеком. Исключенный из службы по капризу Павла, Аракчеев почувствовал сожаление к честному труженику и поручил его покровительству Александра, сказав: "Наследник мне друг и тебя не оставит". Действительно, Шарапов получил хорошее место: впоследствии сгубила его чарочка.
Аракчеев, заметив в бумагах какого-либо высшего чиновника толк и хороший слог, осведомлялся, кто его секретарь, переводил его к себе, обещал многое, сначала холил и ласкал, а потом начинал оказывать ему холодность и презрение. Так приблизил он к себе почтенного и достойного Василия Романовича Марченка и впоследствии сделал его своим злейшим врагом. Потом вытащил он из провинции простого, неученого, но умного и дельного Сырнева. По окончании ревизии Сибири, выпросил у Сперанского Батенькова, посадил его в Совет военных поселений и потом до того насолил ему, что Батеньков пошел в заговор Рылеева. Между тем Аракчеев хорошо умел отличать подлецов и льстецов.
* Здесь в копии ПД зачеркнут: подлым рабом и хамом.
** Примечание Греча об Аракчееве - см. ниже.
Таким образом втерся к нему бывший потом генерал-провиантмейстером в Варшаве Василий Васильевич Погодин, человек необразованный, но неглупый, сметливый, честолюбивый. Он начал свою кариеру в Министерстве юстиции, женился на отставной любовнице гр, Шереметьева, сделал себе тем состояние и пошел в люди. Что лучше, думал он, как служить у Аракчеева? — втерся к нему, работал неутомимо, кормил и поил Батенькова, чтоб пользоваться его умом, льстил графу, соглашался на все гнуснейшие его меры и, по-видимому, обратил на себя милостивое его внимание. Однажды, когда он докладывал, графа вызвали в другую комнату. Погодин воспользовался этою минутою и заглянул в лежавшие на столе формулярные списки, в которых Аракчеев вписывал свои аттестации для поднесения государю. Против своего имени прочитал он: "глуп, подл и ленив". И Погодин рассказывал это всем, жалуясь на несправедливость и неблагодарность.
Полагаю, что Александр видел в светских друзьях своих будущих своих помощников пред глазами света, а в Аракчееве готовил цепную собаку, чем он и был во всю свою жизнь. Аракчеев выбрал себе девизом: Без лести предан. Из этого общий голос сделал: Бес лести предан.
Причуды, сумасбродство, тиранство Павла, возрастая ежедневно, достигли высшей степени. Нынешнее поколение не может составить себе в том понятия. Мне смешно, когда толкуют о деспотизме Николая Павловича. Пожили бы вы с его родителем, заговорили бы иное. Все трепетало пред Павлом, особенно люди честные и добрые из его подданных. Почтенные люди, выезжая поутру со двора к должности, прощались с домашними, не зная, где будут обедать, дома или на первой станции по дороге в Сибирь. Павел воображал себя справедливым, а никогда не бывало в России такого неправосудия, как в его время: честных людей гнали и губили, негодяев и мерзавцев возвышали, например: полицмейстером в Петербурге был обанкротившийся трактирщик Морелли. Первым любимцем его был турчонок, фершел Кутайсов, граф, шталмейстер и андреевский кавалер. Любовница Кутайсова, французская певица Шевалие, раздавала места, жаловала чинами, решала процессы с публичного торгу. Генерал-прокурором был раб и палач Обольянинов. Истинные патриоты, Васильев, Беклешов и пр., были в немилости и изгнании. Павел рассорился со всеми своими союзниками и, в сумасбродстве своем, вздумал вызвать на дуэль римского императора Франца И. Он вступил в дружбу с коварным Наполеоном Бонапарте и, забыв все свои донкихотства за Бурбонов, выгнал Людовика XVIII с его семейством среди зимы из Митавы и признал Французскую республику. Мало этого: он согласился с Бонапартом завоевать у англичан Ост-Индию и уже двинул свои войска в степь. Английский флот, пробившись сквозь Зунд, шел на Кронштадт, тогда очень плохо укрепленный. Дела внутренние были в совершенном расстройстве. При кончине Павла, в Государственном казначействе было всего четырнадцать тысяч рублей деньгами. 1 мая ни один чиновник не получил бы жалованья. Торговля и промышленность остановились. О науках тогда и помину не было. Взлелеянная Екатериною литература замерзла. В народе господствовало какое-то немое оцепенение. Все предвещало какой-нибудь страшный перелом.
Россия страдала в безмолвии. Некоторые из вельмож стали помышлять о прекращении зла. В числе их бьщ граф Никита Петрович Панин: он первый указал Александру на бедствия и опасности отечества и на необходимость прекратить их. Вдруг Павел за что-то на него разгневался и сослал его в деревню. В 1800 году возвратились в Петербург Платон и Валериан Зубовы, как слышно было, по ходатайству подкупленной ими мадам Шевалие, и поступили (курам на смех) директорами 1-го и 2-го Кадетских корпусов. Но первым зачинщиком и двигателем заговора был человек, которому император вверился совершенно: граф Петр Алексеевич фон дер Пален, тогдашний с.-петербургский военный губернатор. Он знал переменчивость нрава Павлова, чувствовал шаткость своего положения и решился предупредить удар, особенно узнав, что Павел вздумал воротить бывшего в изгнании Аракчеева. Доверенным лицом Палена бьщ генерал Беннигсен, посланный Павлом командовать какою-то дивизиею вдали от Петербурга. Присоединив к себе еще несколько злоумышленников из генералов и офицеров армии (важнейшим из них бьщ генерал Талызин), Пален составил заговор, возбуждал в то же время подозрения и опасения Павла и, успев даже обратить его недоверчивость на наследника престола, получил тайный приказ арестовать Александра. С этим приказом явился он к наследнику и убедил его спасти отечество низложением человека, помешавшегося в уме. Александр, после продолжительного колебания, дал свое согласие принудить императора к отречению от короны, но с непременным условием щадить отца и не нанести ему никакого зла, никакого оскорбления. Заговорщики обещали ему свято исполнить его волю и, конечно, сами не имели намерения лишить Павла жизни, но буйные из них (Николай Зубов, князь Яшвиль и т.п.), придавшие себе смелость шампанским, увлеклись злым чувством и умертвили беззащитного своего царя, молившего о пощаде его жизни, совершили гнусное, ужасное злодеяние. На заре XIX века, люди, знатные породою, положением в свете и в государстве*, обладавшие всем, что дает человеку право на уважение ближних, что составляет достоинство человека и христианина, прокрались, как подлые разбойники, достойные клейма и кнута, в комнату безоружного, спящего человека, отца семейства, и, не внемля его мольбам, умертвили его с сатанинским хохотом.
Можно вообразить себе ужас и омерзение Александра, когда он узнал об этом деле. Сначала он не хотел было принимать короны, потом согласился исполнить долг свой, но ужасное сознание участия его в замыслах, имевших такой неожиданный для него, терзательный, исход, не изгладилось из его памяти и совести до конца его жизни, не могло быть заглушено ни громом славы, ни рукоплесканиями Европы своему освободителю. У него остались на прекрасном, приветливом лице тяжелые воспоминания этой пагубной ночи в морщинах между бровями, которые появлялись при малейшем душевном движении. Он мог снести все лишения, все страдания, все оскорбления. Только воспоминание о смерти отца, мысль о том, что его могут подозревать в соучастии с убийцами, приводила в исступление. Впоследствии увидим, что Наполеон Бонапарт обязан своим падением оскорблению в нем этого чувства.
Россия приветствовала юного царя, своего любимца, невыразимым восторгом. Первые поэты того времени славили его вступление на престол. Карамзин, Херасков, Державин, Дмитриев писали восторженные стихи на этот случай4.
Александр воспользовался всеми зависящими от него средствами, чтоб прекратить злоупотребления и несправедливость предшествовавшего царствования и поправить что возможно. Тогдашние манифесты (2 апреля 1801 года) и указы останутся навеки памятниками его любви к правосудию и милосердия. Он возвратил народу права его; он расторг оковы, наложенные на торговлю и промышленность. Накануне бедственной смерти Павла состоялся указ Коммерц-коллегии вследствие именного указа о запрещении вывоза из русских портов каких бы то ни было товаров! Возвращены были права Сенату, обуздана тиранская и самовольная полиция, исключенным из службы даны были надлежащие аттестаты, позволен выезд за границу и въезд в Россию, допущен ввоз книг и нот из чужих краев
*В копии ПД далее зачеркнуто: образованные.
и, наконец, уничтожена ужасная Тайная канцелярия, остаток варварской старины и инквизиции. Россия отдохнула и прославила его имя. Он нашел утешение горестному своему чувству во всеобщей к нему любви. Так продолжалось в первые годы его царствования: учреждены были министерства, образовалось Министерство народного просвещения, основались университеты и гимназии, издан был либеральный ценсурный устав, преобразована Комиссия составления законов; прилагаемы были старания о течении дел гражданских и об искоренении злоупотреблений. Финансы, при старании первого в России министра финансов, графа Васильева, были приведены в порядок; все отрасли государственного управления и быта получили новую жизнь и силу. Нельзя сказать, чтоб все и тогда были довольны настоящим порядком дел. Простая и тихая жизнь государя, его бережливость, его снисхождение к людям, которые того не заслуживали, и главное - внушение зависти и злобы - возбуждали порицания его правления и действий. Эти порицания проявлялись в рукописных стихотворениях. Самое сильное из этих стихотворений было: Орлица, Турухтан и Т е т е р е в, написанное, не помню кем. Орлица -это Екатерина. Турухтан - Павел, а Тетерев - Александр, который в самом деле был крепок на одно ухо. Изобразив мудрость и умное правление Орлицы, поэт описывает действия наследника ее, Турухтана, и насильственную смерть его; затем правление Тетерева:
Убили Турухтана, Избавились тирана.
На место его выбран был - глухой тетерев. Не царствует, корпит над скопленной добычей, Любимцы ж царство разоряют,
Невинность шут в дугу, срамцов обогащают, Нет честности нигде, идет все на коварстве,
И сущий стал разврат во всем орлином царстве. Ваш выбор безрассудный
Вам, птицы, дал урок таков: Не выбирать ни злых, ни глупых петухов*.
Прекрасное это время, благотворное, кроткое, спокойное, продолжалось до 1805 года. Достойно замечания, что и заря царствования Екатерины II продолжалась лет шесть благотворно для России. Тогда увлекли ее замыслы властолюбия и честолюбия: война турецкая и раздел Польши. Благо и польза России стали на втором плане. Потом возник и у нее Аракчеев - образ-
* Здесь Греч снова повторяет место из первой части "Записок", см. выше.
<<<---
