Cтарый 4емоданВ 20-е и 30-е годы В. Вересаев отдает много сил литературоведческой и публицистической работе. Он стремился говорить с самым широким читателем. Статья о мужском эгоизме в семье — «Разрушение идолов»,— напечатанная в 1940 году «Известиями», породила горячую дискуссию. А с заметками «О культурности в быту» и «О культурности на производстве» писатель выступал по радио.
Огромный читательский интерес и жаркие споры среди пушкинистов вызвал «Пушкин в жизни» (1926). В этом своеобразном монтаже свидетельств современников великого поэта В. Вересаев стремился дать представление о «живом Пушкине, во всех сменах его настроений, во всех противоречиях сложного его характера,— во всех мелочах его быта». В. Вересаев писал не монографию о жизни и творчестве
A. С. Пушкина, а воссоздавал «пушкинскую легенду», рисующую образ «невыразимо привлекательного и чарующего человека». Строгому анализу биографии великого поэта B.Вересаев посвятил другую книгу — «Жизнь Пушкина» (1936).
В 1933 г. писатель заканчивает еще один «свод подлинных свидетельств современников» — «Гоголь в жизни». Продолжает заниматься и Пушкиным, в 1934 году издает «дополнение» к книге «Пушкин в жизни» — «Спутники Пушкина». В статье «Великим хочешь быть — умей сжиматься» (1939) дает советы молодым писателям, опираясь на поэтическую практику Пушкина. А когда началась Великая Отечественная война, В. Вересаев в своей антифашистской публицистике широко использует патриотические стихи великого поэта («Пушкин о борьбе за родину»).
С увлечением занимался В. Вересаев и переводами. Еще в гимназические годы он проявил интерес к философии и поэзии древних греков, обострившийся в конце 1900-х годов, что было связано с разрабатывавшейся им тогда теорией «живой жизни». Путешествие в 1910 году по Греции утвердило писателя в мысли, что мироощущение древних греков как раз и воплощало радостное единение человека с окружающей его природой. Он вновь, как и в юности, увлекся переводами (в 1912 году, например, вышли в свет его переводы «Из Гомеровых гимнов») и до конца жизни не расставался с эллинской поэзией. В 1926 году был издан отдельной книгой перевод «Работ и дней» Гесиода, а в 1930—1940-е годы писатель перевел «Илиаду» и «Одиссею» Гомера. Переводы В. Вересаева получили высокую оценку эллинистов. Академик И. И. Толстой писал в одном из писем: сделанные В. Вересаевым «переводы Сафо, Архилоха, Гесиода и Гомеровых гимнов... я считаю, по точности передачи и стилистическому чувству подлинника, лучшими переводами с древнегреческого во всей нашей русской литературе».
Последней книгой В. Вересаева, своего рода книгой итогов, стало весьма своеобразное в жанровом отношении произведение, названное им «Без плана». Писатель так и не успел полностью завершить работу над ним. Замысел книги возник в середине 20-х годов. В. Вересаев отдал ей двадцать лет из шестидесяти, посвященных литературе, и вложил в нее весь свой писательский опыт. «Без плана» — по сути, книга всей его жизни: многие страницы почти дословно воспроизводят заметки из дневников и записных книжек еще 80—90-х годов прошлого века, а последние строки относятся к 1945 году, к году смерти писателя.
Книга должна была состоять из трех циклов: «Невыдуманные рассказы о прошлом», «Литературные воспоминания» и «Записи для себя». Ее жанр определен в подзаголовке так: «Мысли, заметки, сценки, выписки, воспоминания, из дневника и т. п.». Их сотни, сотни документальных новелл и миниатюр — от довольно крупных мемуарных очерков до совсем коротеньких рассказов, просто отдельных наблюдений и замечаний автора порой всего в несколько строк,— спаянных н единое произведение. Появление такого жанра в творческой биографии В. Вересаева вполне логично, больше того — это снова итог, итог в определении писателем своей художнической индивидуальности.
В. Вересаев всегда стремился класть в основу своих произведений точные факты жизни. Теперь и этого ему кажется мало. Если удалось подметить действительно существенные факты жизни, то, как писал он в предисловии к «Невыдуманным рассказам», совсем необязательно их «развивать», обставлять «психологией, описаниями природы, бытовыми подробностями», разгонять «листа на три, на четыре, а то и на целый роман». В таких «невыдуманных» миниатюрах не меньше типического, чем в вымышленном образе. А объединенные вместе определенным композиционным замыслом, они составили целостное полотно, проникнутое единой авторской идеей, полотно поистине эпическое: многочисленные миниатюры «Невыдуманных рассказов» стали мозаикой огромной картины, доказывающей закономерность движения России к революции.
Первые три главы изображают в основном нравы привилегированных слоев общества старой России: галерея «уродов прошлого», тех, кто калечил людей духовно и физически, и тех, что сами искалечены моралью царской действительности. А затем, в главе четвертой, В. Вересаев рисует тех, на чьих спинах держится благополучие малых и «больших негодяев»,— рисует народ, крестьянство. Темнота, религиозный дурман не позволяют народу единым фронтом восстать против власть имущих. Но вместе с тем писатель отмечает природную моральную крепость простых тружеников: жизнелюбие не оставляет бедноту даже в моменты самых тяжких горестей («На пожарище»).
Вслед за главами, изображающими деградацию «верхов» и забитость «низов», В. Вересаев в пятой и седьмой главах помещает воспоминания об идейно-общественной жизни страны конца XIX — начала XX века, о росте революционных настроений в среде русской интеллигенции. Он повествует о народоволке П. С. Ивановской, об отчаянной революционерке Димке, о социалистической пропаганде, которую вел среди рабочих П. Г. Смидович, об отповеди, данной большевиком И. И. Скворцовым-Степановым декадентствующим Д. Мережковскому и Андрею Белому.
Шестая глава, находящаяся между этими воспоминаниями, переплетенная с ними, включает новеллы, рассказывающие, как революционные настроения все шире захватывают массы и становятся подлинно всенародными. Писатель теперь уже непосредственно сталкивает «хозяев жизни» с бесправными русскими мужиками, одетыми в солдатские шинели. Непримиримыми врагами стали эксплуататоры и народ, наиболее передовые представители которого активно включились в революционную работу, так же как бывший токарь по металлу, солдат Дмитрий Сучков («Враги»).
А рассказ конца 20-х годов «Мимоходом», повествующий об истории, происшедшей в первые годы Советской власти, не случайно заключает седьмую главу. Здесь появляется новый для В. Вересаева герой-интеллигент, органически неспособный к интеллигентской болтовне. Этот новый герой — студентка-комсомолка. В три дня, «мимоходом», привела она в порядок сельскую библиотеку, а «отборная интеллигенция» из дачников весь летний сезон «образовывала инициативную группу», «собирала общее собрание», избирала «исполбюро в составе семи человек», обсуждала план и в итоге постановила: «Ввиду окончания лета и начинающегося разъезда дачников отложить работу... общества шефства над деревней... до начала будущего сезона, а тогда взяться за дело с максимальной энергией».
С восьмой главы В. Вересаев все больше обращается к материалу советской действительности. Революция дала возможность строить общество людей-братьев, и писатель восстает против явлений, мешающих осуществлению его давнишней мечты. Он обрушизается на ловкачей, которые за счет государства устраивают свои личные дела («Срочный разговор» — гл. Vin), он изобличает пустозвонство и формализм («Зеленая лошадь», «Юбилей» — гл. XII). Но любопытно, что центральное место в этой части цикла занимают рассказы о детях: о тех, кому предстоит создавать новое общество й жить в нем.
В главе, завершающей цикл, В. Вересаев подводит итог своим представлениям о счастье. Распадение личности неизбежно, коль скоро человек не нашел общественно полезной идеи или оказался не в состоянии посвятить ей жизнь. «Чтобы не задохнуться от скуки, чтобы жить сколько-нибудь счастливо,— утверждает В. Вересаев в «Александре Степановиче»,— богатому человеку нужно быть и духовно богатым. Если же этого нет...» Если этого нет,— разлагающая пустота убивает человека в человеке. Так погиб талантливый выходец из простых людей Чохов, так в омерзительную хищницу превратилась героиня рассказа «Миллионерша и дочь». И наоборот, как красивы становятся люди, целиком отдающие себя истинному делу: пусть то науке («Священнослужитель божества») или революции («Вера Фигнер»), Центральным положительным героем «Невыдуманных рассказов» стал человек дела, трудом своим, скромно и без фраз обновляющий жизнь.
Основная мысль «Невыдуманных рассказов о прошлом» в признании исторической справедливости Октября. Есть своя тема и у «Литературных воспоминаний». Конечно, мемуары В. Вересаева — это прежде всего серия портретов крупных русских писателей и общественных деятелей, картины литературной жизни предоктябрьского двадцатилетия. Но вместе с тем очерки, собранные воедино, превратились в повесть В. Вересаева о самом себе. «Невыдуманные рассказы» — о вызревании революционных настроений народа; «Литературные воспоминания» — о формировании революционных взглядов писателя (кстати, в это же время, в 1925—1935 годы, он написал и мемуары о детстве, юности, студенческой поре, в которых тема становления его мировоззрения была одной из главных).
Если циклами «Невыдуманные рассказы о прошлом» и «Литературные воспоминания» писатель подводил итоги своим социально-общественным исканиям, то в «Записях для себя» — результаты долгих философских размышлений о природе человека, о любви, смерти и, конечно, об искусстве. При поверхностном чтении «Записи для себя» могут показаться чем-то вроде популярных сегодня изданий «мудрых мыслей», более или менее беспорядочным сводом всевозможных цитат и замечаний самого автора. В действительности же это вполне законченный философский трактат, тщательно продуманный и отделанный во всех деталях. В. Вересаеву с годами все больше думалось, что нет ничего убедительнее реального факта, поэтому не только в его художественных произведениях начинает господствовать миниатюра, описывающая действительные случаи из жизни, но и его научные работы принимают форму монтажа всевозможного фактического материала (цитат, примеров, описаний различных исторических и литературных событий), снабженного лаконичным авторским текстом. По такому принципу и построены «Записи для себя», как и литературоведческие труды о А. Пушкине и Н. Гоголе, созданные В. Вересаевым в те же годы.
Подобный метод отнюдь не приводил к объективистскому изложению материала. Авторская концепция абсолютно недвусмысленно выявлялась в подборе цитат и примеров, их композиции, кратких замечаниях самого В. Вересаева. Причем всякий раз, когда писатель мог полностью выразить собственную мысль цитатой, он отказывался от какого-либо комментария, вводя свои замечания в текст лишь при крайней необходимости — если смонтированный им фактический материал не раскрывал до конца его позиции. А она представлялась В. Вересаеву тем убедительнее и общественно значительнее, чем органичнее возникала на перекрещивании идей мыслителей прошлого.
Однако цикл неспроста назван «Записями для себя»: пе ред нами почти исповедь художника, а исповедь обычно пристрастна. Но даже сугубо личные размышления большого писателя всегда содержат и общезначимые ценности,— потому ведь он и большой писатель.
«Записи для себя» исполнены высокого гуманизма. В. Вересаев верит в созидательные возможности людей, в их светлое завтра, он отстаивает простоту реализма, изобличая всевозможные литературные кривлянья, он по-прежнему убежден, что «писатель должен не наблюдать жизнь, а жить в жизни, наблюдая ее не снаружи, а изнутри». Мужественно думает он о надвигающейся смерти, потому что жил недаром и честно, потому что всегда был со своим народом. <
Вместе с тем «Записи для себя» — это и размышления о самом дорогом для В. Вересаева: об обществе людей-братьев. Прогресс в области этической, естественно, идет медленнее прогресса социального: революция победила, а люди пока еще отягощены пережитками старого. Но уже и достигнутое сегодня позволяет В. Вересаеву оптимистически смотреть в будущее : годы строительства социализма приблизили человечество к заветному обществу людей-братьев.
В молодости В. Вересаев, увлекаясь народничеством, надеялся достичь общества людей-братьев путем морального совершенствования человечества. Позже он пришел к выводу, что без революционного слома действительности не обойтись, но ему должен предшествовать долгий период воспитания народа. В своей последней книге писатель, признавая историческую прогрессивность Октября, продолжает считать, что создание общества людей-братьев еще потребует огромных усилий: мало изменить государственный строй, надо изменить человека, его отношение к ближнему. На первый взгляд это та же теория «живой жизни», где просто переставлены компоненты,— теперь уже сначала революция, а потом совершенствование человека. Но, по существу, писатель вставал на подлинно марксистскую позицию, согласно которой революционный переворот не финал борьбы, а только начало строительства нового общества.
Осенью 1942 года В. Вересаев писал в дневнике: «Мне кажется, я мог бы быть крупным писателем, если бы имел другой темперамент. По склонности я — кабинетный ученый, мне бы сидеть у себя в кабинете с книгами, больше мне ничего не надо. В жизнь меня не тянет... А писательская моя сила — именно в связанности с жизнью. Часто, когда слушаю рассказы бывалого человека об его жизни... я думаю: «Эх, мне бы это пережить,— что бы я сумел дать!»
Редкая по суровости самооценка!
Вот так, трезво учитывая особенности своего дарования, свои сильные и слабые стороны, В. Вересаев упорно искал собственную дорогу к правде в искусстве. И нашел ее в жесткой документальности изображения.
Последняя книга В. Вересаева — итог долгого и трудного пути художника к самому себе. И, как всегда, когда человек находит себя, ему удается создавать вещи замечательные. Именно потому книга эта — высшая точка, кульминация творческой биографии писателя. Казалось бы,— сборник незамысловатых миниатюр. А возникло произведение, дающее столь глубокий анализ исторической действительности, какого В. Вересаев никогда раньше не достигал.
Несмотря на старость и резкое ухудшение здоровья, последние годы в творчестве В. Вересаева очень продуктивны. Его плодотворная литературная деятельность в 1939 году отмечена орденом Трудового Красного Знамени, а в 1943-м — присуждением Государственной премии первой степени.
Вплоть до дня смерти он поглощен работой: переводит, продолжает заниматься книгой «Без плана», полон новых замыслов.
3 июня 1945 года В. Вересаева не стало.
Как-то В. Вересаева спросили: «Если бы никогда не появилось в печати ничего, что вы написали, было бы что-нибудь в нашей жизни хоть немножко иначе, чем теперь?»
И он ответил: «Вот перед вами упала капля дождя. Ивы спрашиваете: изменилось ли бы что в урожае, если бы этой капли совсем не было? Ничего бы не изменилось. Но весь дождь состоит из таких капель. Если бы их не было, урожай бы погиб» («Записи для себя»).
В. Вересаев всегда был скромен. Лучшие его произведения явились живительной влагой для всех, кто посвятил себя народу и революции. На долгом и трудном писательском пути он порой ошибался, но никогда не лгал, не заключал сделок с совестью, а честно искал правду. В. Вересаев «пе произнес в своих писаниях ни одного лукавого, неверного слова. Правдивостью, искренностью проникнуты все его произведения, и они оказали громадное влияние на формирование сознания дореволюционной молодежи и интеллигенции». Эти строки А. Серафимовича, написанные им в связи с присуждением государственных премий 1943 года, очень точно объясняют, почему такой весомой «капелькой» в русской литературе был Викентий Викентьевич Вересаев.
Ю. Фохт-Бабушкин
<<<---
